Ароматерапия

Ася Янис, 2020

Героиня произведения незаурядная личность. Девушка в раннем возрасте потеряла важную часть жизни, и, чтобы хоть как-то почувствовать себя счастливой, она хватается за незначительную, казалось бы, возможность – запах. Этот аромат незнакомого мужчины овладевает ею, и она отправляется на поиски загадочного незнакомца, не подозревая, что ее безумие обернется разгадкой самой страшной тайны из прошлого.

Глава 2

Раннее утро, беспроглядное небо, сквозь которое пытается пробиться солнце. Воздух тяжеловат и влажен. Я просыпаюсь от шума за окном и, встав с кровати своей маленькой детской, смотрю в окно. Вокруг зазеленевшие кустарники и густо проросший ковер из свежей травы. Не было ни ветерка. Сквозь белую дымку воздуха толпы людей снуют туда-сюда, входя и выходя из нашей калитки. Они выходят из машин, выносят сумки, кто-то даже в спешке бежит, торопливо подскакивая. Я слышу звук разрывающихся сирен и разноцветные огни, словно новогодняя гирлянда мигает красным и синим цветом. Я вижу отца, он стоит на пороге нашего дома и, как обычно, непреклонен. Я решаюсь спуститься и узнать в чём дело, моя рука нащупывает гладкие перила лестницы и начинает свое скольжение вниз и прерывается у самого края. Мимо меня, не спеша и медленно, из-за угла, словно габаритная машина,сворачивают носилки, осторожничая с торчащей рукой из-под белого полотна. Она совсем бледная, неживая, пальцы скрюченные, и кажутся знакомыми, я хотела было последовать за этим зовущим интересом, но в этот момент меня кто-то хватает и уводит прочь, обратно вверх по лестнице, я не поднимаю лица на этого человека и лишь безотрывно следую взглядом за отдаляющимся белым саваном. Меня резко швыряют в комнату с розовыми обоями, на которых изображаются пони,а я быстро устремляюсь обратно к окну, вскочив на прилегающую кушетку, что ниже подоконника, и, опустившись на колени, прижимаю ладошки к холодному стеклу. Белое тело, как огромный пломбир, закатывают в радужную рождественскую машину, громко хлопает дверца, и машина трогается. В комнату вошла прислуга.

— Дороти, ты почему еще расчесанная? — Она застыла в дверях, ухватившись за позолоченную ручку двери, словно без этой опоры она рухнет, лицо ее исказилось, подобно тем кривым рожицам, что отображают ложные зеркала в комнатах смеха.

Я повернулась молча на её голос и уставилась обратно в окно. Уловив мой безразличный взгляд, она скрылась за дверью. Понемногу шумиха во дворе стихала, машины разъезжались одна за другой. На крыльце всё еще стоял отец, подняв голову, он смотрел прямо на меня и курил. Я первый раз в жизни видела, как он курит. Дым голубоватыми петлями поднимался вверх, спокойно расползаясь в белой дымке воздуха, словно отец медитировал. Его взгляд, зловещий и пронзающий до глубины души, впивался в меня, словно во мне таился страшный грех. Мне стало жутко от такого острого взгляда, глубокого, проникновенного, и я отступила, не выдержав натиска. С тех пор мне не раз приходилось отстаивать его зрительные нападки, удерживать щит в ответ на его давление, уступать, сохраняя самообладание, поворачиваясь спиной, отводить свои глаза в безопасное место, ища преткновения. К моменту моего взросления наша связь с ним окончательно разорвалась. Во мне было далёкое отчуждение, забытое чувство отцовской привязанности. В это утро мне ничего не рассказали о случившемся, скорее из-за того же случившегося. Моя каша за завтраком имела вкус горечи и печали, от этого я с усилием пропихивала ее в горло, глотая с трудом.

–Давай живей, — рявкнул отец, зайдя на кухню, и от его напряжения борода дрогнула, а густые брови сгустилисьнад обрамлением лица. Кухня моментально погасла в былых красках и стала серой и безрадостной. Даже цветастые занавески выглядели блёклыми и удручающими, словно всё разом накрыло теневая завеса его голоса.