На неведомых тропинках. По исчезающим следам

Аня Сокол, 2019

Что делать, если твой дом исчез? Исчезли стены, крыша, пол. Пропали соседи. Сгинули в небытие вредный староста-ведьмак и чёрный целитель. Исчез падальщик и куча другой нечисти разной степени испорченности. Исчезло всё. Даже названия села больше нет ни на одной карте. И никогда не было. Пойти по следу и совершить невозможное? Пусть так. Пусть стёжка в очередной раз ляжет под ноги, пусть за каждым поворотом ждёт приключение. Я не устану и не сверну, я верну свой дом. Но что, если цена возвращения – стать такой же, как и все вокруг, стать чудовищем? Не окажется ли она слишком высока? Содержит нецензурную брань.

1. Стяжатель

— Ничего, — сказал Мартын и захлопнул потрепанный переплет не менее потрепанной книги.

— У меня тоже, — кисло добавила я, отодвигая разноцветные тома.

Пашка промолчала. Явидь давно дремала на стопке исписанных инописью листов. Мы трое — все, что осталось от исчезнувшей в небытии стежки.

Я потерла слезящиеся глаза, двое суток в библиотеке filii de terra оставили после себя раздражение, усталость и тающие надежды. Так увлекательно мне не доводилось коротать ночь со времен студенчества.

Библиотека земли детей еще не доросла до электронной обработки и хранения информации, хотя пара компьютеров уже занимала почетные места в центре зала. Толку от технологий было мало, в электронную базу еще не внесена и десятая доля имеющихся в библиотеке книг. Мы добывали сведения, не вбивая буквы в поисковые строки, а более привычным способом — задавая вопросы и перебирая тома на деревянных полках.

Потянувшись, я встретилась с полными мольбы карими глазами. Ошибка, нас осталось четверо. Сын Веника — Марик, которого на ночь всегда отправляли в корпус и который каждый раз возвращался, задавая глазами один и тот же вопрос. Я не ответила, но он все понял и опустил голову.

Теоретически можно было еще найти дочку баюна, но зачем? Чем нам поможет еще одно испуганное создание? И уж тем более, никому не хотелось рассказывать ребенку, что у него больше нет дома. И нет отца. Наверное, вообще никого нет. Нечисть редко заводит большие семьи.

Во рту давно поселилась противная горечь, ее привкус с каждым днем становился все сильнее. Привкус поражения.

— Так не бывает. — Старший сын Константина встал и прошелся по вытянутому залу. — Неужели никто никогда не пытался их вернуть? Пусть ничего не вышло, но, — он пнул ножку стула, — ни намека на успех или неудачу. Ни одного упоминания, ничего!

— Я могу забрать книги? — спросил хранитель знаний.

— Да. — Мартын повернулся к стеллажам.

Мужчина поправил очки и стал аккуратно составлять тома в стопочку. Я пододвинула еще несколько, оставив лишь одну книгу в желтом кожаном переплете. Она больше напоминала дневник или журнал, который долго таскали за пазухой. Пашка предпочла не шевелиться.

Добавили мы библиотекарю работы, но он не жаловался, лишь глаза за стеклами очков иногда вспыхивали вкусным цветом малинового варенья. Я с трудом представляла, какому испытанию подвергается выдержка стяжателя, вынужденного, хоть и на время, отдавать в чужие руки книжные сокровища. Но, судя по спокойствию, с которым он взирал на шумных малышей шести-семи лет, бегающих по залу и хватающих все подряд, ворий был стар и умел сдерживать инстинкты.

Дети продолжали пускать бумажные самолетики, сделанные, слава святым, не из книжных страниц. Ученики входили и выходили из библиотеки — основательного дома, сложенного из серых валунов, пользовавшихся большим спросом у дворян прошлого тысячелетия для постройки родовых замков. Мы не покидали читальный зал уже два дня, не считая коротких отлучек в столовую да в детскую к Неверу. Спала я в общей сложности часа четыре, и краткие моменты забытья не приносили удовлетворения, каждый раз возвращая к глубокому снегу и к пустоте, что разверзлась на месте нашей стежки.

И, оставшись без дома, мы вернулись туда, куда вели все дороги в этом мире, дороги отчаявшихся и нуждающихся в убежище. В filii de terra. И, что еще удивительнее, земля детей впустила нас. Змею, отбывшую наказание в замке хозяина, и его несостоявшуюся убийцу.

Молодой целитель положил на стол несколько толстых томов.

— Должно же быть хоть что-то. — Парень сел, открыл ближайший, пробежал глазами предисловие и потер переносицу.

За соседним столом хихикали девочки, судя по виду, первого года обучения, разглядывая что-то, несомненно, веселое в иллюстрированном анатомическом атласе. Трое мальчишек в голос спорили у стола вория. Все это очень отличалось от стерильности и безмолвия человеческих библиотек. Вдоль высоких окон, забранных переливчатыми, как мыльные пузыри, стеклами, стояли круглые столы. Здесь не рассаживали детей согласно утвержденному министерством плану, не делили на выпускников и малышей, здесь не заставляли молчать, здесь не давали знания — здесь учили задавать вопросы и находить ответы в шуме, в гаме, в хаосе веселых и иногда кусающихся нелюдей, в четко выверенных движениях библиотекаря. Может, это связано с острым слухом нечисти, сводящим на нет любые приватные разговоры, а может, с тем, что обитатели нашей тили-мили-тряндии никогда не ходили строем и начинать не собирались.

— Достойное упорство, — пробормотала Пашка, поднимая голову, — искать дом, из которого тебя должны с позором выгнать.

— Точно. — Мартын перевернул страницу. — Вот найдем, и сразу выгонишь.

— А если нет? — спросила я.

Ответом стал судорожный вздох Марика, пацан никуда и не ушел, бродя вокруг стола с потерянным видом. И не уйдет, пока не прогоним.

— Найдем. — Молодой целитель резко захлопнул книгу. — Перевернем Северные пределы, а если понадобится, и соседние. Нам бы зацепку, намек, направление, а там нас никто не остановит.

— Нас? — удивилась явидь.

— Нас. — Он встретил горящий медью взгляд. — Мое обучение окончено, не вижу смысла сидеть тут до шабаша взросления и официального роспуска. — Парень взялся за вторую книгу. — Я иду с вами, и это не обсуждается. — Его зеленые глаза вызывающе вспыхнули.

Пашка в ответ лишь зевнула и чуть напряглась. К нашему столу подошли две девочки, вернее, девушки. Минутой ранее их компания о чем-то переговаривалась у дверей и вроде уже собиралась уходить.

— Март, — позвала более худенькая, с короткими черными волосами.

— Не сейчас, Лил. — Мартын даже не обернулся.

— Но, — девушка поправила волосы, — это насчет шабаша, ты в совете и надо…

— Потом. — Парень сосредоточился на книге.

К счастью, спутница черноволосой, пухленькая, рыженькая, с задорными веснушками, оказалась сообразительней настойчивой подруги:

— Потом, так потом. — Она потянула девушку к выходу. — Пошли, Лили.

— Суров, — хмыкнула Пашка, скулы Мартына чуть порозовели.

Последующие пять часов мы провели, зарывшись в бумаги, слушая смешки и пересуды учеников, тихие шаги вория, недовольное шипение явиди, приправленное напряженным ожиданием Марка. Его два раза отсылали на занятия, и он два раза возвращался. Помощь не предлагал, но и не мешал.

Ярким светлым пятном выделялся визит Алисы. За эти двое суток мы виделись чаще, чем за последние три года. В какой-то момент я чувствовала на плечах ее руки и начинала улыбаться. По-дурацки, как охарактеризовала Пашка.

Быстро пересказав мне новости о разорванной блузке, невкусном рагу и приглашении на шабаш сразу от троих парней, моя легенда зимы убежала на занятия. Улыбка не сходила с лица еще час, желтый дневник так и остался открытым на первой странице.

Стежки пропадали в нашей тили-мили-тряндии редко. Известно о семи случаях. Юково восьмое. Каждое выдергивание нити перехода неотделимо от артефакта ушедших. Вещи из запретного города, из Дивного городища. Сценарий списан под копирку: хозяин или хозяйка брали в руки пакость, притащенную кем-то, к тому времени уже покойным, а ушедшие взимали за это плату. И плату немалую. Если обычная нечисть, схватившись за запретное, могла потерять как дырявый носок, так и голову, то с хозяев спрос особый — демоны лишались переходов.

Предсказать, какая из тысяч дорог уйдет к низшим, невозможно. Может, крестик на карте, через который непрерывным потоком идут товары, а может, глухой угол с населением в три деда и говорящей козой не привязи. В долговой расписке оставлена пустой графа для суммы. Взявшись за артефакт, демон подписывал пустой чек. Ушедшие его обналичивали. Они никогда не отпускали в долг.

Первым в истории расплатился за силу артефакта предок Видящих. В алой цитадели до сих пор хранилось каменное кайло, способное, по слухам, пробивать твердь земли, давая выход воде. Там, где ударял камень, рождался чистый источник. За чудо заплатили жители Йоронбурга, маленького исчезнувшего поселка на западе континента.

Примеру огневолосого последовал Прекрасный демон, тогда это еще был «он». Хозяин юга раскрутил старое рассохшееся деревянное веретено, которое может как ускорить, так и замедлить время. Село Гейтари, по версии людей, осталось погребено под тоннами грязи внезапно сошедшего селя. Но уроком это Прекрасным не послужило, и артефакт вернулся в мир спустя столетие. Южане снова оплатили счет хозяина, ушел в небытие Ай-Тодор, населенный пункт, упраздненный в связи с убытием жителей, как написано в людских исторических хрониках. Без подробностей, куда это они так неожиданно всей толпой убыли.

Три артефакта осели на востоке. Ожерелье из ста одной деревянной бусины, глиняный чайник и кисточка из шерсти степной рыси. Что они делают, до сих пор неизвестно. Простой не покидает границ предела, не распространяется о подвигах и не хвастается спрятанными сокровищами. Ушедшие забрали Кадычкан, любовно прозванный людьми Долиной смерти. Бывший лагерь ГУЛАГ — жемчужина в короне Простого, самое громкое исчезновение тихой эпохи. Дороговато за кисточку из драной кошки.

В эпоху истребления исчезновение Шежама в горниле междоусобных войн прошло практически незамеченным. Надеюсь, чай из старой растрескавшейся посудины того стоил. В графе «причина исчезновения» даже люди написали правду — ликвидация дорожно-транспортного сообщения. Нет дороги — нет жизни.

Бусы, которые не наденешь ни на одну женщину, появились на востоке в эпоху единения. Их силу обменяли на Алысень, нелегальный поселок, так и не нанесенный ни на одну человеческую карту.

Седые не остались в стороне. Прапрадед Кирилла напоил из чаши жизни ведьмочку, ставшую впоследствии его женой. Живая вода, в которую посудина превращала жидкость, — единственное, что могло вернуть к жизни убитого на алтаре. Воскрешающая водичка обошлась северным пределам в Погыдино, по которому, судя по записям, никто особенно не скучал.

Спустя эпоху его потомок взял в руки часть зеркала ушедших и, не получив желаемого, расплатился за химеру. Вопреки ожиданиям, в чужих руках стекляшка не смогла убить демона, а вела себя ничем не лучше обычного ножа.

А мы остались без дома. Без нашей дороги. Без Юково.

На этом страшные истории об исчезнувших поселениях заканчивались. Совсем. Ни одна из ушедших стежек не вернулась. Никто больше не видел их жителей и не слышал о них. Ведьмы, нелюди, бесы и прочие твари сгинули в одночасье. Но больше страшило другое. Ни один хозяин никогда не пытался вернуть утраченное. В свете упрямства и жадности нечисти это наводило на нехорошие мысли.

Я снова взялась за книгу в желтом переплете. Хрупкие страницы исписаны от руки синими, чуть расплывшимися чернилами. Как и предполагала, это был дневник. Записи путешественника, бродившего пятьдесят лет назад по внутреннему кругу по стежкам. Подвий был бродягой, что само по себе странно, нечисть тяготеет к оседлому образу жизни. Он потратил жизнь на поиски налокотника доспехов кого-то из ушедших. Я заглянула в конец тетради. Не нашел, но побродить ему пришлось изрядно.

Лаконичные строки отправили меня на полвека назад, вместе с Туром Бегущим в горы, у людей носящих название Уральских. Он прошел немало дорог и сменил не одну дюжину стёжек ради своей неясной и недостижимой цели. И записал это.

Бумкнуло так, что вздрогнули стекла. Я подпрыгнула на месте, Пашка обросла чешуей меньше чем за секунду. Малыши замолкли, ученики постарше, наоборот, разразились ругательствами. Мы кинулись к окнам, не замечая, как падают стулья и шелестят страницами брошенные книги.

Снаружи был слышен лишь хохот. Четверо мальчишек лет восьми-девяти стояли на лужайке перед библиотекой, склонив друг к другу головы. На миг они замерли, а потом отпрыгнули в разные стороны так быстро, что человеческие глаза едва могли уловить смазанное движение. На траве остался лежать маленький красный цилиндрик с коротким шнуром запала. Раздалось еще одно зубодробительное «бум».

— Святые, — с облегчением выдохнула я, — думала, что…

— Знаю, — откликнулась стоящая на хвосте явидь, — я тоже.

Дети засмеялись. Всего лишь петарда, обычная новогодняя пугалка, которая заставляет таких «бабушек», как я, хвататься за сердце. Демоны стучали не в пример громче, заставляя содрогаться остров детей, но в первое безумное мгновение нас с Пашкой посетило одно и то же неприятное воспоминание.

Ворий уже был на улице, и через мгновенье трое хулиганов удрали через газон, бросив на прощание еще один цилиндрик. Четвертый отчаянно старался вырвать ухо из крепких пальцев стяжателя.

Дети и в нашей тили-мили-тряндии дети, пусть их шутки заставят поседеть человеческих учителей. Думаю, скоро пробуждение с красным цилиндриком под подушкой станет для местных реальностью.

Третий глубокий, пробирающий до костей, хлопок уже не произвел нужного впечатления. Скрипя ножками о каменный пол, поднимались стулья, шуршали страницы, собирались раскатившиеся карандаши. Пойманный мальчишка шипел, скаля клычки, безуспешно сопротивляясь втащившему его внутрь стяжателю. Кто-то засмеялся, кто-то вздохнул, им нравился бессильный злой страх пойманного, нравилось предвкушать чужое наказание.

— Низшие, а где книги? — растерянно спросил Мартын, возвращаясь к столу. — Кто взял? — Парень отодвинул стул и заглянул под стол. — Вы? — Он посмотрел на вория.

Глаза хранителя зажглись, рука опустилась, и мальчишка, потирая красное ухо, шмыгнул в раскрытую дверь. Стяжателя больше не волновали шалости.

Я посмотрела на стол, стопка листов с инописью, которую сутки переводила явидь, лежала на прежнем месте. Ни желтого дневника, ни пары томов по истории пределов, что листал целитель, не было.

Тихий библиотекарь, передвигавшийся среди стеллажей неспешными шаркающими шагами, вырос рядом с нами в один удар сердца. Взмах рукой — и стол оказался отброшен в сторону. Листки с инописью взлетели в воздух белыми неуклюжими птицами.

— Мои книги, — прошипел собиратель. — Мои!

Хранитель шаг за шагом наступал на Мартына. Глаза мужчины разгорались малиновым огнем, пока стекла очков, треснув, не осыпались на пол. Пол, потолок и стены исчезли, на краткий нереальный миг библиотека стала тем, чем была на самом деле — глубокой пещерой в агатово-черной скале. Смех стих.

Я поняла, кем был ворий на самом деле. Увидела за оболочкой среднего неприметного человека нелюдя, собирателя и охранника сокровищ, того, кто жил в пещере, пуская в ее нутро желающих посмотреть на блестящие камушки, дотронуться до толстых переплетов. Стяжатель. Гигантский ящер с малиновыми глазами и чешуей, на которой играли блики. Люди назвали их драконами.

Не благородные и мудрые создания, а воры, вымогатели, испытывающие болезненную страсть к предметам, не брезгующие убийством и шантажом, чтобы получить желаемое. Одна из истин обоих миров звучит так: никогда не воруй у дракона. Все. Ни вариантов, ни двояких толкований.

— Мои книги, — повторил ворий, рыча и подступая к Мартыну.

— Не пойдет. — Целитель нахмурился, в глазах парня засверкала зелень. — Я все еще воспитанник, и если ускорить сердцебиение, то хранительница будет здесь…

— Остынь, Картэн. — Появившаяся из воздуха Мила положила руку на плечо библиотекарю. — Остынь, он не вор.

Целитель поставил стол обратно, стяжатель закрыл дверь за последними посетителями, библиотека временно перестала работать.

— Итак, пропали книги? — оглядывая зал, спросила Мила.

— Да. Книги, которые я выдал им. — Стяжатель снял бесполезные очки и убрал в карман.

— У нас их нет, — ответил Мартын.

— Мы не выходили из зала, — добавила явидь и принюхалась.

— Он это знает, — сказала хранительница.

— Находясь в этих стенах, я чувствую каждый том и знаю, когда мои вещи пытаются вынести, — собиратель выделил голосом эпитет «мои», — но я вышел на минуту и двадцать семь секунд.

— То есть книги не затерялись на полках? — спросила я, — и это не шутка мальчишек, которые слишком заскучали?

Ворий отвернулся, не считая нужным отвечать.

— Что со следами? — спросила Мила.

— С ними все хорошо, — Мартын выдохнул сквозь зубы, — здесь отметилась половина острова — от первоклашек до выпускников. Так что можно начинать повальные обыски у каждого второго, по жеребьевке.

— Или нужных следов нет вообще. — Стяжатель сжал кулаки и посмотрел в мою сторону. — Демон в закрытии.

— Опять двадцать пять, — сморщилась Пашка. — Зачем это демонам? Папочка любого из них прикажет — сам в зубах принесешь.

— Значит, у нас вор, — резюмировала Мила.

— Раньше такого не случалось? — спросила я.

— Как же! — рассмеялся Мартын. — Когда у той же Лили началось созревание, она полкорпуса учебных пособий в логово перетаскала.

— Картэн не единственный ворий в filii de terra, — пояснила хранительница.

Библиотекарь шумно выдохнул и сел на ближайший стул. Градус общего напряжения стал падать, злость, исходившая от уязвленного стяжателя, чуть утихла.

— Если у кого-то из младших началось созревание, — мужчина достал очки, скорее, по привычке повертел оставшуюся без стекол оправу и убрал обратно в карман, — ему нужен наставник, иначе, — он посмотрел на хранительницу, — все может выйти из-под контроля.

— Значит, обойдем всех потенциальных стяжателей, и, дадут высшие, найдем пропавшее. — Хранительница кивнула и растворилась в воздухе.

— Мы не подумали еще об одной возможности, — задумчиво проговорил Мартын. — Мы не скрывали, какие знания ищем. Книги забрали, чтобы не дать найти в них ответы.

— Мальчик, у тебя приступ величия? Книги стояли здесь годами, десятилетиями, — стяжатель встал и оправил рубашку, — их прочли тысячи до тебя, и тысячи прочтут после. Это не запретные знания, не тома из закрытого хранилища. — Мужчина топнул ногой, пол отозвался громким гулом. — «Хроники эпохи истребления» и «Забытая история запада» имеют до сотни копий, разбросанных по пределам. Дневник дурачка Тура я дал вам, потому что там упоминается артефакт ушедших. — Стяжатель пошел к двери. — Он бродил по горам в начале тихой эпохи. Исчезновения стёжек пришлись на другие века, так что, — ворий открыл дверь и взмахнул рукой, — пошли вон из моего логова.

Библиотека находилась на юге, если понятие сторон света вообще применимо к острову, затерявшемуся во времени и пространстве. Мы могли бы назвать направления не западом и востоком, а первой и второй стороной, тьмой и светом, красной и синей окраинами, да как угодно. Но мы были консервативны. Я подумала «мы»? Самой не верится.

Сразу за каменным, врастающим в землю домом стяжателя начинался густой ельник, справа между стволов виднелись высокие земляные насыпи, так похожие на кротовьи норы. Здесь ощущалась близость перехода, она еще не звала, не шептала, а едва заметно дрожала. Но каждый, проходящий мимо, знал, что безвременье рядом. Это как понимать, откуда дует ветер. Просто ощущение, только в этот раз чувствуешь не кожей, а мозгом, какой-то не поддающейся рациональному объяснению частью.

— Он сказал, их читали тысячи. — Мартын расхаживал по газону перед библиотекой, из которой нас так вежливо выпроводили. — Глупая кража.

— Если пропажу не вернуть, нам закроют допуск в библиотеку. Всем закроют, — проговорила явидь, прищурившись.

— Дракону, утратившему вещь, понадобится время, чтобы прийти в себя. Век, другой. Придется искать другие источники информации. Ближайший находился у хозяина в серой цитадели, — согласился молодой целитель.

— Неужели нет никого, кто бы читал эти книги? — При упоминании цитадели, вернее, при мысли о Кирилле, у меня по спине побежали мурашки.

Целитель остановился.

— Я должен поговорить с Лехой. Он читает все, что написано. И помнит тоже, как и все книгочеи. — Парень взъерошил длинные волосы.

— Помощь нужна? — Пашка взмахнула хвостом.

— Лучше я сам, — ухмыльнулся Мартын, — встретимся за ужином. — Он развернулся и побежал к жилым корпусам.

День перевалил за половину, солнце прогрело воздух, и я стащила кофту и повязала вокруг талии. Контраст с холодом зимы остального мира был разительным. Яркие лучи согревали кожу, тогда как внутри царил лед. Стоило хоть на миг закрыть глаза, и я возвращалась на стежку, на то место, где она была, в спадающих валенках, проваливаясь в снег, туда, где дул ветер. Холод забирался под кожу и застывал там.

— Хватит! — рявкнула явидь, складывая чешую и превращаясь обратно в девушку.

Я открыла глаза — вверху голубое небо и зеленые листья.

— Мир не остановился из-за того, что пропало Юково, поняла? Он не остановится, даже если мы его найдем. Прекрати скулить!

— Я не скулю.

— Ты воешь. — Она ткнула пальцем мне в грудь, вроде легонько, без желания причинить вред, но я пошатнулась. — Ты как собака, которую хозяин пинками выкинул за порог. Ты скулишь и бегаешь кругами в надежде вернуться в любимую выгребную яму, чтоб получить еще порцию плетей. Что ты там оставила? Полоумную бабку? Старика, который сломает тебя щелчком пальцев, а на следующий день и не вспомнит? Или, — явидь усмехнулась, — симпатичного соседа?

Я отвернулась, предпочитая смотреть на качающиеся головки сиреневых цветов.

— Смущение, стыд и чуть-чуть недовольства, но не отрицание, — в голосе Пашки послышалась издевка. — Иногда, когда ты смотришь на Веника, в тебе ощущается… — Явидь щелкнула пальцами, словно не могла подобрать слово. — Хочется узнать, как это будет, да? Какими будут его объятия? Каков на вкус поцелуй падальщика?

— Да пошла ты!

— Думаешь, мы легко читаем твой страх, ненависть и боль — но не в силах распознать похоть? Не смешно? Я две чешуйки из хвоста поставила, что еще до исхода внутреннего круга ты окажешься под ним.

— Что? Он же падаль…

— А он поставил три берцовые кости, что еще раньше.

Я посмотрела в медные глаза с двумя зрачками, нечисть давно не верит словам, только собственному чутью, да и то через раз. Как ей объяснить необъяснимое, то, что сама едва осознаешь?

— У нас в училище был преподаватель статистики. — Я опустила глаза. — Ничего особенного, просто нестарый мужик, из тех, кому идет седина, грамотный, логичный, отстраненный.

— Возможно, слишком отстраненный? — ухмыльнулась явидь.

— Возможно. — Спорить не хотелось. — Но что-то в нем такое было, и иногда я представляла, — взмах рукой, — как он касается кожи, проводит рукой по шее, склоняется к лицу.

— Весело. И как? Дядечке повезло?

— Почти. — Я против воли улыбнулась. — Наверное, у меня на лице все было написано, как-то в среду статистика была последней, и он попросил меня задержаться.

— Судя по всему, — Пашка принюхалась, — на этом романтика и закончилась.

— Да. Он меня поцеловал. Дыхание отдавало столовской картошкой, губы были до противности слабыми, а руки, которые он запустил под свитер, потными и дрожащими.

— Восторг, — захихикала змея.

— Я убежала. И больше никогда не ходила на его лекции.

— Получила пять автоматом?

— Четыре, — поправила я. — К чему я это говорю, иногда люди любят мысли о чем-то, а не само действие. Иногда я гадаю, как это могло бы быть. И боюсь даже представить, чем будет пахнуть поцелуй Веника.

— Но иногда так хочется проверить, — кивнула Пашка. — Старик поставил артефакт вызова, как скоро хозяин разжует падальщика и выплюнет. Всего лишь из-за мыслей.

— Пошла ты, — повторила я, главным образом потому, что ничего больше в голову не приходило. — Ревнивый демон, звучит, как анекдот.

— А кто говорит о ревности? — удивилась змея. — Он убьет его потому, что… — Она оборвала фразу, чуть повернув голову, но на тропинку так никто и не вышел, библиотека оставалась темной.

— Почему?

— Потому что. Хватит трястись, хватит думать, что все кончено. — Пашка вдруг схватила меня за блузку и дернула, удлинившиеся когти проткнули затрещавшую ткань. — Из-за твоего страха у меня клыки растут, и яд вырабатывается в немереных количествах.

— А как же «Костя»? — хрипло спросила я. — Или нелюди готовы выбросить в выгребную яму даже тех, кого любят?

— Сейчас плюну ядом, и завоешь уже по делу. — Явидь отпустила мою блузку. — Я хочу его вернуть, еще раз впиться зубами в плоть и слизать кровь. — Она сглотнула. — Хочу услышать его «змейка», да просто хочу его. Но в отличие от тебя, если ничего не получится, не буду разбивать голову о стену.

— Я тоже не буду. — Я оглянулась, кусты качались от ветра, вряд ли мы были одни, но никто не хотел вмешиваться в дело воспитания человека.

— Не ври. Когда приходит Алиса, ты вспыхиваешь, как лампочка, но потом вспоминаешь, и тебе становится стыдно за радость, что дарит дочь. Скажешь, не так?

— Не скажу. Никогда не спорю с тем, кто сильнее.

— Умная позиция. Так, может, включишь мозги? Потому что из человека ты превратилась в добычу. Ты же так гордилась вашим племенем, вашей чистотой. Давай, отвлекись, сходи к дочери, спроси, есть ли у нее чистые носки и пилка для ногтей.

— Что? — Я выпрямилась.

Пашка засмеялась, моментально почувствовав произошедшую перемену.

— Что ты сказала? — спросила я, стараясь не потерять тот обрывок мысли, за который удалось зацепиться. — Марк еще здесь?

— Даже не сомневайся, справа, в кустах, — указала она и крикнула: — Выходи, мелкий.

Гроздья цветов, похожих на нашу сирень, только в два раза крупнее, закивали головками, выпуская на тропинку осыпанного светлой пыльцой мальчишку.

— Видел вора? — не успел малец отряхнуться, спросила явидь. — Ты же все время рядом терся.

Разочарование так ярко проступило на его лице, что мне стало ясно — не видел. Пашка чертыхнулась.

— А мальчишек, что баловались с петардами, видел? — спросила я.

Марик кивнул.

— Сможешь узнать, кто надоумил их сделать это именно сегодня и именно у библиотеки?

— Сможет, — ответил звонкий голос, я почувствовала, как неуместная улыбка раздвигает губы.

Марк обернулся, к крыльцу подошла Алиса. Пашка повторно и непечатно высказалась, ей не нравилось, когда к нам подкрадывались незамеченными.

Моя дочь положила руку на плечо разом оробевшего мальчишки и твердо сказала:

— Все выясним.

— Да, — добавил Марк дрогнувшим голосом.

— Это может быть совпадением, — пояснила я. — Выворачивать пальцы не обязательно. Узнайте, где взяли петарды, и кто, если таковой был, подал идею позлить вория.

Алиска показала язык и шутливо отсалютовала мне рукой.

Парень кивнул, не в силах перестать коситься на легенду зимы. Глядя им вслед, я вспоминала слова дочери, сказанные здесь же:

«Я помогаю отцу, и мне это нравится. Нравится притворяться, лгать, подталкивать».

И вот теперь о помощи попросила я, вернее, не просила, но и останавливать не стала.

— Думаешь, не случайность? — спросила Пашка, когда они свернули на ведущую к столовой тропинку.

— Стоит стяжателю покинуть логово, как он теряет связь с вещами. — Я пошла вдоль кустов сирени. — Другого способа вынести книги из библиотеки я не вижу. Так что, да, думаю, его выманили.

— Зачем? В книгах действительно что-то есть?

— Возможно. В книге. В одной. У «Хроник эпохи истребления» и «Забытой истории запада» есть копии. А у дневника Тура Бегущего — нет. Если книга не уникальна, то кража лишена смысла.

— Картэн сказал, он жил не в то время.

— Да, но он много ездил, много слышал и видел. Легенды, слухи, страшные сказки на ночь, — я вздохнула. — Это пока единственная надежда, если нам хотят помешать, значит, мы на правильном пути.

Я позволила себе легкую улыбку, потому что страх ослаб, отступил на один шаг. Да, люди такие, они живут, пока думают.

Пашка оскалилась, выпрямила спину и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, выжидающе замерла, сложив руки на груди.

— Не думал, что увижу тебя здесь снова, Прасковья, — протянул вышедший спустя минуту на дорожку мужчина. Только он один называл ее так.

Змея зашипела, но как-то тихо, без злости, клыков, когтей и темнеющей на коже чешуи.

— Ты редко утруждаешь себя этим, Угрим. — Она рассматривала ледяного учителя моей дочери, кривя губы от презрения.

Не в первый раз замечаю: там, где прошла легенда зимы, вскоре появлялся ледяной колдун. В светлых глазах мужчины не отражалось ничего: ни радости, ни ненависти. Бывшие любовники. Бывшие враги. Земля детей не пускала сюда тех, чьи сердца полны ненависти. Эти двое не могли быть здесь. И, тем не менее, были.

Угрим едва заметно усмехнулся и картинно похлопал в ладони. Ни один звук не сопровождал этот нарочитый жест.

— Браво, Прасковья, ты сумела обуздать звериные инстинкты.

— С инстинктами все в порядке, просто твоя персона, Угрим, для них обесценилась. — Пашка отвернулась и, подхватив меня под руку, зашагала в сторону.

Мужчина остался стоять, всматриваясь в темные окна библиотеки, по-прежнему оставаясь таким же равнодушно-замороженным.

— Впечатляюще, — пробормотала я. — Ты и в самом деле успокоилась? Или опять лазейка в магии? Как в прошлый раз земля детей впустила тебя в его отсутствие?

— Я даже не знаю, был ли он тогда здесь, — фыркнула явидь, и тихо добавила: — Мне не до ерунды. Угрим не стоит и волоска Кости. Высшие уберегли, и мой Невер не от него, не от горничной Алисы Седой. — Она рассмеялась, только смех вышел совсем уж невеселый.

Мартын не пришел на ужин. Причин этому могло быть множество: от банальной занятости до неприятного похищения с последующим избиением и поеданием неведомыми врагами. В последнее упорно не верилось, потому как в случае реальной опасности контролирующий свое тело целитель мог легко выбросить в кровь порцию адреналина, переключая сердце сразу на пятую скорость. Хранительница придет на помощь любому воспитаннику, стоит тому лишь испугаться. А враги умрут, ну, или, потирая отбитые пятые точки, разбегутся по корпусам зализывать раны и жаловаться на злую охраняющую.

Марик и Алиса так же не появлялись. А вот поджигатели петард на отсутствие аппетита не жаловались, один из них на ходу запихнул в рот бутерброд и выбежал за дверь. В одном из залов, где столы покрыты скатертями, а еду разносят на подносах, сидели две подружки Марта. Брюнетка шмыгала носом и чесала покрасневшие ладони, рыженькая успокаивала. Первая любовь — дело хлопотное, это я по себе знаю.

Но червячок сомнения и тревоги продолжал подтачивать изнутри. Поэтому через десять минут мы стояли перед одноэтажным деревянным домиком. Такому самое место в сказке о трех поросятах, только серого волка по соседству не хватает.

— Уверена? — спросила я Пашку.

— Следы не врут.

Сразу от входной двери начинался широкий коридор с дверьми, что вели в ученические спальни. В той, куда привел нас запах Мартына, никого не было. Лишь голубая в полоску футболка, что была на парне с утра, небрежно валялась на кровати. Обычная комната, не очень большая, но и не маленькая, стенной шкаф с распахнутой дверцей, стол, стопка тетрадей, вечно покачивающийся маятник, рамка с фотографией скудного горного пейзажа, с которой она, похоже, и продавалась. Ни ноутбука, ни планшета. Хотя толку от устройств на земле детей немного, без выхода в интернет они мало чего стоят. В стаканчике от канцелярского набора ни одной ручки, ни одного карандаша. Покрывало на кровати смято.

— Что ж, мы знаем, что он здесь был, — сказала змея.

— Он хотел поговорить с книгочеем. — Я вышла в коридор и громко крикнула. — Алексей!

Просто наудачу. Того, с кем хотел поговорить молодой целитель, могло не быть в комнате, в корпусе, да и вообще, в filii de terra.

Несколько секунд в коридоре стояла тишина, а потом Пашка развернулась к двери справа. Створка приоткрылась, и в коридор выглянула вихрастая, неопределенного окраса голова.

— Мартын у тебя? — спросила явидь и, не дав парню открыть рот, нагло протиснулась в чужую комнату.

— Эээ… нет. Пару часов как ушел. — Парень посторонился, пропуская улыбающуюся девушку в комнату.

Длинный, худой, с выступающим вперед носом и подбородком — когда повзрослеет, его лицо станут называть хищным, но пока круглые детские глаза придавали будущему хищнику наивный и растерянный вид.

В комнате книгочей был не один. На кровати, на темно-зеленом покрывале, сидел черт. Круглые копыта, жесткие курчавые волосы, скромные рожки и черные вздернутые губы. В смуглых руках — книга, вернее, тетрадь в желтом кожаном переплете.

Острым шипом кольнуло разочарование. Пропажа найдена, а значит, мои рассуждения перешли в разряд фантазий, и мы снова вернулись к исходной точке.

Пашка вопросами не задавалась, а просто выхватила у студента том и открыла посередине.

— Опять инопись, — простонала явидь и протянула желтый переплет мне.

— Сначала Март, теперь они. — Глаза черта блеснули. — Дураки, ворующие у Картэна, до последнего года, как правило, не доучиваются.

Я раскрыла тетрадь, уже понимая, что книга не та. Другие страницы, другой язык, более светлые чернила, да и рука, выводившая строчки инописи, иная. Сходство, начавшееся обложкой, ей же и заканчивалось, на этой даже уголки не успели засалиться.

— Где Мартын? — спросила Пашка.

— Не знаю, — ответил худощавый парень.

— Ушел. Наверное, в библиотеку, — черт по-детски хихикнул и качнул рогатой головой, — пытал Леху насчет какого-то учебника по истории, а потом убежал.

— Много напытал? — Я протянула тетрадь обратно.

— Без понятия. Если надо, Леха ему любой учебник от корки до корки процитирует. — Нелюдь взял книгу и бросил рядом с собой на кровать.

— Аррко прав, — пожал плечами книгочей. — Мы так и не поняли, что именно Мартын хотел. Ушел недовольный. Книги, как я понял, так и не нашлись?

— Это же глупо, — фыркнул черными губами черт.

Забавно, но он дал происходящему ту же характеристику, что и Мартын. Все это пахло глупостью.

— Сперва кеды, потом рубашка, книги. Прошерстили бы малолеток на предмет созревания, глядишь, нашли бы пропажу под подушкой, как вспомню Лидку, — тихо пробормотал книгочей, когда мы уже повернулись к выходу.

— Стоп. — Я нахмурилась. — Пропадали и другие вещи?

— Да, — ответил худой парень, но как-то уж очень неуверенно.

— У меня ничего не пропадало, — поднял руки Аррко. — Меня не впутывайте.

Я посмотрела на книгочея.

— Ну, у Марта вроде бы кеды сперли.

— Вроде бы, — передразнила змея.

— Да он и сам не знал, сперли или в раздевалке забыл на полигоне.

— Так, — я подошла ближе, — а у тебя ничего не пропадало?

— Рубашка, — отчего-то смутился Леха, — белая. Висела на стуле, а теперь — нет.

— Так, может, ты ее в прачечную сдал, а забрать забыл? — фыркнула Пашка.

По тому, как парень отвернулся, я поняла, что часть правды в ее словах была, и в факте кражи Леха совсем не уверен.

— Может, вы сами сходите и проверите. — Цокнули копыта, черт встал. — Мы не обязаны вам что-то доказывать. Мы можем и хранительницу позвать. Она девка молодая, горячая, сначала бьет, потом разбирается, кто у деток погремушку отнял.

— И вся земля детей через час будет знать, что ты испугался человека, — сказала я, паскудная ухмылка тут же исчезла со смуглой рожи нелюдя.

— Так что там с рубашкой, — явидь, как бы невзначай, скользнула вперед, глаза с двойными зрачками смеялись, — и кедами моего пасынка?

— Вы эта… та самая? — смешался книгочей.

— Ага. — Змея оскалила клыки в жутковатой улыбке и напомнила: — Рубашка?

— Я ее Марту одолжил, — быстро ответил высокий. — Он ее вернул. Сказал, что на стул повесил, но когда я пришел, ее не было. — Леха развел руками.

— У него что, своей одежды мало? — спросила Пашка.

— Да нет, — парень отвел глаза, — ему именно белая нужна была, а на свою он как раз пятно поставил.

— Почему именно белая? — удивилась змея. — На похороны? Жертвоприношение?

— Ну, почти. — Леха смутился.

— Тьфу, — сплюнул черт. — Все вам расскажи, непонятливым. С девкой он встречался, ясно? Не в черном же к девственнице идти.

— А девка — это Лили? Черненькая, худенькая, с короткой стрижкой? — продолжала задавать вопросы явидь.

— Ага, — кивнул книгочей. — Только никакая она не Лили, а Лидка, просто не любит, когда ее так называют, вот и придумала это «Лили».

Я выдохнула, закрыла глаза, досчитала до пяти и, боясь спугнуть удачу, задала последний вопрос:

— У Марта есть компьютер?

— Есть. Ноут. В комнате на столе стоит, — пожал плечами Аррко.

— Спасибо, — поблагодарила я и вышла.

— Только не трогайте, — донесся в спину голос книгочея. — Он его какой-то гадостью намазал, сыпью покроетесь, родная мать не узнает.

— Слабак, — простонал черт, и дверь захлопнулась.

Мы вернулись в комнату целителя, чтобы убедиться, что стол по-прежнему пуст.

— Будем искать? — поинтересовалась змея.

— Незачем.

На улице солнце уже успело скрыться за деревьями, и их длинные тени причудливыми полосами легли на землю. Земля детей жила своей жизнью, где-то кричали дети, где-то истошно выл зверь, которого наверняка дергали за хвост. Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.

— Ты знаешь, кто украл книги. — Вопросительных интонаций в голосе Пашки не было.

— Не уверена.

— Не ври. Я слышу это знание в твоих словах, вижу в глазах, чувствую в запахе.

— Как позвать Милу? — вместо ответа спросила я.

— Поймать ученика помельче и ущипнуть. Или наоборот, постарше. Я бы с удовольствием послушала, как верещит тот рогатенький. Давай…

— Не надо, — сказала появившаяся за ее спиной хранительница. — Ограничьтесь простым призывом, на ваш я сегодня откликнусь с удовольствием.

— Охраняющий слышит всех взывающих на своей земле? — Я посмотрела Миле в глаза. — Слышит, но откликается лишь избранным, так?

— Ты позвала меня, чтобы это проверить? — Девушка осталась спокойной. — Я не могу быть везде, иначе буду метаться между порезанным пальцем и неудачно сделанным домашним заданием. Мы играем теми картами, что нам сданы, и не хранители тасуют колоду.

— Давайте вы поплачетесь о нелегкой женской доле попозже, — влезла Пашка. — Как твои поиски среди малышни?

— Никак. Все здоровы и довольны жизнью. Один на грани, сам признался, что стал присматриваться к ложкам в столовой, надо предупредить наставников. Но и только.

— Ольга знает, кто вор.

— Неужели? — Мила подняла брови.

— Только предполагаю. Где логово Лидии? У вас есть убежище для стяжателей? Для тех, в ком проснулись инстинкты? Не в комнаты же они всякий хлам тащат.

— Есть. — Хранительница минуту раздумывала, а потом, развернувшись, пошла по дорожке к юго-западной окраине острова. — Старые ходы норников. Раньше здесь целая колония обитала, пока на зелья не извели, а норы остались. Картэн, как старейший ворий, одобрил их использование. Когда у стяжателей начинается созревание, их на первую декаду помещают… — Она дернула головой. — Впрочем, вам это неинтересно. Это Лидия? Уверена? Она из предвыпускного года и прекрасно контролирует инстинкты. К тому же, стяжатели не воруют друг у друга, они лучше других знают, чем обернется такой поступок.

— Уверена. Почти.

Пашка фыркнула, а я пояснила:

— С нечистью никогда ни в чем нельзя быть уверенной до конца. Но это она. Поверь.

— Верю. — Хранительница ускорила шаги.

— А я — нет. — Пашка скользнула вперед, на ходу меняя человеческий облик на звериный. — Ты в это веришь. Она верит тебе. Сплошной клуб по интересам. Мне требуется что-то посущественней.

— У Лидии созревание.

— Нет, она уже выросла… — Мила замолчала, сделав круглые глаза. — Ах, это созревание.

— Очередной этап взросления, через который проходят все. И я, и ты, и даже ты. — Я указала на растерявшуюся явидь. — Она влюблена. В первый, самый прекрасный и одновременно ужасный раз.

— Мартын, — догадалась Пашка.

— Да. Пропали вещи, которых касался парень. Вещи с его запахом: кеды, рубашка, карандаши, ручки, ноутбук. Я видела девочку в столовой, видела ее сжатые кулаки, слезы и сыпь на ладонях.

— Чертенок сказал, что Мартын смазал игрушку какой-то дрянью. Умный мальчик. — В голосе Пашки слышалась гордость.

Мы миновали ряды корпусов, на сей раз сложенных из красного кирпича, прошли полосу с редкими деревьями и густой изгородью из кустов, напоминающих шиповник и сирень, миновали запертую библиотеку. Я чувствовала приближение переходов, слышала дыхание безвременья, мы подошли вплотную к выходу из filii de terra. Но до того, как стежки лягут под ноги и уведут с земли детей, мы должны пройти сквозь череду невысоких курганов, напоминавших основательно заросшие крапивой кротовьи горки. Только вот кроты размером с теленка в обычном мире не водятся. А в нашей тили-мили-тряндии — пожалуйста. Будь у нечисти красная книга, норников бы туда занесли, как исчезающий вид. Но пока звери занесены лишь в меню.

Солнце клонилось к закату, и в сгущающихся сумерках округлые лазы смотрелись черными ходами в бездну. Кроличьими норами. По коже поползли мурашки, пришедшее на ум сравнение заставило передернуть плечами.

— Людей всегда пугает тьма, почему? — спросила Пашка. — То, что происходит при свете, не лучше того, что скрывает ночь.

— Может быть, — Мила пожала плечами, — неизвестность, таящаяся во мраке, страшит больше, чем волк, поедающий девочку под полуденным солнцем, — Хранительница остановилась у третьего по счету кургана, — но монстры в этой темноте еще маленькие.

— Они достаточно взрослые, чтобы любить, — я подошла ближе, — и совершать поступки, — и сунула голову в лаз, вглядываясь в черноту. — Драконы похищают не только вещи, но и прекрасных принцесс.

— Ты хочешь сказать, что Мартын там? — не поверила Пашка.

— Как и пропавшие книги. — Я выпрямилась и приглашающе взмахнула рукой.

Для человека тьма оставалась тьмой, а свет — светом.

Пашка хмыкнула и скользнула в нору первой, я второй, слыша за спиной тихие шаги Хранительницы. В туннеле можно было стоять во весь рост, норник — зверь немаленький. Пол устилали сухие листья и мертвые насекомые. Ход шел под уклон. Рассеянный свет экрана телефона придавал земляным стенам синеватый оттенок. Ни явидь, ни Мила в освещении не нуждались.

— И что, любой вот так запросто может зайти в логово собирателя? — удивилась змея в темноте.

— Не любой и не запросто, — ответила идущая впереди Мила. — Проблемы со стяжателями не нужны никому. Бывает, новенькие пошаливают, вход камнями завалят или стащат и спрячут что-нибудь вроде старой корзинки из-под фруктов. Как правило, после визита невменяемого вория остывают даже самые горячие головы. Мы не делаем из этих нор тайны. Временные логова, и сокровищ там нет, стяжателям еще предстоит обустроить настоящие. Мы учим детей жить бок о бок с разными созданиями. И если цена усвоенного урока — пара опаленных бровей и ресниц, то так тому и быть, я вмешиваться не буду.

Ничто не мешало хранительнице перенестись вглубь, но по каким-то своим соображениям, она предпочла неспешные шаги в нашем сопровождении. Причину этого я поняла, только спустившись в пещеру. Логово походило на приземистый купол с осыпающимися стенами и земляным полом. Лида была еще слишком мала, чтобы превратить свое убежище во что-то более уютное и пригодное для жилья.

У каждого из нас в детстве была шкатулка с сокровищами. Пусть она выглядела, как картонная коробка. А внутри — фантики, цветные мелки, ракушка, привезенная кем-то из знакомых с моря, баночка из-под гуталина, которой играли в классики, или крышечки от пузырьков. Это все равно были сокровища. Наши сокровища. Шкатулка Лидии была побольше, но хлам она собирала такой же — никому не нужный.

Тусклый свет экрана выхватывал из темноты очертания странных предметов, вызывая тягучее тоскливое чувство потери. Я скучала по моему чердаку и бабке, с горящими глазами самозабвенно роящейся в хламе. Синий свет отразился от кожаной обшивки треснувшего футбольного мяча. Рядом деревянный стул с выбитым сиденьем; какие-то картинки или открытки, устилающие цветными пятнами земляной пол; каменная урна, которой место в сквере у лавочки; деревянная бочка с неизвестным содержимым — у меня в такой бабушка капусту квасила; ящик из-под бутылок; и еще бог знает, что.

У стены старая раскладушка, состоящая из полых алюминиевых трубок и куска ткани, натянутого меж ними. А на ней…

Непонятные шорохи и вздохи крались по стенам, заставляя приглядеться внимательнее.

— Мы не вовремя. Прекрасная принцесса хочет еще немного побыть в плену. — Явидь хихикнула.

Света как раз хватило, чтобы разглядеть переплетение обнаженных тел. Мужского и женского. Я торопливо погасила экран.

— Вот и наша пропажа, — провозгласила змея и сунула мне в руки увесистые книги, вернее, то, что на ощупь на них походило.

Протяжный женский вздох удовлетворения был ей ответом.

— Одевайтесь и выходите, — скомандовала Хранительница.

Обратный путь показался намного короче, следуя за Милой, я механически переставляла ноги. В голове набатом билась мысль: если такое вытворяют подростки в шестнадцать-семнадцать лет, то у меня осталось года три-четыре, прежде чем Алиса… Стоп, вот об этом я думать не хочу.

Тут бесполезно патетично восклицать, что я в эти годы еще носила школьную форму, заплетала ленточки в косички и думала, что детей находят в капусте. Кирилл быстро устранил пробелы в моем образовании. Я была старше Лидии года на три, а на руках уже кричал увесистый сверток. Так что нечего разыгрывать из себя принцессу. Собственные годы вдруг обрушились на плечи неимоверной тяжестью. Как мало времени осталось, прежде чем моя девочка вырастет. И как много его еще впереди. Чем я его заполню? Вышиванием или собиранием фарфоровых статуэток? А может, бездомными кошками?

Сумерки, в отличие от тьмы хода, показались мне ярче солнечного дня. Стяжатель молча стоял у насыпи черной жирной земли. Блеснули теплым малиновым светом нечеловеческие глаза. Картэн не делал попытки приблизиться или войти. Без особой надобности стяжатели не нарушали границ личного пространства друг друга. Взрослые и состоявшиеся стяжатели, а не подростки, переживающие непростые этапы взросления. Им еще много предстояло узнать о своем виде, теле и способностях.

Ворий протянул руку, и я вложила в нее найденные тома. Собиратель втянул запах потертых переплетов и потребовал:

— Тетрадь Тура?

— Там были только учебники. — Пашка пожала чешуйчатыми плечами.

— Потому что только их я и взяла. — Мила посторонилась, и из темного лаза показалась Лидия, короткие волосы стояли дыбом. — Простите, но они так пахли… — Она опустила голову перед хранителем библиотеки.

Из норы выбрался молодой целитель, облаченный лишь в синие джинсы и блестящие кольца наручников на левом запястье в качестве модного в этом сезоне аксессуара.

— Зачем мне её книжка? — сморщила нос Лили, кивнув в мою сторону.

— Она моя, — рыкнул ворий.

— Девочка, а ты уверена, что не взяла ее, чтобы прижимать к телу долгими одинокими вечерами? — спросила змея.

Молодая стяжательница зарычала. На ней была наверняка та самая белая рубашка сокурсника Мартына. Полы доходили до середины стройных бедер, длинные рукава натянуты на покрасневшие ладони, с которых уже начала слезать кожа.

Целитель не мог воздействовать на неживую материю, но даже будь это иначе, магия и механизмы плохо сосуществуют. Другое дело мазь с чесоточным порошком или вытяжкой из ядовитого плюща. Воришке пришлось пережить несколько неприятных минут.

Мартын взял узкую ладошку девушки, глаза зажглись яркой зеленью, отмершая кожа опала, обнажив новый розовый слой.

— Девочка услышала, что ты уезжаешь, и сорвалась, — продолжала ухмыляться Пашка.

— Да, — дернулась Лили. — Уезжаешь до шабаша! Сам пригласил, а потом решил сбежать. — Она топнула голой ногой.

— Не продуманная кража, а порыв. Кеды, рубашка, в которой он был, когда вы в первый раз… — я не сдержала улыбку, хотя совсем не хотела смеяться над девушкой, — когда ты сама сняла ее с него. Книги, ноутбук, ручки из стаканчика. Ничего не забыла? — Лида отвернулась и уткнулась в обнаженное плечо молодого целителя. — Вот почему это так походило на глупость. Но дневник Тура она не брала. Понимаете?

— Нет, — ответила за всех Мила.

— Кража бесполезна, если украденное не уникально.

— Мы вернулись к тому, с чего начали, — первым понял Мартын. — Кто-то не хочет, чтобы мы прочли эту книгу.

— Кто? — спросила Пашка.

— Я бы тоже не отказался узнать. — Ворий взвесил книги и позвал: — Лидия!

Девушка вздрогнула и еще сильнее прижалась к целителю.

— Определяю тебе наказание: две декады отработки во благо моего логова. И они начинаются прямо сейчас.

Солнце село, остров детей освещали многочисленные окна не менее многочисленных корпусов. Хранительница и ворий ушли, деликатно оставив нас наедине с проблемами. Лили уходить не хотела, но стяжатель — не тот, кому можно возражать.

— Вы же начали ее читать, — расхаживал взад-вперед перед кротовьей норой так и не удосужившийся одеться Мартын, — ну, вспоминайте.

Я пыталась, в памяти остались какие-то обрывки, подчеркнутые фразы. Дневник из-под пера Тура Бегущего вышел на удивление нудным.

«Проснулся. Поел. Попил. Продвинулся на тысячу шагов. Нашел следы, следовал по ним до разлома. Никого не встретил. Лег спать».

Одно и то же каждый день, с небольшими отклонениями. Пару раз он принимался пространно рассуждать о цели поисков, доспехе, судьбе, душах и демонах. А потом снова шел, ел, пил, срал, вернее, спал. Если что и было в этой книге, то я либо не поняла, либо еще не дочитала.

Пашка развернулась, вглядываясь во тьму.

— Наш молчаливый помощник вернулся на пост. — Собравшийся кольцом хвост расслабился.

На тропинку вышел Марик. Я с надеждой вгляделась в темноту за его спиной, но она осталась неподвижной. Алиса не пришла.

— Узнал что-нибудь? — спросила я, безуспешно стараясь скрыть разочарование.

— Ставр, Гринька, Митька и Жик отобрали петарды у одного из новеньких, — отчитался парень.

— Неделю назад был новый набор платников, — пояснил Мартын.

Понятное дело, бесплатников никто не набирает, они приходят сами и в любое время года.

— Пацанам понравилось, он так потешно отбивался, просил не поджигать петарды у библиотеки. — Сын падальщика почесал нос. — Плакал, что его накажут.

— «Делай, что хочешь, только не бросай в терновый куст», — процитировала Пашка, немало меня этим удивив.

Мартын положил руки на плечи пацану и, заглядывая в лицо, проникновенно спросил:

— Узнаешь его? Или те парни укажут? Принявших первый год обучения чуть больше двух десятков, найти его не так уж и сложно, исключить девочек и тех, кто…

— Да зачем? — высвободился Марик. — Мы его уже нашли.

— Мы? — переспросила я.

— Легенда зимы у корпуса осталась, чтобы не сбежал, а я за вами. — Он снова почесал нос. — Она тоже эту фразу про куст сказала. Выходит, он специально подал им идею?

— Так, — явидь оскалила клыки, — если и вправду выйдет что-то путное, добуду твоему папаше новый глаз.

Все постройки в filii de terra расположены по кругу. Учебные корпуса, полигоны — ближе к центру, жилые — к окраинам. И там, и там встречаются хозяйственные постройки, будки, хранилища инвентаря, столовая на севере, библиотека на юге, дом целителей на западе, там же и корпуса, куда расселили принявших первый год обучения. Возможно, чтобы далеко за подорожником и коньяком не бегать.

Двухэтажные, сложенные из серых блоков корпуса напоминали общежития, что строил завод ЯЗТА для своих работников во времена моей юности. Такие же монотонно ровные и лаконичные, как изделия из конструктора. В окнах горел свет, хлопали двери, раздавались крики и топот ног по коридору.

Кто-то скоро ляжет спать, кто-то, наоборот, убежит на ночные занятия, кто-то решит перекусить и сыграть злую шутку с соседом. Земля детей была отражением нашей тили-мили-тряндии, где ночь — сложное время и для бодрствующих, и для спящих.

Дочь сидела на нижней ветке дерева, напоминавшего березу. Корявую и склонившую ветки к земле. С толстого ствола неопрятной бахромой свисали лохмотья подранной беловатой с прожилками коры. Легенда зимы совершенно по-детски болтала ногами. Здесь и сейчас она все еще оставалась ребенком. Я почувствовала, как тугой узел, скрутившийся внутри, ослаб.

Алиса без слов указала на дальнее с торца окно, прикрытое розовыми занавесками, и спрыгнула — полное мягкой нечеловеческой грации движение, на миг приоткрывшее завесу будущего, показавшее, какой девушкой она скоро станет. А может, фантазия, зацепившись за больную тему, сыграла со мной злую шутку.

Явидь знаком приказала детям оставаться на месте. Алиса скорчила недовольную мордочку. Но когда собравшийся возмутиться Марик открыл рот, она любезно прикрыла его ладонью, не дав произнести ни звука, чем напугала мальчишку до дрожи.

Общежития для учеников были организованы по одному принципу — коридоры с кучей фанерных дверей, из-за некоторых слышалась музыка, иногда смех, из-за других — заунывные песнопения, то ли духов вызывали, то ли по дому скучали. Первогодки — это не степенные и переполненные собственной значимостью выпускники, новички — это шум, гам, каверзы.

Но за нужной нам дверью царила тишина. Пашка вошла, не церемонясь и не задумываясь о том, как может истолковать ребенок ночной визит нелюдя, полуголого целителя и человека.

Безликая необжитая комната: кровать, стол, стул, стенной шкаф. Ни личных вещей, ни раскиданной одежды, ни грязной обуви. Единственный яркий предмет — желтая тетрадь, лежавшая на краешке полированного стола. Пацан, сидевший на матрасе, даже не повернул головы.

— Вот она. — Змея схватила потертый дневник, раскрыла и удовлетворенно рыкнула.

— Я вас ждал. — Пацан поднял на нас черные, как колодцы, глаза.

— Зачем? — Молодой целитель, прищурившись, присматривался к мальчишке.

Было что-то неправильное в его позе, или в спокойствии, с которым он смотрел, а может, в нем самом, но понять, что именно, я все никак не могла. Дети в таком возрасте похожи на гибрид вечного двигателя и радио. Они не сидят неподвижно, ожидая наказания.

— Не имеет значения, — ровно ответил ребенок. — Вы получили, что хотели. Вернее, так думаете.

Пашка зашипела.

— А ты думаешь по-другому. Читал? — спросил целитель, указывая на тетрадь.

Мальчишка кивнул.

— Ты знаешь, что мы ищем? Там оно есть?

Два кивка подряд.

— Сто двадцать седьмая и сто тридцатая страница, — ребенок был лаконичен и совсем не испуган.

Я раскрыла желтый переплет, перелистнула потемневшие от времени страницы и пробежала глазами по сухому тексту.

Каждая запись была пронумерована странными значками-закорючками, мало похожими на цифры. Тур Бегущий пользовался другим календарем, но строки, слава святым, были вполне читаемы.

«Низошел по склону Сосновой, две тыщи шагов по ополью к западыне. Зверье схоронилось. Чую недалече обиталище. Сызнова полтыщи шагов. Угольный чад и кровушка. Первая хата чрез сотню. Северная стежка — Вепрева пустошь на двадцать дворов. Остался на ночь».

«Потолковал со старостой. Никоих следов ушедших тута сродясь не видавши. Остался на ночь».

Я посмотрела на ожидающих мальчика и целителя, на явидь, постукивающую по полу кончиком хвоста, и вернулась к книге. Три страницы вперед. Сто тридцатая страница была не менее захватывающая.

«Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом. До второй тыщи не доспел, поворотил севернее по следам вломной клажи. Третьего дня катили подводы. Семена, шерсть, железо. Шел вдогон, к полудню вышел к стежке Подгорной. Восточники. У старосты лыба, печёночный борканник, тесак за пазухой. Глянулось. Остался на ночь»

Следующая запись тем же днем без номера.

«Гвоздарь говорил, артефакты поверх кручи возят. Железо было, и доспех, и оружие, и кости. Подчас гнусь какую. Истекшей ночью у целительницы кровь свернулась, и настои в плесень ушли, солонина пожухла, как и грязь на дороге. Нехорошая была ночь, деревья шагнули вперед, у мальцов когти повыскакивали, балакают, видели в округе блаженного, но кто, когда и где — неявственно. Решил уразуметь».

И строчкой ниже:

«Не уразумел. Бабские байки. Воротился на тропу Висельника. Подъем к востоку. Хладный ветер, утешился овечьей верюгой».

Сразу видно, как весело проводили время на заре тихой эпохи, особенно порадовало «утешение от овечьей верюги».

— Не понимаю. — Я покачала головой, ничего крамольного при всем желании из текста не выжмешь.

— И не поймешь, — ответил мальчик.

— Хватит строить умника, — рявкнула Пашка. — Станешь книгочеем — тогда и нос задирай, а сейчас как бы не укоротили.

— Он не книгочей, — сказал Мартын. — Он визирг.

Вот что казалось мне таким неправильным в этом ребенке — он не вел себя, как ребенок, не сидел, как ребенок, не говорил, как ребенок. Душа человека, получившая шанс прожить еще одну жизнь в маленьком беззащитном теле. И не просто человека, а очень и очень умного человека.

— Расскажите нам, — попросил молодой целитель, сразу переходя на «вы».

Атмосфера в комнате изменилась. Пришедшие приструнить хулигана взрослые превратились в просителей.

— Расскажу. — Черные глаза мигнули. — В обмен на услугу.

— Какую? — Змея, как и любая другая нечисть, не любила быть обязанной.

— Смертельную. — Парень сжал кулаки. — Вы должны убить меня.

— Ищи дураков, — разозлилась Пашка, хвост в очередной раз поднялся и, подрагивая, замер, прерывая монотонный перестук по доскам пола. — Схватиться с хранительницей и уйти следом? Я — пас. Вон, иди башку о стену разбей, или с крыши спрыгни.

— Охраняющая не придет, — холод собственных слов царапал горло. — Filii de terra не видит своих подопечных, магия острова читает вот здесь. — Я дотронулась пальцем до виска. — Здесь, в голове, визирг более чем взрослый.

— Верно. Я прошел сюда с группой. Земля детей не открылась бы перед визиргом, — мальчишка вздохнул. — Я прожил хорошую жизнь, похоронил жену, а потом мои дети похоронили меня. Этого, — он указал на свою грудь, — не просил, не искал правды о мире, о пределах и стежках. Мне не нужна вечность в теле ребенка, который никогда не вырастет. Мне не нужен второй шанс, у меня все получилось с первого. — Мальчик встал и посмотрел снизу вверх на змею. — Неважно, как это будет: яд нелюдя или магия целителя. Хранительница не придет на зов, даже если вы размотаете мои кишки по комнате. Сделка. Смерть за информацию. — Мальчишка протянул руку Мартыну.

Я знала, что мы должны отказаться. Знала, но промолчала. Я могла понять желание уйти из нашей тили-мили-тряндии, уйти дальше вслед за теми, кого уже не вернуть, а не остаться навсегда ребенком.

Тело, в которое вселяют чужую душу, теряет способность к развитию и не подвержено изменениям. Этот мальчик никогда не вырастет, никогда не постареет и никогда не умрет. Его убьют. Может, через день, а может, через века. Визирг просто предлагает сократить этот срок.

Но понимать — это одно, а принять — совсем другое, особенно, если речь идет о смерти. Человек внутри меня это знал. Но молчал.

— Информацию за смерть. — Молодой целитель пожал детскую ладошку. — Сделка.

Мальчишка облегченно выдохнул. Впервые с того момента, как мы вошли, на бесстрастном детском лице появились эмоции, и губы чуть раздвинулись в улыбке.

— Информация, — сразу стал выполнять свою часть обязательств визирг. — Тур Бегущий исходил Бурый или, как говорят люди, Уральский хребет вдоль и поперек, иногда спускался на равнины. Здесь описан один случай из многих. — Тонкая рука указала на дневник. — Две стёжки у подножия Сосновой. Вепрева пустошь — глухой угол на двадцать дворов, где «никоих следов ушедших тута сродясь не видавши». И перевалочный пункт восточников, через который везут товары — «вломную клажу». Большая и маленькая стежки. Так почему Тур, спустившись с гор, прошел мимо широкого Подгорного к махонькой Пустоши?

— Восточная стёжка чуть в стороне, — пожал плечами Мартын.

— Ответ неверен, — строго сказал визирг. — Тур спустился, заночевал в Пустоши и вернулся по своим следам: «Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом». А там, здравствуй, низшие, еще одна стежка, которую он умудрился не заметить, когда шел в первый раз. Подвий, что шел с закрытыми глазами?

— Он не знал, что там стежка. Может, не видел, не чувствовал, или не обратил внимания, — предположила я. — Тысячи шагов, легко пройти мимо.

— Ответ неверен, — повторил мальчик.

— Человек мог, но не нечистый, — фыркнула явидь. — Мы никогда не проходим мимо. Он нашел пустошь, но не смог унюхать более шумный и пахучий Подгорный? Бред.

— Следы, — дошло до меня. — Когда он шел в Пустошь, следов груза — «вломной клажи» — не было.

— А когда возвращался, были, оставленные «третьего дня». Но он провел на северной стёжке меньше двух суток. Как такое может быть? — удивилась змея.

— Очень просто, — ответил визирг. — Когда он шел туда, ни следов, ни стёжки в нашем мире не было.

— «Нехорошая была ночь», — пробормотал молодой целитель, забирая у меня книжку. — Свернувшаяся кровь, плесень в зельях, шагнувшие вперед деревья… Это не лес сдвинулся, это безвременье.

— Когти не выскакивают сами по себе, — добавила явидь. — Детей что-то напугало, что-то заставило их защищаться, пусть это было во сне.

— Еще они могли вырасти, — сказал мальчик. — Сколько времени отсутствовала стежка в нашем времени? А сколько прошло там, где они оказались? Кто знает.

— Нехорошая ночь, — повторил целитель. — Но не было ни слухов, ни разговоров?

— Точно. И не будет. — Мальчик по-взрослому расправил плечи. — Мой хозяин велел уничтожить даже, — он указал на журнал, — упоминания.

— Хозяин? — переспросила Пашка.

— Не сам же я здесь появился, — визирг поджал губы.

А я подумала: раз исчезла стежка восточников, значит, Простой играл с одним из артефактов ушедших.

— Не думаю, что вам надо знать подробности, — добавил взрослый, запертый в тело мальчика.

— Согласна, — кивнула явидь.

— Информация за смерть, моя часть сделки выполнена!

Я вздрогнула, ощутив на плечах тяжесть решения, с которым молчаливо согласилась.

— Ольга, выйди, — скомандовала змея.

Я знала: мне не остановить то, что должно произойти. И это знание требовало присутствия в этой комнате здесь и сейчас. Надо перестать прятать голову в песок. Остаться и посмотреть, как убьют ребенка, кого-то, кто выглядел, как ребенок. Но необходимость и желание редко идут рука об руку. Перспектива увидеть эту смерть привела меня в ужас. Явидь поняла это раньше всех. Поняла и отдала приказ, позволяя человеку еще раз отвернуться.

Я вышла, давая себе слово, что этот раз будет последним, что в следующий раз буду смотреть в лицо смерти наравне со всеми. Но в этот момент гордиться тем, что моя кровь чиста, не получалось.

Дети стояли там же, что и несколько минут назад, у корявого ствола березы. Алиса вытянулась в струнку, тело чуть подрагивало, ноздри трепетали, втягивая прохладный ночной воздух. Легенда зимы чувствовала прошедшую в двух шагах смерть.

— Это был визирг, — не удержалась от упрека я.

Кровь демона не могла не опознать чужую душу в детском теле хотя бы потому, что всегда видела суть вещей, а не их обертку.

— Вы сами велели нам не лезть. — Прозрачные глаза дочери сверкнули.

Справедливо, но я не уверена, что мне нравится такая справедливость.

— И еще не раз велим. — Из распахнутых дверей корпуса выскользнула Пашка.

— Где книга? — спросил Марк.

— Визиргу велели ее уничтожить, — ушел от ответа вышедший следом целитель. Не вранье, но и не правда. Нечисть в совершенстве владеет мастерством недосказанности. Алиса сморщила носик, Мартын вроде и не лгал, но слишком уж выразительно оттопыривался задний карман его брюк, слишком яркой была желтая обложка.

Убийство много времени не заняло, и за это я была благодарна. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда я скажу спасибо за смерть ребенка.

— Значит, вы ничего не узнали? — Сына падальщика волновал результат, та ниточка, которая могла вернуть отца.

— Нет, — на этот раз молодой целитель ответил честно, — но мы идем туда, где можем узнать. — Видя, как сверкнули безумной надеждой карие глаза, добавил: — Мы идем, а вы остаетесь.

— Но… — Мальчишка дернулся.

— Предлагаю сделку, — Мартын с серьезным видом склонился к Марку, — я постараюсь вернуть наших отцов, а ты сохранишь то, что мы здесь оставим.

Парень захлопал глазами.

— Я оставляю здесь брата. Очень маленького беззащитного брата. Она, — кивок на змею, — сына. Ольга — дочь.

— Ага, — подтвердила легенда зимы, — очень маленькую и беззащитную дочь. — Алиса выставила палец и полюбовалась на коготок. — Кстати, мама, носки у меня есть, а вот пилочка не помешает.

Я даже не стала укорять ее за подслушивание, бесполезно и как-то глупо. Чувство неловкости серой мышью заскреблось внутри. Моя дочь слышала, что Пашка говорила о Венике. И обо мне. Я не знала, как относиться к тем словам, и не могла представить, как отнеслась Алиса. Но, судя по улыбке, шокировать легенду зимы не удалось. Она не я. И слава Святым.

— Присмотри за ними, — словно не слыша Алису, продолжал Мартын и протянул Марку ладонь. — Сделка?

Мальчишка подумал и пожал руку целителя.

— Сделка.

Больше всего это походило на договор о намерениях, которые так любят заключать политики. Вроде все правильно, и в душе отклик находит, но исполнять никто не собирается. Одно слово «постараюсь» сводило на нет любые обязательства. Но сын Веника был еще слишком мал, чтобы понимать, насколько сильными могут быть не данные обещания.

— Я сейчас расплачусь, — нарушила торжественность момента Пашка. — Тебе не целителем, а вожатым в лагере для умственно отсталых детей работать.