Камышенские сибирячки

Антонина Евстратова

Молодая девушка, унаследовавшая красоту, ум и характер от матери, а силу, смелость и решительность от отца, никого не допускает в своё сердце. Но вся её жизнь круто изменится из-за необдуманного ею поступка.

Глава седьмая

От себя не убежишь

В конце мая, на утренней дойке, у Марии потянуло низ живота.

Как и всегда, раньше всех, она закончила дойку и ушла в палатку. Тянущие боли повторились и снова исчезли. Не раздеваясь, она прилегла на топчан и заснула, но сон был недолгим, острая боль вынудила ее громко вскрикнуть.

— Господи! — она ухватилась за живот, — почему так больно? Неужели я рожаю? — от этих мыслей, она подскочила с топчана, посмотрела по сторонам.

— Пока никого нет, надо бежать куда-нибудь подальше отсюда! — захватив с собой большой кашемировый зеленый платок, быстро сбежала в низину крутого луга, где её никто уже не увидит и не услышит.

Схватки то появлялись, то пропадали, но ненадолго, с каждым разом, они были чаще, острее и продолжительнее, но вскоре боль стала нестерпимой.

Она кричала так мучительно и громко, что перепуганные птицы покидали свои гнезда, а крик подхватывало утреннее эхо и разносило по всей округе.

— Хорошо, что я одна, никто ничего не узнает! — подумала Мария, — теперь, где бы укрыться? — она обвела взглядом растущие вблизи кустарники, среди них выделялось одно не высокое, но ветвистое дерево.

Через боль и слезы она дошла до него, нарвала травы, смастерила ложе и прилегла, накрывшись платком.

Женщины закончили дойку, переоделись и встали у котла, где доваривалась затируха. Это блюдо готовили на одном молоке, оно очень вкусное, и любили его взрослые и дети.

— Девчата! — позвала их бригадир, — ешьте пока горячее, накладывайте себе сами!

Девушки не заставили долго себя уговаривать, быстро опорожнили котел и разошлись по палаткам.

— А, где Мария? Затируха ее любимое блюдо, пусть поторопится, не то голодной останется!

— Не знаем! — ответил кто-то из девчат. В палатке ее нет, она закончила дойку, еще темно было, наверно опять в забоку ушла!

— И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох и непоседа! — сказала бригадир.

— А кто-нибудь слышал сегодня утреннее эхо? Похоже, кричала женщина, — сказала Шурка (По кличке мосол).

Она была очень худая, поэтому жители деревни прозвали её «Мосол».

Нюрка сразу подумала о Марии, смуглое ее лицо приобрело багровый цвет, а сердце поднялось к горлу, карие глаза испуганно посмотрели на бригадира. Она забежала в палатку, остановилась, топчан Марии заправлен, а цветного платка на месте не было.

— Где же ты, горе луковое? — с минуту, она размышляла, — что делать, с чего начать? — но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии. — Она рожает одна и неизвестно где!

Прихватив с собой два плотных покрывала, кубарем вниз она скатилась по косогору. Было очень тихо, лишь изредка мелкие птички издавали звуки, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава начала подсыхать от утренней росы.

Нюра посмотрела на чистое голубое небо,

— День должен быть замечательным, а значит, у нас с тобой, Мария, все будет хорошо! Только, где ты спряталась, подруга моя золотая?

Конец ознакомительного фрагмента.