Камышенские сибирячки

Антонина Евстратова

Молодая девушка, унаследовавшая красоту, ум и характер от матери, а силу, смелость и решительность от отца, никого не допускает в своё сердце. Но вся её жизнь круто изменится из-за необдуманного ею поступка.

Глава третья

неприкосновенный запас

Прошло два года, как закончилась Великая Отечественная война, а в деревне продолжалась война с голодом, почти каждый день он уносил человеческие жизни.

— Видимо, Господь Бог отвернулся от нас, — с горечью говорила Матрена, — за то, что Землю-Матушку залили кровью, изранили взрывами снарядов, усыпали трупами людей, да и не только человеческими! От того может, и урожая нет, да и с чего быть ему? В огородах сеяли только тыкву и огурцы, вместо клубней картофеля бросали от него очистки, если они были у кого-то, недаром говорят:

— Что посеешь, то и пожнешь»!

С весны и почти до первого снега, люди паслись, как животные по холмам, полям и пашням, в надежде набрать колосков от пшеницы и ржи или мерзлой картошки. И если посчастливится кому-то набрать узелок колосков, прятали от посторонних глаз под интимные места. После шелушили, жарили и ели по зернышку, утоляя голод. До сих пор ощущается вкус жареной пшеницы и ржи и, кажется, ничего нет вкуснее!

Трудно сейчас поверить в то, что за колоски лишали свободы. Много было доносчиков и завистников, все боялись друг друга.

Ели все, что летало, бегало, ползало и ходило. Кошек, собак и даже крыс, в деревне не осталось.

В не большой речушке без названия, глубина местами по грудь подростка, ловили мелкую рыбёшку подолами своих платьев, рубахами и платками, а после готовили без масла на воде и ели целиком с потрохами. Голод неумолимо уносил жизни людей.

Матрена выбивалась из сил, но собак, кошек и тем более крыс, у себя на столе не могла представить.

— Лучше умрем, — говорила она, — но такое не допущу!

Еще при жизни ее мужа, задолго до войны зарезали молодого бычка, а шкуру от него оставили для выделки на сапоги. Муж её был мастером на все руки, но болезнь скрутила его, а шкура так и осталась нетронутой, и про нее давно забыли.

Тоня с Юрой младшим сыном Матрены хотя и были маленькими, но вели себя по-взрослому, помогали матери перекапывать огород, в надежде найти что-нибудь из овощей и когда это случалось, они с нетерпением ждали, когда мать сготовит и скажет:

— Дети, идите есть!

В этот день, играя в прятки, Тоня спряталась за дверью, где весела шкура, от прикосновения к ней она испугалась и закричала:

— Мама здесь «Бирюк»!

Матрена поспешила к ней и за дверью у самой стены увидела, что-то накрыто тряпкой, которая по сроку давности истлела. Она вспомнила, как муж оставил эту шкуру для выделки на сапоги. Как же была она рада, что не выкинула ее раньше.

Сейчас же, она отрезала от шкуры кусок, опалила шерсть, два дня вымачивала в воде, а после сварила холодец.

— Тоня, Юра, идите есть! — позвала она детей.

Дети с удовольствием кушали, а она думала, пока шкура не закончится, дети будут сытыми.

— Почему, мам, ты не ешь? — спросила Тоня, — вкусно, попробуй, — и протянула ей ложку с холодцом.

— Я поела, а вы ешьте, ешьте! — ласково сказала она.

Она была очень брезгливой и не могла себя пересилить, хотя бы попробовать, от одного виду этой еды, ее выворачивало наизнанку. От голода, силы покидали её, очаровательные глаза запали, нос заострился.

— Ноги вытяну из-за своей брезгливости! — ругала она себя.

В это время в совхозе держали овец, кормов для них, как и людям не было. Несчастным даже солому скормили, которой была накрыта крыша кошары. Животные погибали не только от голода, но и от морозов. Каждый день, рабочие вывозили трупы особей в поле, сбрасывали в приготовленные заранее ямы и закапывали.

Дошли слухи об этом до жителей деревни, они умоляли управляющего совхозом, отдавать им замерзших овец, чтобы как-то поддержать семьи, но тот не только отказал, но и пригрозил:

— Узнаю, кто возьмет, пойдет под суд!

У Марии — дочери Матрены, подружка работала на кошаре, еще с вечера, она предупредила Марию:

— Завтра будут вывозить овец, если хочешь, ночью пойдем со мной. Попробуем раскопать яму и, хотя бы одну овцу принесем домой!

— Конечно, пойду, только ты не забудь зайти!

— Как можно, подруга? Обязательно зайду, ты жди меня и возьми веревку, она пригодится нам.

На следующий день к ночи, как нарочно разыгралась непогода, поднялся штормовой ветер со снегом, белого света не видно. Было безумием, чтобы решиться идти в лапы смерти, но не остановила девушек метель, они надели на себя фуфайки, отцовы штаны, теплые старенькие платки, изношенные до дыр валенки, вместо рукавиц брезентовые верхонки.

Привязались друг за друга веревкой, чтобы не потеряться и ушли в поле.

— Ничего, Мария, пурга нам на руку, — утешала ее Нюра, — никто не увидит нас, и «горбун» будет сидеть дома, черти бы его с квасом съели!

— Не говори, Нюра, носит же его земля!

Сколько нам еще идти, Нюр? Мне кажется мы идем уже часа три, — сказала Мария.

— Мария, ты уже раз пять спросила, я тоже не знаю!…

— Может, мы сбились с дороги? — вновь спросила Мария.

Нюрка начинала злиться за бесконечные её вопросы.

— Откуда я знаю, мне тоже так кажется, что сбились, но, как сейчас разберешь, ничего невидно! Ну, не возвращаться же назад, по моей памяти, яма должна быть где-то рядом!

Внезапно, они наткнулись на высокий бугор, Нюра поняла, они на месте.

— Ну, вот, Мария, здесь наш неприкосновенный запас, склад с мясом! — прикрывая рот верхонкой от шквального ветра, крикнула она Марии.

— Ну, что, Нюр, отдыхать некогда, будем разрывать.

— Нюра обтерла верхонкой обледеневшие ресницы.

— Начнем, подруга!

— Ну, с Богом, пусть он поможет нам, — сказала Мария, глотая ветер.

Не менее часа ушло на расчистку ямы от снега. А после долбили штыковыми лопатами замерзшую землю. Веревка, которой, они были привязаны друг к другу, мешала им размахнуться, но без неё нельзя, ветер унесет каждую как соломинку.

Прошло несколько часов, пока они наткнулись на замерзшие тела дохлых особей.

— Кому охото было закапывать этих тварей так глубоко? — сказала Нюрка.

— Ну, кто это делал, не знал, что мы придем за мясом! Фу, Нюр, откуда несет зловонью? Ажно голова кружится!

— Это овцы разложились, которых закопали месяц назад! — пояснила Нюра.

Марию стошнило.

Нюрка рассмеялась.

— Ничего, подруга, от этого не умрешь! А вот с голоду… точно ноги вытянешь, так что давай, вытащим свеженьких барашков, а завтра накроем праздничный стол!

Под утро девушки пришли домой.

— Ну, слава Богу! — сказала Мария, соскребая замерзший снег с пушистых ресниц. — Такой сильный буран ничего невидно, еле дотащила две овцы, — сказала она матери. — Снегу навалило, выбились из сил, думали не дойдем, замерзнем! Я хотела уж бросить одну, но жалко, столько протащила, а после подумала, другого случая, может и не быть!.. Хорошо, что взяли с собой веревки, туши привязали к себе, а иначе не знаю, смогли бы мы, что принести или нет! Ну, слава Богу, помог Он нам, теперь детей немного поддержим!

Матрена с болью в сердце смотрела на дочь, прелестные губы ее задрожали, но она, никогда не позволяла себе плакать при детях. У нее и так не просыхали глаза с той минуты, когда дочь скрылась за занавесой бури, она стояла на коленях перед образом Богородицы и просила вслух:

— Пресвятая, Дева Мария, помоги моей дочери, дай ей силы и укажи дорогу, пусть она видит твоими глазами, да пусть ослепнут глаза доносчика, Аминь.

— Полезай, Мань, на печку, — сказала мать, — погрейся и поспи немного, а то на работу скоро!

Мария, как кошка запрыгнула на горячую печку, почувствовав приятное тепло, с восхищением сказала:

— Какое чудо печка, как на ней уютно!.. Я вот думаю, мам, настанет ли, когда-нибудь конец нашим мучениям?

— Это, дочь, одному Богу известно! Что поделаешь, такая жизнь у нас, никому мы не нужны! И за что наши мужики воевали и отдали свои жизни?

Они там, наверху от жира бесятся, а народ крыс ест, чтоб их там разорвало! Прости меня, Господи! — она перекрестилась, — да враги у нас в правительстве сидят! Видела я одного, в газете была его фотография, Берия Лаврентий, по его физиономии видно враг он, хоть и пишут о нем хорошо, но я увидела в нем предателя, и сказала своим учителям, что думаю о нем, так они зашикали!

«Тише, никому больше не говорите, а то и вас и нас повяжут!»

— Ничего, время покажет, кто был прав! А сколько там их таких? — не унималась Матрена.

— Ничего, мам, на некоторое время у нас есть чем покормить детей!

— Да, дочь, но какой ценой это досталось и что это за еда? Им бы туда на столы нашу еду!

— Наконец, успокоившись, она разделала овец, порубила на куски и вынесла на мороз. Часть мяса отварила и прожарила.

Дети ели с аппетитом, облизывали пальчики.

— Вкусно! Ешь, мам! И ты, Мань, ешь, смотри, какие кусочки зелененькие! — нахваливала Тоня.

Матери смотрели на детей и радовались, что они сыты и мясо можно растянуть на пару месяцев.

— Мам, ты помнишь, как мы жили до войны? — спросила Мария.

— Конечно, дочь, помню, богачами мы не были, но у нас благодаря отцу было всё!

— Да, мам, тятя был у нас мастером на все руки! А, каким был душевным, добрым и жалостливым отцом! Он всегда меня защищал, когда ты ругала меня!

Матрена тяжело вздохнула.

— Если бы меньше, он защищал тебя, может другая была бы у тебя судьба!