Сильные духом. Современная проза. Продолжение книги «Камышенские сибирячки»

Антонина Ивановна Евстратова

О молодых женщинах, которые во время ВОВ и после смогли достойно вынести нелегкое бремя, сохранить семьи, любовь и страсть.

© Антонина Ивановна Евстратова, 2019

ISBN 978-5-4496-1982-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СИЛЬНЫЕ ДУХОМ

Продолжение прозы Камышенские сибирячки

Глава первая

Испытание

Прошел год, как Мария оставила дочь с Матреной, а сама по глупости своей отбывает срок.

Матрена работает в школе рабочей и дежурит по ночам, отапливая всю школу сухим навозом. Моет полы, они деревянные и неокрашенные. Утром возвращается домой и убирается по хозяйству. Иногда задерживалась и просила куму Настасью жену брата, погибшего на фронте, подоить корову.

Тоне шел седьмой год, но она чувствовала себя вдвое старше. У нее появилась жалость к Матрене и желание помогать ей, и вообще она была затейницей.

— Пойду-ка я попробую подоить корову, — сказала она себе, и не было сомнений, что у нее все получится.

Как мать, она взяла лопату, прочистила от снега узкую тропинку до сарая, повесила ведро на руку, чтобы оно не волочилось по снегу, зашла в сарай, положила сено в кормушку, чтобы Розка ела, обтерла вымя чистой тряпкой, присела на стульчик и начала дергать за соски.

Не было страха сесть под огромную корову, она выросла со своей кормилицей, и ласкала ее как котенка, а та в благодарность облизывала ее своим шершавым языком.

Корова спокойно жевала сено и расслабилась. Неизвестно, сколько времени она теребила ее, но корова выстояла, а Тоня выдоила все до капельки, молока было почти полведра, чтобы не разлить, она несла его обеими руками перед собой. На кухне она разлила его в глиняные крынки и поставила в сенцы. Растопила русскую печь и попробовала чистить картошку.

Послышался голос кумы Настасьи:

— Кума, ты уже дома? А я пришла корову доить! Подхожу к избе, из трубы дым валит, уже печка топится, ну, не возвращаться же мне домой! Дай, думаю, зайду, хоть поговорим!

— А мамы нет еще, она на работе! — тихо отозвалась Тоня.

— Ну, вот, хорошо, что я не вернулась, а то корова осталась бы не подоенная! А ты, что сама печку топишь? — изумленно спросила кума.

— Да, топлю, и Розку уже подоила!

— Да, что ты говоришь, подоила? Ой, какая молодец! И корову доит и печку топит и варит! — с иронией проговорила кума.

Ближайшие родственники Тони не воспринимали ее за серьезную девочку, а наоборот, выдумщицей и несмышленой. Видно это все от ее происхождения, рождения без отца, вместо имени некоторые называли суразкой. А после, как посадили Марию в тюрьму, ее перестали считать личностью. Она понимала это, и старалась никому не докучать.

Кума взяла ведро и пошла в сарай, а Тоня почувствовала себя неуверенной в том, что выдоила все молоко и переживала.

Но кума вернулась быстро и с пустым ведром, села на табурет, светло-карие ее глаза удивленно посмотрели на неё, тонкие губы сложились в трубочку. Она сняла со своей головы теплый коричневый платок, собрала в пучок черные волосы и сказала:

— Никогда бы никому не поверила, что такая маленькая, может, по-взрослому ходить за хозяйством! Хотя, чему здесь удивляться? Мать приучала тебя ко всему, как только ты ходить научилась!

— И, что ты будешь варить? — улыбаясь спросила кума.

— Похлебку, — шмыгая носом, тихо ответила Тоня.

— Ты, что плачешь?

— Нет, не плачу! — она всегда прятала свои слезы, ей хотелось быть такой же сильной как её Маня.

— Дайка мне нож, я помогу очистить картошку, а то ты поранишь руки!

— Нет, кума, я сама!

Она улыбнулась, что, Тоня называет ее кумой, она была крестной Марии и Матрена называла ее так, а Тоня, думала, что это ее имя.

Взрослым было забавным ее обращение к ней, а для Тони она так и осталась кумой, иначе назвать, у нее не поворачивался язык.

Матрена пришла с работы почти к обеду и, заходя в избу, сразу спросила:

— Что кума приходила? Тепло дома.

— Да, мам, приходила!

Мать открыла заслонку в печи и вытащила оттуда чугунок.

— Вот спасибо куме, а я думала, что варить? Принеси, Танина, молоко будем обедать!

Тоня принесла крынку, налила в три кружки и унесла обратно.

Мать ласково посмотрела на нее и похвалила:

— Ты, Танина, стала совсем взрослой, работу мою по дому делаешь, подметаешь, полы моешь! Вот немного подрастешь, будешь корову доить, печь топить и суп варить!

Этого она только и ждала, чтобы похвастаться,

— Мама, а я уже подросла! Корову сегодня сама подоила!

По глазам матери было видно, она ей не поверила. Но похвалила.

— Ты молодец, Танина, как в той, сказке, о «Емеле и щуке». Помнишь, я тебе такую сказку рассказывала?

— Да помню, но это правда, я подросла! Спроси у кумы, она видела!

— Да я верю тебе, Танина, ты молодец!

Но Тоня знала, мать не поверила,

— Ну и пусть не верит, кума все равно расскажет!

Так и вышло. Вечером она пришла и рассказала все, как было.

— Молодец, Танина, — сказала мать, — теперь я вижу, что ты не только подросла, но и выросла, как наша Маня!

— Как Маня!? — воскликнула Тоня.

— Да, дочь, как Маня, она тоже была такой маленькой и старалась удивить нас с отцом! Ты в нее, такая же! — обратила свой взор на куму.

— Проклятое Богом время, отняло у ребенка детство! Ей бы кума, о куклах думать, а у нее забота, как матери помочь!

— Да, Моть, хорошую помощницу ты себе воспитала!

С этого дня Матрена уже не просила Настасью смотреть за хозяйством.

Утром Тоня управлялась по хозяйству и готовила завтрак Юре.

Он старше Тони на один год и учился в первом классе, не по годам был крупным мальчиком, как мать говорила:

— «богатырь», весь в отца пошел!

Но характер был материн, если, что не по-его, зажигался как спичка, и был беспощаден.

Однажды утром Тоня пожарила ему картошку, и непонятно, откуда в нее попало небольшое пятно чернила. Он кричал на нее и даже набил, сковороду сбросил на пол, и картошка вся рассыпалась по полу.

Ей не так было больно от его кулаков, сколько от того, что картошка была последней в домашних запасах.

— Что теперь я скажу маме? — расплакалась она с причитаниями.

Юра предупредил ее,

— Будешь орать, еще подбавлю!

Она не хотела добавки и замолкала. В детстве они с ним дрались. Он ее колотил, а она пищала и давила на его жалость к себе. Напоминала ему:

— Если бы моя Маня была дома, она бы защитила меня!

Юра всё, что угодно мог пропустить мимо ушей, но таких слов, он не переносил, становился совершенно другим мальчиком, ему было жаль ее, на его больших серых глазах появлялись слезы. Он старался, не показать себя малодушным мальчиком, вытирал свой курносый нос широкой ладонью, приподнимая его к верху, что помогало ему не расплакаться.

В тот момент, Тоня могла наговорить ему, что угодно:

— И работу по дому за тебя делать не буду, и все расскажу маме! — но никогда не жаловалась матери, потому что знала, быть ему битому.