Стучитесь в личку

Анна Никольская (2024)

Тайное всегда становится явным. Эту простую истину героине книги Анны Никольской пришлось осознать, когда она переехала из сибирской деревни в приморский город. Валя живет с мамой, мечтает похудеть и обзавестись ноутом. А еще — вписаться в новую школу, где учится «золотая молодежь». И последнее ей с блеском удается. Теперь она дружит с самой крутой девочкой в классе, тусуется в «высших кругах», и у нее даже намечается роман. Однако не все идет как по маслу. Ведь чтобы стать своей, Вале приходится врать. Для среднего школьного возраста.

Глава 4

Собачкин

Когда мне грустно, я сажусь у окна, смотрю на море и рисую птицу. Голубую птицу с крыльями и человеческими чертами.

— Она обязательно прилетит, вот увидишь, — говорит баба Лиза. — Давай посидим еще немножко.

Мы сидим — на обрыве, на складных брезентовых стульчиках. Холодно, ветер продувает сквозь вязаную кофту, треплет поля бабушкиной широкополой шляпы. Но она у нее на резиночке — не сорвешь!

Штормит. Мы пьем горячий чай из крышечек от термоса — я из большой пластиковой, а баба — из маленькой металлической. В сумочке у нее бутерброды с огурцом и копченой колбасой. Они такие вкусные! Особенно когда сидишь на ветру и запиваешь их из крышечки.

— Лиза! Это она! Молская птица! Смотли, вон хвост!

— Это русалочий, — глядя в маленький театральный бинокль, говорит баба Лиза. — Мы подождем еще…

* * *

Ну когда же, когда я в кого-нибудь влюблюсь?! Это же так здорово, наверное, с кем-то встречаться! С каким-нибудь парнем. А я, между прочим, еще ни с кем ни разу не целовалась. Только однажды на баклажане пробовала — на всякий случай, мало ли. Мне Федоренка показывала, когда мы дежурили в пришкольном парнике. Мы учимся в одном классе. У нее и парень уже есть, они целых два года встречаются. Только его скоро заберут в армию. Так что Федоренка кое-что смыслит в этой жизни. Вообще-то, лучше тренироваться на помидорах, но их в тот раз не было — только что сняли урожай. Поэтому пришлось довольствоваться синенькими (это Федоренка баклажаны так называет).

— Присосись к нему, как будто ты пылесос, — советует она, а у самой вся шея в засосах.

Синенькие скользили, и вообще меня все время преследовала мысль, что я, как дурочка, целуюсь в парнике с баклажаном.

Мой идеал парня — Райан Гослинг. Я когда о нем думаю, у меня посередине, между ребрами и животом сразу и щекочет, и холодит. Ну почему на месте Евы Мендес не я? Ну почему?!

Все просто — я некрасивая. Уродка. А мама даже тушью не разрешает пользоваться. Говорит, что от нее ресницы выпадают и морщины раньше времени. Если б только она разрешила!

Терпеть не могу свои волосы — как у мыши.

Когда мне исполнится шестнадцать, я уйду из дома и стану свободным художником. Перекрашусь в черный, буду носить цветастые платья в пол, как у Карины, и путешествовать дикарем. То есть странствовать по свету с этюдником. А годам к тридцати обоснуюсь в Акапулько или где-нибудь на Алтае — я еще не решила.

Надо ей написать, Карине. И прыщ на подбородке выдавить.

У меня даже нотика нет! Что за жизнь?

* * *

Сегодня мама освободилась пораньше, и мы пошли на море. Середина августа — людей на пляже больше, чем ракушек после прибоя.

Я собираю их в два мешочка. Белые плоские — в большой, а темно-серые выпуклые в маленький. Я сделаю из них панно, вставлю в круглую рамочку и подарю маме. Она обожает, когда я мастерю своими руками. Однажды я смастерила ей ловца снов — из ниток мулине и куриных перьев. Но Жозефина омрачил мамину радость. Кот засунул в ловца лапы, запутался и повис. И главное — при этом ни звука! Мы с мамой весь дом обшарили, а он висит под потолком и моргает. И никаких сигналов о помощи не подает!

Залив блестит, как огромная полоса расплавленного металла. На горизонте стоят паруса рыбачьих лодок.

— Мам, мы запишемся в художку?

Море шуршит о гладкие камни — они все поросли ярким мхом. А вдалеке — горы в густых белых облаках, как голые коленки после парной.

— Какая художка? Я школу-то нормальную не могу найти! Посмотрим.

Все ясно, мама опять не в духе.

— Я искупнусь, ладно?

— Только быстро. Нам еще на базар, пока не закрыли, — картошка кончилась.

А я вообще могу круглый год одними арбузами питаться! Разрежешь его пополам, а там — засахаренный мармелад! И ложкой его, ложкой, прямо из половинки — а на дне потом розовое озеро. Выпиваешь его со свежим батоном вприкуску — прелесть!

Я бегу в воду по крупному мокрому песку — он весь из маленьких разноцветных камушков, как из бисера!

— Эй, осторожней! Чуть ногу не отдавила, овца!

Я оглядываюсь:

— Извините, пожалуйста.

— Извините! Смотреть надо, куда прешь! — передо мной загорелая девчонка с длинными волнистыми волосами.

Какая красивая! Только лицо сердитое.

— Чего уставилась? Шевели колготками! Лифчик, смотри, не потеряй.

Она хохочет, запрокинув голову, как на сцене. А следом хохочут остальные девчонки, все в ярких бикини.

Просто мне купальник великоват. Мама купила на вырост, а он еще и растянулся.

Купаться уже совершенно не хочется. Я отплываю в сторону — подальше от этой компании и выхожу на берег.

Надо попросить маму купить мне новый купальник. На базаре можно найти не очень дорогой.

Когда я возвращаюсь на наше место, мама разговаривает с каким-то мужчиной. У нее все лицо и шея в красных пятнах. А у мужчины ничего такого, только гладковыбритый волевой подбородок.

— Здравствуйте, — говорю я мужчине и беру полотенце. Где-то внутри дребезжит маленький тревожный звоночек.

— Привет, — отвечает он и пристально на меня смотрит.

Мне неловко, кажется, я даже краснею. Когда мне неловко, я становлюсь горячей и слышу в ушах море. Хотя я его и так сейчас слышу — вон же оно, совсем рядом. А чего он уставился, как я вытираюсь? Еще в костюме на пляж явился, бред какой-то.

— Ты нас не представишь? — спрашивает он у мамы.

— Не вижу смысла. Собирайся, Валя, мы уже уходим.

— Ну хорошо, я тогда сам представлюсь, — говорит мужчина и откашливается в кулак. — Валя, я твой папа.

И так он это буднично сказал — так наш сантехник говорит, когда приходит чинить трубы:

— Привет, я сантехник.

Как будто я не знаю.

Мужчина точно таким же тоном это сказал. А мне показалось, в небе что-то взорвалось.

* * *

Баба Лиза срисовывает мне собачку из «Золотой книги сказок» Божены Немцовой.

— Не называй меня, пожалуйста, бабушкой. Особенно при дяде Арчиле, ладно?

— А почему? — мне вдруг становится обидно. — Ты же моя бабушка! Да? Моя?

— Ну, конечно, твоя, — улыбается баба Лиза. — Вот посмотри на меня.

— Я смотрю.

— Ну, что ты видишь?

— Я тебя вижу.

— А бабушку? Ты бабушку видишь? — волнуется бабушка.

И тут до меня доходит! Бабушки ведь какие? Седые и в платочках. В лучшем случае в огромных мохеровых шапках и пахнет от них котами или пирогами с капустой. А от бабушки пахнет французскими духами, и еще она носит длинный рыжий кудрявый искусственный хвост на голове. Это когда без шляпы.

— Нет, — говорю, — никакой бабушки здесь нет.

— Вот видишь! — радуется бабушка.

— А как тебя тогда называть?

— Давай просто Лизой.

— Но ты же мне все-таки бабушка, — нервничаю я. — Про бабушек так ведь не говорят.

— А мы будем, ладно?

— Ладно. Только ты меня тоже Валей не называй.

— Хорошо. Давай я буду звать тебя котиком Тарасиком.

— Меня уже так папа называет.

— Нуууу… — тянет Лиза, — давай тогда Собачкиным. Хочешь?