Ольга – княжна Плесковская

Анна Влади (2023)

Книга о юности будущей великой княгини. После смерти родителей Ольгу воспитывает двоюродный дед по материнской линии — мудрый и деятельный правитель Плескова. Он растит Ольгу в любви, учит её грамоте, началам торгового дела и закону — правде. В жизни юной Ольги уже есть место тайне — её настоящее происхождение скрыто от окружающих. А оно позволяет ей претендовать на Киевский престол. И судьба будто помогает ей в этом — в Плесков приезжает Киевский князь Игорь, и дочь плесковского правителя очень ему нравится. Самой же Ольге мил не могущественный, пресыщенный властью князь, а молодой новгородский боярин. А потому ей предстоит нелёгкий выбор. Как его сделать — разумом или сердцем?

4. Выстрел

Ольга подошла к обрывистому берегу, где вдоль края вилась довольно широкая тропинка. Князь нагнал её и пошёл рядом.

— А что, Олёнка, довелось ли тебе уже под священными ракитами клятвами обменяться с молодцем каким добрым али нет? — после долгого молчания ласковым, почти отеческим голосом спросил князь.

Ольга помотала головой.

— Неужель ни с одним гриднем рука об руку не гуляла, слов ласковых не молвила?

— Да о чём же мне с гриднями молвь творить, князь? — Ольга вскинула на него удивлённые глаза.

— Не знаешь, что ли, о чём красны девицы с удалыми молодцами ночами шепчутся? — нетерпеливо спросил Игорь.

— Как берёзка с дубом ветвями сплетались, а лебёдушка с соколом крыло о крыло в облаках кружились? — усмехнулась Ольга.

— Ну, хотя бы. Уж всяко не о мечах булатных да об утехах ратных, — подхватив её тон, ответил князь.

— Вот об этом мне как раз занимательней перемолвиться будет, — вздохнула Ольга и равнодушно добавила: — А басни я пятилетней слушать любила. Ныне скучно мне. Слушаю, а позабыть не могу, что лебёдушке-то с соколом одним путём кружиться — добычей в острых когтях.

— Ах, вот оно как. — Князь повернул голову и внимательно посмотрел на девушку. Но Ольгино спокойное лицо и вновь потупленный взор ничего, казалось, не выражали. — Значит, любишь о делах ратных послушать? — Игорь опять благодушно улыбнулся.

— Не только. Земли заморские, люди, там живущие, их нравы — вот что всего мне занимательней, — Ольга остановилась. — Мы на месте, князь. Вот она — ракита. Позволь, поклонюсь матушке.

Чуть в стороне от тропинки, шатром раскидывая гибкие ветви с узкими, нежно шелестящими, золотыми листьями, вздымались на высоту почти десяти саженей пять тонкоствольных красавиц ракит, выросших от одного корня, — два дерева склонялись через тропинку, свешивая ветви в обрыв над рекой, ещё два — вдоль тропинки, в разные стороны, а последнее, самое крепкое и ровное, — стояло стражем у опушки леса. Нижние веточки всех деревьев были перевязаны множеством цветных лоскутков — за каждым поклон-просьба; у корней лежали подношения: каравай и бочонок — дань сегодняшней свадьбы.

Ольга приблизилась к деревьям, опустилась на колени. Плащ окутал-обрисовал тонкий стан, светлые волосы рассыпались по спине и плечам. Она развязала и положила на землю между стволами рушник с пирогами и осталась недвижимой на несколько мгновений, прижавшись щекой к стволу ближайшей ракиты. Князь тем временем скинул с себя и расстелил под ветвями у самого берега плащ, и, когда Ольга поднялась с колен и повернулась к нему, приблизился к девушке и, коснувшись руками рассыпавшихся прядей, легкими поглаживающими движениями принялся убирать их Ольге за спину.

— А я много могу тебе о землях заморских поведать, — вкрадчиво сказал он.

Его лицо было почти напротив Ольгиного — князь не сильно превосходил её ростом — взгляд тающим маслом растекался по Ольгиному лицу, шее, глаза светились затаённым предвкушением — как у хищника, настигшего жертву, но ещё не вкусившего её.

— Давай присядем, на реку полюбуемся, на закат. Поговорим. — Игорь мягко покачнулся к Ольгиным губам, но она резко отвернула голову и вжалась щекой в своё плечо.

— Не серчай, княже, — произнесла Ольга в сторону. Голос её звучал спокойно и отстранённо. — Нет у меня времени послушать твои занимательные сказы. Мне возвращаться надобно. Сейчас молодых уведут в клети, и мы, подружки, должны будем пляской испросить для них милости у Матушки-Земли и Рожаниц. По обычаю хоровод ведёт либо самая старшая незамужняя в роду, — Ольга повернула голову и посмотрела на князя, — либо же самая знатная. А я хоть и не кровная Томиле родня, как и Малина впрочем, но два года с ним под одной крышей прожила, как с батюшкой, вот и получается — родня. А по знатности и объяснять нечего… Так что мне хоровод и зачинать.

Князь молчал, положения тела не менял, рук с её плеч не убирал, продолжал в упор рассматривать Ольгу, только выражение глаз с масляно-предвкушающего менялось на досадливо-непонимающее, раздражённое.

— Если я не приду, обычай не исполнится — люто осерчать могут наши богини-матушки, — пояснила Ольга. — Боюсь, их гнев ляжет не только на меня. — Она опустила взгляд, скрыв глаза тёмными ресницами. — Боюсь, и тебя, мужа заметного и многонарочитого, коснётся. Не приведи Перун, вдруг удача в пути изменит, а ведь путь тебе неблизкий держать, княже. — Ольга подняла глаза, внимательно поглядела на князя. Чуть выждав, она осторожно отвела его руки со своих плеч. После этого, более ничего не говоря, развернулась и вышла на тропинку. Впрочем, пройдя несколько шагов, оглянулась и напоследок бросила:

— А ты, князь, можешь ведь и в одиночестве на реку полюбоваться, закаты у нас на реке знатные, а путь обратный поди найдёшь — не заплутаешь. — И было непонятно, прозвучало ли это с наивным простодушием или с затаённой насмешкой.

— Спасибо, что позволила, — зло пробормотал больше себе, чем удаляющейся девушке, князь. Разъярённым зверем он метнулся к расстеленному плащу, резко подхватил его, накинул и последовал за Ольгой.

Когда они вернулись на поляну, солнце уже зашло, зато ярко горели костры. Новобрачные только что поднялись из-за стола, чтобы направиться в клети на укрытое одеялом из куньих шкурок поверх снопов из душистых трав брачное ложе. Гости и родственники, успевшие влить в себя немало сладких медов и горького пива, провожали молодых шуточными и откровенными наставлениями. И почти никто вокруг не заметил ни отсутствия Ольги с Игорем, ни их возвращения. Лишь несколько отроков-гридней князевой дружины, завидев князя, кинулись к нему услужить. Да ещё Яромир, в напряжённом ожидании поглядывающий в сторону реки, сразу заметил возвращавшихся дочь и князя и перевёл дух. Правда, волнение до конца не усмирилось в груди Яромира, потому что его цепкий взгляд углядел и Ольгину безмятежность, и Игорево лицо — темнее тучи. По знаку плесковского наместника две пригожих девки, одна с блюдом дымящегося жареного мяса, другая с тяжёлым, до краев полным самого крепкого мёда кувшином устремились к князю. Игорь, подойдя к столу, не обращая вниманья на царившее вокруг веселье, опустился на лавку и приник к первой попавшейся кружке с хмельным. Ольга же направилась к батюшке. Яромир приобнял её за плечи и, склонившись к уху, спросил:

— Как, ты, дочка? Не обидел никто тебя? Али князя?

— Да что ты, батюшка, кто же меня обидит, когда я здесь — повсюду под твоей защитой? — Ольга доверчиво прижалась к Яромиру. — А князь, ты сам слышал, его Перун хранит, — с усмешкой добавила она.

Яромир неодобрительно покачал головой, но не сдержал улыбки.

— Вырастил красавицу-невесту себе на беду, теперь чуть что — сердце заходится, — с облегчением и радостью проворчал он и, сильнее сжав пальцами Ольгино плечо, увлёк её в шумное веселье толпы провожатых. К ним подбежала запыхавшаяся Леля.

— Сестрица, вот ты где, а мы тебя повсюду ищем, — выпалила она, схватив Ольгу за край плаща. — Батюшка-воевода, дозволь забрать Олёну в девичий хоровод.

Яромир отнял руку от Ольгиного плеча, и она, оставив плащ отцу, последовала за Лелей на середину поляны. Там, у священной берёзы, заливистыми колокольчиками звучал девичий смех — дюжина сельских девушек, подружек и родственниц невесты готовилась участвовать пляске. Когда молодых проводили в избу, а хмельные дружки встали на страже, гости вновь расселись за столом, чтобы усладить взоры одним из красивейших зрелищ — девичьим танцем.

В наступившей тишине на диво слитно зазвучали тонкие девичьи голоса. Девушки обхватили друг друга за талии и закружились вокруг берёзы, потом, продолжая хоровод, отступили на шаг назад и взялись за руки. Не прекращая петь, плясуньи разомкнули круг, выстроились цепочкой и поплыли вдоль столов. Вот тут-то князь и увидел, что цепочку вела Ольга. Довольно высокая по сравнению с прочими девушками, тонкая и ладная, с гордой осанкой наследницы древних княжеских родов, в которых мешалась кровь лучших воинов и красивейших жён — невозможно было не залюбоваться ей. Едва различимые глазом движения ног, будто умелое скольжение по льду, завораживали. Облегаемое платьем, перехваченным в тонкой талии серебряным поясом, гибкое тело не позволяло отвести глаз, а безмятежный и уверенный взгляд кружил голову, затягивал бездонным омутом всякого, кто осмелился заглянуть. Истинно, никто бы лучше не смотрелся во главе девичьего хоровода.

Проследовав вокруг поляны мимо праздничного стола, танок, возглавляемый Ольгой, вышел на середину. Там живая цепочка разомкнулась, песня оборвалась, а Ольга выступила вперёд. В руках у неё был бубен. Поведя плечами, Ольга ударила в бубен, а девушки подхватили её движение. Развернувшись одесную, Ольга вновь повела плечами и ещё раз ударила в бубен, а затем, не переставая перебирать ногами в медленном развороте, стала откидывать назад сначала голову, затем плечи, а затем, открыв линию тонкой шеи и упругой девичьей груди, и весь стан. Светлые волосы потоком заструились вдоль спины, ниже бёдер, почти до самых колен. У всех остальных девушек волосы тоже были распущены и у иных едва ли не касались земли. Ольга перестала ударять в бубен, и плясуньи замерли, а после того, как удары возобновились, начали медленно выпрямляться, продолжая вращение. В последнем ударе они повернулись лицами к покути — той части стола, где сидели ближайшие родственники молодых и почётные гости, — и застыли. Рассыпая бубен мелкой дрожью, Ольга протянула руки к небу, а затем опустила на уровень лица и, повторив это несколько раз, вновь начала вращение посолонь. На сей раз вращение было быстрым, а стан оставался прямым, и волосы Ольги, а вслед за ней и прочих участниц священного действа, взвивались каруселью вокруг лиц. Быстрое вращение по удару бубна закончилось на том же месте, девушки дружно упали на колени и склонились ниц. Ольга выбросила в сторону левую руку, и рукав её сорочицы, прежде схваченный серебряным наручем, оказался спущенным. Не вставая с колен, она медленно выпрямляла стан, и при этом плавно поднимала, затем опускала выброшенную в сторону руку, а потом и вторую. Она несколько раз медленно повторила движение руками, при этом поворачивая голову то к одной, то к другой взмывающей вверх руке, — длинные спущенные рукава, широкие у краёв, казались крыльями птицы. Незаметным глазу движением, не прекращая вскидывать руки, ведущая хоровод, а за ней и остальные плясуньи, поднялись. Теперь Ольга быстрыми и мелкими шажками скользила то в одну, то в другую сторону вдоль стола, устремляясь за вскинутыми руками, поводила плечами; очерчивая изогнутым склонённым станом полукруг, тянулась за устремлёнными вперёд раскрытыми ладонями и постепенно ускоряла пляску. Девушки за её спиной кружились и хлопали в ладоши. Вдруг Ольга резко остановилась, подняла брошенный на землю бубен, ударила в него, плясуньи замерли, а Ольга попятилась назад. Девичья линия разомкнулась и удивительно слитно стала перестраиваться в цепочку, таким образом, что Ольга опять оказалась во главе. Она вновь повела хоровод вокруг поляны к священной берёзе, где девушки образовали круг, покружились несколько раз, опустились на колени и, склонив головы, замерли.

Из-за столов послышался одобрительный гул, княжеские гридни повскакивали с мест, засвистели. Опережая друг друга, парни устремились к плясуньям, стараясь привлечь их внимание, прикоснуться к снизошедшей благодати Матушки-Земли и Батюшки-Неба.

Ольга проскользнула сквозь толпу и направилась к Яромиру. Отец разговаривал с одним из самых уважаемых людей князя, воеводой и десницей Игоря — Асмудом. Ольга скромно остановилась за батюшкиным плечом, но Яромир, заметив дочь, притянул её к себе и обнял. Асмуд, впечатлённый девичьей пляской, громогласно выражал свой восторг. Яромир в ответ улыбался, не скрывая гордости. Подошли Томила с Голубой и родители Первуши, подбежал Любим. Сваха Велимудра не преминула поучаствовать в разговоре, следом подходил кто-то ещё. Вокруг Ольги и Яромира образовалось шумное сборище, весёлая кутерьма, а Ольга оказалась главной виновницей всеобщего внимания и восхищения.

Князь Игорь сидел, обнимая одну из присланных Яромиром девиц, рядом со своими гриднями. Лицо его выражало снисходительное благодушие, однако ни Ольгу, ни Яромира взглядом он не удостаивал. Лишь раз не удержался — злобно зыркнул на разгорячённого Асмуда, чей зычный голос, восхвалявший достоинства Ольги и прочих плясуний, перекрывал все прочие голоса. Но чем веселее и оживлённее становилось вокруг Яромира и Ольги, тем более странно выглядело безучастие князя. Наконец, Игорь поднялся и, увлекая за собой сидевшую рядом девицу, направился к гомонящей толпе. Окружавшие его гридни последовали за ним. Люди сразу же расступились, пропуская князя.

— Да тут у вас, как на подбор, одни красавицы. — Князь потеснее прижал к себе стоявшую рядом девицу и расплылся в радушной улыбке. — Потешили пляской. А дочка твоя, Яромир, опять первее всех оказалась.

— Благодарю за похвалу, князь, — плесковский посадник чуть склонил голову.

— И всё-таки вот что меня занимает. Когда твоя Олёнка давеча с луком встретила меня в лесу, правда попасть в меня могла али бахвалилась?

— Напугалась она, княже, а стрелять не стала бы, потому как увидела, что муж перед ней благородный да знатный. Я прав, дочка? — Яромир взглянул на Ольгу, и та послушно кивнула.

— Будет тебе велеречие разводить, Яромир. Я ведь спрашиваю не о том: стала бы она в меня стрелять или нет. Попала бы? Вот что любопытно. Ответь-ка мне честно, обиды держать не стану. Слово князя.

— Вообще-то Ольга неплохо стреляет, — сдержанно отозвался Яромир.

— Так пусть покажет! — воскликнул Игорь довольно, будто лишь этих слов и ожидал. — Установим ей целище, у костра на берегу реки, и пусть она выстрелит, ну, шагов, скажем, с пятидесяти.

— А что за целище-то? — слегка напрягся Яромир.

— Да горшок на сулицу наденем, а сулицу в землю воткнём — вот и всё целище. Согласна? — Князь перевёл взгляд на Ольгу, и его глаза слегка сузились.

Ольга посмотрела на Яромира, но тот молчал.

— Согласна, князь. Но только из своего лука, — подумав, ответила она.

— Можно и из твоего.

— Я сбегаю, сестрица, принесу, — вызвался Любим и тотчас кинулся в село в избу Томилы за луком.

Весёлое сборище тем временем направилось к берегу. Князь велел своему гридню захватить со стола пустой горшок и принести из гридницы сулицу. И вот цель была установлена, расстояние отмеряно, а запыхавшийся Любим принёс Ольге её лук, тул со стрелами, защитный щиток на левое запястье и скроенные точно по ладони кожаные рукавицы с обрезанными перстами. Зрители образовали полукруг, с удовольствием предвкушая очередную забаву, кто-то шутил, кто-то пытался давать дельные советы — всё это Ольга воспринимала довольно равнодушно. Она внимательно рассматривала цель, что-то про себя прикидывала — может, направление ветра, может, игру отблесков от костра. Молчал и князь, в свою очередь внимательно приглядываясь к девушке.

— Надобно на кон что-то поставить, — усмехнулся Игорь. — Что предложишь, Яромир?

— Мошну с серебром. Устроит, княже? — спросил Яромир.

— Устроит-устроит, — отмахнулся князь. — С меня серебро, коли твоя дочка попадёт. Но вот коли промахнётся… — Игорь значительно помолчал. — Мне твоего серебра более не надобно…

— А что же тебе надобно? — нахмурился Яромир.

— Коли Ольга промахнётся, тогда со мной и с дружиной в гридницу последует и там нынче ночью плясками да песнями глаз и слух ублажать станет.

Воцарилась тишина, и даже в неярком свете костров было заметно, как побелело лицо Яромира. И пока плесковский посадник собирался произнести достойный ответ, Ольга опередила его.

— Я согласна, — решительно вымолвила она, посмотрев на батюшку спокойным взглядом.

— И вот ещё что — раз уж мы решили постязаться, — добавил князь, — я своим серебром рисковать не желаю. В подобную цель с пятидесяти шагов любой отрок-малолетка, что и месяца не пестован, попадёт, а ты, Яромир, дочку-то свою, думаю, поболе учил. — Игорь склонился к стоящему рядом гридню, им по случаю вновь оказался услужливый Некрас, и, показывая на Любима, негромко что-то проговорил.

— Посему вот, что я решил, — объявил он. — Пусть девица станет стрелять в горшочек, что малец на темечко себе поставит. Это по правде будет.

Ропот пошёл по примолкшей до того толпе. Вскрикнула Голуба и спрятала лицо на груди у побледневшего Томилы. Некрас шагнул к Любиму, но мальчишка, не дав до себя дотронуться, метнулся к Ольге, которая, бросив лук, прижала его к себе. Яромировы гридни, из тех, кто был при оружии, положили руки на рукояти мечей и боевых ножей, и княжеские в ответ повторили то же движение. Давешнее веселье сменилось явственно ощущаемым напряжением и даже страхом.

— Что ты творишь, князь! — гневно воскликнул Яромир. — Ты с нами за одним столом сидел, хлеб переламывал, а теперь хочешь, чтобы мы здесь друг в друга стрелы метили?!

— Не нужно, Яромир, так волноваться. Я ж не настаиваю, лишь предлагаю, — почти ласково, словно буйно помешанного успокоил Игорь и направил вопросительный взгляд Ольге.

— Не стану я стрелять в брата своего названого, — твёрдо ответила она.

— Да разве ж я заставляю? — как будто удивился князь. — И вотще, думаешь, тебе кто-то в мальчишку стрелять позволил бы? — Князь свёл брови и строго добавил: — Проверить я тебя хотел — уверенность твою и дерзость.

— Что ж ты своего гридня не предложил? — холодно спросил Яромир.

— Так это ты, Яромир, знаешь, на что твоя умелица способна, а я нет, — неприятным резким голосом отмолвил князь. — Коли согласилась бы — я своего гридня, не раздумывая, предложил бы, а так — рисковать не стану. Впрочем, чего уж лукавить, уверен я был — откажется дочка твоя. — Князь, взглянув на Ольгу, лениво добавил. — Шибко осторожна ты, девица, и скучна, — он показно зевнул и развернулся, намереваясь уйти.

— Подождите! — раздался вдруг крик. Из толпы вышел и встал рядом с Ольгой не кто иной, как Борщ. — Подожди, князь. Хочешь потешиться, я готов живой целью послужить, — выдохнул он.

— Зачем вмешиваешься! — прошипела Ольга, но Борщ только мельком глянул на девушку и тут же перевёл взор на князя.

— И ты, молодец, не боишься пораниться али жизни лишиться? — осведомился князь всё с тем же скучающим видом.

— Давно меня сия девица уж поранила, — пробормотал Борщ, немало, видно, употребивший, хмельного. — А коли убиёт — ну и пущай. — Он махнул рукой. — Хоть раз вниманием своим осчастливит. Только, князь, можно одну просьбу?

— Молви. — Игорь кивнул.

— Прошу, отмени прение, пусть забава будет ради занимательности.

Князь с ответом не спешил — задумчиво молчал.

— Считаешь, княже, имеет силу прение-то ваше? — склонившись к Игорю, тихо, но так, чтобы стоявшие рядом явно расслышали, спросил Асмуд. — Стязаться урядили сперва на других условиях.

— Разве я тебя спрашивал? Миротворец, леший тебя забери, — также тихо ответил князь и, возвысив голос, добавил: — В связи с изменением словоположения, прение наше упраздняю. Пусть забава забавой и останется. Согласен, Яромир?

— Ещё спрашиваешь. Конечно, согласен, — проворчал плесковский посадник.

— Ну что ж, на том и порешили. А ты, храбрец, ступай, занимай глумилище.

Борщ развернулся и последовал к тому месту, где из земли торчала сулица с надетым на неё горшком.

— Княже, — обратился к Игорю Некрас. — Дозволь проводить парня до места и поддержать, дабы ножки у смельчака, не ровен час, не подкосились, али сбежать не задумал. — Некрас вновь рвался услужить.

— Дозволяю, — согласился князь.

Некрас догнал Борща и грубо ухватил его за руку повыше локтя. Так они и остановились, ожидая Ольгиного выстрела.

Ольга вынула стрелу, наложила её, взялась за тетиву и прицелилась.

— Давай уже стреляй! — нетерпеливо крикнул кто-то из княжеских гридней.

— Под руку не говори! — одёрнул гридень из Яромировой дружины.

Но Ольга не обращала внимания на выкрики и разговоры. Она отстранилась от всего происходящего, не спеша натянула тетиву, глубоко вздохнула и отпустила стрелу.

И стрела нашла свою цель. Недвижим остался стоять Борщ, и горшок на его голове был бы цел, если бы его дрогнувшие пальцы не разомкнулись и не выронили целище. Горшок ударился оземь и разлетелся на черепки — видно, попал на камень. Но крик боли всё же раздался, даже не крик, а самый настоящий рёв. То был Некрас. Он упал на колени и, пытаясь унять кровь, зажимал пораненное запястье — стрела прошла его насквозь.

Мгновение все ошеломлённо молчали. Ольга резко развернулась к князю, и княжеские гридни тотчас ринулись к ней, намереваясь схватить за руки, — отвратить какие-либо ещё дерзкие действия. Однако Ольга никаких действий свершать более не собиралась — решительно бросила лук себе под ноги и выжидающе смотрела на князя. Теперь настал черёд Игоря от гнева побледнеть.

— Как ты посмела? — голос князя прозвучал звериным рыком.

— Не серчай, княже, прости, коли обидела, но ты сам говорил, что умения моего не знаешь. Смог ты воочию убедиться — неумёха я стрелять. И при первой нашей встрече ни за что бы в тебя не попала — истинно бахвалилась, — скромно проговорила она, но голос её звенел волнением, а глаза смотрели на князя с неприкрытым вызовом.

Игорь молчал, рассматривая её, и, конечно же, видел и её притворную скромность, и вызов во взгляде, но правда не была нарушена — девица при всём честном народе призналась в своей неумелости. Значит, наказывать её не за что. Но и отпускать просто так нельзя.

— Если велишь, князь, я и полечить твоего гридня могу — травы приложить, что кровь унимают, затянуть руку тугой повязкой — всё это я умею, — простодушно предложила Ольга, а в глазах у самой любопытство — как же князь себя поведёт?

Тут уж Игорь не удержался — расхохотался.

— Помогите пораненному, — отсмеявшись, велел он своим гридням и, обращаясь к Ольге, добавил: — Нет уж, красавица, благодарствую. Коли ты такая же способная лекарка, как и меткий стрелок, — пожалуй, ещё моего гридня до смерти залечишь.

Из толпы раздался ответный смех. Напряжение отпускало. Про раненого Некраса никто не вспоминал — сам напросился.

— Верно всё прикинула, девица, обижаться мне не на что, — голос князя вновь стал скучающим. — И прение меж нами сам упразднил. Посему иди на все четыре стороны. А мечом да луком раз уж не умеешь — не размахивай, да и не девичьего ума то дело. Лучше уж пляши, пеки пироги да басни слушать учись — вот это девке поболе пригодится, — небрежно бросил он напоследок, развернулся, кликнул давешнюю девицу и удалился.