Зима кончается. Рассказы

Андрей Калинин

Книга для тех, кто ищет свой путь и верит, что любая зима рано или поздно кончается. 14 рассказов о самых разных людях: от первого номера списка «Forbes» до юного жителя острова Тристан-да-Кунья – самой отдаленной населенной точки Земли. Герои ищут свой, принимают важные решения, меняющие их жизнь, влюбляются, разгадывают загадки. Это истории, иногда похожие на современные притчи, обо всех нас: о мечтах, которые нас манят, о вопросах, на которые мы ищем ответы.

Дерево

Я шла туда одна. Вчера весь день лил дождь. Не ливень, а такой мелкий моросящий дождь, который падает из единственной однотонной тучи, затянувшей всё небо. Вообще, осенью небо обычно и становится этой самой тучей. Так вот, он шёл весь день. С утра до вечера. Сначала я молила господа бога о том, чтобы это кончилось, а потом поняла, что бесполезно. Что мне так и суждено весь этот день протащиться по полю, промокнув до нитки. Без единого шанса.

А поле было под стать дождю. Я спустилась на него с пригорка как раз, когда первые капли упали с неба. Надевала плащ, которому вскоре было суждено превратиться просто в тяжёлую мокрую тряпку, и смотрела на это бесконечное поле. Серая земля, усыпанная редкими высохшими травинками — частями колосьев то ли ржи, то ли пшеницы, которая тут росла и была скошена. Сколько километров этой глади было перед моими глазами? Да трудно сказать. Конечно же, я рассчитывала, что оно кончится через пару часов, может, чуть больше. Как и дождь. Потому что, когда тащишься по мокрой, почерневшей от воды земле, которая проваливается под твоими сапогами, дольше, чем два часа, то всё становится как-то совсем тоскливо и уныло. Даже больше: всё становится как-то отчаянно.

И вот чем дальше я шла, тем чаще думала: скорей бы это кончилась. Скорей бы это кончилось. Дождь и поле. Поле и дождь. Бесконечный дождь и бесконечное поле. Во все четыре стороны вокруг тянулось оно, без единого овражка, без единой рощицы, гладкое, как какой-то адский бильярдный стол. Весь день. Весь этот мерзкий, серый, безликий промозглый день.

Где-то часов в шесть вечера я разрыдалась. Упала задницей на свой рюкзак и разрыдалась. Капли дождя смывали мои слёзы, словно показывая, какой убогой песчинкой была моя грусть посреди громадного безмолвного ничто. Я вдруг осознала, что ни разу за весь день не видела даже птиц. Почему? Потому, что их действительно не было вокруг, или я просто не обращала внимания? А вообще, птицы в дождь летают? Я вот не знаю этого…

А ещё раньше, до этого момента, захотелось повернуть назад… Ведь что там позади и сколько мне идти до дома, я знала, а вот сколько идти вперёд… Только догадывалась. Но я себя переборола.

Вечером, когда я, наконец, добралась до леса и кое-как развела костёр из присыпанных листьями гнилых коряг, дождь ещё накрапывал, но вскоре стих. Я повесила свою тряпку, то есть плащ, на ветку торчащего рядом дерева. Оставалось только надеяться, что он высохнет, став полегче, и завтра будет сухая погода. Только я развалилась у костра, проглотив бутерброды с сыром и чипсы, как из леса на огонёк вышел парень. Возраста он был где-то моего, на внешность, прямо скажем, не красавец. Худой и какой-то… на ум лезет слово «плешивый». Попросил погреться, что я могла ответить?

Ты оттуда идёшь? — спросила я, глядя на огонь.

— Откуда «оттуда»? — немного просиял он, обрадовавшись тому, что мне от него что-то нужно.

— Ну, от дерева.

Он помолчал и сказал:

— Да, конечно.

Я поёжилась. Придётся ещё расспрашивать этого субъекта, хотя настроение было укрыться полусухой курткой и задремать…

— И какое оно? — спросила я.

Он опять помолчал, дождавшись, пока я на него не посмотрю. А потом сам перевёл взгляд на костёр и задумчиво сказал:

— Красивое.

— Ты дурак! — выпалила я.

Он рассмеялся.

— Что смешного?

— Люблю, когда меня называют дураком!

— Почему это?

— Оно красивое… — повторил он вместо ответа.

— Оно не может быть красивым.

— Почему? А какое оно, по твоему?

— Оно… — я задумалась, подбирая слова, — оно мерзкое должно быть! Но никак не красивое…

Эй, постой, — удивлённо воскликнул он. Это странно, но он мне даже понравился немного в этот момент. — А ты разве не видишь красоту в этом?

— В чём «в этом»?

— Ну, в этом! — и он развёл руки в стороны и слегка потряс ими. — В этом во всём.

Я опять задумалась. Да, он прав. За эти несколько дней окруживший меня серый мрачный мир и правда начал казаться по-своему красивым. Ободранные деревья, насыпи полусгнивших уже, как будто покрывшихся язвами, листьев — останки жёлтой осени. Даже в сегодняшнем поле было некоторое величие и первозданность. И несколько ночей с костром, с воспоминаниями, с бликами от огня. Это было завораживающе, как-то по первобытному.

— Эта красота… — сказала наконец я, — она есть, да. Она только… готическая такая.

— Да… Спать хочешь?

— Хочу.

Мы легли по разные стороны от костра. Через пять минут он спросил:

— Можно тебя обнять?

— Нет, — сказала я.

Хотя мне очень хотелось, чтобы меня обняли. Но не он. Может, я жестокая? Но что поделаешь, если всё так. Я вдруг вспомнила момент из далёкого детства. Я была совсем маленькая. Стояла зима и мы очень сильно поругались с мамой. Я выбежала из дома в одних колготках и накинутом пальто, без шапки. Выскочив за двор, я забилась в ямку посреди горки, заваленной снегом. Горкой была куча из земли и кусков фундамента не построенного кем-то когда-то дома. Я сидела там, посреди бетона и снега, сжавшись в комок, и плакала. Мне так хотелось тепла, так хотелось, чтобы меня кто-нибудь обнял… Я вдруг поняла, что потом, уже взрослой, сжимаясь иногда от непереносимой жизненной безысходности в комок, на кровати или на полу, я становилась той маленькой девочкой, которая лежала посреди зимы и так хотела объятий. Так хотела, чтобы кто-то был рядом, и даже не говорил ничего, а просто обнимал, не злясь на меня за мои слёзы. Калитка скрипнула минут через пять. Мама несколько раз крикнула мое имя. Только сейчас я понимаю, сколько горечи и страха было в её голосе. Тогда я этого не поняла и продолжала сидеть в своём укрытии, обиженная на неё и на весь мир.

Когда я проснулась, парня не было. Я слегка перекусила и, собравшись, двинула дальше. Вот дура, даже не спросила, долго ли мне идти. Еды оставалось уже не так много.

Сегодня природа уготовила мне новое испытание. Дождя не было, но были деревья. Невысокие, колкие и ветвистые. Почти сразу я поцарапала себе лицо, пробираясь сквозь ветки. После этого я стала поосторожней и аккуратно огибала эти гнусные коряги. Часто приходилось нагибаться. Часто приходилось обходить. Бывало, я срывалась и, держа двумя руками перед лицом рюкзак, просто начинала бежать вперёд как бешеная. Ветки расступались, некоторые трескались и ломались. Я бороздила ногами землю, пока не напарывалась прямо на дерево или не падала, теряя равновесие. Уже к обеду я была дико уставшая и грязная, как свинюшка. Куски грязи налипли на мою куртку и волосы. Джинсы уже просто сливались с окружающим пейзажем. Я была похожа на женский вариант Робинзона Крузо и Маугли разом.

Поела я, сидя на холме и глядя на проезжающие по трассе машины. В отдалении виднелась заправка с магазином, где я смогу купить еды по пути назад. Наверняка для водителей этих машин я казалась статуей какого-то языческого бога. А может быть, я просто фантазирую.

Я знала, что скоро приду. Бредя по земляной дороге, наступая на грязные лужи, пиная пустые пластиковые бутылки, я смотрела вдаль, на коршунов, планирующих над свалкой. Она была чуть на пригорке и мне пришлось подниматься, хотя ноги болели уже просто нестерпимо. Я шла дальше, между хаотичных куч из отходов, сгнившей травы, сломанной мебели, непонятных предметов. На другом конце двое местных жителей на миг остановились, высматривая меня, но, видимо, поняв, в чём дело, принялись дальше рыться в поисках добычи. Спустя две минуты я увидела его и расплакалась.

Это произошло не сразу. Сначала я, заворожённая, смотрела на него. На дерево. Оно было огромное, наверное, метров двадцать в высоту. Огромное, массивное, могучее и одинокое. Его толстый ствол, искривляясь, поднимался вверх, давая множество отростков, порождавших всё новые отростки, порождавшие новые отростки… Оно было большое, могучее и очень ветвистое. Я не разбираюсь в деревьях. Но в этот миг для меня это дерево было гигантской секвойей, хотя я даже не помню точно, как выглядит секвойя. Оно стояло чуть в низине, в совершенном одиночестве. Ни других деревьев, ни кустарников, только оно. Я подумала, что вот она — цель моего паломничества. И от этого я расплакалась.

Утерев слёзы рукавом грязной куртки, я стала спускаться. Только сейчас я заметила человека, сидящего, прислонившись спиной к дереву. В паре метров горел маленький костёр. Я на миг задумалась о своём внешнем виде, но потом поняла, что у него вид, должно быть, и того хуже, учитывая его место обитания. Метрах в двадцати я снова остановилась. Он был прав, тот парень, прав, чёрт побери. Оно было потрясающим! Дерево. На его бесчисленных ветвях, погружающихся в окрашенное заходящим солнцем небо, висели десятки, сотни некогда разноцветных, но сейчас посеревших пакетов. Они заплетались в небольшие бутоны, оборванные, потерявшие цвет, болтающиеся на ветру пакеты. Они висели, как ленточки, которые повязывают на ветвях, загадывая желание.

Подойдя ближе, я воскликнула бодро:

— Так это оно?

Он, мужчина лет сорока пяти, с бородой, в пуховике и шапке, курил сигарету. Повернувшись ко мне, он улыбнулся и доброжелательно (какой же молодец) ответил:

— Да, оно. Дерево несбывшихся желаний…

После этого мы молчали минут пять. Я отвернулась и снова начала плакать. Все воспоминания накатили на меня, но я для этого и шла сюда: ощутить их в последний раз и проститься с ними. Наконец я успокоилась. В который раз помог грязный рукав, я подошла ближе. Нижние ветви висели в полуметре над моей головой.

— А как это получается? — спросила я.

Летом ветер пакеты надувает. Знаешь, как в фильме «Красота по-американски»? — сказал он. — Они цепляются, заплетаются, и висят так потом… Соседние ветки их обдирают, грязь и пыль обесцвечивают, и вот получается такое серое чудо. Красиво, да?

Очень, — медленно протянула я.

Ты хочешь отпустить свое желание? — спросил он.

Да, откуда Вы знаете?

Потому что я хранитель дерева, — он улыбнулся улыбкой без пары зубов и подмигнул.

Мне захотелось сделать для этого человека всё, что я только могу.

Ладно, — шмыгнув носом и поддержав его весёлый тон, сказала я. — И как же мне это сделать, мистер хранитель?

Он встал и, выдерживая паузу, отряхнулся.

— Ну! — заговорил хранитель. — Для начала, ты уверена, что хочешь отпустить это желание? Что хочешь идти дальше?

Я тяжело вздохнула. Это была игра, всего лишь игра, но сколько она значила для меня… Я произнесла:

— Да, я уверена. Я шла несколько дней для этого.

Он хмыкнул.

— Ну что ж. Тогда найди своё желание. Найди и сорви его. Ты знаешь, где оно?

Я вновь оглядела дерево.

— Знаю, — ответила я. Я подошла чуть в сторону и посмотрела вверх. В дальнем фокусе моего зрения сквозь тонкие линии веток просматривалось тёмное матовое небо. В ближнем — привязанный природой к одной из веток, еле видно колыхался на ветру белый пакетик. Это было оно, среди всей обесцветившейся почерневшей массы людских желаний, я своей хрупкой девичьей душой отыскала своё, я была уверена. Мне хотелось ободряющего взгляда. Я посмотрела на мужчину, его вид был серьёзен. Он кивнул.

Я подняла руки и начала снимать пакет с дерева. Он непонятно как обмотался вокруг ветки и никак не поддавался. Я возилась уже пару минут, в мозг закралось знакомое отчаяние. Я начала рвать пакет.

— Стой! — сказал вдруг хранитель. — Рвать нельзя.

Я остановилась.

— Рвать нельзя, — повторил он вновь. — Не торопись, аккуратно, встань на цыпочки и развяжи его.

И тут я успокоилась. Я совсем забыла то ощущение спокойствия, с которым жила последнее время. Мне нужен был просто ритуал. Чтобы отпустить прошлое окончательно… Через минуту грязный, рваный, но всё-таки белый пакетик был у меня в руке.

— И что теперь делать? — спросила я.

— А ты догадайся, — спокойно сказал он, доставая сигарету.

Я догадалась. Подойдя к костру, я в последний раз взглянула на смятый в руке безликий целлофановый пакет и кинула его в огонь. Он вспыхнул и истлел за мгновения. На душе у меня было хорошо. Разделив с моим новым знакомым скудные остатки моей пищи, мы поболтали минут пятнадцать ни о чём.

— Послушайте, — сказала я, глядя ещё дальше за дерево, на небольшую поляну, поросшую такими же деревцами, через которые пришлось продираться днём, — если здесь дерево несбывшихся желаний, то что тогда там?

Он посмотрел туда. И, только дожевав кусок хлеба, ответил:

— Там деревья тех желаний, которые люди испугались загадывать.

— А дальше? — спросила я. Дальше раскинулась низина, за которую готовилось погрузиться заходящее солнце.

— Дальше? Там земля тех, кто не испугался после несбывшихся загадывать снова и оказался прав.

— Вот бы там оказаться… — прошептала я.

— Нет, — сказал он, бросая сигарету в огонь. — Так просто не получится. Вернее, может получиться, но сначала тебе нужно сделать кое-что. Сначала тебе нужно вернуться назад, к началу своего пути. Вернуться, но уже другой.

Через двадцать минут я устало брела по трассе. Назад я, пожалуй, доберусь на попутках. В совершенно пустой от мыслей голове лёгким звоном отзывалась гармония. Я поняла, для чего люди совершают паломничества.