Чистый дом

Андрей Григорьевич Спасский, 2023

Научно-фантастический роман «Чистый дом» представляет собой увлекательный рассказ о возможном будущем нашей планеты. Кто обладает правом на жизнь? Стоит ли жертвовать одним ради блага других или же лишать жизни миллионы ради счастья небольшой группы избранных? Актуальны ли вечные ценности? Нужно ли оставаться человеком в любых обстоятельствах? Главные герои романа, Юрий и Дмитрий, живут в разные эпохи, но каждому из них предстоит сделать сложный выбор. Как связаны эти две эпохи? Сделают ли герои правильный выбор? Кто поможет им, а кто внесет раздор? Все эти ответы вы найдете в этом романе. Вы не захотите расставаться с его героями… Приятного чтения!

Глава 27

Последние две недели Юрий Георгиевич просто сиял от счастья. Хоть его предложение о модификации корабля не принесло ожидаемого результата, вектор исследований благодаря ему принял новое направление. Теория профессора набрала больше всего процентов совместимости из всех предложенных вариантов. Но на девяноста двух процентах программа показала сбой и разрушение корабля.

Дома, как считал Юрий Георгиевич, тоже все наладилось. Хоть часто уходить с работы пораньше ему не удавалось, вечерами он отключал все средства связи и, стараясь наверстать упущенное за последние годы, всего себя отдавал жене и детям. Как-то раз, встретившись в коридоре с Михаилом Петровичем, он с гордостью сказал:

— А мы семьей вчера ходили в зоопарк. Очень увлекательно.

— Рад за вас. Как супруга?

— Счастлива, Михаил Петрович, — делая ударение на слове «счастлива», ответил Юрий Георгиевич. — И я счастлив. И заметьте, на работе я тоже не отстаю от других.

— Вы играете с огнем, дорогой друг. Не опалите себе крылья. Вам может показаться, что все хорошо и вы всюду успеваете. Но рано или поздно этот мыльный пузырь лопнет. И вам может не понравиться то, с чем вы останетесь.

— Всегда бывают исключения.

— Поверьте, я искренне надеюсь, что это именно тот случай. Но я реалист.

Однажды, когда Юрий Георгиевич обедал в кафе после очередного совещания, к нему подошли доктор Аллон и доктор Пристон.

— Здравствуйте, уважаемый коллега, — поприветствовал его доктор Аллон с присущим ему акцентом. — Не возражаете, если мы присядем?

— Разумеется, — ответил Юрий Георгиевич, обводя взглядом полупустой зал, в котором было множество свободных столиков. Этот взгляд не остался незамеченным американцами.

— Сегодня установилась небывалая жара в городе, — заметил доктор Пристон, делая глоток холодного кофе.

— В июне так всегда. В августе будет прохладней, доктор Пристон. А вы не любите жару? — холодно ответил Юрий Георгиевич.

— Я вас умоляю, мы столько времени уже работаем вместе. Зовите меня просто Джек. А доктора Аллона — Бил. Мы ведь практически одна семья, — улыбнулся доктор Пристон. — Пусть и интернациональная. И да, Юрий, жара не по мне. Я родом из Миннесоты — не самый теплый штат.

— А вы, Бил, как относитесь к московской погоде?

— Лучше, чем Джек, но все же предпочитаю более прохладный климат. Море или океан тоже бы скрасили жару. Но, увы, Москва находится черт знает где от ближайшего побережья. Тут летом сущий ад. Вот были бы мы сейчас где-нибудь в Калифорнии, я бы отвез вас на превосходный пляж. Там великолепный песок и множество баров с бесконечным количеством прохладительных напитков.

— Бил, не сыпь соль на рану. Кажется, так вы тут говорите? — уточнил доктор Пристон у Юрия Георгиевича.

— Так почему бы вам туда не отправиться, если там так хорошо?

— Америка — это пройденный этап. Уже около трех лет мы трудимся на благо России. Стоит одной ноге пересечь американскую границу, как она тут же окажется в кандалах.

— Это очень похоже на Америку, — Юрий Георгиевич демонстративно посмотрел на часы.

— Зря вы не любите Штаты, Юрий.

— А за что мне их любить?

— Америка — это прекрасная страна. — Доктор Аллон закрыл глаза и широко улыбнулся. — Не только мировой центр развлечений, отдыха, бизнеса, но также и государство больших возможностей.

— Возможностей? — усмехнулся Юрий Георгиевич. — А не просветите ли меня, Бил, каких именно?

— Как каких? — удивился доктор Аллон. — Да любых. Вы можете творить, придумывать, производить. Будучи в Америке, перед вами открывается такой спектр направлений деятельности, что даже вообразить трудно. Вы можете заниматься чем угодно.

— Или правильнее сказать, «чем по средствам», — поправил его Юрий Георгиевич. — Вы забываете, что Америка — это в первую очередь страна денег. Платные образование, медицина. И все те развлечения, о которых говорите, тоже. Быть может, если вы богаты, то тогда в Америке перед вами масса возможностей. Но открою секрет, Бил. Если вы богаты, то перед вами и в захолустье мира откроется масса возможностей. А вот если денег нет, то единственное, что может предложить Америка, так это большой пинок под зад.

— Вы ошибаетесь, — вмешался в спор доктор Пристон. — Да, в начале века было много проблем в социальной сфере. Однако сейчас вопрос денежного и социального неравенства преодолен в Америке. Любые двери открыты перед каждым. Главный критерий — это единство двух: желания и умения работать.

— Джек, вам надо юмористическую передачу вести, — улыбнулся Юрий Георгиевич. — Я вас умоляю, вопрос денег и социального дисбаланса преодолен! Да Америка сейчас самая неравноправная страна в мире. Взять хотя бы один Нью-Йорк и его гетто.

— Это совсем другое дело. Гетто — преступные районы. Его жители сами выбирают свой путь. А демократическая Америка не навязывает им стереотипы, не загоняет в рамки, как в России. Если они решили идти по пути нищенства, не желая работать, это их право.

— Конечно, жители гетто сами выбирают не получать образование, медицинское обслуживание и быть застреленными в двадцать пять, — сыронизировал Юрий Георгиевич. — Вы бы хоть со стороны себя послушали. Вот ответьте мне на вопрос, Джек. Гетто — это рассадник преступности?

— Разумеется.

— А если ваша Америка такая великая и хорошая, то почему она с таким явлением не борется? Почему не устранит преступность?

— Это крайне сложно.

— Чушь. Сложно может быть только с финансовой стороны. Постройте школы, больницы, создайте рабочие места. Сделайте нормальные условия для жизни.

— Это не приведет ни к чему. Жители неблагополучных районов не желают трудиться. Они, как паразиты, хотят только получать, не прилагая никаких усилий.

— Вы ошибаетесь. Неужели если человеку сказать, что дадите жилье для семьи, работу, а для его детей построите школы, больницы, спортивные площадки, он бы ответил, что ему это все не нужно? Что предпочитает быть вором, убийцей и рисковать своей жизнью ради куска хлеба? Глупости. Любой, даже самый убогий, район элементарно превратить в фешенебельный квартал. Стоит только захотеть. Но властям Америки это не надо. Им выгодно наличие гетто.

— Зачем же оно может понадобиться? — поинтересовался доктор Аллон.

— Рабы, Бил. Все очень просто. Чтобы процветать, перепроизводить, богатеть и жиреть, Америке нужны рабы.

— Это глупости. В Америке рабство отменено давным-давно.

— Удивительно, как американцы плохо знают собственную историю и свое законодательство. Вы считаете, что рабство было отменено? А я скажу, что оно было в Америке всегда и есть до сих пор. И готов поспорить с вами на бутылку коньяка, что докажу это.

— Пари принято. Просветите нас.

— По закону, рабство было запрещено. Это так. Однако была небольшая поправка. А именно: рабский труд запрещен за исключением бесплатной работы тех, кто провинился перед обществом. То есть преступников.

— Они должны отрабатывать долг перед социумом за совершенное правонарушение. Это не рабство.

— Подождите с выводами. Конечно, преступники должны искупать свои грехи перед обществом. Но не такими методами. В Америке очень популярны частные тюрьмы, которые находятся под тотальным контролем их собственников. Процент таких учреждений в Штатах в прошлом году составил девяноста три.

— И что же в этом плохого?

— А то, что так называемые собственники тюрем получают деньги за выполнение определенных работ, куда они направляют заключенных. Это может быть строительство дорог, домов, копание траншей или бог знает что еще. С полученных денег платится налог в казну государства, оплачиваются труд тюремной охраны, коммунальные услуги. А все остальное собственники исправительных учреждений кладут себе в карман. Заметьте, что заключенным ничего не платят. Они, кроме еды и клетки, ничего не получают. Вот вам и бесплатный труд за пищу и кровать в интересах одного человека. Чем вам не рабство?

— Позвольте возразить, — сказал доктор Пристон. — Эти люди совершили преступления. Их насильно никто не захватывал, не похищал. В рабство их не продавали. Этих людей предавали честному суду, который определял наказание соразмерно совершенному преступлению.

— Вы опять опережаете события. Вы уверены, что наказание соразмерно совершенному преступлению? Посмотрите, чтобы так называемых рабов было много и трудились они долго, ваши законодатели установили весьма интересную шкалу градации наказаний. Так, нередки случаи, когда за кражу ста тысяч долларов давали пятнадцать и двадцать лет тюремного срока. Это же безумство. Попытка побега — плюс еще пятнадцать лет. За лишение человека жизни — восемьдесят лет. Если же несчастный не дай бог убил кого-то при ограблении, а потом оказал сопротивление при аресте, то тут все: лет так сто двадцать ему обеспечено.

— В Америке суровое законодательство, это правда.

— Вы говорите, что их никто не продавал? Я вам возражу. Их продало государство. А стоимость этих рабов составляется из суммы налогов, которые владельцы тюрем платят за труд. Но и это еще не все.

— Что же еще?

— Изучите статистику условного досрочного освобождения по американским тюрьмам. Вы будете очень удивлены. Ведь отпускают досрочно в основном только тех, кто достиг глубокой старости, то есть тогда, когда заключенный уже не может трудиться и приносить деньги. И действительно, зачем держать раба, который не в силах приносить государству доход, а кормить его надо. Ведь тогда этот заключенный убыточен. И вы называете это актом милосердия, будто бы человек искупил свою вину перед обществом. Хотя на самом деле он стал просто ненужным отработанным хламом в американской капиталистической системе. В вашей пенитенциарной системе главное — не наказание человека за преступление, не искупление долга перед обществом, а бесплатная работа во благо какого-то дяди. Вот и все. Есть все основные составляющие, а именно: труд в течение всей жизни за еду и место для сна в корыстных интересах конкретного человека, который покупает это право у государства за деньги. А вы говорите рабства нет.

— Но причем тут гетто?

— Это просто. Чем меньше человек получает возможностей для саморазвития, тем больше деградирует. Предоставьте ребенку скрипку — он начнет играть и сочинять. Дайте пистолет и иглу — станет убивать и принимать наркотики. Чем меньше в гетто возможностей для построения нормальной жизни, тем больше потенциальных преступников и, как следствие, — рабов. Гетто — это своего рода инкубаторы американской бесплатной трудовой массы. Человек, рожденный там, сразу попадает в систему, из которой выбраться удается единицам.

— Но в тюрьмах работают не только те, кто родился и воспитывался в гетто.

— Опять же посмотрите на статистику, — продолжал Юрий Георгиевич. — Америка — первая в мире страна по количеству заключенных. При этом девяносто процентов заключенных составляют афроамериканцы и латиносы. Белых всего десять процентов. Да, не все заключенные — выходцы из гетто. Но подавляющее большинство из них — из бедных штатов, маленьких городов, где нет нормального образования, работы. Гетто называют отдельные кварталы в крупных городах и их окрестностях. Но если взглянуть шире, в таких неблагополучных районах проживает пол-Америки.

— Я все же настаиваю, что заключенные, сколько бы лет они ни трудились, не могут считаться рабами, — возмутился доктор Пристон. — Дети заключенных — свободные люди. А раб и его ребенок остаются таковыми навсегда.

— Разумеется, Джек, нельзя говорить о классическом рабстве. Все же мы живем в двадцать первом веке, а не в семнадцатом. Но между американскими заключенными и рабами с плантаций очень много схожего. Разве рабам не могли дать вольную? Вполне, и я скажу вам более, что многим из них даровали свободу. Особенно на севере Штатов еще до гражданской войны. А освобождение из тюрьмы можно сравнить с этой же вольной.

— Рабов, которым даровали свободу, были единицы. Остальные, особенно на юге, оставались таковыми до самой смерти.

— Как и те, кто отбывает заключение сроком в сто и более лет. Или вы думаете, что у них есть шансы дожить до конца своего срока? — улыбнулся Юрий Георгиевич, наливая себе чай. — Кроме того, вспомните про Луизианское восстание две тысячи сорок первого года и его последствия.

— Это черное пятно в истории Америки, — согласился доктор Пристон.

— Джек, — спросил его Юрий Георгиевич, — а что вы подразумеваете под «черным пятном» — Луизианское восстание или Луизианское побоище?

— Само событие. Это было ужасно. Сколько людей понапрасну погибло, — посетовал доктор Аллон.

— Бил, говорите все как есть. Не просто погибло, а было безжалостно убито. Луизианское восстание две тысячи сорок первого года — не просто митинг, а крупнейший бунт афроамериканцев против несправедливости и неравенства, установившегося в Америке. Это был настоящий вызов сложившейся системе. И чем все закончилось? Вместо того, чтобы прислушаться к таким простым и понятным требованиям, как равенство, человеческое отношение, решение социальных проблем, и искать компромиссы, что сделали власти в Америке?

— Прибегли к помощи армии, чтобы разогнать демонстрантов…

— Собственных граждан, имеющих право говорить и быть услышанными. И их не просто разогнали, а уничтожили. Сколько человек тогда было убито, Бил?

— По данным, озвученным в СМИ, около трех тысяч.

— Три тысячи! — повторил Юрий Георгиевич. — Хотя я уверен, что число жертв гораздо больше. Так вот, за одну ночь расстреляли три тысячи афроамериканцев, которые просто хотели, чтобы с ними считались как с равными, что, как вы говорите, и так предусмотрено Конституцией США. И ответьте на вопрос: сколько представителей силовых структур были привлечены к ответственности и понесли наказание?

— Ни один, — сказал доктор Пристон.

— Ни один, — медленно повторил Юрий Георгиевич. — Видите, за убийство трех тысяч мирно митингующих афроамериканцев никто к ответственности привлечен не был. Уголовное дело было развалено. Насколько я помню, в Америке в рабовладельческий период убивать невольников тоже можно было безнаказанно. Вот вам еще одна параллель. И вы продолжаете утверждать, что в Америке нет рабства. А что же это тогда?

— Вы сгущаете краски. Подобным образом можно описать любую страну.

— Ну опишите Россию. Только у вас не получится. Можете и не стараться. В России совершенно по-иному устроена пенитенциарная система. У нас более толерантно относятся к преступникам. Увы, чаще даже более снисходительно, чем к пострадавшим. Вы ни в одной картотеке дел не найдете, чтоб кому-нибудь дали сорок или более лет заключения. Труд заключенных оплачивается. И все доходы от их труда идут в государственную казну. В этом огромная разница, которую невозможно отрицать.

— Но ведь есть и более толерантные страны, та же Норвегия.

— Мы сейчас не сравниваем разные государства, не ищем, кто лучше, а кто хуже. Мы говорим про рабство в Америке. И отрицать его наличие в Штатах — это то же самое, что признаться в собственной слепоте. Рабство там есть, и в промышленных масштабах, — закончил Юрий Георгиевич.

— Что ж, Юрий. Не могу согласиться полностью с вашей позицией, — пожал плечами доктор Аллон. — Но бутылка коньяка с меня. Это пари за вами, но я жажду реванша.

— Вы поймите, дорогой друг, — поддержал коллегу доктор Пристон, — мы не хотим сказать, что Америка — идеальная страна. В ней есть много такого, чем гордиться нельзя. И там существует немало людей, которых хотелось бы забросить на какую-нибудь далекую необитаемую планету. Но в ней есть и много хорошо.

— Джек, вы мне тут уже час говорите, что в Америке много хорошего, но не привели ни одного примера.

— А природа? В Америке есть чудесные места.

— Природа и география стоят в стороне, так как не от человека зависит, где что окажется. Чудеса окружающего мира можно найти даже в самом варварском государстве, но прекраснее оно от этого не станет. Главный показатель — именно отношение власти к людям и людей к власти. Но оставим споры, это может продолжаться часами. Лучше объясните мне, если там так хорошо, как вы описываете, то почему вы работаете здесь, а не там, на благо Америке?

— Здесь больше платят, — улыбнулся доктор Пристон после секундного молчания.