Сovert Netherworld. Бесконечность II. Медальон погибшей принцессы

Андрей Волков, 2023

Пять лет минуло с момента переворота в Понти́йской республике, где директория свергла демократическую власть.Глобальный мир охватила турбулентность. Алчность корпораций, слабые политики, локальные усобицы привели к затяжному кризису, разрушив миропорядок.Среди этого таинственная организация SIGMA расползлась по всей планете, сея хаос с помощью своих ставленников. Лишь маленькая группа ополченцев на севере бывшей Понти́йской республики подняла знамя мятежа против тиранической Директории, провозгласив свое отдельное государство Балторуссию. Но на ослабленный мир надвигается ещё более страшная угроза. Планету стремительно охватывают вспышки смертоносного легочного вируса. Эта неизвестная болезнь убивает людей сотнями, и ни одно известное лекарство не может помочь в борьбе с ней.Пока члены правительственных делегаций ведут бесконечные консультации, Председатель Балторуссии направляет своего человека на встречу с информатором, который имеет сведения о спасительной вакцине…

Глава II. Восхождение

Если в мире всё бессмысленно, спросила Алиса, — что мешает выдумать какой-нибудь смысл?

Льюис Кэрролл

Неделю спустя

Она больше не носила казенную неудобную прокурорскую форму, которая когда-то составляла основную часть её жизни. Прошлой жизни. Больше ничего этого в её жизни не было. Ни формы, ни докладов начальству, ни трупов в подвалах. Зато появились долгие нудные заседания в Думе, софиты и тягомотное сидение в кресле, пока девочки-гримеры накладывают косметику и как-то особо затейливо укладывают волосы, когда она участвует в политических толк-шоу — некой обязанности современного политика в Великоруссии. Раньше было достаточно обычного пучка.

В этой её новой жизни Наталья Владимировна Покровская даже в собственном кабинете уже не могла чувствовать себя уютно.

Кабинет этот располагался на одном из верхних этажей большого красивого, красного дома, когда-то бывшего вначале зданием городской думы, затем музеем вождя пролетариата, а нынче зданием Государственной думы Великоруссии, откуда открывался прекрасный вид на площадь и красные башни древней крепости в центре великорусской столицы — символа государства и его мощи. Графитового цвета стол был завален рабочими документами, дисками, безделушками, и разной чепухой, вроде очередного фанатского рисунка её самой в стиле манга с признанием в вечной любви. Над всем этим беспорядком висел монитор, разделенный пополам двумя изображениями. Слева транслировался великорусский информационный канал «GRT» на английском языке, справа мерцало универсальная цифровая проекция человека и график голосов. У той и другой стороны практически поровну.

То есть парламент, а с ним и общество, расколется пополам и по большому счету уже без разницы будут они принимать закон о едином цифровом распределителе или нет. Больше всего задевало то, что депутаты при голосовании будут, как всегда, учитывать свои личные интересы — от лоббирования собственных проектов цифровой программы до банальных взяток от корпораций. Хорошо бы привлечь к голосованию церковь, но у них не было голоса. В результате получалось, что об общем состоянии общества после принятия закона не думал никто.

А вот она стояла на своем. Распределитель принимать нельзя. Слишком негодной была сама процедура принятия голосования. Кроме того, распределитель угрожал правам личности. Информация собиралась безусловно и безакцептно. Никто из граждан ни в малейшей степени не мог повлиять на процесс сбора. На предприятиях устанавливался жесткий контроль за сбором данным. К тому же собирал информацию частный подрядчик.

Она предлагала назначить общественные слушания, сделать процесс корректирования максимально открытым, предлагала сделать данные распределителя государственной тайной. Но все её замечания натыкались на стену непонимания и равнодушия. На неё все время смотрели, как «на ту юную выскочку, приехавшую из непонятно зачем вернувшийся территории». Ей прямо так один раз и заявили в кулуарах, пару дней назад. Тогда она еле сдержалась, чтобы не расплакаться. У неё получилось. Почти получилось.

Ох, и вечно у неё нелады с этим «почти». Она уже почти привыкла — за пять-то лет! — не накручивать на палец волосы, особенно на заседаниях. Почти не смущается перед камерой. И та манера, с которой к ней обращаются и на улице, и журналисты тоже почти не вгоняют в краску. Она даже немного укоротила волосы, чтобы выглядеть солиднее. Всё — она уже больше не девочка-следователь, бегающая по подвалам с копной вечно растрепанных волос, уже четыре года, как председатель комитета по международным делам. Это был красивый ход Московска — назначить на этот пост человека из территории, вернувшейся в родную гавань. Что ж, пора учиться вести себя степенно. Пять лет тому назад она, рискуя жизнью и свободой, спасла от ужасной участи людей, которые, как и она сама, мечтали сделать этот мир лучше, и у неё почти получилось это сделать. А ещё через некоторое время перед ней, как и перед тысячами её земляков возник исторический выбор, который она, как и её земляки, сделала, предпочтя отказаться от заслуг, авторитета, от всего, что у неё было в той другой жизни, ради простой, человеческой, правды. Она жила, по правде, и будет впредь жить по правде, пока высшие силы будут позволять исполнять ей её долг.

Но как же её коробило то покорное равнодушие, с которым депутаты собирались принять «закон о цифровом распределителе». Неужели они не понимают, что, соглашаясь на это, они выхолащивают демократию? Лишают людей участия в публичных процессах. Людей, которые их выбирали! Нет, она была вовсе не против закона в целом, но считала, что вопрос надо решать поэтапно, с учетом специальных случаев и, уж конечно, спросить мнение людей. Она не понимала, почему такой вопрос, касающийся жизни каждого человека, нельзя вынести на плебисцит? Пусть каждый сам бы решал свою судьбу. Её за это предложение назвали глупой идеалисткой.

Ну и пусть, дочка, сегодня перед тем, как уйти в школу, сказала, что в идеализме её главная фишка. А дочке она доверяла точно больше, чем своим коллегам.

Такова была природа общественной жизни Великоруссии, в сложной конструкции которой соединились все самые тяжелые стороны как современного капиталистического строя, так и старинного государственного устройства, где народные массы несут лишь тяжёлую служивую повинность, являясь рабской безличной основой государственного благополучия.

Шум за окном отвлек от мыслей и заставил обратить внимание на площадь. Видно было, что какие-то люди митингуют против закона. ОМОН пытается их оттеснить. «Вот они злонравия достойные плоды» — подумала Наташа. Это ведь происходит ещё до голосования. Что же будет после? Одну «площадь» она видела. Ей она не понравилась. Она и её земляки сделали выбор на вхождение в Великоруссию, чтобы избежать «ужасов площади», которые случились в Борисфене. Может ли тоже самое быть здесь? Наташа не хотела отвечать на этот вопрос. Она знала. Там, где рушится демократия, приходит Директория, а с ней тирания и хаос гражданской войны.

Наташа вздрогнула и оглянулась: в дверь кабинета зашла женщина. Покровская обрушила на себя все мыслимые кары, она совсем забыла, что у неё сегодня прием граждан.

Женщине на вид было под пятьдесят. Одета она была бедненько, но чисто и по всему её поведению видно было, что за собой ухаживала. На её голове был одет беленький платочек, который резко оттенял черные брови и сухое загорелое лицо. На лице её не было написано ни фальши, ни двуличности, никакого бы то ни было ухищрения, а её черные глаза излучали тепло и искренность.

«Детали, — подумала Наташа, — всегда важны детали».

— Здравствуйте! — размеренно произнесла старушка, — Вы Наталья Покровская?

Наташа кивнула.

— Да, это я, — сказала девушка тем размеренным тоном, которым она всегда говорила с посетителями и которого не удостаивался практически ни один чиновник, — у вас что-то случилось?

Женщина поморщилась. Вероятно, ей было трудно говорить.

— Меня зовут Евдокия Козловская. Я живу одна вместе с дочкой, — женщина заплакала, — она у меня такая умница, такая честная, финансист от Бога, поэтому сидит в тюрьме.

«Дело принимает интересный оборот» — подумала Наташа. Она встала с кресла и налила женщине воды из графина, который стоял на сейфе в граненый стакан.

— Успокойтесь-успокойтесь! — сказала она, достав карандаш и блокнот, — Расскажите подробнее, пожалуйста.

Женщина выпила воды и почти украдкой вытерла намокшие от слёз глаза.

— Я Таню растила одна, — начала рассказ женщина, — она закончила международный лицей в Кранцберге, а потом финансовый университет, и сейчас учиться в аспирантуре в Петерштадте, на вечернем, а днем подрабатывает бухгалтером в студии «Скала». У неё всё было хорошо, пока однажды эта студия не стала снимать фильм про последнего Царя. Фильм этот совершенно дикий, я видела рекламу. Он святую семью показывает совершенными сатанистами, но дело не только в этом. Таня, как-то готовила отчёт, смотрела финансовые документы, — глаза женщины снова налились слезами, — ох если бы она ничего не смотрела. Оказалось, что в смете гонораров для съёмочной группы был указан человек, который получил гонорар, хотя он не был членом съемочной группы.

Наташа сдвинула брови и слушала очень внимательно, стараясь не пропускать ни слова из рассказа женщины изредка делая пометки в блокноте.

— Продолжайте, продолжайте, — сказала она, увидев, что женщина запнулась.

— Таня, она такая наивная, — сказала женщина, — она имела неосторожность, указать директору на это.

Наташа кивнула.

— И тут началось… — сказала она.

Женщина скорбно кивнула.

— Началось… — сказала она, — их финансовый директор сделал сверку и по его расчетам получилось, что деньги, которые были выделены на фильм, пропали, — женщина снова заплакала, — и Таню обвинили в присвоении этих денег и арестовали. А она… она сроду чужого не брала. Мы из очень воцерковленной семьи.

Наташа вздохнула. Кажется, ей опять предстоит брать срочный отпуск. Эх и аукнется мне когда-нибудь мое правдоискательство.

— Хорошо, хорошо, — сказала она, — а почему вы решили обратиться ко мне?

Женщина вытерла платком глаза.

— Ну как, — замялась она, — вы же такая смелая, решительная, про вас все по телевизору говорят и про референдум. Вы же та самая прокурор Покровская и про тот случай с таблетками тоже известно. Моя девочка, она же вместе с Катей Кирсановой училась и с другими, которых спасли потом.

Ах вот почему мне знакома эта фамилия, поняла Наташа, должно быть мелькала тогда в деле. Удивительно переплетаются линии судьбы, однако.

— Кто же, как не вы должны прекратить это безобразие и с фильмом, и чтобы Таню оправдали, — сказала женщина, — она ведь ничего не делала я знаю. А вы… вас все послушают.

Наташа сделала глубокий вздох про себя. Да, Наталья Владимировна, популярность, как она есть.

Девушка энергично побарабанила пальцами по столешнице.

— Хорошо, — сказала она — будем считать, что ваша история начинается сначала. Я займусь этим делом.

* * *

Наташа строго для себя решила, что сколько лет бы ей не отпустил Господь Бог, то в любом случае её эпитафией будет «пострадала в борьбе за справедливость».

Еще раз уверившись в этом, Наташа нажала одну из кнопок на своем рабочем столе.

Почти сразу в кабинет вошла её помощница Надя — круглолицая розовощекая девчонка лет двадцати.

— Вызывали, Наталья Владимировна? — спросила она своим тоненьким голоском.

Наташа кивнула.

— Отмени пожалуйста все мои встречи, — сказала Наташа — все вопросы только по телефону.

Надя задумчиво наморщила лоб.

— Я как раз хотела вам доложить, — сказала она, — к вам пришли очень серьезные люди, они вас ждут.

Покровская вопросительно посмотрела на помощницу.

— Военная разведка, — пояснила Надя, — они так представились. Генерал Артамонов и полковник Воротынцев.

Наташа вздохнула.

— И что им от меня нужно? — недовольно пробурчала она.

Надя пожала плечами.

— Не знаю… — честно сказала девушка. — Но они были крайне настойчивы. Поверьте, они это умеют.

Ну в этом то не было сомнений, Наташа устало мотнуло головой. «Весело день начался» — подумала она.

— Пригласи их ко мне, — развела руками девушка.

Надя сделала легкий кивок и ушла. Вернулась она практически сразу, уже вместе с двумя мужчинами. Один был постарше, крупный седой в строгом сером костюме, другой — лет сорока в бежевом костюме и красивых роговых очках.

— Наталья Владимировна, — приветствовал её мужчина в сером костюме, — наслышаны о вас. Большая честь познакомится с вами лично. Генерал Артамонов.

— Полковник Воротынцев, — представился другой.

— Взаимно! — рассеянно сказала Наташа, указывая мужчинам на кресла. — Чем, простите, вызван ваш интерес?

Офицеры сели напротив неё.

— Я надеюсь, что вы понимаете, что всё что здесь будет сказано не должно уйти за пределы этой комнаты.

Ну ещё бы!

— Конечно, — широко улыбнулась Наташа, — только боюсь, что если вы пришли разговаривать со мной о моей позиции по…

— О нет-нет! — замотал головой генерал. — Речь пойдет совсем о другом.

— Ну тогда я слушаю, — сказала Наташа, дипломатично улыбаясь.

Когда уже эти парни перейдут к делу?

— У вас только что была женщина, — сказал Воротынцев, — она приходила к вам просить за свою дочь. Я прав?

Наташа, прищурившись, посмотрела на молодого офицера.

— Никогда не думала, что военная разведка занимается такими делами, как присвоение денег киностудии…

Генерал кивнул.

— Вы совершенно правы, — сказал он, — если бы не одно обстоятельство. Неделю назад наша станция слежения перехватила странную шифровку Секуритаты, это контрразведка Директории, отправленную из Петерштадта. Агент, который писал донесение, по-видимому, считает полученные им сведения крайне важными.

Артамонов бросил взгляд на Воротынцева, как будто ожидал, что тот продолжит рассказ. Словно бы каждому из них надо было сообщить только часть информации.

Полковник понял намек и продолжил сам.

— Коротко говоря в шифровке говорится о некой информации полученной… впрочем, прочтите сами.

Воротынцев достал из портфеля листок бумаги и протянул его девушке.

Сообщение гласило:

«МЕДАЛЬОН В ЕКАТЕРИНГРАДЕ НЕ ОБНАРУЖЕН. СЪЕМКИ ПОСЛЕДНИЙ ПРОДОЛЖАТЬ. СЕКРЕТНОСТЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО».

Наташа недоуменно воззрилась на гостей.

— И вы считаете, что я имею к этому какое-то отношение? — с естественной иронией спросила девушка.

Сидевший с мрачным видом Артамонов подарил ей оценивающий взгляд.

— «Последний», — сказал он, — так называется фильм, который снимает киностудия, где работала Татьяна Козловская.

Наташа многозначительно хмыкнула. У этих ребят слова в простоте не бывает.

— Ясно, — кивнула девушка, — только, что вы от меня то хотите? Никак я в толк не возьму.

Артамонов пожал плечами.

— Мать Козловской просила вас за свою дочь, — сказал он, — просила, потому что считает, что вы сможете ей помочь. Вы согласились. Мы всего лишь просим вас не бросать это дело и довести его до конца. Проведите депутатскую проверку этого фильма.

Наташа задумчиво пожевала губу.

— Д-а-а, — медленно проговорила она, — я даже не спрашиваю, как вы узнали так быстро о просьбе матери Козловской…

Воротынцев усмехнулся.

— А вы спросите, — сказал он, — в этом нет никаких сложностей. Учитывая обстоятельства, всё что связанно с этой киностудией находится под наших негласным контролем.

Наташа фыркнула.

— Так, а я-то вам зачем? — спросила она. — Вломитесь в киностудию, перетряхните там все?

Артамонов вздохнул.

— Увы, — сказал он, — мы не должны показывать нашу заинтересованность в этом деле. Слишком высоки ставки. Нам нужно знать, как устроена система. Какую цель преследуют съемки? О каком медальоне речь? Как выстроена цепочка связей с Секуритатой? Как студия и Секуритата связанны? Понимаете?

Покровская поджала губы.

— Можно дурацкий вопрос с задней парты? — поинтересовалась девушка. — Вы считаете, что я все это смогу выяснить?

— Сможете, — сказал Артамонов. — Во-первых мы дадим вам помощника. Этим помощником будет полковник Воротынцев.

«Всю жизнь об этом мечтала» — пробурчала про себя Наташа.

— А во-вторых, — продолжал Артамонов, — депутатская проверка — это единственный легальный способ подобраться к киностудии, не вызывая подозрений.

— Благо оснований для проверки более чем достаточно, — дополнил коллегу Воротынцев, — жалоб на этот фильм множество.

Девушка расправила плечи. Ну, в конце концов, она же обещала матери Козловской, что займется этим делом. Какая разница, каким именно образом? По крайней мере, она отвлечется от бесконечных нудных заседаний и от набившего оскомину словосочетания «цифровой распределитель».

* * *

В весеннем горном лесу шел снег. Он падал мелкими водяными хлопьями на черную безмолвную землю. Сам лес тоже был безмолвен и неподвижен, как будто кто-то заставил его замереть, лишь скрип от быстрых шагов косули нарушал эту тишину.

Косуля бежала, утопая копытами в последних сугробах, отчего её следы были хорошо видны на снегу, и можно было проследить, куда она бежит. Большие, глубокие глаза стоящей неподалеку девушки следили за косулей через окуляр оптического прицела охотничьей винтовки, казалось, что ещё одно движение, девушка выстрелит и оборвет жизнь существа.

Ксения Авалова опустила винтовку и громко свистнула. Косуля повернула голову и в два прыжка подскочила к девушке, та потрепала её по загривку и протянула что-то зажатое в руке. Животное принюхалось и стало жевать лежащую в ладони девушки грецкий орех, затем благодарственно склонило голову и метнулось дальше в лес.

— Животные благородные существа, — сказала Ксения, — их не следует убивать.

Вертящийся рядом серый кот Снори норвежской породы согласно мяукнул.

Ксения понюхала носом холодный воздух, плотнее застегивая бежевую куртку-аляску, надетую поверх белого шерстяного свитера — предметов гардероба незаменимых в тех краях, где она жила. Её длинные русые волосы были убраны под вязаную шапку. Несмотря на события в прошлом и то, что с ней произошло, Ксения не утратила своего дара замечать мельчайшие детали и предвидеть надвигающиеся события и её лучистые глаза продолжали отмечать и оценивать окружающую её действительность.

После произошедшего в Борисфене Авалова скрылась из глаз, пока ситуация не успокоилась, если, конечно, это можно было назвать спокойствием. Затем она официально подала рапорт об отставке и устроилась на это самое место в управлении лесного хозяйства Подкарпатья. Местечко скромное, низкооплачиваемое, но зато тихое и спокойное, где она никого не знала и её никто не знал. Ксению это более чем устраивало.

Авалова стала жить на купленной у какой-то бабульки маленькой деревянной даче, где даже через восемь лет, её проживания не появилось никаких предметов уюта, кроме чего-то самого необходимого. Жизнь, которой она жила, застыла где-то в вакууме, в закрытой колбе, в которую Ксения не пропускала грызущее её душу чувство вины.

Из-за неё то старое дело привело к таким трагическим последствиям, к тирании Директории, в конце концов. Она знала, кто стоит за происходившей трагедией, но она ничего не могла доказать. Она пыталась, но пришла другая власть с другими идеями и другими порядками.

Поэтому она просто жила и старалась не обращать внимание на внешнюю атмосферу.

Вчера ей исполнилось тридцать восемь. Никак особенно она свой день рождения не отметила, разве что, получив звонок от отца, сообщила про придуманную ею вечеринку и несуществующих друзьях, с которыми она вместе праздновала, чтобы он не беспокоился о её судьбе.

Её сегодняшнее утро, началось, как и все предыдущие. Она посмотрела новости, где передавали одно и то же, про рост экономики, внешнеполитические успехи, победоносную и справедливую войну с северянами-сепаратистами и выступление человека, который номинально был президентом. Фамилию его она не помнила, да это было и не важно, поскольку он менялся каждый год. Формально всем управляла Директория, состоявшая из шести человек. Они и выбирали Президента сроком на год.

Вот такой отныне стала Республика, за которую она боролась и не смогла отстоять. Жителям в один прекрасный день сообщили с таких же экранов телевизора что демократия потерпела крах от коррупции и власти олигархов, которые хотели устроить переворот. Теперь же к власти пришли военные — они-то и наведут порядок, составив Директорию. Жители восприняли происходящее достаточно однообразно. Кто-то посокрушался, но большинство в едином порыве приняли новый строй, рассчитывая на хоть какой-нибудь порядок, считая, что так даже лучше. Средний обыватель хотел только, чтобы еды было в избытке, чтобы что-то можно было посмотреть по телевизору и чтобы власти не мешали его потворствованию паре вредных привычек. Тех же, кто пытался робко протестовать, причисляли к отжившему классу аристократов и политиков, которые теряют власть и желают вернуть её обратно, препятствуя порядку и стабильности.

Когда-то единое население теперь было разделено на граждан и лиц без гражданства. Гражданство давалось не в восемнадцать лет, как было ранее, а в двадцать два года и стало носить характер приобретаемого, то есть, чтобы его получить нужно было выполнить ряд условий. Одним из них — была обязательная армейская служба как для мужчин, так и для женщин. Только после отбытия воинской или полицейской повинности можно было обрести заветную пластиковую карточку, подкрепленную избирательным правом, социальными льготами, оплатой обучения и внеочередным разрешением иметь детей.

Бывшую до Директории республиканскую службу безопасности упразднили, образовав на её базе новую структуру — Секуритату. Она стала всевидящим оком нового порядка.

Существовавшие же прежде автономные волости преобразовали в губернии, которыми управлял не избираемый представитель, как было ранее, а утверждаемый Директорией наместник, который обладал всей полнотой власти над данной территорией.

Медленно, но верно дни становились всё угрюмее и вокруг зрела тревога.

Случилось однажды мирное выступление на севере бывшей Республики, вызванное реквизицией земельных участков и продовольствия в пользу армии. В один из дней колонна военных грузовиков, шедшая с зерном, была окружена толпой безоружных граждан, которые расположились на дороге и отказывались уходить, мешая движению. По подразумеваемому разрешению Директории, руководивший колонной майор приказал ехать прямо на толпу, многих ранив и убив. Учинив такую резню, майор получил чин генерал-полковника и был назначен на должность Наместника, предварительно казнив предыдущего за халатность в «подавлении бунта»

Для многих прежде, даже сквозь пальцы смотревших на Директорию, это событие, которое в народе стали именовать «полесская резня» стало сигналом к тому, что идеалы прошлого мертвы бесповоротно и что настало время для вооруженного сопротивления. Лидеры восстания обратились за помощью к Великоруссии, и Московск объявил территорию северной Понти́и своим протекторатом. Так началась жесткая, непонятная и ненужная братоубийственная война, длившаяся уже пять лет.

И вот уже, когда казалось хуже быть уже не может, пришла новая напасть. Неизвестная, стремительная и смертоносная — вирус. Никто не понимал откуда он появился. Но, найдя дорогу к людям, он начал свирепствовать с ожесточением, которого ещё не знала история человечества. Первыми заразились солдаты ведущие бои в Жемайтии. После легкого недомогания их отправляли по домам, там они заражали друзей и родственников. Так из Понти́и болезнь вместе с торговцами, товарами и туристами распространилась по всему миру и бушевала уже год.

Вот такой стала отныне её жизнь.

Ксения продолжала стоять и с закрытыми глазами собирала вокруг себя тишину леса, потом она свистнула Снори и побрела назад к своему домику. Изменение в пейзаже она уловила сразу, возле крыльца стояла бежевая двадцать четвертая «Волга», за лобовым стеклом которой торчал до боли знакомый пропуск в Оперативно-розыскное бюро. Возле автомобиля вертелся худой молодой человек примерно лет на десять младше неё. У него были глаза на выкате, большие уши, длинное худое лицо с гладкой лишенной щетины кожей и с абсолютно наивно-ретивым выражением лица, готовым броситься и в огонь, и в воду. Молодой человек нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Было очевидно, что он прибыл из того региона страны, куда уже добралась весна.

«Детей набрали» — подумалось Ксении. Что ж тут удивительного, что так выросла преступность.

Снори бросился к незваному гостю, громко шипя. Молодой человек боязливо отпрянул в сторону.

— Снори, фу! — приказала Ксения, стягивая рукавицы. — Фу сказала!

Кот заурчал и подбежал к ноге хозяйки, поглядывая любопытным взглядом на гостя.

Молодой человек приосанился.

— Добрый день! — произнес он высоким, почти мальчишеским голосом, заходя вслед за девушкой в дом.

Ксения стянула с себя куртку и растерла друг о друга замерзшие ладони. Затем подошла к плите и налила себе чай, который, как обычно передержала, заварив его слишком рано, до выхода на улицу. Молодой человек продолжал стоять в дверях.

— Вы, Ксения Авалова? — наконец спросил он.

Может быть, ей показалось, но это было произнесено почти с благоговейным трепетом.

Девушка коротко кивнула.

— Кто вы?

— Андрей Кирсанов. Я вам звонил несколько раз и сообщения оставлял, должно быть, вы не получили.

Девушка окинула его придирчивым взглядом. Действительно парень смотрел на неё, как на сошедшего со страниц комикса супергероя. Авалова сняла с головы шапку, и копна её мощных русых волос, высвободившись наружу, рассыпалась по толстому свитеру. Девушка подошла к столу и, взяв длинный, острый нож, стала разделывать свежепойманную рыбу.

— Пейте чай, — сказала она, — иначе заболеете с непривычки, — сказала девушка, небрежно указав рукой на термос, — только он крепкий.

Молодой человек взял стоявшую на столике кружку.

— Я заместитель начальника криминальной полиции, отдел убийств, — быстро представился он.

— Заместитель начальника ОРБ вы хотели сказать? — поправила Ксения, бросив одну из разделанных рыб Снори.

Кот утробно заурчал и с довольной мордой, бросился к еде.

Молодой человек рассмеялся, тоже достаточно по-детски.

— Нет, у нас всё изменилось. Очень многое. Сплошные реформы, теперь больше нет Оперативно-розыскного бюро, мы называемся Государственным бюро расследований. И милиции нет — это слово слишком напоминает о временах разгула коррупции и власти олигархов, теперь мы входим в структуру национальной полиции.

Ксения вопросительно подняла бровь. Уже и слова мешают.

Кирсанов налил себе чай в большую жестяную кружку.

— Я приехал, чтобы попросить вас о помощи, — сказал он.

Ксения криво усмехнулась.

— Меня? — спросила она. — И в чём же конкретно я могу помочь, вашему Новому порядку?

Если колкость и не понравилась молодому человеку, то он не подал виду.

— Несколько дней назад, — сказал он, — мне на стол легло заявление о пропаже двух иностранных ученых. Профессор Мецгер и доктор Кропс. Они пропали неделю назад, при весьма странных обстоятельствах.

Ксения хмыкнула.

— Вы полагаете, что я к этому имею какое-то отношение? — ехидно спросила она.

— Я думаю, что никто кроме вас не сможет понять, что с ними произошло, — сказал молодой человек.

«Вот ещё… приехали… больно надо».

— Мне необходим свежий, профессиональный взгляд, — добавил Кирсанов. — Я бы хотел, чтобы вы ознакомились с материалами дела, вдруг мы что-то упустили.

Ксения покачала головой.

— Я, теперь лесничая, — сказала она, — и больше не занимаюсь уголовными делами, да и интереса признаться не вижу. А почему вы обратились именно ко мне?

Кирсанов насупился, он был явно растерян.

— Я… просто вы большой профессионал… и никого нет сейчас в действующей полиции, кто бы сравнился с вами.

Лесть — дешевый прием. На неё он никогда не действовал.

— Позвольте узнать, откуда же у вас такие сведения? — прищурившись спросила девушка.

Молодой человек тяжело вздохнул и протянул ей пистолетную кобуру.

— Когда-то, пять лет назад вы подарили эту кобуру маленькому мальчику, у которого убили сестру, — сказал он, — мальчик вырос и стал полицейским как обещал. И пытается ловить плохих парней, как та, что потрясла его тогда.

Ксения чертыхнулась. Как же она сразу не поняла? Не вспомнила? Эта же девочка всё время была у неё перед глазами. По-моему, она иногда бывает слишком черствой.

— Вы лучшая из всех, — продолжал говорить Кирсанов — вы прирожденный лидер!

О да, где-то она это уже это слышала. Детектив Авалова, вы прирожденный лидер, мы надеемся, что вы будете и впредь выполнять свой долг. Было уже, закончилось правда плохо.

— Нет, — коротко ответила девушка.

— Почему? — взвился Кирсанов. — Разве вы сильно заняты? Я видел вашу рутину. Походы по лесу с винтовкой? Это ли предел мечтаний Ксении Аваловой?

Ах вот как мы заговорили. Мальчик с характером, как и его сестра.

— А кого-ты рассчитывал найти здесь? — спросила Ксения. — Супергёрл?

— Я же сказал… — начал Кирсанов.

— Ты молод, — перебила его Ксения, — у тебя впереди вся жизнь! Зачем тебе гнаться по следам прошло и откапывать меня здесь?

Кирсанов потупил взгляд.

— Потому что только вы можете показать мне…

Ксения приподняла бровь.

— Показать что? — спросила девушка.

— Помочь мне, — произнес Кирсанов, — помочь разобраться в том, что происходит вокруг. С каждым днем становится всё тревожнее. Война эта, пропажа ученых, вирус. Всё это так странно. Я не понимаю… мне кажется, что что-то надвигается, и я боюсь встать не на ту сторону. Помогите мне разобраться!

Ксения вздохнула. С этого и надо было начинать. Она закрыла глаза на две секунды. Открыла. Разве этот парень виноват, что всех его начальников разом уволили, и он остался один поддерживать порядок в меру своих возможностей. У него убили сестру. Он мечтал во имя её памяти нести справедливость Ему понарассказывали, что нужно идти в полицию, бороться за родину, за порядок, против проклятых сепаратистов, разве он лично виноват в том, что реальность оказалась не такой? Он ведь не знал, что это Директория и убила его сестру. Она знала. Наверное, она действительно должна ему показать. Может это её судьба?

Её взгляд непроизвольно упал на сервант, на стеклянной полке которого стояла небольшая коробочка. Там лежал тот самый изумруд, выпавший из перчатки охотницы. Некоторое время он занимал её внимание. Она пыталась понять, какой смысл был в том, что охотница его носила. Но так и не поняла, оставив камень себе в качестве напоминания.

Интересно, почему она сейчас вспомнила о нём? Как странно. Что-то как будто заставило её обратить внимание на шкатулку, где лежал камень.

Девушка подошла к серванту и достала шкатулку. Камень был на своем месте. Зеленый и тусклый. Иногда, когда ей было тоскливо, она брала этот камень в руки и начинала его рассматривать. Удивительным образом её тоска проходила и наступало спокойствие. Впрочем, Ксения всегда относила эту метаморфозу на счет своего характера. Девушка торопливо сунула изумруд в карман. Его было небезопасно оставлять здесь. Она не понимала до конца что это за камень, но считала, что за ним лучше приглядывать одним глазом, а лучше двумя.

Сзади раздалось покашливание. Ксения обернулась.

Подпиравший балку дома Кирсанов шутливо отсалютовал ей кружкой. Она даже забыла о нем из-за этого камня.

— Спасибо за чай, — сказал он, — и за то, что выслушали, я, пожалуй, пойду.

Молодой человек вышел на крыльцо.

Авалова философски вздохнула и посмотрела на Снори.

— Что думаешь? — спросила она.

Кот посмотрел на хозяйку выразительным взглядом, встопорщив усы и красноречиво мяукнул.

— Предатель, — констатировала Ксения — на юга захотел!

Девушка бросила взгляд на молодого человека, который на секунду задержался и наблюдал за ней с короткой улыбкой.

— Знаете, а вы ему понравились, — сказала Ксения, потрепав Снори по загривку, — поэтому я поеду с вами, но только при исполнении двух условий…

— Каких? — спросил Кирсанов, его вид говорил о том, что, если она его сейчас попросит прыгнуть в ледяную прорубь и просидеть там часов этак восемь, он это сделает.

— Чтобы не случилось, — сказала Ксения, — вы всё время будете слушать только то, что говорю вам я, и делать будете только то, что говорю вам я, — девушка впервые за время разговора протянула руку. — Идет?

Кирсанов с облегчением сжал ладонь Аваловой.

— Идет. — улыбнувшись, сказал он — А второе?

Девушка секунду помолчала, после чего белозубо улыбнулась.

— Вы подружитесь со Снори, — сказала она, не убирая улыбки, — это главное условие.

Молодой человек смущенно кивнул. Наверное, он ожидал всё-таки чего-то более серьезного.

* * *

Ольвия встретила ярким майским солнцем и легким морским бризом, тем самым что приятно освежает лицо и дарит прекрасную прохладу, что особенно полезно во время отдыха. Старинному городу, казалось, было всё равно до тех событий, что делались вокруг. Город жил, жил и всё, его не интересовало, какой у кого образ мыслей, кто какие мысли хочет вернуть, хорошо быть городом или деревом. Растешь себе и растешь.

Флориан запарковал желтый Citroen Activa возле красивого двухэтажного здания фисташкового цвета, выходившего окнами на старинный оперный театр.

Его спутница мирно спала на пассажирском сидении. Штильхарт потряс её за плечо.

— Эй, мы прибыли, — сказал он, — пора просыпаться.

Ноль реакции.

— Хватит спать!.. — тряхнул девушку Флориан.

«Арнис» открыла глаза и воззрилась на него недовольным взглядом. Теперь на ней красовался длинный белый жакет с вкраплением черного, тонкие брюки и черные лаковые туфли.

— Нет, не хватит, — пробурчала девушка, — обязательно поднимать меня среди ночи?

С этими словами она положила голову на дверной подлокотник и вновь закрыла глаза.

— Среди ночи? — опешил Штильхарт. — Вообще-то уже позднее утро…

Флориан резко открыл дверь автомобиля, и девушка чуть не полетела кубарем из салона.

— А утро, — добавил Штильхарт, — известно, как часть дня. А когда оно такое прекрасное, как сегодня, то и весь день пройдет отлично.

«Арнис» приоткрыла один глаз.

— Что в нём интересно прекрасного? — пробурчала девушка. — Подлинно прекрасное утро, — это мягкие перины и яичница с тостами, на завтрак.

Флориан затянулся морским воздухом.

— Прислушайся, — сказал он, — утренний хор уже звучит во все свои голоса. Разве не прекрасно?

Девушка села на каменную балюстраду, протирая глаза влажной салфеткой.

— И все в здравом уме, кроме сумасшедших почтальонов и молочников, до сих пор спят, — язвительно произнесла «Арнис». — Куда ты меня хоть привез?

Штильхарт всплеснул руками.

— Великий космос, — возмутился он, — эта женщина ещё и жалуется. Здесь находится квартира одного лионского адвоката. Он любезно согласился одолжить её нам.

Девушка широко зевнула.

— Это тот, который разговаривает на только на три темы: как удержать деньги? как уйти от налогов? как избежать наказания за отмывание денег? — зевая произнесла она.

— Ну, не стоит быть такой категоричной, — сказал Штильхарт пальцем, прикрыв девушке рот, — зато через него всегда можно достать билеты на Лигу чемпионов.

— Зачем доставать билеты на то, что можно посмотреть по телевизору? — покачала головой девушка.

Квартира, которую имел в виду Флориан находилась на мансарде дома и представляла собой типичный просторный лофт, состоящий из гостиной, совмещенной с кухней и спальни. Квартира имела чистый и изящный вид: свежеокрашенные нежным синим цветом стены, дорогой паркет на полу, в половину которого лежал ковер в виде шкуры медведя. На стенах висели небольшие пестрые картинки. Мебель соответствовала интерьеру. Коричневый кожаный диван стоял придвинутым к одному из окон, перед диваном стоял стеклянный стол, заваленный журналами, а два мягких кресла стояли чуть поодаль. В комнате имелась небольшая плазменная панель.

— Надо же! — удивилась «Арнис», беря в руки один из журналов. — Последний номер «International Affairs». Между прочим, здесь опубликована моя статья — «Проблемы и перспективы глобальной устойчивости». Я, однако, становлюсь популярна.

Штильхарт улыбнулся.

— Не ты, — напомнил он, указывая на журнал, — скорее твое альтер-эго — Кристина де Леон — молодой профессор из университета Аликанте и успешный политтехнолог великорусского происхождения.

«Арнис» пожала плечами.

— Я — это всегда я, — сказала она, — мои статьи и работы живут самостоятельно, своей жизнью. Я надеюсь, что люди, читающие мои статьи поймут необходимость устойчивости. А чье имя стоит в заглавии — совершенно не важно. Я не гонюсь за индексом Хирша.

Штильхарт похлопал девушку по плечу.

— Я тебе верю, — сказал он, — ты известна как истинное воплощение скромности.

— К счастью для тебя, — буркнула девушка, заглядывая в холодильник, где лежали кое-какие нескоропортящиеся продукты. Не бог весть что, но нехитрый ленч сообразить было можно.

Помывшись и быстро проглотив, как говориться, что бог послал — два бутерброда с полутвердым сыром и пару яблок («Арнис» опять посетовала на отсутствие яичницы с тостами), запив это быстро заваренным чаем, они сразу отправились по адресу, указанному в записке. Рассиживаться было некогда.

Флориан припарковал автомобиль через улицу от цирюльни и остался ждать, на случай экстренной эвакуации.

Все, кто по долгу жил в Ольвии, знали, что в этом городе нет лучшей парикмахерской, чем цирюльня Соломона Грошика, особенно если тебе надо продать или купить информацию.

Именно эта цирюльня, расположившаяся на первом этаже обветшавшего здания, была целью поездки «Арнис».

Флегматичным движением руки девушка открыла дверь и вошла внутрь.

Убранство парикмахерской, ничем не отличалось от сотен других подобных заведений. Несколько комфортабельных кресел перед длинными зеркалами, миниатюрными столиками, разными шкафчиками, где стояли шампуни, лаки и прочая дребедень. На полу белая плитка, чтобы легче было собирать остриженные волосы.

Зайдя в помещение, девушка некоторое время потопталась возле регистрации — длинной матового цвета стойки, на которой стоял компьютер и телефон, — и наконец негромко кашлянула, объявляя о своем присутствии.

— Извините, пожалуйста, — сказала она.

В проеме кладовой появилась седая голова принадлежащая, человеку лет семидесяти пяти — восьмидесяти. Вместе с ней в зал ворвались клубы обычного запаха парикмахерских.

— Вы ко мне? — поинтересовался старик тонким скрипучим голосом.

— Если вы Соломон Грошик? — отозвалась «Арнис»

Старик кивнул.

— Я Соломон, — сказал он, — а вы кто?

— Мне сказали, что у вас можно купить чудесный шампунь? — сказала «Арнис» вместо того, чтобы назвать свое имя.

— Совершенно верно, — сказал Грошик, — мне таки вчера привезли прелестный новый шампунь от «Рене Фуртерер»… Я рад, что мы уладили все формальности, — он улыбнулся и протянул руку, Соломон.

— «Арнис», — сказала девушка, пожимая руку.

На лице Грошика выразилось удивление.

— Знаменитая «Арнис»? — риторически спросил он. — Ваша слава летит впереди вас, юная леди.

«Арнис» коротко улыбнулась.

— Выпьем за знакомство? — предложил Соломон. — У меня есть чудесный ирландский виски.

«Арнис» пожала плечами садясь в кресло.

— Не откажусь, — сказала она.

Соломон снова скрылся в подсобке и в скором времени вернулся квадратной бутылкой и двумя бокалами.

— Вы первый раз в Ольвии? — спросил Соломон, разливая напиток.

«Арнис» отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она, — я много раз здесь бывала, до войны.

Соломон хмыкнул.

— Знаете, — задумчиво сказал Грошик, — я прожил здесь восемьдесят лет, в том числе и румынскую оккупацию, и только-только начинаю понимать, что ольвиец — это не житель, а национальность. Ваше здоровье!

— И ваше, — сказала «Арнис».

Грошик откинулся на кресле.

— Впрочем, давайте поговорим за ваше дело — сказал он.

«Арнис» вежливо улыбнулась.

— Как вы считаете, я здесь не напрасно? — спросила девушка.

Грошик нахмурил брови.

— Определенно, — кивнул он, — хотя у меня нюх отменный и я подозреваю, что наш доброжелатель говорит меньше, чем знает.

— Удалось выяснить кто написал письмо? — спросила «Арнис».

Старик пожал плечами.

— Увы, — сказал он, — хотя я пытался. Единственно, что могу сказать. Письмо не было написано под давлением.

«Арнис» пожевала губу.

— Значит, у нас всё-таки есть шанс, что информация правдива, — сказала она, — а когда я могу встретиться с информатором?

Соломон улыбнулся.

— С этим все очень просто, — сказал он, — с ним вы увидитесь сегодня вечером.

— Где? — спросила «Арнис».

— Загородный дом Анны Щербатовой — это местная богачка, с причудами, каждую субботу она устраивает званный вечер на своей даче. Что-то вроде богемного салона.

«Арнис» насупилась.

— И как я его узнаю? — спросила она. — Информатора?

— Он сам к вам подойдет, — сказал Соломон, — он вас знает в лицо.

«Арнис» отпила из бокала. Виски обжигал горло, но отказываться было не вежливо. Интересные новости.

— А у вас у самого есть, какие-то зацепки? — спросила девушка.

— По поводу вакцины? — поинтересовался Грошик.

— Да, — кивнула «Арнис»

Соломон предупреждающе поднял палец.

— Есть, — сказал он, — всё тщательно скрыто, но мой «друг», — он дотронулся пальцем до кончика носа, — считает, что дело нечисто.

— И что же конкретно? — поинтересовалась «Арнис».

Соломон встал с кресла.

— Я не могу сказать точно, существует ли действительно готовая вакцина от «зеленого призрака», но подозреваю, что окажись такая разработка у правительства любой страны, оно уже бы заявило монопольные права на изготовление и продажу лекарства.

«Арнис» насупилась.

— Значит, это какой игрок вне прямого поля? — спросила она — А не конкретное государство?

— О нет, — сказал Соломон, — вряд ли это конкретное государство. Ни одна из сверхдержав не допустила бы подобной ситуации. Вирус стал для них большим сюрпризом. Знаете, о кризисе не говорил только ленивый, но никто не был готов к нему по-настоящему. Вирус — вот что стало триггером.

Девушка пожевала губу.

— Но может ли негосударственный игрок обладать такими планетарными масштабами? — спросила она.

Грошик фыркнул.

— Не знаю, — сказал он, — наверное, сам по себе может быть и нет, но они могут использовать свое влияние на государства. Например, одна здешняя клиника…

Договорить ему не дал приглушенный выстрел. Грошик упал на плитку и по белому покрытию картинно разлилась кровь. Вторым выстрелом неведомый киллер хотел прикончить и девушку, но она заметила блеск оптики перекувырнулась и выстрел пришёлся в шкаф с лаками из-за чего они вспыхнули. Девушка моментально выхватила клинок.

Вовремя! Сверху спереди на неё уже обрушился неизвестный убийца. Девушка вскинула клинок и ударила им по оружию. Заточенная углекислотным лазером сталь отсекла половину ствола пистолета. Давление пороховых газов разорвало остаток оружия на куски вместе с нападавшим.

«Арнис» убрала свой клинок и осторожно подошла к дымящемуся трупу. Обыскать она его не успела, так как услышала рев автомобиля. Вероятно, это был сообщник. Девушка быстро сняла с трупа куртку и кепку, нацепила всё это на себя. Изображая пошатывание, она направилась к машине, за рулем которой сидел толстый бугай.

— Сделал? — осведомился бугай.

«Арнис» махнула рукой.

— На базу давай!.. — сказала она, как можно более хрипло-глухим голосом. — Всё у меня.

«Арнис» уселась на заднее сидение, пожалев, что рядом нет Штильхарта, приготовилась к поездке неведомо куда.

* * *

Автомобиль ехал по узкой заасфальтированной дороге на север и прочь от города. Его южные огни остались далеко позади. Вокруг была кромешная темнота. Поэтому яркий электрический свет больно ударил в глаза, когда автомобиль подъехал к высокому бетонному забору, похожему на крепостную стену, с фонарями и шлагбаумом раздались спокойные шаги, затем хриплый смех и их автомобиль поехал дальше. За шлагбаумом света снова стало мало. Было похоже, что они сразу въехали в какой-то туннель, наподобие тех, что в метро. Кругом провода и маленькие фонарики. «Интересно, где это я и как я отсюда выберусь?» — усмехнулась «Арнис». Наверное, надо было подумать, ну, прежде чем бросаться в незнакомую машину.

Наконец тоннель кончился. Свет опять больно ударил в глаза, (да они нарочно что ли?!), и «Арнис» сумела разглядеть высотное стеклянное здание, похожее на штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке. Очередной шедевр современной мысли урбанизма. Большая надпись на входе гласила:

«Department biologicheskogo blagoustroistva»

Так, подумала «Арнис», чего же меня опять в какие-то клиники заносит, а? По-моему, прошлого раза сполна хватило.

Автомобиль затормозил и стал опускаться, очевидно на подземный паркинг. Вновь стало темно. Мотор замер. Путешествие закончилось. Водитель вышел из машины и открыл заднюю дверь.

— Добрый вечер — улыбнулась ему девушка.

Хорошим манерам его вряд ли учили, потому что вместо учтивого приветствия бугай двинул ей ногой в живот, из-за чего девушка вылетела из машины, с другой стороны.

Прийти в себя ей не дали. Бугай обежал машину и всем телом придавил «Арнис» к холодному бетонному полу, в его руке блеснуло лезвие ножа. «Арнис», пожертвовав лицом саданула противника головой, тот слетел с неё, скорее от неожиданности. Они оказались друг напротив друга. Бугай взмахнул ножом и полетел на девушку, но «Арнис» вовремя увернулась, и бугай со всей силой впечатал себя в дверь автомобиля. Девушка для верности ещё дала ему разок ладонью по шее.

«Арнис» выдохнула и некоторое время приводила себя в порядок, потом стала обыскивать карманы оглушенного ею бугая. В них обнаружился жетон офицера Секуритаты, а также пластиковая ключ-карта от кабинета на пятом этаже. Определив для себя, что она, ну просто обязана побывать в этом кабинете, девушка стала озираться в поисках лифта. Оный обнаружился метрах в пятидесяти от неё. Затолкав бугая в машину «Арнис» легкой припрыжкой, побежала к лифту и, сунув в специальное отверстие карту, стала подниматься.

* * *

Пока стеклянная кабина лифта возносила её, «Арнис» любовалось огромным стеклянным же атриумом с многочисленными галереями и балконами, а ещё то тут, то там, она замечала застывших в немом ожидании бойцов Секуритаты; встретиться с ними — так себе перспективка.

С коротким сигналом лифт остановился и двери открылись. «Арнис» была уже готова увидеть армаду солдат, которые на неё накидываются, или злобных собак или то, что сработает сигнализация, однако ни первого, ни второго, ни третьего не случилось. Коридор был пуст. Он был длинный, белый и с черным графитовым полом без дверей или ниш, только световая дорожка вдоль него указывала направление к единственной двери. «Арнис» побежала вперед, прогнав попутно четвертую возможность: дверь внезапно распахивается и оттуда опять-таки вылезает вооруженная публика.

«Арнис» приложила карточку к замку, и, мигавшая красным, панель стала зеленой. Похоже тут никаких фокусов не было.

За дверью оказалась огромная панорамная комната с выгнутым стеклом сквозь, которое можно было наблюдать на ночные городские огни. Это было удивительно, поскольку город располагался достаточно далеко, но здесь он был как будто на ладони. Кто бы ни владел этим зданием, он был очень богат, чтобы иметь такие технологичные стекла.

«Арнис» прошла дальше и стала обозревать комнату, которая, судя по всему, была кабинетом. Глянцевый антураж состоял из двух цветов — белого и черного. Немного не доходя окна стоял куб — тоже черный с расчерченными серебристыми нитями и причудливой геометрической формы кресло. Куб, очевидно, играл роль стола.

«Арнис» обошла куб и увидела, что с другой его стороны в него вмонтирован небольшой сейф.

Девушка улыбнулась, как говорил Джон Кеннеди, дипломату нужны железные нервы профессионального карманника. И навыки, наверное, тоже, добавила от себя «Арнис».

Девушка вытащила из кармана пластиковую карточку и прислонила её к дверце. На небольшом дисплейчике карточки забегали цифры, дублируя их на магнитный замок сейфа. Раздалось два щелчка, и дверца распахнулась.

Подходящую остроту «Арнис» подобрать не успела. Как только она сунула руку внутрь, сразу взвыла тревога.

«Ну почему мне никто не сказал, что здесь лучевая защита» — возмутилась девушка, выхватывая папки с документами. Хочется надеяться, что там что-то стоящее, а не рецепт Сассекского пудинга.

Какофония сигнализации смешалась с криками и топотом множества ног, обутых во что-то тяжёлое. Для полной радостной картины из потолка выскочили автоматические турели, обрушив на девушку ливень пуль. Девушка, пригибаясь припустила со всех ног.

Надо ли говорить, что она нарвалась на охрану?

— А ну стоять! — крикнул солдат в форме Секуритаты. — Держите её!

Ей повезло, что боец оказался плохим стрелком и дал ей время убежать к лифту. Стеклянная кабина дала ей возможность легкой передышки.

Лифт остановился на нижнем уровне атриума. Там девушка нарвалась на очередную засаду. Под ливнем пуль «Арнис» выскочила из здания и спряталась за массивной бетонной колонной, пытаясь оценить время, когда у преследователей кончатся патроны. Из стеклянного фойе тем временем приближалась другая веселая компания.

Кажется, она здесь задержалась. Девушка прыгнула вперед к единственному на её взгляд спасению — припаркованным военным квадроциклам Секуритаты. Вскочив на один из них, «Арнис» завела мотор и дала газу. Она вновь ехала по длинному тоннелю с фонариками и проводами, искренне надеясь, что здесь ничего не заминировано. Впрочем, она это точно установила, поскольку ей вслед гнались несколько таких же квадроциклов. Одно хорошо: они не стреляли. Однако благородство преследователей явно продлиться только до шлагбаума. А вот дальше… «Дальше» «Арнис» дожидаться не стала, девушка стянула с себя туфли и зажала одной из них педаль газа, и в тот момент, когда квадроцикл подъезжал к шлагбауму, она, вывернув руль, соскочила с четырехколесника и перекувырнулась под металлическим прутом. Лишенный седока квадроцикл проскочил следом в ночью тьму.

Переведя дыхание, «Арнис» прислонилась к холодному бетону.

— Мои итальянские туфли, — тяжело вздохнула девушка, бросая в даль оставшуюся лодочку.

Пространство озарил рев мотора и свет фар. Откуда-то из черноты вылетел «Ситроен».

— Прыгай, быстро! — завопил Флориан.

Дважды упрашивать не пришлось, шлепая босыми ногами по асфальту, «Арнис» забралась в машину, и Штильхарт, не успев она закрыть дверь, рванул в сторону города.

Да, заключила «Арнис», такие места, вероятно, она всегда будет покидать с фейерверком.

* * *

Покровская не любила самолеты. Она признавала, что это самый быстрый вид существующего на сегодняшний день транспорта, но вся предполетная суета дико её выматывала, да и сам полет, заключавшийся в бесцельном времяпрепровождении в течение нескольких часов, тоже не вызывал особой радости и наконец постоянный гул двигателей мешал ей думать. «Нет, ехать на поезде гораздо приятнее» — заключила Наташа.

Её сопровождающий сидел рядом с ней. По первому впечатлению, он производил впечатление толкового и дотошного парня. Наташа надеялась, что поговорка о верности первого впечатления верна.

Это дело занимало её. Она, признаться честно, уже забыла тот азарт, с которым раньше бросалась в расследования. Но её привлекал не только азарт, но ещё та аура таинственности, которая окружала эту запутанную историю.

— А кто снимает это кино? — спросила девушка вслух. — Что о нём известно?

Воротынцев пожал плечами.

— Некто Школьников, — сказал он, — из модерновых режиссеров. Таких сейчас много. Лет семь назад он снял какую-то драму о Великой Отечественной, которую никто не смотрел, но от которой пришли в ярость ревнители прошлого. Школьников тут же сделался иконой среди определенной публики, всяких там либералов и прогрессистов. Но с ними он якшаться не стал, наоборот всячески поддерживает нынешний политический курс.

Наташа вопросительно сдвинула брови.

— Эта тирада, означает, что он мог пойти на аферу с деньгами? Воротынцев флегматично кивнул.

— Теоретически, да, — сказал он, — тем более если бы вскрылось нецелевое использование средств. За аморалку нигде уже не сажают, а вот за нецелевое использование посадить могут.

Наташе, исходя собственных жизненных эспририанций, такие ситуации не нравились. По её мнению, любой фильм или спектакль, или нарисованная картина, даже если была абсолютно бездарной имела под собой не только отмывание денег. Может она и перебарщивала, но снятие подобного фильма имело определенный смысл и без финансовой составляющей. Но зачем? Кому это нужно?

— А что мы знаем о девушке? — спросила она. — Почему её арестовали, слежка?

— Да нет, — бросил Воротынцев, — заявление принес сам Школьников, нет виноват, директор студии — Штайнман. А о девушке, ничего особенного. До этого момента она нигде не светилась. Я смотрел характеристики, все о ней положительно говорят.

— Так а в чем суть дела? — спросила Покровская. — В чём именно её обвиняют?

— В общем, банальная история. — кивнул Воротынцев. — Месяц назад, на счёт студии были перечислены деньги из фонда кино, для съемок фильма. Деньги были приняты на баланс, всё честь по чести, а где-то две недели назад, Штайнман попросил Козловскую перечислить некоторую сумму на покупку съемочного оборудования, однако деньги на счет мастерской не поступили, а поступили на счет самой Козловской.

Наташа закусила губу.

— А мотив?

— У Козловской был кредит, — пояснил Воротынцев, — если быть точным, большая задолженность по кредиту. Когда опрашивали свидетелей, они сказали, что неоднократно слышали, как Козловская ругается с коллекторами по телефону, кстати, говоря эти две свидетельницы подтвердили в суде, что Штайнман давал девушке поручение оплатить съемочное оборудование.

— Что за люди? — спросила Наташа.

— Актрисы, — пояснил Воротынцев, — они задействованы в фильме, который Школьников снимает. Княжон, по-моему, играют. Лина Шмидт и Яна Волохова, кажется. Так вот они в один голос утверждают, что в день, когда Штайнман просил Козловскую оплатить оборудование, она, якобы, просила у него выдать зарплату пораньше, мол ей кредит платить нечем, но он ей отказал.

— А подлинность кредита проверили? — спросила Наташа.

Воротынцев кивнул.

— Да, Банк Петровский. Кредит на Козловский Татьяну Сергеевну, значится.

Наташа задумчиво поджала губы. Она обдумывала рассказ Воротынцева и не понимала, что ей в этом рассказе не нравится. Она не находила в нём ничего настораживающего. Всё просто, логично и понятно и главное процессуально верно, по крайней мере на первый взгляд. Но вот перехваченная шифровка… она немного сбивала. Может быть, девушка узнала, что-то лишнее. Её мать говорила, что в смете на съемочную группу значился лишний человек. Возможно, этот человек и связан с шифровкой. К тому же если человек из религиозной семьи, то воровство для него табу. Да, конечно, бывают разные обстоятельства, но всё же…

Девушка задумчиво покачала головой.

— Не вяжется, — сказала она вслух, — как-то слишком уж гладко. Даже если она украла, то неужели, она не могла сделать это как-то красивее? Сделать левый счет или может быть перевести на счет какого-то знакомого. Нет, она просто берет деньги со счета фирмы и переводит их на свой счет, что же она не могла не понять, что пропажа вскроется и первой на кого подумают, будет она? Это первокурсница поймет, а она опытный бухгалтер.

— А может она так и хотела, — предположил Воротынцев, — просто не успела. Может быть, пропажа вскрылась раньше, чем она думала.

Наташа нахмурилась.

— Допустим, — сказала девушка, — и Штайнман лично идет подавать заявление на неё? Не посылает юриста, а падает лично, странно, не находите. И ещё один момент, допустим на неё действительно давят коллекторы и у неё нет другого выхода, кроме как украсть. Но украв деньги, она не бежит расплачиваться по долгам, а неделю держит их на своем счете, зная, что фирма, которой должны были перечислить эти деньги, обязательно их затребует. Да и вообще получается, что всё обвинение строится только на показаниях свидетелей, которые сами зависят от Школьникова, а он в любой момент может выгнать их со съемочной площадки, если они не скажут, то что нужно.

Воротынцев нахмурился.

— Стоп, я не пойму — сказал он, — мы кого подозреваем в подставе директора или режиссера, ведь Школьников не занимается административными делами студии:

Наташа повернула голову в сторону и стала смотреть в иллюминатор на мелькающие новгородские леса.

— Но лист съемочной команды определяет режиссер, — возразила девушка, — и если там правда были заявлен человек, который не участвовал в съемке, Школьников обязан был об этом знать.

— Но ведь это мог быть просто стажер или какой-нибудь помощник на общественных началах, — возразил Воротынцев, — вполне возможно, что он работал, но не получал денег за работу. Так ведь тоже может быть.

Покровская откинула голову на подголовник.

— Возможно, — сказала она, — но, как я понимаю, никто не нашел документы, где бы этот человек был указан, так?

Воротынцев кивнул.

— Так, — сказал он, — никаких следов, — обвинение считает, что Козловская его просто выдумала.

Наташа предупредительно подняла палец.

— Вот, — сказала она, — а если это так, как вы говорите, то почему ни Школьников, ни Штайнман о нём не упоминали. Ведь чего проще, скажи, «да она мне показывала. Я ей всё объяснил». Зачем им скрывать это?

— И зачем? — сдался Воротынцев.

Покровская коварно улыбнулась.

— Очень просто, — сказала она, — этот человек не хочет, чтобы его показывали, но при этом ему для чего-то очень было нужно находиться в съемочной команде, именно в этой съемочной команде, улавливаете смысл?

— Пытаюсь, — честно сказал Воротынцев, — вы клоните к тому, что этот человек и связан с шифровкой?

Наташа кивнула.

— Именно, — сказала она, — тут дело в фильме. Нужно понять причину того, почему этот фильм был снят именно в таком стиле в каком он снят. И почему его снимет этот конкретный режиссер. Важно знать, кому это выгодно.

Воротынцев выпятил губу.

— Фильм как политическая провокация, — с сомнением проговорил офицер, — не слишком ли круто, для Школьникова? Он трусоват и вряд ли будет участвовать в чем-то подобном.

Наташа покачала головой.

— Школьников — лишь прикрытие, — сказала она. — Думаю, что есть кто-то крупней.

Воротынцев хмыкнул.

— Возможно, — кивнул офицер, — и всё же не понимаю причем тут Козловская и зачем её подставлять? Разве своими словами о лишнем члене команды, она могла как-то повлиять на осуществление провокации? Там и погорячее темы для споров есть, касающиеся этого фильма. Если бы государство хотело этот фильм прикрыть, оно давно бы это сделало, без всяких бюрократических заморочек.

Наташа задумчиво дернула бровями. Она была согласна, что-то тут было не то. Что-то, что она пока не знала.

— В любом случае, — сказала она, — для начала, нам нужно поговорить с самой Татьяной. Это ведь можно устроить?

Воротынцев коротко кивнул.

— Я уже договорился, — сказал он, — нам устроят свидание, сегодня вечером.

Наташа улыбнулась. Она любила исполнительных подчиненных.

* * *

Пока «Волга» её нового напарника мчала их по шоссе в сторону Ольвии, Ксения всю дорогу сюда думала почему согласилась взяться за это дело. Нет не по каким-то идейным соображениям и не из-за этого смазливого мальчика Кирсанова, а скорее всего из-за себя. Она поехала, потому что ей хотелось поехать. Поехала, потому что ничего лучше этого она не умеет делать. И делать то, что она должна делать в этой стране лучше всех умеет она одна, а те другие люди, которые тоже умеют делать они, выбрали иной путь, она их не осуждала. Так уж вышло. Хотя, возможно, и могла? Она часто задавалась вопросом: все ли она сделала, чтобы не произошло то, что произошло, тогда пять лет назад? Она ушла, потому что остаться для неё значило бы отказаться от правды. Значило признать то, чего не было. Значило растоптать всё то, за что она боролась и страдала. И, может быть, согласие её на приезд сюда в Ольвию было чем-то вроде попытки что-то если не изменить, то исправить. Она не выбирала эту дорогу. Это эта дорога выбрала её, и она должна была следовать тому пути, что был ей предначертан.

— Здорово, что вы согласились поехать, — весело произнес Кирсанов, — с вами, мы раскроем это дело в два счета.

Интересно, кем он меня все-таки воображает, подумалось девушке, неужели правда считает, что я взмахну рукой, и все плохие парни понесут наказание. Она перехватила его взгляд. Да, похоже на то.

— Я честно рад, — сообщил Кирсанов, — вы же для меня были, что-то вроде… вроде легенды. Как древний воин, защищающий справедливость.

Может мне ещё шрам на лоб сделать, усмехнулась девушка, или нацепить матроску?

— Ах это вот так теперь называется? — смеясь воскликнула она. — Давайте лучше о деле. У вас есть хоть какие-то зацепки?

Кирсанов кивнул.

— Как я сказал пропали ученые, — произнес молодой человек, — Профессор Мецгер, и Доктор Кропс. Оба исчезли без следа. Причем оба в один день.

Ксения насупилась.

— А чем они здесь занимались? — спросила девушка.

— Их пригласили на международный конгресс, — кивнул Кирсанов, — вместе с ними приехало ещё человек пятьдесят.

— Но пропали именно эти, — уточнила девушка, — а кто сообщил об их исчезновении?

— Заявление поступило от секретаря доктора Кропса, — сказал Кирсанов, — она же, собственно, и сообщила, что последним человеком, с которым она его видела, был профессор Мецгер. Так мы выяснили, что и Мецгер исчез.

Авалова задумчиво пожала плечами.

— Есть хоть какие-то предположения, что с ними могло произойти?

Кирсанов покачал головой.

— Никаких, — сказал он, — но вся эта история очень странная. Двое ученых, лучшие специалисты в своих областях и…

— А чем они занимались? — перебила его Ксения.

Кирсанов закусил губу, вспоминая.

— Кропс был генетиком, — сказал он, — а Мецгер вирусологом.

Авалова многозначительно хмыкнула.

— Интересно… — согласилась девушка, — очень интересно. Мне надо съездить допросить этого секретаря.

Возлежавший на заднем сидении волги Снори весело и весьма саркастически мяукнул. Ксения повернула к нему голову.

— Следи за языком, — сказала она, — я ещё ни на что не соглашалась.

Интересно, кого ты обманываешь, а сестричка?

* * *

Приехавшие на международный конгресс ученые все были размещены в пятизвездочном отеле «Бристоль», недалеко от набережной.

Секретарь и ассистент доктора Кропса, Амандин Анри — француженка лет двадцати пяти ожидала их в бизнес-сьюте на восьмом этаже. Ксения здесь делала всё тоже, что обычно: смотрела вокруг, все подмечала, оценивала обстановку.

Ничего выдающегося. Стандартный деловой номер. Окна, высотой почти достигавшие потолка, были неплотно задвинуты гардинами, через которые проскальзывал вход на балкон и Эвксинское море. В углу стоял письменный стол и офисное кресло. Ещё одна комната поменьше была отведена под спальню. Повсюду виднелись хорошо знакомы метки криминалистов. Было понятно, что если с ученым что-то произошло, то явно не здесь.

Все было спокойно и мирно, кроме ассистентки, которая, в противоположность атмосфере номера, находилось в состоянии в высшей степени напряженном.

— Поверить не могу, что такое могло произойти, — причитала она, — я думала, что профессор Мецгер сможет что-то прояснить, но если, и он пропал, то я вообще ничего не понимаю…

— Почему вы решили, что вашего шефа похитили? — спросила Ксения. — Га это что-то указывает?

Секретарь наморщила лоб.

— Понимаете, — сказала она, — я работаю у доктора Кропса уже шесть лет и за эти шесть лет, он ни разу не пропускал свои панельные выступления. Кроме того, доклад, который он должен был представить на конференции, это обобщение его работ за последние шесть лет.

— А над чем именно он работал? — уточнила Ксения. — У него был какой-то особый проект? Секретарь развела руками.

— Я не знаю точно, — сказала девушка, — именно к этому проекту, он меня не подпускал. Но один раз мне удалось подсмотреть его документы. Его опыты были связаны с РНК-зависимой ДНК-полимеразой. В общем, с проблемами клонирования.

— Интересно, — кивнула Ксения, — а вы склонны видеть связь между его работой и пропажей, может быть, научные конкуренты или что-то в этом роде?

Секретарь покачала головой.

— Это стереотипы, — сказала она, — знаете, это только в старомодных детективах, соперники убивают за открытие. На самом деле каждый ученый сидит в своем кабинете и работает над чем-то своим, а потом открывает для мира и коллег. Наоборот, чтобы создать что-то великое нужно объединить творения нескольких ученых. Да, конечно, исключения случаются, но их крайне мало, и доктор Кропс точно не входит в это число.

— Почему вы так уверены? — спросила Ксения.

— Потому что никто кроме доктора Кропса, его темы не исследовал, — сказала секретарь.

Ксения улыбнулась.

— И как я понимаю вас, — сказала она, — вы ведь его аспирант, так?

Секретарь кивнула.

— Так, — сказала девушка, — но я занимаюсь своей отдельной темой. Она пересекается с работами доктора Кропса только косвенно.

Держалась она открыто. Лжи в её словах не чувствовалось. Все вообще было благостно, Ксении это не нравилось.

— Ну может было что-то странное в его поведении? — спросила она, — возможно его что-то волновало.

Секретарь нервно облизала губы.

— Кое-что было, — сказала она, — доктор Кропс, за неделю, до исчезновения, послал меня на почту. Необходимо было отправить в одно письмо в Петерштадт. Оно как раз содержало документы, в которых шла речь о РНК-зависимой ДНК-полимеразе. Я их нечаянно подсмотрела. Доктор это увидел и очень рассердился. Он тогда отобрал их у меня и пошел на почту сам.

Ксения сдвинула брови.

— Было в конверте что-то ещё? — спросила она.

Секретарь нервно закивала.

— Да-да, — сказала она, — было. Как раз, когда доктор отобрал у меня конверт из него выпал фотографический снимок девушки. Он был черно-белым. Лица, к сожалению, я не рассмотрела. Помню, что она была в платье.

Авалова задумалась. Интересно, что было в этих документах такого, из-за чего нужно было так бушевать? Обычно научные руководители с удовольствием делятся с аспирантами своими открытиями.

— Прошу меня извинить, — оборвала её мысли секретарь, — я сегодня руковожу заседанием секции генетики. Я была бы признательна, если бы вы…

— Хорошо, — сказала Ксения, — мы постараемся держать вас в курсе.

* * *

Флориан открыл дверь квартиры и привычно огляделся на предмет ловушек, он всегда так делал в последние годы. Сейчас всё было спокойно. В квартире никого не было, если не считать подруги, которая сидела, откинувшись на спинку кресла с компрессом из намоченного цветного полотенца на голове, и выглядела в нём весьма оригинально.

— Как голова? — патетично поинтересовался Штильхарт.

«Арнис» кисло посмотрела на молодого человека.

— Могло бы быть лучше — пожаловалась она, срывая с головы полотенце.

— Нашла что-нибудь, стоящее внимания? — спросил Флориан, кивнув на разложенные на стеклянном столике перед девушкой документы.

— Пожалуй, — отозвалась «Арнис», — Смотри-ка!

С этими словами девушка протянула Флориану помятую фотографическую карточку с каким-то пейзажем.

Штильхарт пожал плечами, набивая трубку.

— Странный предмет в медицинском досье, — сказал Штильхарт. — Но не вижу ничего особенного. Парк или сад, девушка стоит на зеленой лужайке!

«Арнис» вооружилась лупой и стала увлеченно водить лупой по фото.

— Согласна, ничего, — кивнула девушка, — если бы фото не было дотировано началом XX века. Посмотри, как одета девушка.

Штильхарт, вертя в руках трубку, внимательно вгляделся в снимок и флегматично качнул головой.

— Да, действительно, — сказал он, закуривая, — как-то сразу внимание не обратил. Хотя, может быть, это просто фото со съемки какого-нибудь исторического фильма, смотри, уж больно качество хорошее для начала прошлого века.

Девушка покачала головой.

— Скорее уж увеличенный негатив или копия с оцифровки старой фотографии, — предположила девушка, — судя по позе девушки… такие позы для съемки были в то время распространены.

Штильхарт еще раз пальцами покрутил лежащее на столе фото из стороны в сторону, словно бы от этого он бы получил ответы на интересующие его вопросы.

— Вот если бы хотя бы знать, где это снято и кто здесь изображен, — пробормотал он, — может, это какое-то редкое фото или что-нибудь ещё в этом духе. «Арнис», не оставляя бокал с вином, бросила небрежный взгляд на снимок.

— Ну, — сказала девушка, — где это снято, и я тебе скажу. Это снято в Царском — курорт, один из пригородов Петерштадта. До пролетарской революции там была резиденция Царя Великоруссии из династии Михайловых. Но вот кто эта девушка или женщина… здесь так снято, что и возраст не поймешь.

— Я бы сказал девушка, — предположил Штильхарт, — пластика изящная.

«Арнис» прыснула.

— Ах простите! — захохотала девушка. — Я и забыла, что сижу рядом с большим ценителем женской пластики.

Флориан скривил рожу.

— Ты остроумна, как плохо сидящий парик, — сообщил Штильхарт, — надо бы найти хорошую фотомастерскую и увеличить снимок. Почему рядом нет Фабиана, когда он так нужен?

Девушка кивнула.

— Согласна, — сказала она, наслаждаясь вином, — и про Фабиана тоже. Но меня интересует другой вопрос. Люди, которые убили Грошика, привезли меня в этот медицинский департамент, и в сейфе этого департамента я обнаруживаю папку, где вместе лежат какие-то медицинские документы и это фото. Странноватый набор, прямо скажем.

Штильхарт пожевал в зубах трубку.

— Ты хочешь сказать, что все это связано? — спросил он.

— То-то и оно, — задумчиво проговорила «Арнис», — если документы укладываются в одну картину. Ну всякие там опыты и так далее, то фотография явно из другой области, но почему-то она попала именно в это досье.

Штильхарт отошел от стола и стал расхаживать по комнате, заломив руки за спину и пуская кольца дыма.

— А Грошик ничего тебе не успел сказать ни про какое фото? — спросил он.

«Арнис» покачала головой.

— Да нет, — сказала она, — я и поговорила с ним только несколько минут. Он только сказал мне, где будет встреча с информатором.

— И где? — спросил Штильхарт.

— Загородный дом Анны Щербатовой, — сказала «Арнис», — не знаешь такую? Грошик сказал, что она с какими-то причудами.

Штильхарт коротко кивнул.

— Имя слышал несколько раз, — сказал он, — история, знаешь ли, действительно потрясающая. Эта девушка, представь, семнадцать лет пролежала в коме после автокатастрофы, в которой погибли её родители, а когда пришла в себя, то у неё открылись потрясающие способности. Она даже в школе не училась, а знает четыре языка, историю, философию и ещё кучу всего ненужного.

«Арнис» флегматично пожала плечами.

— Занятно, — согласилась девушка, — но, знаешь, мозг штука хитрая. А чем она живет? Не рекламой же своего таланта?

— Она скрипачка, — пояснил Штильхарт. — Очень талантливая, кстати, ну насколько я слышал. Опять же непонятно откуда этот талант. Вообще, как говорят, ни один специалист не может объяснить откуда у неё все это. Знают только то, что богатая. Ей хороший капитал от погибших родителей остался.

«Арнис» задумчиво двинула головой.

— Интересно, — протянула девушка, — очень интересно. Мы с тобой опять в центре какой-то странной игры. Думаю, мы найдем больше, чем рассчитываем. Ну что же, сегодня вечером увидим. Надеюсь, у тебя есть смокинг, а Штильхарт?

* * *

Наталья Покровская сидела в кресле начальника следственного изолятора, пока оный отправился привести к ней из камеры Татьяну Козловскую. От нового знакомого Воротынцева удалось немного узнать, и теперь Наташа хотела получить некоторую порцию информации от самой подозреваемой. Ей необходимо было составить свое впечатление о ней и понять так уж ли она чиста и непорочна, какой её рисует мать. Всё-таки, как бы эта женщина ни импонировала Наташе, мать всегда останется матерью и заунывный голос реализма твердил девушке, что надо сначала увидеть, а потом делать выводы.

То же самое касалось её мнения о Школьникове, и, хотя, вкратце изучив его творчество, она представляла, что за фильм он мог снять, тем не менее и здесь с выводами она тоже пока не спешила. По крайней мере, чтобы говорить о каких-то лишних людях, нужно было найти этому хоть крошечное подтверждение. Любой, кто знал Наташу, мог смело утверждать, что она всегда работала педантично и обстоятельно. Вот и сейчас она будет работать педантично и обстоятельно, не бросаясь с саблей на броненосец, а-ля чилийский капитан Прат.

Входная дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась молодая девушка, которую сопровождал подтянутый офицер в стандартной униформе и с майорскими пагонами на плечах. Она сильно повзрослела и была совсем не похожа на фотографию, которую Покровская видела в материалах дела пятилетней давности.

— Арестованная Козловская доставлена, — возвестил майор.

Наташа коротко кивнула.

— Благодарю вас! — сказала она. — Подождите, пожалуйста, в коридоре.

Майор напрягся.

— Вообще то не положено, — сказал он, — я должен присутствовать.

Наташа сделала глубокий вдох, затем выдохнула.

— Подождите в коридоре, — как можно вежливее, но уже с металлом в голосе повторила Наташа, — будьте любезны.

Застывший рядом Воротынцев легко кивнул.

Майор скривил им физиономию, но поняв, что спор может закончится снятием погон, удалился.

Наташа повернулась к девушке.

— Добрый день, вы садитесь, — мягко сказала она, доставая из сумки блокнот, коим всегда пользовалась и где всегда записывала свои мысли. Лет через сто пятьдесят с аукциона обязательно продадут, как реликвию эпохи «Цареградской осени», — усмехнулась про себя Наташа. Я Наталья Покровская, — представилась она, — депутат…

Седевшая перед ней девушка флегматично кивнула.

— Я знаю, кто вы, — сказала девушка, присаживаясь на край стула, — но почему вы здесь оказались или я чем-то вам могу помочь?

Девушка пыталась держаться уверенно, но эта уверенность была скорее для себя самой, потому как тихий равнодушный голос выдавал абсолютную покорность судьбе. Кем бы не была эта девушка, но уж точно не профессиональным жуликом, может быть поэтому они придумали историю с невыплаченным кредитом?

— Скорее это я могу вам помочь, — вежливо улыбнулась Наташа, — дело в том, что ко мне пришла ваша мама и…

Услышав про мать, девушка встрепенулась.

— Мама! — воскликнула она. — Как она? Я ей давно не писала… — девушка словно бы на секунду оттаяла и лицо её просияло, но затем она вспомнила, где именно она находится и лицо её снова помрачнело.

Наташа неслучайно первым делом упомянула про мать, она хотела сразу проверить, какой будет реакция девушки, и то, что реакция была обыкновенной человеческой весьма её порадовало.

— Она в порядке, — заверила её Наташа, — впрочем, за вас очень переживает и поэтому попросила меня помочь вам.

Девушка поморщилась, как будто от боли.

— Помочь… — эхом повторила девушка, — мне уже вряд ли кто-нибудь поможет, даже вы.

В её голосе слышалось отчаяние, но это было вполне естественно. Наташа взяла девушку за руку.

— Для начала успокойтесь, — сказала она, — если меня попросили помочь, я помогу вам в любом случае, но мне от вас нужна правда: да или нет?

— Никогда в жизни! — воскликнула девушка. — Я никогда ниточки чужой не возьму. Я даже сигареты не пробовала никогда.

Наташа кивнула.

— Хорошо, — сказала она, — давайте всё по порядку. Я хочу от вас услышать всю историю ещё раз.

Татьяна вздохнула и сжала руки в замок, скорее всего для того, чтобы они не тряслись.

— Всё началось где-то два года назад, когда наша студия стала снимать фильм «Последний».

— Это о жизни последнего царя? — уточняющее спросила Наташа.

Её собеседница кивнула.

— Да, — сказала она, — и под этот фильм были выделены большие деньги от министерства культуры и фонда кино, для оплаты, там, гонораров, командировок. И в начале всё было как будто нормально, но потом к нам в студию, стали частенько захаживать один посторонний человек: девушка. Я её очень хорошо помню, потому что было жарко и у меня дверь всё время была открыта.

Наташа подняла руку останавливая рассказ.

— Вы, простите, сколько времени там отработали? — спросила она.

— Три года, — ответила девушка.

— Ясно, — сказала Наташа, — продолжайте.

Татьяна немного замялась.

— Так, о чем я? — риторически спросила девушка.

— Вы сказали, что дверь была открыта, — подсказала Наташа. Что же и этот момент она проверила, если бы девушка репетировала свой рассказ заранее, она бы не запнулась после такого простого вопроса.

Татьяна закивала.

— Да-да, — сказала она, — так вот, эта девушка всё время встречались с Школьниковым, причем он всё время был какой-то нервный с ней, словно бы чего-то боялся. Но вот что странно: перед нашей поездкой в Екатеринград наоборот расцвел, приосанился, а заодно объявил, что эта девушка, теперь член съемочной группы и поедет с нами.

— Ну и что? Режиссер же может включить кого угодно в команду. Или нет? — оценивающе спросила Наташа.

Татьяна покачала головой.

— Это не так просто, — сказала она. — Дело в том, что на каждого члена группы выделяют деньги, на размещение, питание и всё прочее, соответственно, четко надо понимать, зачем едет тот или иной человек.

— И вы считаете она поехала за зря? — поинтересовалась Наташа.

— Я не знаю за зря, или не за зря, — сказала Татьяна, — может быть, для себя она поехали и не за зря, только вот на съемочной площадке она так и не появилась. Мы сразу как прилетели, она от нас и уехала и вернулись, когда мы уезжали из Екатеринград, а деньги то на неё были выделены, мне нужно делать отчет, а и не знаю, что эта девица делала. И самое главное — никто из членов группы её не видел, и она ни с кем не общалась.

Наташа задумчиво вздернула бровь. Пять лет назад, она уже слышала подобное описание.

— И вы сообщили об этом директору? — спросила она.

Татьяна покачала головой.

— Не сразу, — сказала она, — я вначале вообще подумала, что это не мое дело, но потом, мы поехали на съемки в Царское, и в списках группы снова появились эта девица. Она снова поехала с нами.

— И на неё опять выделялись деньги? — спросила Наташа.

Её собеседница кивнула.

— Именно так — сказала она, — вот тут я не выдержала. Пошла и высказала всё Штайнману. Даже не знаю, что меня подвигло на это. Просто я больше стала погружаться в сюжет фильма и, я понимаете из очень религиозной семьи, и я очень чувствительна к любому осквернению наших ценностей, а в этом фильме показано, как царственные мученики занимаются оккультизмом, поэтому, честно говоря я уже не хотела работать над этим фильмом, тут ещё и убийство это произошло, пока мы были в Царском, я грешным делом на эту девицу и подумала, в общем как-то всё смешалось, я и пошла к Штайнману и сказала, что, происходит мошенничество с деньгами и я не буду больше делать отчеты.

— И что он? — спросила Наташа. — Как он отреагировал на это?

Татьяна пожала плечами.

— А никак, — сказала она, — даже не стал кричать или опровергать что-либо, просто сказал, чтобы я убиралась. Я и уехала, а ночью меня арестовали.

— Вы упоминали какое-то убийство, — спросила Наташа. — Что это за убийство?

— Когда мы были на съемках в Царском, убили туристку, она часто гуляла по парку и иногда смотрела на съемки, а потом я узнала из новостей, что её убили, в гостинице. Зарезали ножом.

Покровская нахмурилась. Всё становилось снова очень сложно.

— А почему вы подумали, что это сделала эта девица? — резонно спросила она.

Татьяна пожала плечами.

— Сама не знаю, — сказала девушка, — но вы же знаете, как погибла моя подруга — Катя Кирсанова. Её же зарезали и труп спрятали на крыше пансионата. Я и подумала, что… Просто туристка эта иногда присутствовала на съемках и девица, про которую я вам рассказывала, ну не знаю, заигрывала, что ли с ней, а может быть и требовала что-то. Я не очень обращала внимание, честно говоря. Помню только, что говорила она с сильным акцентом.

Так, Наталья Владимировна, и куда мы опять влезли? — мелькнуло в голове у Наташи.

— Хорошо, — сказала она, — а вот, этот Штайнман говорит, что вы требовали денег в счет зарплаты для погашения кредита? Это что за история?

Татьяна снова замотала головой.

— Я никогда не требовала у них денег, — сказала она, — даже выходного пособия, у меня действительно есть кредит в банке Петровский, но я всегда платила вовремя, а банк теперь говорит, что у меня долг в пятьсот тысяч рублей, но я не понимаю откуда.

В голове Наташи бушевал вихрь мыслей. Да, если это действительно подстава, то неплохо они подготовились, но возникал вопрос: зачем нужно было так подставлять обычного бухгалтера? чем же она могла помешать? Неужели только тем, что увидела эту девицу. Наташа нажала кнопку вызова конвоя. В комнату вошёл тот самый майор, который привел девушку в сопровождении конвойного.

— Большое спасибо за информацию! — сказала Наташа. — Не скажу, что её много, но я постараюсь вам помочь. Если вы что-то вспомните ещё, обязательно мне позвоните, — она дала Татьяне свою визитку, одновременно подарив майору весьма содержательный взгляд, означавший, что он должен давать ей позвонить, — и можете позвонить маме, — добавила она. Майор только тяжело вздохнул.

Конвойный снова надел на Татьяну наручники, она снова сделалась мрачной, но не такой, как была в начале разговора.

— Благодарю вас! — сказала девушка в адрес Наташе.

Та в ответ коротко усмехнулась.

— Да пока не за что, — сказала она.

— За то, что верите, — успела добавила Татьяна, в тот момент, когда её уводили из кабинета.

Дверь за конвойным закрылась, и Наташа повернулась к Воротынцеву.

— Берегите её, как зеницу ока, — сказала она, — чтобы даже волос с её головы не упал.

Офицер коротко кивнул.

— Думаете не виновата? — спросил он.

Наташа пожала плечами.

— Не знаю, — честно сказала она, — гладко всё как-то, а мне это очень не нравится.

В одном Наташа была убеждена. Её мучает очень нехорошее предчувствие.