Эффект безмолвия

Андрей Викторович Дробот, 2010

Книга «Эффект безмолвия» является прямым продолжением книги «Холодный путь к старости». В центре повествования находится фигура руководителя СМИ, им стал журналист, не утерявший от повышения в должности идеалов "свободы слова". Встав на место главного редактора, он в полной мере осознал сложность этой позиции. СМИ, которым он руководил, финансировала администрация маленького нефтяного города, и это вынуждало его искать компромиссы и решения, укрепляющие независимость… С другой стороны, ему достался в управление коллектив журналистов, которому не нужна была «свобода слова», а нужны были деньги и легкая жизнь… Книга «Эффект безмолвия» в феврале 2014 года Союзом журналистов России награждена дипломом «Золотая полка отечественной журналистики».

ИНТЕРВЕНЦИЯ

«Чтобы избавиться от вредителей надо в контакты с ними добавить яда».

В просторный кабинет главного редактора телерадиокомпании Алик вошел вместе с Хамовским и Квашняковым. Он сам настоял на такой форме представления себя, по аналогии с тем как пять лет назад Хамовский ввел Квашнякова в противно революционно настроенный коллектив редакции газеты. Тогда фигура главы города, словно кинутая в костер глыба льда, погасила пламя борьбы против стороннего назначенца. В этот раз все прошло и того проще. Телевидение и радио оказались безгласыми. Сотрудники телерадиокомпании хмуро прошли в кабинет, созванные громкоголосой секретаршей, выстроились вдоль стены, молча выслушали слова Хамовского о назначении Алика их начальником, и так же молча разошлись по рабочим местам.

Когда Алик остался наедине с Хамовским, тот внезапно дал искренний совет:

— Ты, главное, не мешай им, они знают, как делать телевидение. Смотри и учись.

Хамовский ушел, Алик сел в кресло главного редактора и почувствовал себя неуютно. Он вспомнил слова Глеба, сказанные на прощанье:

«Даже несогласная шестеренка работает на общую идею движения. Тебе не удастся уйти от выражения идей системы, коль ты работаешь в системе.

Если ты, находясь в системе, захочешь построить новую систему, — это будет равносильно смене автобусного маршрута. Пассажиры не поймут отклонений от курса, даже, если новый маршрут — наилучший, потому что — он не тот, к которому привыкли. Он изменит планы и привнесет трудности. Он заставит нервничать. А те пассажиры, которым новый маршрут необходим, не сядут в этот автобус и не поверят ему, потому что на нем не тот номер».

***

Первое знакомство

«Если в жизни возникают беспокойства, значит, вы вошли в зону ее турбулентности».

В дверь осторожно постучали.

— Войдите, — крикнул Алик.

Заглянула секретарша телерадиокомпании Ольга Бухрим. Она, ярко улыбаясь, словно за нее сватался долгожданный жених, радушно произнесла полумужским прокуренным басом:

— Может, с нами чаю попьете? Заодно и познакомимся.

— Хорошо, — согласился Алик, примеряя на себе неудобную рубашку новых взаимоотношений. Подобное приглашение он слышал первый раз в своей жизни.

В небольшой кухонке, располагавшейся прямо напротив его кабинета, на столе уже стояла тарелка с обмазанными красной икрой тонкими шайбами батона, фрукты, нарезка копченого муксуна, а также кружки, через край которых перевешивались ниточки заварочных пакетиков. Возле стола, словно курицы у кормушки, в трепетном ожидании, выдаваемом и движениями, и взглядами, расположились Пупик, ее помощница по бухгалтерии Надежда Рыбий, завхоз Наталья Фазанова.

— О, какой у вас стол! — изумился Алик. — По сколько сбрасывались?

— Да, у нас кто что приносит, то и едим, — пустяково махнула рукой Фазанова, крепкая, наподобие танка, женщина.

— Ну, если будете сбрасываться, говорите, — попросил Алик, не видя ничего плохого в том, чтобы угоститься…

С журналистами сложились иные отношения.

— Извините, что прерываю ваше чаепитие, у нас проблема, — ехидно произнесла внезапно подошедшая Валер, та самая, что тоже была кандидатом на пост, занимаемый теперь Аликом. — Плоскосандров уволился, и на телевидении нет заместителя по технической части. Предлагаю Задрина. Он тут все знает.

— Возможно, вы правы, но мне надо познакомиться с делами, — ответил Алик, поглядывая на предательскую чайную кружку, заявлявшую о его праздных действиях, чуждых деятельному руководителю.

— Пока вы будете знакомиться, телевидение остановится, — парировала Валер, подминая Алика под себя.

— Хорошо, скажите ему, что я согласен, — вынужденно согласился Алик, и Валер радостно убежала.

— Жора, Жора, — зазвучал ее ищущий голос в коридорах телерадиокомпании.

— Правильно сделали, — похвалила Пупик, откусывая бутерброд. — Жора тут много лет, лучшего специалиста не найти…

Первые новости Алик решил снять с эфира, потому что напуганные увольнением Куплина журналисты в каждый сюжет вставили выступления Хамовского, превращая всю телепрограмму в единую хвалебную речь. Подобное даже в газете Квашнякова не допускалось. Он перезвонил Хамовскому.

— Считаешь, что перегнули палку? — спросил тот.

— Несомненно, — ответил Алик.

— Тогда снимай с эфира, — согласился Хамовский.

Алик вышел из кабинета, поднялся на второй этаж, где располагался съемочный павильон, и пошел на гул голосов.

— Новостей сегодня не будет, — громко озвучил он приказ среди журналистов.

— Проходите, угощайтесь, — предложила Валер и ехидно продолжила. — Отмечаем ваше назначение.

Бутылки вина и конька, бутерброды и нарезка из огурцов и помидоров, и вокруг весь цвет тележурналистики маленького нефтяного города: Валер, Павшин, Пухленко, Мышель, Задрина, жена новоиспеченного заместителя по технике, и телеоператоры: Ханов, Кузнечиков, Ступоров.

Алик не знал, что сказать. Хаос в поступках — хаос в головах. Хаос в головах — ошибки и просчеты. Он любил искренние редкие праздники, но о пьянстве в телерадиокомпании был наслышан. Водка лилась на экран через мозги журналистов. Зажравшуюся моль лучше выбрасывать вместе со всеми ее подругами и испорченной меховой шапкой, а это означало — менять коллектив полностью и быстро. Но как это сделать, не зная телевизионного производства? Расплата за прекращение трансляций — собственное увольнение.

«Я пришел работать сюда и не кем-то, а главным редактором, — подумал Алик. — Может мне удастся их изменить?»

— Застолья и пьянство надо прекращать, — сказал он.

Лицо Валер потемнело.

— Но ребятам иногда надо расслабиться, — прикрылась она маской народного защитника.

— Ходите в спортивные залы после работы, — предложил Алик.

— После того как с телекамерой и штативом по съемкам побегаешь, и руки, и ноги болят, — ворчливо произнес Ступоров. — Тут не до спорта.

— Это только кажется, попробуйте, а пьянство надо кончать, — сказал Алик и пошел прочь.

— Ничего, мы вас сделаем своим, — пьяно бросил вслед Павшин…

***

Спокойную ночь, словно выкрик из-за угла, вспорол телефонный звонок. Перья сна еще витали перед глазами Алика, а рука уже прижимала телефонную трубку к уху.

— Алло, — чужим голосом произнес он.

— Это вы, Алик? — донесся истеричный голос нового техника телецентра Оксаны Грязевой, дочки Фазановой, которую та попросила принять на освободившееся место.

— Да, — уже почти своим голосом ответил Алик.

— Тут на телецентр рвутся Павшин и Задрин, оба пьяные в стельку, требуют открыть, — нервозно затараторила Грязева. — Я тут одна и боюсь. Они могут меня попортить, а мне замуж. Угрожают, что если я не открою, то меня уволят.

Алик вспомнил лицо Грязевой, и ему стало плохо.

«Видно, они совсем перепились», — подумал он и уже своим голосом сказал:

— Передай им трубку.

Проход на телецентр преграждала решетчатая металлическая дверь, за которой Грязева сидела как желанный, но недоступный зверь. Телефон быстро оказался на другой стороне.

— Нам срочно нужно на телецентр, по работе, — в трубке раздался пьяно-веселый голос Павшина.

— Зачем? — спросил Алик.

— Я тут с Задриным. Надо передатчики проверить, — еле выговаривая слова, произнес Павшин.

— Вы пьяны и идите домой. Завтра проверите, если есть нужда, — ответил Алик.

— Мы не пьяны, — начал куражиться Павшин. — Врет она. Приехали по работе.

— Разговор закончен. Идите по домам, и передай трубку Оксане, — попросил Алик.

— Они пьяные, я их боюсь пускать, — повторила Грязева.

— И не пускай, — ответил Алик. — Иди в свою комнату…

***

Телерадиокомпания маленького нефтяного города оказалась настоящей стихией. Если не ломались передатчики, то ломались компьютеры, если сотрудники не выпивали, то не было творческого вдохновения даже на создание творений, не требовавших душевных усилий.

***

Еженедельно Алик собирал журналистов на так называемые планерки, раздавал задания и собирал личные планы. В заданиях он учитывал интересы администрации маленького нефтяного города и надеялся, что личные планы журналистов, будут связаны с их жизнью, проблемами, наблюдениями, хобби,… но ритм сердцам телевизионщиков задавала все та же администрация, ее подведомственные организации и пресс-служба нефтяной компании.

— Мне хотелось бы создать из телевидения подобие городской газеты, какой она была до Квашнякова, — говорил он. — Я бы хотел видеть на экране боль и чаяния простых людей, а не отчеты пресс-служб. Вы живете в этом городе, ходите в обычные магазины, занимаете типичные квартиры, лечитесь у рядовых врачей… Даже официальные сюжеты можно подавать с точки зрения пользы или не пользы для простого человека, а не в виде пустого отчета.

— Нас учили муниципальному подходу, — вставил слово Павшин.

— Хочу, чтобы мы изменили этот подход, — попросил Алик.

— А по шее не получим? — высказал опасение Пухленко.

— Вас уволить могу только я, — объяснил Алик. — Вам в какой-то степени повезло, что меня назначили начальником. Я не хочу ограничивать вашу свободу.

Журналисты выслушивали и продолжали работать, как привыкли.

***

Между прошлым и будущим

«Пока есть движение, есть шанс встретить рассвет».

Внутренняя твердость, и даже праведность — не обладают обязательным магнетизмом. Исходящая влекущая энергетика — вот чего не хватало Алику при общении с людьми, к которым он не испытывал интереса, а в силу природной честности подделывать этот интерес он не умел. Его взор как творца, был обращен на себя и собственные произведения. Он представлял собой не фонтанирующий животворящий источник, освежающие брызги которого легко доставались всем желающим, который бы заставлял вспоминать о себе и желать встреч с собой, а нечто сродни лампе Алладина, которую требовалось найти, осознать ее волшебность, да еще и догадаться потереть.

— В тебе нет любви, внимания к людям, вот твоя главная ошибка, — говорил ему его друг Александр, к которому мы еще вернемся в ходе повествования. — Чтобы вызвать ответное стремление, надо самому проявлять внимание…

Не желая делиться своей энергетикой, в которой нуждался сам, Алик остро ощущал себя чужим в коллективе телерадиокомпании, где с ним сближались вовсе не те, кого он хотел видеть возле себя, но служебные межличностные помехи меркли на фоне вспыхнувшего в нем влечения к новой для него стихии информации.

Он с упоением делал телепрограммы с участием Хамовского, представляя главу города и на месторождениях нефти, и на совещаниях,… выбирая из отснятого видео наиболее красивые кадры, эффектно монтируя их, сочиняя тексты и вкладывая в них все свои способности. С тем же упоением он создавал телефильмы из заседаний Думы. Он проводил долгие часы в поиске гармоничного стыка записанных фраз и смыслов, подтверждающих жестов и молчаливых игр взглядов, и получал от этого истинное наслаждение, ровно до того момента, пока он не вспомнил, что телевидение — тоже журналистика, как и газета.

Осознав, что телевидение такой же инструмент влияния, он постиг, что чрезмерное увлечение им, не более чем прыжки дрессированной собаки, попавшейся на приманки и инстинкты. Осознав это, он ощутил свою ничтожность.

«Ты что творишь? — упрекнула он себя тогда. — Следи за тем, что дают для лепки, не заменяй глину экскрементами, потому что слепок из последних, как бы красиво ни выглядел, дурно пахнет. О, этот ужасающий запах шедевров!»…

«А сколько творцов, мастеров, журналистов, очарованных искусствами не осознают порабощение собственного таланта собственной увлеченностью, а если осознают, то чтобы сохранить комфортное состояние отстраняются от результатов, находят причины и оправдания! — подумал тогда Алик. — Забвения иногда возникающих прозрений жаждут они и добиваются их. Ведь, что стало бы с легким бегом быстрого скакуна, если бы он задумался о причинах, вдохновляющих его на бег: о всаднике, о желании того выиграть приз за счет его быстрых ног, о зрителях, ставящих на него ставки, о совершенно ненужной ему системе ценностей, включенный в которую он добивается результата, порой даже выдающегося, но ненужного ему с той долей необходимости, с какой он нужен организаторам соревнований, публике и всаднику? Система ценностей скакуна порабощена системой ценностей более развитых или сильных животных, также и система ценностей творца порабощена властью…»

Мы изучаем технологию творчества, чтобы порабощать! Чтобы удовлетворить стремление к власти. Если журналист или писатель овладевают технологией творчества, чтобы порабощать умы, то они идеальные скакуны для чиновников, начальников, бизнесменов… — для всех, организующих им стадион для бега и задающих направление.

Но самым удивительным становилось чувство исполненного долга, дарованное слепотой, поражавшей творца при полном увлечении узким предметом своего ремесла. Алик смотрел на вечно улыбчивого высокорослого Мышкова, местного фотоумельца. Он фотографировал Хамовского из года в год, делал шедевры коллажа и не чувствовал никакого отвращения к объекту творчества. Пожалуй, так же боготворили Гитлера или Сталина художники, писавшие их портреты. А Эйнштейн!? Ведь сколько вдохновения ему понадобилось для открытия, использованного для создания величайшего в истории человечества оружия разрушения и убийства!? Гений слеп, как ни парадоксально это звучит. Гений безумен. И как всякого безумца, его нужно отстранять от прямого влияния на реальность, изолировать от нее…

Однако, все эти мысли пришли к Алику позднее, намного позднее, а пока ему некогда было отдохнуть от новых впечатлений.

***

Начало борьбы за власть

«При мщении обычно не смущает перебор».

Валер зашла в кабинет Алика, как обычно начальственно и быстро, и произнесла без предисловий, нервно, как человек, доведенный до крайности:

— Прошу вас добавить зарплату Павшину за ведение «Новостей». По штатному расписанию — он редактор сайта и работу ведущего выполняет на энтузиазме. Так продолжаться не может.

При Куплине, многое делалось на дружеских отношениях. Должности раздавались как подарки, и только между Куплиным и Павшиным существовала некая договоренность, которая с уходом Куплина тоже уволилась. И сейчас Валер просила за своего мужа Павшина, который, если работал редактором сайта час в день, то хорошо, чтобы тот получал деньги еще и как ведущий «Новостей». Формально Валер была права, но, по сути, являясь первым заместителем Алика, она шантажировала его.

«Тебе деваться некуда, — читалось в ее взгляде. — Ты здесь получишь сполна».

Похожая на веселого чертика без рожек с короткими непокорными каштановыми волосами, естественный цвет которых, пожалуй, был уже забыт и ею самой, и окружающими, Валер сидела напротив Алика и снисходительно улыбалась.

Ее словно бы натянутые тонкие губы и волны мимических морщин выражали сдерживаемое ехидство. Стремление одеваться в темные мягкие одежды рабочего покроя выдавали психологию пролетариата, готового за рубль и на баррикады.

Она даже в обычную фразу: «Как у вас дела?» — умела вложить легко разгадываемый интонационный смысл: «Ну что, дурачок, пыжишься? Пыжься. Все равно дурачком останешься».

Павшин был единственным ведущим «Новостей» в телерадиокомпании маленького нефтяного города.

«У меня нет иного выхода, как подчиниться», — понял Алик, поднял телефонную трубку, набрал короткий внутренний номер и спросил:

— Анатольевна, сколько я могу доплачивать Павшину за совмещение?

— Тридцать процентов, — недовольно отчеканила Пупик.

— Сколько он хочет? — спросил Алик, положив телефонную трубку.

— Пятьдесят процентов к окладу, — не задумываясь, произнесла Валер.

— Больше тридцати не могу, — предложил Алик.

— Хорошо, — согласилась Валер и вышла с видом победителя.

Вечером на втором этаже она опять сидела в тесном кругу журналистов и, потягивая пиво, рассказывала истории, а Алик размышлял о том, что если не покажет себя хозяином положения, то на его горле всегда будет чужая рука, готовая стиснуть пальцы. Ему требовалось обновить коллектив, но пока идти на компромисс.

***

На следующий день к Алику подошла Пупик.

— Теперь Павшин получает больше меня, а я ваш заместитель, — обиженно произнесла она. — Мы тоже перерабатываем, пишем отчеты за вторую организацию телевидения, созданную, чтобы транслировать еще два телеканала. Она существует только на бумаге, но требует полной бухгалтерской работы, за которую ничего не получаем, хотя Куплин обещал.

«Вот тебе чай, вот тебе бутерброды, вот тебе муксун, и вот тебе нарушение финансового равновесия», — подумал Алик, но заботливо спросил:

— Кто в этой работе задействован?

— Не за себя прошу, — произнесла Пупик горько от обиды, что не может просить за себя. — Рыбий мучается с документацией. Бухрим печатает. Фазанова подшивает.

— Вы же понимаете, что главное на телевидении — не наша с вами работа, а работа журналистов, — напомнил Алик.

— Понимаю, но и бухгалтерия не последняя инстанция, — в свою очередь напомнила Пупик.

«Здесь на Севере все поверхностно. Поверхностен лишайник, неглубоки корни деревьев, но человеческие руки тянутся за нефтью через километры земли, они тянутся за деньгами через все преграды. Тут народ только и ждет, у кого бы чего попросить, — оценивал Алик свои первые знакомства в телерадиокомпании. — Стоило ли ожидать на телевидении и радио иных людей, кроме длинноруких и поверхностных? Но пока мне есть чему у них поучиться…»

Тем временем книга, которую писал Алик, потребовала новых территорий…