Сказка о смерти и нежности

Андрей Бондаренко, 2015

Является ли эта запутанная и местами кровавая история – фантастикой «в чистом виде»? Так сказать, на сто процентов? Нет, конечно же. В «Бабушкином» парке и сегодня продолжают искать клад легендарных князей Черновых. Идёшь по аллее, глядь, а на газоне появилась свежая яма, которой вчера ещё не было. Сворачиваешь на другую аллею – опять следы недавних раскопок. И парковый ночной сторож уверяет, что это – дело рук неких «арендаторов» с «Пролетарского завода», мол: – «Им уже на пять месяцев зарплату задерживают. Вот, бедолаги – от полной безысходности – и ударились в кладоискательство. И, что характерно, особы женского пола, в основном, копают: и совсем ещё молоденькие, и не очень. Эстетки доморощенные и мартышки мечтательные…». Так что, дамы и господа, всё ещё впереди…

Миттельшпиль, середина Игры

— Ночью Пушениг (спать его определили в просторном чулане на первом этаже, под скрипучей деревянной лестницей), проснулся от тихого, но настойчивого стука в дверную филёнку, — продолжила свой рассказ Инга. — За дверью стояла Аннушка, которая жестами пригласила следовать за ней. На улице властвовала светлая ночь — это круглая жёлто-янтарная Луна и несколько миллионов ярких осенних звёздочек старались вовсю. Алекс и его юная провожатая подошли к высокому длинному сараю и остановились возле тёмной входной двери. «План у нас такой», — торопливо зашептала девушка. — «Отворяем дверь, входим и крадёмся — тихо-тихо — направо. Возьмите, маркиз, мою ладонь в свою. Буду вас вести, чтобы случайно не споткнулись в темноте обо что-нибудь… Куда и зачем мы идём? Хочу вам кое-что показать. Вернее, кое-кого… Ох, как ошибается мудрый и непогрешимый ребе Янкэлэ. Как же фатально ошибается. Настоящая Любовь, она сильнее даже древней и всесильной Каббалы…». В сарае пахло ароматным цветочным сеном и свежими берёзовыми опилками. Они осторожно двинулись в правую сторону, откуда доносились отголоски какого-то оживлённого разговора. Маленькая и узкая девичья ладошка, помещённая в ладонь Алекса, была суха, нежна и горяча. «Отголоски разговора?», — мысленно хмыкнул Пушениг. — «Скорее, уж, среднестатистического любовного воркования… Неужели, Аннушка — извращенка и любительница групповых оргий? Нет-нет, тут, пожалуй, что-то совсем другое… Ага, впереди замаячила светло-жёлтая короткая полоска. Это же узкая щель в стене. Сейчас посмотрим — что за ней…». За бревенчатой стеной, в призрачном свете масляного фонаря, установленного на торце толстого берёзового чурбака, обнаружилась тесная квадратная комната с грубым широким топчаном, на котором разместились полуобнажённые големы. Глиняные «человечки» нежно-нежно перешептывались между собой — так, ничего особенного и эксклюзивного, обычно-обыкновенная любовная чепуха, ненесущая чёткой смысловой нагрузки: — «Зайка, птичка, рыбка…». Причём, на нормальном человеческом языке перешептывались, безо всяких и всяческих нечленораздельных «бульканий». А ещё големы — в перерывах между бесконечно-нежным воркованием — умело целовались, отчаянно лапали друг друга глиняными ладошками по пикантным частям бронзово-коричневых тел и страстно мычали… Через некоторое время Готфрид захотел большего. Но женщина-голем была категорически против, мол: — «Не могу я здесь, в жилище человеческом. Не могу, и всё тут. Запахи противные. Аура чужая… Вот, когда сбежим из этого вонючего и негостеприимного гетто, тогда. Причём, сколько угодно. Хоть двадцать раз на дню. Хоть тридцать пять…». «Ну, что ты, Герда, как маленькая?», — огорчённо бубнил Готфрид. — «Что ещё за дурацкие комплексы? Наплюй, милая, на них. Наплюй и разотри. Чай, не убудет с тебя, красотка писаная и недотрога стеснительная. Ну, позволь…». Но его глиняная подружка была непреклонна, мол: — «Только тогда, когда обоснуемся в каком-нибудь диком уголке Восточных Карпат. Главное, чтобы в абсолютно безлюдном уголке…». Вот, и вся история…

— Как это — вся? — аккуратно управляясь с автомобильной баранкой, возмутился Иван. — Что это за история такая — без концовки? Нет-нет, изволь завершить.

— Хорошо, слушай, тонкий и капризный ценитель романтических повествований, — длинно и непонятно вздохнула Мышка. — Из письменных воспоминаний благородного маркиза Алекса Пушенига следует, что через сутки с небольшим — после его прибытия в гетто — Готфрид и Гертруда, тайно завладев конной повозкой и убив двух стражников, ударились в побег. Ребе Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню организовал погоню. Вблизи крохотной моравской деревушки, уже совсем недалеко от светло-сиреневых предгорий Восточных Карпат, беглецов настигли. А после этого — за непослушание и коварство — разбили кузнечными молотами их глиняные тела и головы на мелкие части…