Ковен озера Шамплейн

Анастасия Гор, 2021

Ковен – это община. Ковен – это семья. Одри Дефо было суждено встать во главе одной из таких семей, но ковен был уничтожен ее одержимым братом. Теперь Одри в бегах и использует магию только для безбедного выживания. Но однажды на ее пути появляется Коул Гастингс – молодой детектив, страдающий аутизмом. Он видит то, что никому из смертных видеть не под силу. И чувствует связь между ритуальными убийствами в городе Бёрлингтон и историей Одри. Коул клянется спасти девушку в обмен на помощь в расследовании. В конце концов, ковен – это семья, а что ещё создает новую семью, если не обещание?

V. Могилы ведьм

Я сидела как на иголках. Скоро мне предстояло увидеть изувеченный труп, пускай он и был далеко не первым в моей жизни. Внезапно я нашла разгадку привычке Коула теребить в руках бронзовое зеркало: эти компульсивные движения помогали приструнить ошалевший рассудок. Потакая неврозу, я и сама стучала ногтями по жемчужным бусам, пересчитывая — раз, два, три, четыре… Белая, белая, еще белая. Раз, два…

До заката было еще далеко, но с озера уже дул влажный прохладный ветер, неся пожелтевшие листья. На улице кипела жизнь: мопеды неслись на обгон, горожане меланхолично пили кофе у фонтанов, а дорогу перебегали заспанные студенты. В толпе то и дело мелькали яркие значки с символикой клена.

Спустя десять минут Коул припарковался у многоэтажного здания из красного кирпича, будто сошедшего со страниц викторианского романа: остроконечные шпили и угловатая бордовая крыша. Выпрыгнув из машины, я задрала голову к золотой табличке над входом, гласящей: «Женское общежитие университета Вермонта».

— Только не говори, что убили чью-то соседку-оторву, — взмолилась я. — Это же клише всех фильмов ужасов!

Коул вытащил из багажника кобуру и застегнул ее на поясе.

— Да, и мы в главных ролях, — подхватил он, и если дома выражение его лица оттаивало, пропуская хоть какие-то оттенки эмоциональной палитры, то сейчас он вновь сделался непроницаемым, сосредоточившись на работе. — В основном все жертвы — молодые люди в возрасте до двадцати лет. Чаще подростки или, того хуже, дети, — мрачно добавил Коул.

Я сглотнула, припоминая список имен из его блокнота. Мои ладони, спрятанные в карманы штанов, покрылись испариной.

Мы переглянулись у массивных дверей, и я охотно пропустила Гастингса вперед. Внутри светлого просторного коридора возвышалась винтовая лестница, ведущая к спальням, расположенным на пяти этажах. Между спицами хрустальной люстры грациозно порхали бабочки. Я нахмурилась, созерцая полет тропических Морфо Пелеида, которым здесь было не место.

— Кажется, кто-то из студентов прибыл по обмену из Эквадора, — шутливо заметила я и кивнула вверх, невольно вспоминая, как однажды в нашем домашнем инсектарии одна из таких бабочек опустилась маленькой Эмме на нос и просидела там больше часа.

Нехотя отведя взгляд от прекрасного зрелища, я вдохнула чистый воздух, будто запасаясь им перед тем, как вдохнуть нечто отвратительное и едкое, что выучила уже наизусть.

Смрад запекшейся крови и разложения.

— Скажи, если заметишь еще что-нибудь необычное, — тихо сказал Коул, перескакивая ступеньки, из-за чего я едва поспевала за ним, спотыкаясь.

— Само мое присутствие в женском общежитии уже необычно, — хмыкнула я, озираясь по сторонам. — Я бы сказала, даже противоестественно.

— Чего так? Никогда не хотелось связать свою жизнь с наукой? — поддел меня Коул.

— Когда ты владеешь магией, всякая наука обесценивается на ее фоне, — усмехнулась я и, немного подумав, пожала плечами: — К тому же, если бы я и решила поступать куда-нибудь, моя семья точно бы не позволила жить мне в таких условиях.

— Ты крадешь деньги на пропитание, но происходишь из королевского рода? Что-то тут не вяжется.

— В моей жизни многое не вяжется, — вздохнула я, и, когда мое дыхание окончательно сбилось, мы наконец-то поднялись на нужный этаж.

Бархатные торшеры, расставленные по углам, отбрасывали причудливые тени на деревянные панели и двери комнат. Левое крыло, куда завернул Коул, было перекрыто: он остановился перед желтой лентой и, раскрыв полицейский значок дежурному, кивнул на меня. Нас тут же пропустили. Ступая за черту, отделяющую мир убийц от мира беспечных зевак, я оглянулась на правое крыло. Пустое, оно хранило безмолвие, и ни одна любопытная студентка не показывалась там. Все общежитие будто вымерло. Напуганные до полусмерти в первый же день учебного года, студентки наверняка разбежались, заливая стресс чаем с бергамотом в кафетерии кампуса.

— Хочу предупредить, — шепнул Коул мне на ухо, пока мы шли по бесконечному коридору, где громко переговаривались полицейские, делая заметки в планшетах: — Сэм на редкость гнусный тип.

— А?

Я не успела дождаться объяснения, как из опечатанной комнаты нам навстречу вылетел жилистый мужчина побитого, злобного вида, порядком старше Коула.

— Хорошо развлекся, Гастингс, пока мы здесь все пахали сверхурочно?

— Я брал официальный отгул, — парировал Коул едва слышно. — По СМС.

Сэм свел вместе широкие брови — такие же рыжие, как его короткие волосы, — и посмотрел на меня. Взгляд болотных глаз с вкраплениями темного янтаря будто был слит из свинца: меня пригвоздило к полу. Сэм молчал, источая почти осязаемую ненависть.

— Ты притащил с собой подружку? — грубо усмехнулся он. — А мы-то всем отделом ставки делали, голубой ты или нет. Это не место для свиданий, болван!

— Она нужна для расследования, — парировал Коул и придумал легенду для меня быстрее, чем я успела отлепить язык от нёба: — Талантливый криминалист из Нового Орлеана. Я ездил именно за ней. Личное поручение шефа.

— Криминалистику нынче в старшей школе проходят? — насмешливо прищурился Сэм. — Ей на вид лет семнадцать.

— Я просто молодо выгляжу. Присмотритесь, — вырвалось у меня, а затем я сделала все, что было в моих силах: подмигнула Сэму и нагло отодвинула его в сторону. — А вы, кстати, красавчик.

Мужчина, вопреки своей враждебности, вдруг зарделся и отступил, замычав нам вслед что-то нечленораздельное.

— И впрямь гнусный, — буркнула я, проскочив мимо него и еще долго боясь оглянуться.

— А ты можешь быть душкой, когда захочешь, — присвистнул Коул. — Не думал, что Сэм из тех, с кем такое прокатывает.

— Сама в шоке, — призналась я. — Похоже, очаровывать мужчин — это и впрямь бонус каждой ведьмы. Не зря на протяжении веков именно женщины вызывались бросать нам солому в костер.

Мы вошли в комнату, и Коул осмотрительно прикрыл дверь, чтобы скрыть от бригады копов мое позеленевшее лицо. Его рука легла мне на плечо, и этот жест не произвел бы такого фурора, если бы я давно не поняла, что прикосновения — табу для человека с синдромом Аспергера. Однако его ладонь, теплая и тяжелая, не спешила исчезать с моего плеча. Внутренний дискомфорт Коула выдавали лишь его дрожащие губы, но, пристально обводя взглядом комнату, он старался не думать об этом и стоически терпел ради меня.

— Харпер Стоун, — сказал он. — Факультет современного искусства. Ей исполнился двадцать один год позавчера.

Всего лишь еще одна заметка в блокноте Коула, но в реальности — зверство, каких я не видела со времен своего пятнадцатилетия, когда, проснувшись и спустившись вниз, нашла всю свою семью растерзанной. И пускай такое не забывается, но и не закаляет тоже. Сейчас я ужаснулась не меньше, чем в тот роковой день. Я попыталась отшатнуться назад, но рука Коула на моем плече не дала мне этого сделать.

Мы оба смотрели на мертвую девушку. С оливковой кожей и пурпурными волосами, она лежала на постели полностью обнаженной. Руки, покрытые запекшимися ранами, были скрещены на животе. А с подушки на нас смотрели две зияющие черные дыры вместо глаз — смерть, которую убийца живописно изобразил блаженным сном. Спящая красавица, которая уже никогда не очнется.

Коул вдохнул ртом, проглотив вместе с запахом, которым в комнате пропитался каждый сантиметр, желание что-то сказать. Я почувствовала смрад еще возле желтой ленты при входе в крыло. По мере приближения к спальне он делался плотнее и кислее.

Желудок подпрыгнул к горлу, и пальцы Коула надавили сильнее на мое плечо.

— Дыши через рот, — посоветовал он. — Я открою окно.

Коул отодвинул шторы, впуская свет, который упал на две кровати и арабский ковер. Ступив на него, я восхитилась насыщенным темно-красным цветом, а спустя миг отскочила в сторону, осознав, что лепестки роз на нем — это вовсе не цветочный узор. А пятна крови, скрывшие его настоящий цвет. Кровь здесь была повсюду.

— Может, съездить за твоим рюкзаком? — осторожно предложил Коул. — За картами Таро. Тогда в кафе они ответили на мои вопросы…

— Боюсь, карты здесь не помогут.

Коул пожал плечами, достал ультрафиолетовый фонарик и блокнот и принялся обходить комнату вдоль плинтусов. Я же постаралась собраться с мыслями, как бы упрямо они ни разбегались, подошла ближе к кровати и чуть-чуть наклонилась.

— Тот же почерк, — раздался голос Коула за моей спиной. Он принялся зачитывать с экрана телефона отчет криминалистов, которые побывали здесь до нас: — «Отсутствие первых фаланг пальцев, глазных яблок, языка. Орудие убийства не обнаружено. Черный жемчуг из глазниц изъят для дальнейшей экспертизы». Присмотрись к знакам, Одри. Говори все, что узнаешь, даже если не уверена наверняка.

Я кивнула, сглатывая, чтобы удержать свой обед внутри. Коротко дыша ртом, как велел Коул, я присмотрелась.

— Телу уже два дня. Его обнаружил курьер цветов. Харпер вернулась в общежитие раньше всех, — продолжил рассказывать Коул. — За две недели до занятий. Отличница… Хотела провести побольше времени с друзьями в Бёрлингтоне. Сама она из Торонто. На этаже никого не было, когда ее убивали. Мы всех опросили, никто ничего не слышал. Соседка Харпер все еще в Бостоне, и, полагаю, теперь она там и останется.

Треугольник над острыми косточками таза. Еще один треугольник — с линией, горизонтально пересекающей его пополам. И еще два аналогичных, только перевернутых. Фигуры, начерченные лезвием от паха девушки до самого пупка.

— Это четвертое убийство за месяц, Одри. Я должен это остановить… Пожалуйста, помоги мне.

Я стараюсь, Коул. Я так сильно стараюсь!

Но все, чем обернулось мое старание, — это привкусом желчи во рту и неконтролируемой рвотой. Я едва успела добежать до раскрытого окна. Шершавые руки Коула неуверенно придержали мне волосы.

— Сказал же, дыши через рот, — по-учительски заворчал он, и я сердито стукнула его по груди. — Мы можем уйти, если хочешь. Но я был бы благодарен, если бы ты попробовала снова и…

— Элементы.

— Что?

— У нее, твою мать, символы четырех стихий на животе! Элементы: огонь, воздух, вода и земля. Это что, правда настолько сложно?!

Кровавые узоры мигали перед глазами кошмарным видением, от которого я не могла отделаться, даже крепко зажмурив глаза. Приведя себя в чувство и отдышавшись, я обернулась к Коулу, чей длинный силуэт перекрывал вид на хаос, царящий в спальне.

Открыв блокнот, он сделал пометки.

— Еще?

Я обтерла лицо рукавом и вернулась к кровати. На этот раз мне удалось рассматривать тело Харпер дольше, чем жалкие десять секунд. Вдоль ее рук тянулись зигзаги, а вокруг округлых грудей плясали письмена — неизвестный мне язык, отдаленно напоминающий шумерский.

— Не знаю, — сдалась я. — Больше ничего не узнаю. Разве что, может быть, вот это, — я указала пальцем на полукруг, очерчивающий ее коленную чашечку. — Похожим сигилом ведьмы помечают новорожденных детей, чтобы защитить их от фейри, которые, согласно легендам, крадут из колыбелей младенцев. Но если я и права, то выходит бессмыслица… Этот знак — рождение, а не смерть. Приход нового.

Коул хмурился, но записывал — не знаю, что дельного он мог подчерпнуть из моей бессвязной болтовни. Я склонила голову, меняя угол обзора. Пышное облако выпустило из плена солнце, и его луч упал на компьютерный стол, заваленный тетрадями и грязными чайными кружками. Между ними стояла глиняная вазочка, расписанная вручную, откуда торчали семь белых бутонов, тянущихся к окну.

Я шагнула туда и, подвинув стопку учебников по экспрессионизму, поддела ногтями глянцевую листовку.

— «Дикие кошки», — прочла я над изображением футбольной команды и датой прошлого матча. — Похоже, Харпер встречалась с футболистом.

— С чего ты взяла?

— Кто-то же отправлял ей букеты, — сказала я, указав на вторую вазу из хрусталя.

Рядом с ней, прямо на подоконнике, лежал третий букет. Очевидно, тот самый, с которым к Харпер приехал курьер, найдя ее мертвой и кинув цветы сюда.

Все цветочные композиции были составлены со вкусом: лиловые астры с пионами и белые лилии с веточками вербены. Атмосфера леденящего ужаса, поглотившая спальню после убийства, задушила их красоту. В сравнении с ошметками плоти на ковре и изуродованным трупом цветы стали совсем непримечательной деталью, которую было так легко упустить.

Я обвела взглядом каждый цветок.

— Целых три букета…

И все они выглядели свежими, будто сорванными накануне. Странные в своей чрезмерной естественности, роскошные, цветущие… Я подошла к вазе, из которой выглядывала крафтовая обертка, и развернула подарочную открытку. Она, с аккуратной мужской подписью, приветствовала Харпер в Бёрлингтоне после летних каникул. Следующий букет, составленный из хризантем и розовых бусин, подписан не был, но был помят, как если бы Харпер привезла его в машине после свидания. Третий, доставленный сегодня, сопровождало целое письмо. Та же мужская подпись и поздравление с днем рождения, на котором он не смог присутствовать лично из-за приболевшего отца, живущего в Техасе.

— Похоже, она пользовалась популярностью, — озадаченно предположил Коул, пристально следя за мной.

— Все букеты от одного адресата, — покачала головой я. — Майкл Фишер… Он ведь не мог подарить все букеты сразу, верно?

— К чему ты клонишь?

— Все цветы свежие, будто их срезали только утром, хотя лишь один букет из трех был доставлен сегодня.

— Уверен, в Бёрлингтоне можно найти хороших флористов, — пожал Коул плечами. — Или, может, Харпер опрыскивала их удобрениями…

Я недоверчиво нахмурилась и задумчиво погладила пальцами белоснежные лепестки.

— Ты хоть одни живые цветы видел, которые бы не имели никаких признаков увядания, простояв две недели? — спросила я, развернув перед лицом Коула первую открытку. — Прочти. Этот букет Харпер подарили в первый день, как она прилетела из Торонто. Должно быть что-то еще… — И, игнорируя замешательство Коула, я стала бродить по комнате.

«Мама! Все игрушки Джулиана обросли ромашками!»

Я взялась за ручки платяного шкафа и потянула на себя, открывая. Несколько коротких платьев, стопки футболок, полочки с бельем и носками… Ничего примечательного, кроме одного: ворохи змей, кишащие под сложенной одеждой и посыпавшиеся на меня с верхних полок.

Я с визгом отпрыгнула, врезаясь в Коула.

«Рэйчел, помоги! Под моей кроватью змеи! Рэйчел!»

— Что у вас здесь? — крикнул Сэм, врываясь в комнату.

Такого отборного мата мне, пожалуй, не приходилось слышать даже в Детройте.

— Вот же дрянь, — фыркнул Сэм, стряхивая со своего ботинка одну из змей. — Мало того что все здесь кишит пауками, так теперь еще и змеи! Это общежитие точно не проклято? — Плюясь, Сэм снова выругался и попятился к двери. — Эй, Гастингс! Может, проверим на тебе, ядовиты ли они? Возьми их на ручки.

Коул закатил глаза и выставил локоть, не давая мне приблизиться к расползающемуся змеиному вороху. Ничуть не боясь, он только брезгливо морщился, а затем, когда я нагнулась, попытался оттащить меня подальше, уцепясь за рукав свитера.

— Это ужи, — вздохнула я, вытянув из вазы цветок с толстым стеблем и поддев им змею, отбросила ее обратно в шкаф. — Их здесь штук десять.

— Я вызову службу, — буркнул Сэм, выходя в коридор, и Коул осторожно переступил шипящий клубок.

— Я люблю животных, — сказал он. — Но змей как-то не очень.

Я посмотрела вслед Сэму и выпрямилась, возвращая цветок в вазу.

— Твой напарник упомянул, что здесь водится много пауков…

— Их тоже не люблю. Лучше бы здесь было много кошек.

Тонкие, как пергамент, крылышки бабочек с лазурными прожилками, порхающих под потолком. Неувядающие цветы, чувствующие себя в душной и темной комнате лучше, чем в руках самого опытного садовника. Пауки, облюбовавшие стены. Змеи, тянущиеся сюда, как в край нагретых камней.

— Знамения, — поняла я вдруг. — Харпер ведьма.

Коул едва не выронил свой блокнот, а спустя мгновение достал зеркальце. Извернувшись так, чтобы видеть в отражении тело Харпер, он сузил глаза.

— Нет, — решительно опроверг Коул. — Смерть не лишает существ их истинной сути. Я бы увидел…

— Тебе нечего видеть, — сказала я. — Потому что ее магия не успела созреть. Харпер нельзя считать полноценной ведьмой. Каждая из нас переживает своеобразный «переходный возраст», только вместо прыщей мы притягиваем насекомых, животных или растения. Я не раз просыпалась в гусеницах, когда мне было семь. Бр-р!

— Харпер… Как? — Коул поперхнулся. — Ты разве не говорила, что ведьмой нужно родиться?

— Обычно да, — принялась объяснять я. — В норме магия не переходит к смертным, но, если носители вымирают, магия находит тело, имеющее склонность или интерес к ней. Вот почему инквизиция так и не изжила нас окончательно. Охота на ведьм была обречена на провал с самого начала: мы всегда восстанавливаемся, сколько бы ведьм ни истребили. Если численность стремительно падает и наследственных ведьм не остается, то магия переходит к тем, кто начнет новый ведьмовской род. Это круговорот. Магия вечна. Харпер — одна из тех, кто впитал ее в себя после кого-то.

— Очевидно, это плохие новости для тебя, — пробормотал Коул, окончательно сбитый с толку, судя по тому, как он клацал своим зеркальцем. — Ведьмы вымирают?

Я затихла и посмотрела в окно, откуда виднелось неприступное серо-голубое озеро.

— Ты когда-нибудь слышал про ковен Шамплейн? — шепотом спросила я и, не дожидаясь ответа, который и так был мне известен, продолжила: — Это вымерший ковен. Они жили недалеко отсюда. Ведьм там полегло много — большая потеря для магии. Похоже, ее излишки перекинулись на Бёрлингтон… Наверняка предыдущие жертвы тоже были ведьмами.

Я посмотрела на Коула и попыталась выдать горький оскал за улыбку.

— Поздравляю, детектив, вы сдвинули дело с мертвой точки. Эти убийства совершает кто-то, кто видит этот мир таким же, как и мы, — настоящим.

Тишина в комнате трещала, как змеи, которые забились под шкаф. Коул молча взирал на карманное зеркальце и блокнот, а я — на тело Харпер. Порезы в причудливых магических формах, которые уже никогда не затянутся… Багровая корка, засохшая вокруг полуоткрытого рта. Откровенная нагота женственных форм, которые еще недавно можно было бы назвать прелестными, как и саму девушку. Ее рвение к прекрасному обернулось ведьмовством, о котором она, вероятно, даже не подозревала, как не подозревала, что за магию тебя могут зверски казнить. Или же это не казнь, а ритуал? Прав ли Коул? Я все глядела на нее, силясь понять, но что-то ускользало, как одна из тех змей.

Что с тобой сделали, Харпер, и зачем?

Порог комнаты заскрипел, и Коул быстро спрятал блокнот за пазуху.

— Надеюсь, не забыл перерисовать в блокнот свои мифические рисунки, шизик? Мы с ребятами все еще подумываем, чтобы подать жалобу на нашего штатного психиатра. Плохо он тебя тестирует, — Сэм загоготал, высунулся из комнаты и махнул рукой в коридор: — Эй, парни, можете уносить! Наш бравый детектив закончил.

Я смерила Сэма уничижительным взглядом и вдруг заметила, как сильно он уступает Коулу в росте. Впрочем, как и многие другие: чтобы войти в спальню Харпер, Коулу даже пришлось пригнуться.

— После первого убийства я случайно проболтался Сэму, что было бы неплохо сфотографировать знаки на телах жертвы и отправить их на экспертизу… — прошептал Коул мне на ухо, даже не насупившись из-за издевок, которые, судя по всему, были ему привычны. — Откуда мне было знать, что они зачарованы и их вижу только я один? С тех пор несколько человек перестали со мной обедать.

— Не велика потеря, — приободрила Коула я, глядя Сэму вслед. — Теперь тебе есть с кем обедать. Если ты, конечно, согласен эти обеды оплачивать.

Я расценила мычание Коула как согласие и отошла в сторону, пропуская вперед двух крепких мужчин в спецовках и плотных резиновых перчатках. Один из них схватил Харпер за тощие лодыжки, и я поморщилась, сочувствуя их неблагодарной работе.

Вдруг раздался вопль: один из мужчин отдернул покрывало, свернутое в ногах Харпер, и тем самым потревожил упитанную змею, дремлющую под ее босыми ступнями. Это был уже не обыкновенный уж, а клыкастая гадюка. Узнав ее, мужчина испуганно уронил приподнятое тело. Труп Харпер скатился с края постели и, стянув следом за собой простынь, увешанную пауками, опрокинулся на пол.

Ее тело распласталось у моих ног, лицом в арабском ковре, так что моему взору открылась спина. Вдоль нее, до самой шеи, скрытой ядерно-розовыми волосами, тянулся круг. Вырезанный на плоти так глубоко, что в надрезах просвечивали костяные позвонки, он все еще кровоточил, что было физически невозможно.

«Половины должны быть одинаковыми, потому что олицетворяют нас с тобой. Мы такие же одинаковые и неотделимые, верно?»

Ацтекское солнце, увитое зигзагообразными лучами и разделенное на две половины, — татуировка, которую нарисовал для нас Джулиан, теперь красовалась на мертвой девушке, как еще одна ритуальная метка.

Убийство было посвящено мне.

— Одри? Одри! Тебе плохо?

В чувство меня привел голос Коула, неподдельно тревожный и мягкий. Он потряс меня за плечи, но очнулась я лишь тогда, когда двое мужчин, отделавшись от гадюки с помощью метлы и прикрыв Харпер белой простыней, вынесли ее из комнаты вместе со знаком, вывернувшим мою душу наизнанку.

— Ты узнала символ? — догадался Коул, и его лицо, загоревшееся воодушевлением, нависло надо мной. — Одри, узнала или нет?! Это солнце изображено на каждой из жертв… Из него всегда сочится кровь, даже когда трупам уже неделя. Оно знакомо тебе?

— Понятия не имею, что это такое, — отчеканила я не своим голосом, больше напоминающим треск стекла. — Отвези меня домой.

Коул выпрямился и поджал губы.

— Не могу. Мне нужно поехать в участок, переговорить с боссом и…

— Эй, Сэм, подбросишь меня?

Моя просьба поставила его в тупик. Сэм, занятый разбором документов на планшете, вздернул подбородок и фыркнул.

— С какого перепугу?

— Он подбросит, — согласился за него Коул, бросив на Сэма красноречивый взгляд, и снова повернулся ко мне. Его ладонь опустилась мне на плечо, пытаясь помочь справиться со страхом, как он уже пытался. Но в этот раз у него ничего не вышло. — Вот ключи от квартиры. Может, в дороге еще что-нибудь вспомнишь. Ты точно в норме? Наверно, это была плохая идея — тащить тебя сюда в первый же день…

— Увидимся вечером, — перебила я, не дослушав, и сжала в заледеневшей ладони металлические ключи с такой же ракушкой, как и на ключах от джипа. Быстро пройдя мимо Сэма, я пронеслась по коридору, едва не порвав желтую ленту. Ноги дрожали и подгибались.

Вот зачем я здесь. Бёрлингтон… Убийства — моя вина?

Я не заметила, как именно оказалась на улице, а спустя пару секунд — в серебристом «Форде», явно видавшим и лучшие времена. Запах, стоящий в машине, соответствовал склочному характеру ее владельца — солодовый парфюм, ирландский кофе с бурбоном и табак. Сделав на ходу пару затяжек и раздавив тлеющий окурок ботинком, Сэм уселся за руль. Не говоря друг другу ни слова, мы выехали с территории университета. Я отвернулась, не в силах выносить вид отдаляющегося общежития из красного кирпича, которое так быстро поставило точку в еще одном моем путешествии.

Я не хочу этого.

— Ты ведь никакой не криминалист, да?

Я повернула голову, устало глядя на Сэма. Достав из бардачка пачку сигарет и закурив, он приоткрыл окно и выпустил изо рта облако дыма.

— Ты хоть из Нового Орлеана?

Я не ответила, да это было и неважно: у Сэма поистине детективное чутье. Он уже знал, что прав, и переспорить его мне бы не удалось. Поэтому я только глубоко вздохнула и прислонилась лбом к стеклу, чувствуя жар — вернувшаяся простуда или страх? Не различить.

Оставив радио выключенным, Сэм наслаждался звуками оживленных улиц, впуская внутрь аромат уличной еды и фруктов с центрального рынка, мимо которого мы ехали. Я бросила взгляд на руль, поверх которого лежали его руки. Даже манера вождения, быстрая и шальная, выдавала своенравность Сэма. Напористый и шероховатый, как его ладони, покрытые мозолями от тренировок. Прямые солнечные лучи, которые шторы в спальне Харпер не пропускали, теперь позволяли мне рассмотреть его во всей красе. Сломанный нос, тонкий шрам поперек губы. Интересно, сколько раз этому парню расшибали лицо только за то, что он не в состоянии держать язык за зубами? Каноничный плохой коп в кожаной куртке, кроссовках и старых джинсах, с наплечной кобурой, откуда вместе с пистолетом «Глок» выглядывал значок лейтенанта.

Это было бы сексуально, если бы так сильно не выводило из себя.

— Почему вы с Коулом не ладите? — спросила я, чтобы скоротать те десять минут, что оставалось ехать до дома, и чтобы отвлечься от нависшего надо мной ужаса.

Сэм поскреб пальцами многодневную щетину.

— А почему мы должны ладить?

— Вы напарники.

— Это приказ начальства. Будь моя воля, я бы работал один.

— Почему?

— Потому что большинство людей, включая меня, — говнюки, мисс почемучка, — огрызнулся он, но не так сердито, как пытался.

Я почти улыбнулась.

— Давно Коул работает у вас?

— Года три-четыре. Как выпустился из академии, так сразу же перевелся сюда из Северной Каролины. Он что, сам тебе ничего не рассказывает? Странно — встречаться с парнем и ничего не знать о нем, не находишь?

— Мы с Коулом просто друзья, — ответила я и отвернулась, но, к несчастью, успела заметить в глазах Сэма мужской интерес.

Я скривилась от одной лишь мысли об этом.

— Значит, он все-таки голубой, — усмехнулся Сэм, выворачивая руль вправо. — Знаешь, мне плевать, что ты забыла на месте преступления и откуда появилась в Бёрлингтоне. Главное, не мешайся под ногами, идет? Если Коул считает, что ты можешь нам как-то помочь… Что же, я, конечно, атеист, но от чудес Господних бы не отказался. Лишь бы это дерьмо наконец закончилось.

Шины заскрипели, и машина остановилась у знакомого подъезда. Сэм повел бровью, явно сдерживаясь, чтобы не выбросить меня на обочину. Я отстегнула ремень безопасности и замялась.

— Подожди пять минут.

— Что? — Сэм разразился гомерическим хохотом. — Я тебе не таксист, куколка! Уговор был подбросить тебя до дома Коула…

— Мне нужно только забрать свои вещи, а потом я возвращаюсь обратно в Новый Орлеан. Тут совсем недалеко…

— До Нового Орлеана-то?!

— Нет, до Шелберна. Тут совсем близко. Оттуда я сама поеду.

— Автобусный проездной тебе в руки, — отмахнулся он. — Я никуда не…

— Прошу тебя, Сэм! — И, вылетев из машины, я громко воскликнула, не оглядываясь: — Я быстро, обещаю!

Рассчитывать, что, вернувшись, я застану серебристый «Форд» на месте, было глупо, но что-то подсказывало мне, Сэм никуда не уедет. Саркастичный грубиян, он ничуть не располагал к себе, но даже брань, донесшаяся мне в спину, не отбила у меня уверенности, что я ему понравилась.

Трясущимися руками открыв дверь в квартиру, я влетела внутрь, едва не снеся приветливо мурлыкающего Штруделя. Сборы действительно заняли пять минут: мокрые вещи, вытащенные слипшимся комом из стиральной машины; пара снеков в дорогу, вода, моя скрипка и самое главное…

Прости меня, Коул. Прости, прости, прости!

Я вытряхнула из его джинсов двести долларов, а в шкафу рядом с детскими фотографиями нашла еще сорок. Этого было мало, но лучше, чем ничего. Я сгребла все подчистую, беспощадно и бесстыдно.

Задержавшись у неприбранного обеденного стола, я все-таки вывернула кожаный мешочек с костяными рунами.

— Следующий город, — приказала я им. — Срочно!

Руны посыпались одна за другой. Опасаясь увидеть в сложившейся вязи Бёрлингтон, я думала, что ответа хуже выдать они уже не могут, но ошибалась.

«Коул Гастингс».

— Что?.. Нет! Это совсем не смешно!

Я смахнула руны на пол, но они не изменили своего значения, упав тем же строем.

— Коул Гастингс… — повторила я эхом и затрясла головой. — Я схожу с ума? Вы не… Я не могу остаться с ним! Солнце… Джулиан! Я не хочу больше находиться здесь, слышите?!

«Коул Гастингс».

Коул, Коул, Коул…

Швыряя кубики и пытаясь добиться от них чего-то другого, я задыхалась от подступающей истерики, пока одна из брошенных костей вдруг не прилетела мне в лоб.

— Ауч!

Зажмурившись, я потерла ушибленное место и увидела лишь, как кубики, всколыхнувшись, разлетелись в разные стороны. Я ползала по полу еще несколько минут, складывая их обратно, чтобы подкинуть в последний раз и вдруг обнаружить, что моя настырность лишила руны их силы.

Рассыпавшись на кухонном столе, они больше не складывались ни в одну внятную вязь — просто набор букв, не имеющий смысла.

— Чудесно, — буркнула я себе под нос, завязывая мешочек и возвращая в рюкзак. — Я сломала фамильные кости. Ну и черт с вами! Разберусь по дороге. Сама!

Трусиха. Лгунья. Предательница. Смириться с клеймом воровки — дело несложное, но растаптывать чувства того, кто впервые за столько лет дал мне надежду и крышу над головой, было жестоко даже для меня. Я не настолько плохой человек… Но мелькающие за окнами «Форда» пейзажи полей, все больше удаляющих меня от Бёрлингтона, убеждали в обратном.

— Мне все еще глубоко плевать на тебя, но… — вдруг заговорил Сэм, облокотившись о руль и развернувшись ко мне всем корпусом, когда остановился на автостраде у вывески Шелберна, как я и просила. — У тебя что-то стряслось?

— Не выдумывай, — ответила я равнодушно, уже выставляя одну ногу из машины.

— Здесь же ничего нет, — недоверчиво заметил Сэм, озираясь. — Мы даже до города не доехали. Тут только лес, фермерские поля и…

— Спасибо, что подвез.

Сэм затих, наблюдая, как я перетаскиваю с заднего сиденья свои вещи. Заметив у него под сиденьем бумажный пакет с несколькими бутылками глинтвейна, я пригрела одну за пазухой, воспользовавшись моментом.

Очень скоро шумная автострада скрылась за одним из холмов, который я обогнула, двигаясь по наитию, как рыба по давно знакомому течению. Невидимая нить вела меня туда, где можно утолить печаль так же, как жажду. Озеро Шамплейн тянулось где-то вдали, и, пускай видно его еще не было, я ощущала его прохладу на кончиках пальцев. Это придавало мне сил, не позволяя останавливаться даже из-за мысли: «Ты направляешься туда, где все началось. Ты ведь клялась никогда больше не ходить туда!»

С непоколебимой и ничем не объяснимой уверенностью, что лишь там с моей души спадет тяжкое бремя и все прояснится, я сбежала вниз по склону к заброшенному причалу. Отсюда было рукой подать до родового гнезда. Его стены бы точно исцелили меня, измотанную от нескончаемых путешествий, но здравый смысл еще не настолько покинул меня. Добровольно прийти в место утраты всего, что когда-либо было для меня дорого, казалось таким же самоубийством, как и дальше оставаться в Бёрлингтоне.

Однако причал и встреча со старым другом — не такой уж это и риск.

Скинув рюкзак и рухнув на поваленное дерево, которое принесло в бухту, я откупорила заколкой бутылку глинтвейна.

Уединение на берегу Шамплейн остудило мой пыл не хуже пары глотков из бутылки. Корица, кардамон, гвоздика и апельсиновая цедра — алкоголь обжег с непривычки, и я скривилась, но выпила еще. Раньше утешением для меня становились драгоценные побрякушки, а не выпивка, но сегодня был особый случай. Решиться на то, что я собиралась сделать, трезвой было попросту невозможно.

Я достала мятую салфетку из чикагской пиццерии и исписала ее тем языком, названия которому на свете не было. Закончив, я сложила салфетку в форме самолетика, вспрыгнула на обломок пирса и запустила самолетик в воздух. Он отправился в полет, подхваченный порывом ветра, а затем спикировал в воды Шамплейн.

И ничего не произошло.

Я уселась обратно на дерево и принялась ждать. Бутылка глинтвейна почти опустела, когда туман вдруг заклубился над гладью, похожий на сахарную вату. Гладь Шамплейн скрылась под ним, а затем озеро явило миру нечто поистине прекрасное.

Нимуэ мерцала, залитая янтарем уходящего солнца. Внутри ее тела, сотканного из алмазных волн, резвились маленькие разноцветные рыбки. Она поправила на голове венок, сплетенный из водорослей и полевых цветов, а затем вытянулась, приобретая человеческую форму. Почему все божества, бахвалясь своим превосходством, так ревностно стремятся походить на слабых людей?

— Верховная! — пропела Нимуэ, точно перезвон колокольчиков, и присела в изящном реверансе. Я ответила ей тем же, неуклюже роняя бутылку. — Я узнала твой почерк. Благие времена несут благие вести!

— Не совсем благие, — неохотно огорчила я духа — защитника ковена, и Нимуэ вмиг потускнела от грусти, перестав сиять. — Джулиан еще не повержен. Я просто… оказалась в Бёрлингтоне проездом и вдруг поняла, что не могу уехать, не повидавшись. Кажется, в последний раз мы виделись, когда я приходила сюда вместе с мамой…

Нимуэ поджала губы. Туман над озером сгустился.

— Ох, значит, моя служба не окончена, — скривила она лицо, прекрасное в той же мере, в какой и отталкивающее. — Бездомные в поисках пристанища без конца бредут сюда, как мотыльки на свет… Хранить твоего гнезда неприкосновенность весело, но вот с последним экземпляром я намучилась. Настырный, он никак не хотел пугаться, все рыская и рыская здесь в поисках того, чего не заслужил! Никто еще не заходил так далеко, но не тревожься, у меня и с ним все получилось.

— Я признательна тебе за защиту дома, Нимуэ, — мягко сказала я. — Без тебя бы особняк давно снесли или разобрали по кусочкам.

— Цены мне нет, это сомнений не потерпит, — расплылась она в самодовольстве, которым никто не славился так, как обитатели воды. — Но неужели ты сюда явилась лишь из тоски по мне? Зачем ты призвала меня на самом деле?

— Я не знаю. Наверно, за поддержкой… А возможно, я пришла за долгожданной расплатой.

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Они вырвались раньше, чем я успела их осознать. Направляясь сюда, я и впрямь допускала мысль, что поблизости может разгуливать мой безумный брат. Встреться мы снова, я бы уже не побежала. Я хотела, чтобы все закончилось.

— Ты устала, — догадалась Нимуэ, подплывая ближе, и юбка из водяных щупалец и желтых листьев колыхалась, скрывая отсутствие ног. — Устала от бегства, а не от борьбы. Ты не боролась ни дня своей жизни, а уже хочешь сдаться!

— Да, ты права. Но я больше не могу так жить, Нимуэ! Сегодня я поняла, что есть вещи гораздо страшнее Джулиана.

— Или ты просто опьянела, — усмехнулась она снисходительно, и взгляд светящихся глаз без зрачков остановился на пустой бутылке. — Так ты пришла сюда, чтобы попрощаться с жизнью? Увы, но жнеца здесь нет. Джулиана не было на берегах Шамплейн ровно столько же, сколько и тебя, моя Верховная.

— Как?

Нимуэ склонила голову вбок и отвлеклась на одинокий пирс из гниющих бревен. От одного ее задумчивого взора мох и водоросли, обвивающие сваи, стали крепнуть и расти.

— Джулиан не приходил к моим водам с тех самых пор, как пришел за Книгой и унес жизнь твоей атташе Рэйчел. Ты можешь хоть сейчас вернуться домой — в его стенах тебе ничего не грозит. Разве что отголоски прошлого, которое моя Верховная предпочла забыть, как и свою природу.

Я рухнула обратно на спиленный ствол, озадаченная.

— Значит, это делает не Джулиан… Ты знаешь, что творится в Бёрлингтоне? — спросила я, пока Нимуэ хихикала и шипела, как морская пена, играясь с рыбками внутри своих запястий. — Уже несколько новоодаренных ведьм погибли. На их телах знаки… Один из них принадлежит Джулиану. Только он мог нарисовать его.

— Джулиана здесь нет, — повторила Нимуэ вкрадчиво, и само озеро затрещало, как и ее терпение. — И я не ведаю о делах земных существ! Прошу, Верховная, не утомляй меня их бременем.

Я вынужденно кивнула, поднимая взор к потемневшему небу, которому было не до человеческих тягот точно так же, как и Нимуэ. На нем уже проступали звезды, тепло укутанные покрывалом из пушистых облаков.

— Еще вопрос, — снова решила попытать удачу я, кусая губы. — Ты знакома с костяными рунами моей матери?

— Виви? — переспросила Нимуэ, вдруг затихнув и сделавшись матовой, как запотевшее стекло. — Виви… Да, и доселе не родилось ведьмы, что была бы искуснее твоей матери в рунической магии. Те кости, что ты носишь, она собственноручно выточила из останков с моего дна.

— Они могут указывать на людей? Называть имена, а не места…

— Подталкивать тебя к тем, в ком ты нуждаешься? — Нимуэ присмотрелась ко мне. — Разумеется.

— А сломаться они могут? — поинтересовалась я невзначай и внезапно увидела, что Нимуэ, оказывается, отливает не только бирюзовыми и синими цветами, но и красными.

Очевидно, этот цвет не предвещал для меня ничего хорошего.

— Верховная Одри, ты злишь духов, когда не внемлешь им! Могу понять… Нрав твой строптив и невыносим, так что советую найти того, кто рунам подошел. То, должно быть, безумный человек, — Нимуэ вытянула руку и указала тонким, прозрачным пальцем мне на голову. — Прелестная шляпка. Обвита жемчугом, так похожим на мои слезы… Которые, к слову, все еще черны, как зеницы Талиесина в моменты предсказаний^[2].

Я опустила глаза на ожерелье на своей шее: каждая жемчужина много столетий назад скатилась по щекам Владычицы Озера^[3] в благодарность за спасение из Британии, где магия вырождалась, нуждаясь в новом доме. Мой ковен даровал его и ей, и себе — Шамплейн.

— О великий Мерлин… Столько лет прошло, а ты еще незряча! Да что там… Ты не хочешь прозревать, — прошептала Нимуэ горько. — Три дара из восьми… И не стремишься к большему! Что сказала бы на это Виви?! Ты не собираешься ковен возрождать?

— Не знаю, — сказала я то же, что, кажется, твердила всем постоянно. — Это просто…

— Трусость, — отрезала Нимуэ, круша мое самолюбие. — Ты сказала, что не страшишься умирать, так не лучше ли смерть принять, все-таки пытаясь? — Нимуэ странно улыбнулась, и уголки рта ее разошлись шире, чем положено у человека, открывая по-настоящему жуткую картину. Я поежилась, утыкаясь носом в воротник пальто — карамель, чай, пудра… Одежда пахла Коулом.

— Нимуэ… Есть еще кое-что. Я плохо поступила с тем, кто был готов мне помочь.

— Если он и впрямь был готов помочь, то поможет и сейчас. Ты ведь знаешь, как просить прощения? Тем более, если то юноша — это проблема лишь трех слов: «Ох, ты так хорош! Ты так хорош…»

Я невольно хохотнула.

— О да, это прокатывает с любым из них!

Найти язык с самой хранительницей Экскалибура, повидавшей десятки королей и великих колдунов (при этом сгубив почти каждого из них своей одержимой любовью, включая самого Мерлина), — было таинством, редчайшим благословением, и ничто не смело его нарушить… Но нарушило.

Нимуэ едва не распалась на брызги, взвизгнув от заигравшей музыки, как морская сирена. Я дернулась, оглушенная пронзительной мелодией, доносящейся откуда-то из… Меня?

— Чудеса! У тебя в кармане горн? — завороженно прошептала она, потянувшись к источнику звука — моему вибрирующему пальто, сквозь ткань которого просвечивал голубой свет.

Я сунула руку в дрожащий карман и ощупала угловатые грани смартфона. На дисплее крупными буквами светилось имя — Сэм Дрейк.

Я уставилась на телефон, который до этого никогда не видела и который уж точно мне не принадлежал. Пришлось терпеть свист заводской мелодии, пока имя на дисплее не погасло и не сменилось на уведомление о сообщении, остановленном на автоответчик. Предчувствуя неладное, я все равно не устояла перед соблазном и ткнула пальцем в зеленую кнопку.

— Эй, Гастингс, — раздался прокуренный голос на записи, заглушаемый шумом осеннего ветра. Вероятно, Сэм ехал в своем «Форде» с настежь открытыми окнами. — Не уверен, что мне есть до этого дело, но… Тут твоя ненаглядная криминалистка совсем одурела и потребовала увезти ее из города, если ты вдруг не в курсе событий. Драпанула в какую-то глушь на шестой автостраде под Шелберном. Короче, ты торчишь мне двадцатку за бензин.

Голос замолк, и вместо него открылось главное меню. Телефон Коула, который появился в моем кармане в такой момент, работал исправно и изредка мигал непонятной эмблемой рядом с датчиком батареи. Открыв последнее приложение, я широко распахнула глаза и выругалась.

Карта с включенной геолокацией отслеживала мой маршрут все это время, а над точкой у берега Шамплейн, которой была я, высвечивалась еще одна — другое устройство, подключенное к приложению параллельно. Кто-то стремительно приближался, и было не сложно догадаться, кто именно.

— Черт, — я сжала в руке телефон, превращенный Коулом в орудие слежки и, судя по всему, подброшенный мне в карман незадолго до моего бегства с места преступления. — Иногда я забываю, что связалась с настоящим детективом.

Нимуэ всколыхнулась, всем своим видом требуя подробностей.

— Коул Гастингс, — озвучила я, вздыхая. — Это имя подсказали мне руны. Слышала что-нибудь о нем? Может, на лодках переговаривались или сам Коул здесь плавал…

Незримое плотно между нами, сотканное из магии и разделяющее два мироздания, вдруг дало брешь от потрясения.

— Коул, — эхом повторила Нимуэ, и гладь ее тела пошла взволнованной рябью. А затем она прокричала его имя чужим голосом, женским и срывающимся, и я испуганно вздрогнула: — «Где ты, милый?.. Коул! Коул!» Ох, я так завидовала его матери… Мальчик с кудрявыми волосами цвета цихлид и глазами, как песок из моих глубин. До чего прелестное дитя! Краше младенца Ланселота^[4].

Грудную клетку сперло, и мне, казалось, потребовалась целая вечность, чтобы снова вдохнуть. Описание соответствовало в точности, и сомнений не оставалось.

— Вы уже встречались? — уточнила я, но Нимуэ не слушала меня, резвясь на самом краю берега в меланхоличной ностальгии.

— Красные башмачки. Они утонули первыми. Я позвала его к себе на ручки, и он пошел, доверчивый малыш, — заулыбалась она, обнажая острые, пираньи зубы, прежде скрытые под топазными губами. — Отец нырял за ним снова и снова, а мать сильно плакала, но я не отдала. Слишком красивые дети не должны жить на суше… На суше истинная красота не способна выжить. С годами мальчики портятся, как цветы, — она кивнула на свой увядающий венок, сняв его с головы. — Мужество уродует их. Интересно, он тоже стал уродлив?

— Нет, он весьма красив, — пробормотала я и замотала головой, поймав хитрую ухмылку Нимуэ. — Но это не значит, что надо снова пытаться утащить его под воду!

Нимуэ хихикнула.

— Ты влюблена.

— Да мы познакомились всего два дня назад…

— Бедняжка, — цокнула она языком. — Мне не нужны мужчины, нет. Они сотнями тонут здесь, куда мне их девать? Глупые, как стадные барашки! Не мудрено, что колдовское могущество — почти всегда прерогатива женская. Нет, мне не нужны мужчины! Я хочу иметь дитя… Идеальное, как тот мальчик в красных башмачках.

— Тогда почему ты отпустила его? Раз Коул был твоим идеальным ребенком…

Нимуэ помрачнела, уплотнилась, перестав пропускать сквозь себя свет.

— Я и не отпускала. У меня его отняли.

— Кто?

Нимуэ подняла руки, и озеро всколыхнулось ей навстречу, проводя водяную дорожу вдоль берега, по которой она могла прогуливаться, пока мы говорили.

— Виви, — ответила Нимуэ, обходя меня по кругу и изредка наклоняясь за мелкими камешками, разбросанными по песку. В ее руках они меняли цвет, мерцая. — Твоя мать умела убеждать, когда хотела защитить. Она уговорила меня вернуть мальчика родителям. До сих пор не могу простить себе, что согласилась. Я так и не нашла никого красивее… У меня могло быть самое прекрасное дитя на свете!

Связь. Она была везде: между прошлым, настоящим и будущим. Она оплетала события тонкой невзрачной паутиной, проложив между ними дорогу из золотого кирпича, по которой мне нужно было просто идти. Насколько же слепой нужно быть, чтобы так долго этого не замечать?

Новый Орлеан. Упрямство рун. Сиэтл, быстро сменившийся на Бёрлингтон. Жертвы, убитые тем, кто знал Джулиана или мыслит, как он. Моя мать, спасшая жизнь Коулу Гастингсу, который теперь мог спасти меня, — мы могли бы спасти друг друга, и для этого было необязательно становиться Верховной ведьмой. Нет… Для этого нужно было всего-то довериться, открыться и попросить.

Прошло больше трех лет с тех пор, как мне доводилось говорить с кем-либо о матери в последний раз, и сейчас это было больно почти физически. Но еще больнее было слышать хрустящую гальку под размашистыми шагами, ступающими той же тропой с автострады, которой шла я. Нимуэ выглянула из-за моего плеча, любуясь длинным, высоким силуэтом, пересекающим холм с мигающим устройством в руках.

Связь, которая, наконец, склеила швы моего растерзанного мира, — осталось лишь дождаться, когда они заживут.

— Спроси Коула Гастингса, почему он никогда не плавает в моем озере, — сказала Нимуэ напоследок, подхваченная приливом и улыбающаяся во весь свой хищный рот. — Однажды, когда ковен возродится, ты снова призовешь меня и расскажешь, помнит ли он нашу с ним встречу или считает, что просто оступился тогда на мосту.

Я кивнула, не глядя, а Коул все приближался, сливаясь со сгущающимся сумраком ночи. Отчего-то мне стало душно и жарко, хотя воздуха на берегу было предостаточно. Я оттянула шелковый шарф, выжидая, когда Коул подойдет достаточно близко, чтобы заговорить с ним.

Бежевая куртка. Всклоченные волосы. Спокойное лицо… Пылающий тигриный взгляд.

За спиной послышалось прощальное бульканье водоворота. Я обернулась, чтобы убедиться, что осталась одна, но Нимуэ все еще была здесь, явно передумав исчезать. Высунувшись навстречу Коулу, резко затормозившему посреди склона при виде призрачной фигуры, она замурлыкала:

— Одри, да он все еще невинный! Пусть отнюдь и не дитя, но, может…

— Даже не думай, — шикнула я строго.

— Тогда отдай мне свою шляпку. Я заберу или ее, или его. Выбирай.

Нимуэ улыбнулась с хитрым прищуром, и я вдруг поняла, что просто так она не отстанет. Жадная и непредсказуемая, как любое языческое божество, все это время она, оказывается, любовалась моей жемчужной шляпкой и гадала, как же ее заполучить. И, к сожалению, придумала.

Скрепя сердце я покорно стянула с головы обожаемую шляпку. Ветер тут же подхватил ее и понес по воде к новой владелице, словно игрушечную фрисби.

Нимуэ довольно заурчала, ныряя под воду вместе с моим драгоценным аксессуаром, унося его на дно озера, как и все, что когда-либо приходилось ей по вкусу.

Подавив вздох, я обернулась. Оправившись от увиденного, Коул наконец подошел, и я приготовилась к допросу, но вместо этого он только сухо изрек:

— Верни телефон.

Меня будто ударили под дых. Потерянная, я тут же позабыла все заготовленные извинения и, сунув руку в карман, протянула Коулу его смартфон.

Выхватив его у меня, Коул одним нажатием выключил геолокацию.

Мы стояли молча, взирая друг на друга на расстоянии вытянутой руки: Коул смотрел отрешенно и безучастно, а я — пристыженно и жалобно. Впервые в своей никчемной жизни.

— Понятия не имею, зачем сделал это, — заговорил Коул спустя время, по-прежнему держа смартфон в ладони. — Зачем подбросил его тебе. И так было понятно, что ты сбежишь при первой же возможности, но… Наверно, мне просто надо было удостовериться.

— В чем?

— В том, что для детектива полиции я слишком погано разбираюсь в людях.

— Мне жаль, — это было все, что я смогла из себя выдавить, мучась прежде неведомым мне чувством, очень похожим на раскаяние. — Прости меня.

— Удачи тебе, — бросил Коул, разворачиваясь и спеша к холму.

— Коул!

В горле встал ком. Он перегородил путь глупым оправданиям. Я судорожно соображала, пока Коул поднимался все выше, грозя вот-вот окончательно скрыться из вида.

— Хотя нет, знаешь… — он вдруг замер и, простояв так несколько секунд, вернулся назад, отчего я испытала такое сильное облегчение, что чуть не упала. — Я все-таки хочу выслушать хоть какое-то объяснение перед тем, как уеду и вычеркну тебя из своей памяти. Я готов к исповеди. Ну? Ты вроде бы собиралась мне что-то сказать… Или показалось?

В чернильной глубине озера сверкнула женская улыбка из шипастых клыков.

Связь, которой надо было довериться.

— Проще один раз показать, — шепнула я. — Идем за мной.

Связь, которая открыла вечно сокрытое.

Спустя пятнадцать минут мы были на месте. Я бежала по берегу, опасаясь, что, если буду медлить, Коул передумает и уйдет. Всю дорогу он хмуро следил за мной исподлобья. Слышать тишину, находясь рядом с ним, всегда таким болтливым, было дико. Ускорив шаг, когда впереди зарябил высокий лес, я поманила его рукой, и он смиренно пошел, но, судя по проступившим желвакам, едва удержался от замечания.

— Там безопасно, — пообещала я, пригибая ветви. — Мы не заблудимся. Это и не… В общем, просто не отставай.

Я бы взяла Коула за руку, если бы только могла — если бы он мог. Не чтобы приободрить его, а чтобы приободрить себя: отодвинув в сторону нужную ветвь и развеяв мираж леса, которого здесь не было вовсе, я едва могла дышать, представ перед фасадом родного дома.

— Ковен Шамплейн, — прошептала я, остановившись перед массивными дверьми, пока Коул исследовал мраморное крыльцо. — Когда-то здесь жило семейство, основавшее его. Восемь детей и мать. Остальные ведьмы жили на пути в Шелберн. Ты, возможно, проезжал мимо… Их дома распродали и перестроили, но поместье осталось нетронутым. Зайдем внутрь?

— По-моему, это плохая идея, — промычал он нерешительно, разглядывая трехэтажный особняк из белого камня, подпертый колоннами и обвитый красным плющом. — К тому же дом заперт…

— Нет, не заперт.

Я приложила ладонь к позолоченной двери в форме полумесяца, и механизм щелкнул, приветствуя хозяйку. Коул пропустил меня, не спеша идти следом, пока в непроглядном мраке холла я не достигла широкой лестницы и не погладила перила.

— Esperto.

Дом заскрипел и ожил. Коул отшатнулся, когда стихийный вихрь, пахнущий озоном, словно гроза, откликнулся на мой призыв и смел пыль у него из-под ног. Электричество мигнуло, зажигая увесистую хрустальную люстру. Вихрь добрался и до камина на кухне — огонь вспыхнул, и домашний очаг ковена пробудился.

Я посмотрела на Коула, который за все время не задал ни одного вопроса, что было на него не похоже. Внимательно осматриваясь, он игрался со своим зеркалом, не в силах совладать с нервами, хоть и старался не показывать этого.

— Истребление ковена Шамплейн потрясло весь магический мир, — начала я. — В последний раз настолько масштабный геноцид колдунов случался лишь в Средние века, но даже тогда он не был столь ужасен, как этот. Потому что не может быть ничего страшнее, чем когда ведьм убивает ведьма… Ковен Шамплейн уничтожил один из детей Верховной, истребив все фамильное древо за одну ночь. На тот момент ему было всего пятнадцать лет.

Коул перестал тыкать пальцем в картину с изображением королевы Елизаветы, и ее рама со скрипом накренилась, падая с петель, но Коул вздрогнул вовсе не от грохота.

— Целый ковен убил подросток?!

— Джулиан всегда был крайне одаренным колдуном, но, вероятно, кто-то помогал ему, — выдавила я, проглотив слюну, сделавшуюся вязкой и обжигающей. — Вот здесь, — я обвела рукой раздвоенную лестницу, уходящую вверх к стеклянному куполу оранжереи на крыше. — Семнадцатилетнюю сестру Дебору он повесил на ремне за перила, а старшего брата Маркуса заколол ножом. Вся кухня была в крови… Наверно, и сейчас в крови.

— Одри… — попытался прервать меня Коул, но я замотала головой, понимая, что если замолчу сейчас, то уже не смогу заговорить об этом никогда.

— Чейза, которому на тот момент было двенадцать, он пырнул девять раз в подвале, где тот играл с железной дорогой вместе с Эммой, младше его на год. Эмму, кстати, нашли позже в саду со вспоротым животом. Платье на ней было порвано. Видно, бежала через розы.

— Одри, остановись…

Я пронеслась мимо Коула вверх по лестнице, подгоняемая бурлящим в крови вином, и услышала, как Гастингс догоняет меня. Но я не пыталась скрыться. Я просто хотела показать… И указала ему на распахнутые двери спален: из каждой веяло своим неповторимым духом. Все они были расписаны и обставлены в разных стилях и цветах, но всех их объединяло одно — необитаемость. Покрывала в некоторых до сих пор были испачканы смертоносным багрянцем.

— Семилетняя Хлоя спала у себя, поэтому ей он подарил самую милосердную смерть — просто задушил во сне подушкой, — выпалила я, не замечая того, как Коул впервые коснулся моей руки, пытаясь схватить за запястье и удержать на месте. — Кабинет с алтарем Верховной находится на чердаке. Она умерла за два года до всего этого, потому кабинет всегда был заперт, но маленький Ноа разучил отпирающее заклятие и часто забирался под стол поиграть с машинкой. Джулиан убил его последним… Приложил виском об угол. Ноа было пять лет.

Коул сжал губы, стоя на лестнице, пока я поворачивалась от одного крыла дома к другому. Невзирая на свои габариты и помпезность, дом дышал уютом: расписанные детьми обои с узорами из ласточек и игривых тушканчиков; самодельные статуэтки из глины; картины, среди которых были как столетние реликвии, так и детские каракули. Даже игрушки остались разбросанными по ковру, забытые на множество лет, — ничего здесь не изменилось с той ночи, когда Рэйчел нашла меня рыдающей в чулане и сумела вытащить нас отсюда.

Почувствовав, что продолжения рассказа и путешествия по дому не осилю, я обошла Коула и спустилась вниз, стараясь не спотыкаться. Оба мы, ступая бесшумно, вернулись в главный зал и остановились под люстрой.

Связь, которая обрекла нас обоих.

Коул уже знал, что я собираюсь сказать. Вдруг утратив всякую сдержанность и хладнокровие, он посмотрел на меня так, что слезы, всегда кажущиеся мне непростительной слабостью, увлажнили глаза, а следом — щеки, подбородок и губы. Сострадание, жалость, милосердие — я не хотела видеть этого в глазах Коула… И не видела. Вместо этого я вдруг встретила то, с чем не сталкивалась никогда раньше, по крайней мере в первозданной форме, а не извращенной — нежность.

Так выглядела та самая связь, расставившая все по своим местам.

— Меня зовут Одри Дефо, — произнесла я дрожащим голосом, пытаясь не зажмуриться и не замолкнуть в самый неподходящий момент. — Я — Верховная ведьма ковена Шамплейн, который истребил мой брат-близнец. Если… Если я овладею всеми восемью дарами, о которых я рассказывала тебе по дороге в Бёрлингтон, то смогу возродить ковен и помочь тебе защитить город. Ты был не прав, — я всхлипнула и заглянула ему в лицо, с удивлением обнаружив, что с момента нашего знакомства Коул Гастингс впервые смотрит мне прямо в глаза, смело и откровенно. — Это не ты должен просить меня остаться, а я тебя, потому что одна я не справлюсь. Если ты дашь мне еще один шанс, я клянусь всегда быть честной с тобой и буду пом… Буду…

Голос сорвался, и я непристойно выругалась, проклиная себя за неконтролируемые рыдания. Раздался шорох ткани, стук ботинок по плитке — и Коул очутился совсем рядом.

Тяжелая ладонь сжала мое плечо, как и тогда, в университете Вермонта, но в этот раз жест не показался мне вымученным или неестественным — Коул по-настоящему обнимал меня.

— Поехали домой, — сказал он. — Штрудель там, наверно, уже забрался на плиту и умял весь наш паприкаш.

Я шмыгнула носом и пошатнулась от внезапного головокружения — истома и слабость, пришедшие следом за адреналином. Быть честной — мазохистское, но сладкое удовольствие, как и стоять с Коулом лицом к лицу, тыкаясь носом в воротник его куртки.

В конце концов, руны, как и утверждала Рэйчел, никогда не ошибаются.

— Гастингс, — я закусила губу, подбирая слова, когда очаг за нашими спинами угас и двери дома захлопнулись. Зато открылись двери синего джипа, брошенного Коулом у автострады Шелберна. — Ты девственник?

Тактично не получилось. Он замер, пытаясь включить печку для обогрева, и постарался сделать вид, что вовсе не хочет провалиться сквозь землю и умереть (но хотел).

— Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами, отвернувшись к окну, где вдоль берега проплывала моя жемчужная шляпка.

— Просто не приближайся к озеру, ладно? Ну, так, на всякий случай.

Примечания

2

Талиесин — бард старой Британии, сын ведьмы и колдун, предсказывающий будущее.

3

Владычица Озера (она же Нимуэ) — персонаж из цикла легенд о короле Артуре.

4

Ланселот — рыцарь Круглого стола, похищенный в младенчестве Владычицей Озера и воспитанный ею.