Кровавая наследница

Амели Вэнь Чжао, 2019

Кирилийская империя погрязла в беззаконии и взяточничестве. У богатых в руках привилегии и власть, у бедных – ничего, а аффинитов, чья магическая сила способна управлять неосязаемым, принято бояться и избегать. Разрушить старые устои могут лишь двое: АНАСТАСИЯ – бывшая наследница престола Кирилии. Теперь она просто аффинитка, обладающая магическим даром управлять кровью человека. Гонимая и обвиняемая в убийстве собственного отца, она поклялась разыскать настоящего убийцу и восстановить свое честное имя. РАМСОН – гений преступности. В прошлом – правая рука самого могущественного криминального лорда Кирилии. Теперь – человек без будущего, гниющий в тюрьме. Он жаждет отомстить обидчику и вернуть себе былую власть. Они стали союзниками: Рамсон обещает помочь Анастасии найти виновника всех ее несчастий, если та согласится применить свою силу для уничтожения его врагов. Но мир меняется, и теперь каждому из них предстоит сделать свой судьбоносный выбор…

4

Дважды в жизни Ана чуть не утонула. Первый раз это произошло десять лет назад в разгар зимы. Снег покрыл землю блестящим белым покрывалом, играющим рубиново-красными, изумрудно-зелеными и сапфирово-голубыми огнями Зимней ярмарки Сальскова. Похожие на крошечных ледяных духов, елочные украшения мерцали золотом и серебром, когда мимо них проходила королевская семья, участвовавшая в ежегодном городском параде. Его устраивали, приветствуя бога-покровителя. Звенели бубны, играла музыка, люди кружились в танце в облаках белой кисеи и серебряных лент.

Всеобщая суматоха, как ни странно, облегчила головную боль, которая не давала Ане встать с постели последние несколько дней. Она держала за руку Луку: они были в предвкушении того, что вот-вот карета остановится, и они будут гулять по похожему на сказку городу. А люди их империи станут выкрикивать их имена, окружать вниманием и осыпать подарками.

Но как только открылись двери кареты и внутрь ворвался запах жареного мяса, сдобренных специями овощей и запеченной рыбы, на Ану накатил приступ тошноты. За внешним шумом толпы, меж разноцветных декораций, мехов и драгоценностей, накрученных вокруг шей, среди ароматов и взглядов чувствовалось какое-то движение. Оно отдавало эхом у нее в голове, сдавливало виски.

Она отчетливо запомнила котелок со свекольным супом, густым, бурлящим и ослепительно-красным.

И вдруг копившаяся у нее внутри энергия взорвалась, мир заволокло багряной пеленой, в венах закипела кровь. Горячий, пульсирующий ток крови проник в ее сознание, заглушая все остальное.

В памяти сохранились лишь последствия. Изувеченные тела на брусчатке перед их каретой; красные, как цветущие маки, пятна на бесцветном снежном холсте.

В тот день Ана убила восьмерых.

Дворцовый алхимик, странный и тихий лысый мужчина со слишком большими глазами, в тот же вечер поставил ей диагноз. Она помнила холодный блеск его серебряного божекруга, когда он поднял дрожащую ладонь и прошептал на ухо императору.

«Аффинитка», — сказал он папе. Кровяная аффинитка. Папа склонил голову, и мир Аны перевернулся. Стоя в своей комнате, в окне напротив она увидела свое отражение. После ярмарки на лице остались следы крови и слез, волосы склеились от пота и спадали на глаза — чудовищные красные глаза. В руках чувствовалась тяжесть, а кожа туго натянулась из-за разбухших, выступающих вен.

В тот день Ана посмотрела в зеркало и увидела монстра.

После этого она попыталась сбежать. Мимо служанок, начинавших кричать при виде ее, мимо стражников, терявшихся и не знавших, что делать. Она не имела представления, куда держит путь, знала одно — нужно выбраться отсюда, подальше от дворца, подальше от мамы, папы и мамики Морганьи, чтобы обезопасить их.

Сквозь пелену слез стал вырисовываться мост Катерьянны. Статуи богов смотрели на нее, как живые стражи. Мост был назван в честь мамы, и Ана видела его каждый день из окон своих покоев. Мост был перекинут через реку Хвост Тигра, которая огибала дворец.

Это был знак, ни что иное.

По щекам Аны текли слезы, она подняла взгляд на небо. — «Я люблю тебя, мама, — подумала она. Отнеси меня туда, где я буду в безопасности».

Ана вскарабкалась на каменное ограждение моста и бросилась в реку.

Как только она погрузилась в воду, холод сковал ее кости. Течение беспощадно тянуло ее вглубь. В тот же миг она поняла, что глупо было надеяться, что река унесет ее в прекрасную страну, где она начнет все сначала. Вода пенилась вокруг, била — все это рождало совершенно новое чувство страха, неуправляемого и буйного. Поддавшись инстинкту, она открыла рот, чтобы закричать, но внутрь ворвалась вода, вытесняя из легких воздух.

Паника ослепила ее, перед глазами расплывались пятна, но Ана боролась с водой.

Она не хотела умирать. Но, быть может, боги хотели ее забрать в тот день.

Что-то обхватило ее талию с силой, непохожей на ту, что давила ей на грудь и окутывала холодом легкие. Мир превратился в водоворот ледяных потоков и безмолвного хаоса, но Ана поняла, что она больше не во власти течения. Ее тянуло вверх, к свету.

Она вынырнула на поверхность и стала жадно глотать сладостный воздух. Ее ноги и руки безвольно болтались в стремительном потоке, но чья-то твердая рука обхватила грудную клетку — кто-то, продолжая держать ее, быстро и умело греб к берегу.

Ее спаситель с трудом выбрался на сушу и наконец опустил ее на скованную льдом землю, простиравшуюся на километры вдаль.

У Аны кровь застыла в жилах, когда она осознала, что смотрит в глаза брату. В них горел огонь ярости. Привычное веселое выражение исчезло с лица Луки — Ана поняла, что видит перед собой принца, будущего императора Луку Александровича Михайлова.

Брат тяжело дышал, пряди его волос приклеились ко лбу и свернулись завитками на затылке. Вырывавшийся из его губ воздух превращался в белесый пар.

— Малая, — сердито прорычал он и ударил кулаком по замерзшей земле так сильно, что лед треснул. — Какого черта ты творишь?

Его слова хлестнули Ану больнее, чем удар кнута, и она поморщилась. Ее брат — добрый, мягкий Лука — ни разу на нее так не кричал.

Она вспомнила о восьми трупах, лежащих в лужах крови посреди Винтрмахта, и потупила взгляд.

— Я монстр, — пролепетала она непослушными губами.

Лука склонился над ней, опершись на локти. Его плечи дрожали, и когда он поднял на нее глаза, в них стояли слезы. Он вдруг заключил ее в объятия и крепко прижал к себе.

— Никогда больше не пугай меня так. Ты могла погибнуть.

В стихшем водовороте ее мыслей осталась лишь одна: Лука испугался из-за того, что она чуть не умерла. Он не… не хотел, чтобы она умирала.

— Прости меня, — в ее резком голосе слышался надрыв. — Я… Винтрмахт…

— Ш-ш-ш, — прошептал Лука, покачивая ее. — Это не твоя вина.

Это не твоя вина.

И тут Ана перестала себя сдерживать, дала волю потоку горя, чувству вины и беспомощности. На некоторое время его объятья стали для нее единственным прибежищем и спасением.

Когда он отпустил ее, его глаза — у Аны их цвет всегда вызывал ассоциации с травой, появлявшейся в дворцовых садах весной, — смотрели жестче, в них читалась решительность, горело пламя. Он обхватил ее лицо ладонями:

— Ты не монстр, сестричка.

Блеск серебряного божекруга алхимика. Склоненная голова папы.

Ответ вертелся у нее на языке. Аффинитка. Шепот алхимика. Кровяная аффинитка.

— Моя сила родства…

— Сила родства не определяет, кто ты есть, — он смотрел ей в глаза, его слова звенели, как металл, бьющийся о камень. — Что делает тебя тобой — это то, как ты выбираешь ее использовать. Нужно, чтобы кто-то научил тебя ее контролировать.

Ей нравилось, как он говорил: ты не монстр; нужно, чтобы кто-то научил тебя ее контролировать. Будто это была неоспоримая истина. Будто он верил в свои слова, и она тоже начинала в них верить.

— Как Юрий? — спросила Ана, вспоминая своего друга, огненного аффинита.

Он был на несколько лет старше ее и работал на дворцовой кухне учеником главного повара. Его сила родства делала его незаменимым.

— Точно. Как Юрий.

Лука поднялся на ноги и помог встать Ане. Они были на берегу реки прямо у стен дворца. Заброшенный участок земли. Течение отнесло их на задворки дворца Сальскова. За рекой стояли в ряд припорошенные снегом сосны — начиналась северная тайга.

Лука взял Ану за руку и повел ее в противоположную от моста сторону.

— Что нам теперь делать?

При мысли о возвращении во дворец Ану охватил страх. Ей придется встретиться с отцом и признаться в том, что она натворила.

Но брат лишь крепче сжал ее руку, поднес ее к губам и поцеловал запачканные кровью ногти. Его брови были нахмурены, а в глазах отражались бушующий шторм и нежность.

— Вернемся через тайный ход, который показал мне Марков. В своих покоях приведешь себя в порядок. Никто не знает правду о Винтрмахте, она затерялась в толпе и общем замешательстве. Никому и не следует знать.

Его губы сложились в тонкую линию, и он слегка приподнял подбородок, принимая хорошо ей известный упрямый вид.

— Я поговорю с папой. Скажу, что тебе нужен учитель, как у аффинитов, которые работают во дворце, чтобы отточить навыки использования силы.

И все-таки тем вечером папа зашел к ней в покои, хмурясь. Он обычно приходил с мамой, и они вместе укладывали ее спать. Но в этот раз он один стоял у изножья кровати, и между ними будто пролегал океан.

Спокойно он объяснил Ане, что ей придется не покидать стены дворца некоторое время. По крайней мере, пока ее «недуг» не пройдет. Официальной версией будет болезнь принцессы, чье хрупкое здоровье не позволяет ей выходить наружу.

Ана упала на колени, протягивая к нему руки, но он не сдвинулся с места, его лицо казалось высеченным изо льда. Это разбивало ей сердце.

— Прошу, — шептала Ана. — Этого больше не повторится. Я больше никогда не использую… силу родства. Я буду твоей послушной дочерью.

Взгляд отца помутнел.

— Это… неприемлемо для тебя — быть аффинитом, — сказал он. — А принимая в расчет твой особый вид силы… Люди не должны знать, этой отметки не должно быть в твоих документах. Мы примем меры, чтобы вылечить тебя от этого недуга… для твоего же блага.

Ана ухватилась за этот тонкий лучик надежды. Возможно, если она излечится, папа снова будет ее любить.

Не прошло и месяца, как отец нанял для нее учителя, чтобы тот «вылечил» Ану от ее силы родства. Консультант императора Садов — так его звали. Когда Ана впервые его увидела, тут же поняла, что он соткан из кошмаров. Он, казалось, родился из тени: тщедушная высокая фигура, с волосами и глазами темными, как черный камень, и с длинными, неестественно белыми ногтями. Его методика лечения основывалась на теории, что страх и яд помогут вытравить из Аны силу родства.

И с тех пор Ана стала обитательницей тайных уголков и глубоких подземелий дворца, где черный камень высасывал из воздуха весь свет и тепло, а тьма смотрела на нее, будто была живым существом.

— Сила большинства аффинитов проявляется постепенно, их родство с теми или иными элементами растет, — говорил Садов своим холодным и мягким, как шелк, голосом. — Но твоя взорвалась, не поддаваясь никакому контролю. Знаешь, почему так произошло?

Ану трясло.

— Почему, консультант императора?

— Потому что ты управляешь кровью, — он поднес палец к ее подбородку, и Ане понадобилась вся имеющаяся у нее сила воли, чтобы не отпрянуть. — Потому что ты монстр.

В то время заболела мама. Спустя год после происшествия на Зимней ярмарке она умерла. Среди придворных ходили разговоры, что зря император взял в жены представительницу южных народов Кирилии: из-за смуглой кожи и темных волос ее всегда считали иной.

И это унаследовали ее дети. Слышались приглушенные перешептывания, что принц и принцесса выглядели как настоящие южане, что они выделялись на фоне бледных, светловолосых северян, которые составляли подавляющую часть правящей элиты Кирилии. После смерти мамы и вынужденного заточения Аны слухи еще больше расползлись.

Люди, казалось, боялись тех, кто от них отличался.

И все же сказанные братом в тот ужасный день слова оставались с Аной долгие годы: в одиночестве и тьме, в моменты самых жестоких пыток Садова, несмотря на безразличие и холодность папы.

Твоя сила родства не определяет, кто ты есть.

Горький привкус божевосха, обжигающий горло и выворачивающий желудок.

Что делает тебя тобой — это то, как ты выбираешь ее использовать.

Вызывающий тошноту страх, холодное прикосновение черного камня, пульсация крови в тушках маленьких кроликов, которых Садов использовал для проверки ее способностей. Которые за десять лет так и не ослабели.

Ты не монстр, сестричка.

Она так отчаянно хотела в это верить.

Быть может, боги все-таки хотели, чтобы она жила — а если не боги, то сама Ана.

Именно за эту мысль она держалась, полузамерзшая, полуживая, когда течение реки Гоуст Фолз несло ее. Это и воспоминания о брате, подобно негасимому, непоколебимому огоньку в ее сердце, указывали ей путь на поверхность.

Потому что у нее была причина жить, осознала Ана, выбираясь из объятий сна и переходя в стадию смутного бодрствования. Упрямо, своевольно, сквозь мрак и холод, ее мысли отыскали путь на поверхность, как в тот день, когда она нашла выход из ледяных глубин реки.

Да, у нее была причина жить. И эта причина — найти убийцу папы.

Второй раз Ана чуть не утонула в свете костяной луны — непохожей на ту, что светила над северной тайгой сегодняшней ночью. В лучах той луны мир стал черно-белым. На исходе одиннадцатого месяца зимняя ночь нарядилась в ризу смерти. Ана вошла в покои отца и увидела, как он бьется в конвульсиях. Его лицо было бесцветным, глаза закатывались, а в венах бурлила кровь с ядом, издавая странный звук, похожий на плеск волн в реке. Она увидела его убийцу, облаченного в белые молитвенные одежды. Склонившись над ее папой, он закупоривал пузырек с ядом.

За секунду, прежде чем он пустился бежать, Ана увидела его лицо — странное, но в то же время знакомое, мертвенно-бледное, с глазами навыкате — и лысую голову. В лунном свете его божекруг блеснул, как коса. Дворцовый алхимик.

Алхимик. Убийца. Предатель.

Он был виной тому, что Ану арестовали в ту ночь. Он сбежал, а ее нашли позже, она прижималась к телу отца, покрытая его кровью — отравленной кровью, которую она пыталась очистить, чтобы спасти ему жизнь. Но под конец она потеряла контроль над своими силами, и папа все равно умер прямо у нее на глазах.

И лучше бы она тоже умерла. Ее обвинили в убийстве императора и в измене короне. В тот день, свернувшись у холодных прутьев камеры в дворцовом подземелье, с пятнами отцовской крови на руках, она больше всего хотела перестать существовать.

Потому что ты монстр.

И вновь в ту ночь, по велению судьбы, или богов, или иного ухищренного диктатора, что управляет жизнями людей, ее освободили. Она проснулась от звона ключей и скрежета открывающейся двери. В темноте показалось волевое лицо с серыми, как тучи, глазами, обрамленное волосами, в которых проглядывала проседь.

— Я был с тобой с самого рождения. Так что не проси меня просто стоять и смотреть, как ты умираешь, — сказал ей Марков.

— Это не я, я не виновата, — бормотала она, хватаясь за него и опускаясь на колени.

Лицо Маркова смягчилось.

— Я верю тебе. Убегай через туннель, принцесса. Я скажу им, что ты сбежала, пока я вел тебя в камеру, и утонула в Хвосте Тигра.

Огрубевшими большими пальцами он смахнул слезы с ее глаз.

— Убегай и живи.

Живи. Это казалось невыполнимой задачей.

Но Ана закрыла глаза, и перед ней вновь предстало это лицо: мертвенно-бледное, с совиными глазами. Алхимик, который не появлялся во дворце, после того как поставил ей диагноз. Снова увидев его, призрака из прошлого, она почувствовала себя как в кошмарном сне.

Но этот призрак наполнил смыслом ее жизнь. Именно из-за алхимика она убежала из подземелий через тайный ход и во второй раз бросилась в Хвост Тигра. Именно из-за него она выбралась на берег в чаще северной тайги, замерзшая и омертвевшая. Она желала, чтобы боги забрали ее. Но снова из-за него она поднялась на ноги в ту ночь, посмотрела на дворец и мост Катерьянны, видневшиеся вдалеке, и поклялась, что она вернется только после того, как отыщет его.

Да, у нее все еще была причина жить, поняла Ана, и ее мысли обрели ясность. Она жила, чтобы найти убийцу отца, человека, который поставил на ней клеймо дьявольского недуга и поломал следующие десять лет ее жизни. Она жила, чтобы очистить свое имя, чтобы доказать, что, несмотря на чудовищную природу ее силы, она не монстр.

«Я найду тебя, Алхимик», — повторяла про себя Ана снова и снова, как мантру. «Я найду тебя».