Марионетка и Ключник

Алон Морх, 2023

Герой – это тот, кто бросил вызов Судьбе и, если не победил, то умер достойно. Если ты последствий боишься, то даже не начинай этот путь. А если решился, то претерпи все невзгоды, сброшенные на тебя сверху. Ведь люди подобны металлу. А металл тем крепче, чем чаще по нему бьёт Молот богов.

Глава 3. Тинг

Время тинга приближалось. За постоянными заботами Хельги даже позабыл о просьбе священника. У него скопилась уйма дел, а вдобавок девица начала разговаривать. Пока робко и коряво, но прогресс был на лицо. Книга Хрёдерика, которую она читала сутки напролёт, дала результат, и вскоре с ней уже можно было вести диалог. Единственный замеченный Хельги недостаток в её речи был небольшой словарный запас.

Теперь дочь Сидвид совершенно не боялась выходить из дому и даже наоборот всюду следовала за Хельги. Помогала в поле, приносила еду и сторонилась детей. Они всё равно её пугали.

— Хельги и Хельга! Хельги и Хельга, — кричала детвора всякий раз, когда заставала их рядом.

Она поначалу впадала в неловкое замешательство. Для неё эти два имени не отличались, но сын Хведрунга всё растолковал:

— Это женский вариант моего имени.

— Мне не нравится, — произнесла она. — Пусть они перестанут!

— Не обращай внимания, дети тебя просто дразнят, — сказал Хельги. — Пытаются растормошить. Сделай лицо попроще и люди к тебе потянутся. Улыбнись…

Они работали всё утро, а затем отдыхали под огромным дубом. Дерево росло на возвышении, в полном одиночестве, и отсюда открывался прекрасный вид. Хельги прятал в тень корзинку для обеда и сейчас, проголодавшись, принялся есть. Дочь Сидвид наоборот, даже после самых тяжёлых дней питалась словно воробушек, а порой и вовсе забывала. Эта немыслимая черта настораживала сына Хведрунга. Особенно на контрасте с её первой кашей.

— Будешь есть? — спросил Хельги, развязывая кулёк.

— Нет! — наотрез отказалась она. — Что значит слово «улыбаться»?

— Возьми яичко, расскажу, — выдвинул требование сын Хведрунга и пододвинул к ней корзинку.

Дочь Сидвид нахмурила переносицу. Она так делала постоянно, когда думала, что её пытаются обмануть или запутать.

Хельги улыбнулся. Она смягчилась, взяла яйцо и надкусила.

— Видишь! Я улыбнулся, и ты сразу подобрела, — произнёс он. — Вот только дети, которых ты избегаешь, улыбаются и смеются постоянно, и почему-то это тебя пугает.

Дочь Сидвид задумалась, и начала сама пальцами раздвигать губы в стороны, как будто это противоречило её природе.

— Вот так?

Выглядело все ужасно смешно и, какое-то время Хельги сдерживался, но потом не выдержал и закатился диким смехом. Дочь Сидвид же вскинула руки в ярости, бросила в него корзинку и пошла прочь.

— Постой… — кричал ей Хельги в след и все равно продолжал смеяться.

***

Дни сменялись днями. Вскоре дочь Сидвид попросила придумать ей какое-нибудь занятие. Работать в поле ей не нравилось. Приходилось рано вставать и возиться в земле. Хельги стал знакомить её со всем подряд. От готовки и стирки, до колки дров и кормёжки скота. А ещё она не хотела общаться с другими крестьянами. Избегала их, даже не пыталась познакомиться.

— У меня заканчиваются идеи, — честно признался Хельги.

Они пришли в хлев, и сын Хведрунга стал показывать ей дойку коровы. Сел рядом на низкую табуретку, смазал руки жиром и стал ритмичными движениями цедить молоко в ведро. Через какое-то время предложил дочери Сидвид повторить. Она брезгливо перепрыгнула через коровьи лепёхи и, морщась от запахов, приступила.

У неё даже начало получаться. Что-что, а ловкости рук ей было не занимать. Она почти улыбнулась, радуясь успехам, но увы. Тут она слишком сильно потянула за вымя, корова дернулась и ударила копытом по ведру. Молоко окатило преуспевающую мастерицу.

Она вскочила, закричала грозно и жалобно, словно раненый зверь, затем перевела взгляд на Хельги, который лыбился без зазрения совести. Пустое ведро полетело в него сразу, но сын Хведрунга увернулся и лицезрел её снова убегающей. Дочь Сидвид, пребывая в ярости, поскользнулась и испачкалась.

Хельги переборол приступ хохота, сосредоточился и пошёл догонять. Она, заплаканная сидела возле корыта и пыталась смыть навоз с одежды, но это у неё плохо получалось.

— Еретик! — бросила она через плечо.

— Ты знаешь значение этого слова? — Хельги покоробило.

— Да! Это самое плохое слово в той книге, — бросила дочь Сидвид, а затем залилась гневной тирадой на штирском.

На родном языке она тараторила с большей ясностью и яростью.

— Отец Хрёдерик дал тебе слишком заумное чтиво, — произнес Хельги. — Но ведь у тебя получалось…

— Ага, а как только всё пошло прахом, ты снова стал… — сквозь зубы процедила она. — Улыбался…

Последнее слово прозвучало с болью в голосе и отвращением. Дочь Сидвид же стянула с себя платье, оставшись в сорочке, и начала драить его в корыте.

— Сама просила занятие. Или я не прав? — он тоже стал чуть грубее и циничнее. — Забыла? Сдаешься?

— Иди к Регнарену! — бросила она.

— Тогда иди и ищи сама, — произнёс Хельги.

— Что? — дочь Сидвид даже перестала чистить одежду.

— То тебе не нравится, другое не подходит, третье смердит. Может кто-то ещё из деревенских подскажет.

— Нет, — она замотала головой.

— Поброди меж домов, может чего и приглянется, — устало произнёс Хельги и ушёл в дом.

После этого дня чувства Хельги поугасли, уж очень много сил отнимали капризы девицы. Они даже какое-то время не разговаривали, просто занимались каждый своим делом.

***

Отец Хрёдерик прибыл рано утром, ещё до рассвета. Хельги уже не спал, собирал вещи в дорогу и совершенно не заботился о тишине. Сонная девица заглянула в комнату.

— Хочешь на тинг? — спросил он.

Она задумалась, вернулась к себе и достала из-под подушки книгу священника. Листала, листала, пока наконец не оказалась на нужной странице. Хельги пошёл следом, увидел её погруженной в чтение.

— Да! — воодушевленно произнесла дочь Сидвид.

— Тогда собирайся, нас ждёт отец Хрёдерик.

Они втроем уселись в телегу и покатили на север. Монотонный скрип колёс и размеренный стук копыт лошади вскоре сморил дочь Сидвид, оставив священника и Хельги за беседой.

— Вижу, разговор у вас наладился, — Хрёдерик искренне улыбнулся, обернувшись на спящую девушку.

— Да, — кивнул Хельги. — Что за книгу вы ей дали?

— Церковь Сиона ответственно подходит к тем, кто отправляется в иные земли проповедовать слово Его. Издаёт книги, рассказывающие о стране, её обычаях и языке, — пояснил Хрёдерик. — Она написана на трёх языках: штирском, общем и хротландском. В библиотеке церкви как раз хранилась одна такая, и я решил, что это будет самым быстрым способом объяснить ей, где она находится.

— Вы оказались правы, — Хельги взял поводья. — А зачем вас позвали на тинг? Насколько мне помнится, там с опаской принимают священников.

— Времена меняются, мальчик мой! — загадочно произнёс Хрёдерик. — Меня пригласили занять одно из двенадцати мест на суде по преступнику. Трудно предугадать, что из этого получится, но я готов к новой вехе закрепления церкви в Хротланде. Мне дали шанс. Это большая честь и ответственность.

Они не спеша прибыли на место, встретили знакомых и разместились рядом, кто в землянке, а иные в шалаше. Люд разговорился. Здесь без проблем делились вестями, спорили и обсуждали случившееся за год. Тинг в их фюльке проходил регулярно и всегда на одном и том же месте. Однако начнётся он только завтра, поэтому, утолив голод и обменявшись новостями, прибывшие улеглись спать.

Утром, в преддверии длинного дня, они привели себя в порядок и, оставив часть людей охранять вещи, безоружными устремились на тинг. Хельги хоть и взял в дорогу дедовский меч, но всё время продержал на дне телеги под большой копной сена. Даже отец Хрёдерик не приметил, когда сын Хведрунга его принёс и спрятал.

Поле тинга, огороженное вехами из ветвей орешника, примыкало к лесу. Масса люда стекалась сюда со всего фюлька. Они, ведомые различными причинами, стремились урегулировать кто хозяйственные вопросы, а кто денежные или кровные.

На холм поднялся человек — законоговоритель. Звали его Грим, сын Раги. Преклонного вида старик уже долгие годы занимал пост и каждый раз переизбирался. В этом никто не видел проблемы, так как лучшего знатока законов сыскать не получалось. Даже то возвышение, на котором он стоял и вещал, прозвали в его честь — Гримсхольм.

Грим призвал всех к тишине и перечислил по именам двенадцать уважаемых мужей, которым выпала честь судить на тинге. Они поприветствовали собравшихся и расселись по каменным валунам, расставленным в виде подковы. В центре стоял жертвенный булыжник.

Каких-либо серьёзных споров оказалось немного. В основном все разногласия решались на месте, так как люди друг друга знали или находились в родственных узах. Однако бывали исключения.

Два бонда⁹ вышли вперёд. За каждым собралось больше двух десятков людей: родственники, друзья и соратники. Их распря¹⁰ началась ещё год назад, когда один послал раба пасти овец на землю другого, после чего обнаружил того убитым. Этим летом история повторилась и добралась до тинга.

Гудхорм заговорил. Перечислил сначала своих предков до седьмого колена, а затем представился сам:

— Я убил его рабов и не должен платить виру¹¹, так как они первые нарушили закон — вытаптывали и сжирали мои луга. Дабы избежать ответных мер, я даже разрешил пасти скот до конца года, но в итоге Торд не усвоил урок.

Торд тоже, перед тем как начать защищаться, представил предков. Порой они рассказывали о человеке много больше, чем личное имя или подвиги. Сразу было понятно, кто эти люди и чем их род славится.

— Я требую возмещения убытков за рабов и изгнания для Гудхорма, — произнёс Торд. — Убийство в нашем королевстве всегда каралось.

— За те два лета ты сполна поживился на моём пастбище, — в ответ крикнул Гудхорм. — Твоё стадо стало в два раза больше. Это я не говорю о шерсти с овец и молока с коз и коров. Я хочу уладить всё по закону. Мои предки даровали твоему деду земли, на которых ты сейчас живешь, и установили границу по ручью Хавслёк. И вот какой год твои рабы нарушают договор между нашими семьями. В таком случае требую лишить Торда земли и отдать её мне или другому бонду.

— Да с тобой даже бешеная собака не уживётся, Гудхорм! — язвительно бросил Торд.

— Убийство действительно карается строго, — слово взял Грим и все разом перестали галдеть, — но и посягательство на земли тоже. Тем более Гудхорм убил лишь рабов. Это незначительное преступление, хоть и требует виры.

Он передал слово двенадцати мужам, и завязался оживлённый спор. В конечном итоге Грим остановил крики, так как даже уважаемые и в какой-то мере непредвзятые люди оказались повязаны с двумя бондами различными нитями. Для старых и опытных глаз секреты плавали на поверхности.

Грим поднялся на холм тинга и сказал:

— Я вынужден признать, что ваша распря передаётся на альтинг. Давненько такого не припоминаю, но таковы правила. Верховный владыка выслушает ваши притязания на Скале закона и решит вашу судьбу.

Недовольных оказалось очень много, Грим даже удивился. Как возмущались, так и разошлись. Пошла череда других вопросов.

— Не хотите перекусить, святой отец? — спросил Хельги.

— Не сейчас, мой мальчик! — священник поднял руку, но всё его естество было устремлено в эпицентр тинга. — Я должен слушать и запоминать. Усвоить каждое слово, манеру и незнакомый жест. От этого зависит мой успех. Сион, дай мне силы понять этих варваров. Помоги вывести твоих будущих слуг из пучины тьмы и невежества, — молился Хрёдерик.

— Бог в помощь! — произнёс Хельги и повернулся к девице. — А ты?

Она не услышала. Её взгляд метался, словно молния, от одной души к другой, срывая маски. Словно дочь Сидвид видела всех насквозь, слышала потаённые мысли и ощущала их тревогу.

На тинге тем временем снова загалдели. Поножовщина могла вспыхнуть в любой момент, если бы оружие не запрещалось приносить.

— Спокойствие! — выкрикнул Грим, разбирая следующий спор. — Если кто-то прольёт кровь здесь, сразу будет изгнан. Общее количество убитых в распре с обеих сторон изменится и придётся платить виру. Соблюдайте закон!

— Ты что-то спросил? — наконец пробудилась дочь Сидвид и сжала кулаки. — Тут так волшебно, никогда не чувствовала себя лучше.

Хельги почувствовал себя не в своей тарелке и загрустил. Тинг длился до позднего вечера. Пришла пора отца Хрёдерика блеснуть.

— С сегодняшнего дня по велению конунга разрешается привлекать к тяжбам служителей церкви, — произнёс Грим. — И хоть я отнёсся к этому предложению с заметной долей сомнения, однако… Сионисты уже укрепились в наших краях, в некоторых настолько сильно, что уже нельзя представить край без них. Поэтому и мы дадим служителям Света шанс. Отец Хрёдерик займёт место одного из судей, возможно, его взгляд привнесёт нечто новое…

Толпа загудела. Как всегда люди разделились на приверженцев традиции и на тех, кто уже давно числился в пасте священников.

Хрёдерик занял своё место:

— Это честь для меня!

Тут на суд вывели здоровенного косматого зверя. Обросший и не мытый человек в лохмотьях косился на всех из-под густых бровей, одаривал грозным взглядом и мерзко скалился жёлтыми зубами.

Повисла гробовая тишина. И лишь звон цепей и кандалов разрезал всеобщее молчание.

— Гретхер из Фюргата! — произнёс Грим, привлекая внимание верзилы.

— Убийца… Душегуб… — послышалось в толпе.

Рассвирепевшие люди стали бросать в него всем подряд. От еды до камней, однако, это только забавляло верзилу. Грим попытался привести всех к спокойствию. Безрезультатно! И только рев Гретхера заставил их умолкнуть снова и задрожать. Он с отвращением стёр кровь с лица от одного из пущенных булыжников, дернулся и попытался вырваться. Казалось, вот-вот не выдержат оковы и начнётся кровавая жатва. Шесть крепких воинов едва удержали убийцу.

Хельги смотрел на него заворожённым взглядом. Он даже представить не мог, на что способен этот человек, и какой ворох грехов за ним катится. А вот дочь Сидвид даже не заострила на нем внимания.

— В чём меня обвиняют? — прохрипел Гретхер.

— В убийстве трех мужчин, двух женщин, пяти детей, а так же зверство над птицей и скотом, — спокойно ответил Грим. — Пожалуй, ты понимаешь, что сейчас будет.

— Они оказались не приветливыми хозяевами, — в защиту произнёс Гретхер. — А потом ещё и напали. Я защищался!

— Тогда как объяснить гибель детей и скота? — поинтересовался Грим.

Пожалуй, он единственный оставался спокойным и сдержанным. За долгую жизнь законоговорителя старик стал свидетелем бесчисленного количества историй и случаев. Одна краше и безумнее другой, а главное, они никогда не повторялись.

— Семья жила небогато, а я засветил кошель, полный серебра. Хотел отблагодарить людей за еду и кров, однако меня застигли врасплох, набросились со всех сторон. Я разгорячился, стал метаться и кусаться. Делал все возможное, чтобы выжить, — жалобно рассказывал Гретхер. — Зима властвовала который месяц. Скот и птицу завели в длинный дом. Там оказалось очень тесно. Мы, сражаясь, разворошили очаг и обвалили крышу. Это был несчастный случай.

— Тогда почему ты не сообщил о трагедии людям? — спросил Грим. — Наши законы говорят чётко: человек, совершивший убийство, должен рассказать о содеянном не дальше чем у третьего дома. И тогда может преследоваться по закону.

— Я никого не убивал, старик! — взревел Гретхер. — Они погибли под собственной крышей в огне. Такова плата за алчность. Боги покарали их.

— Однако ты не сгинул вместе с ними, — усомнился в словах убийцы Грим.

— Я хотел жить, — произнёс Гретхер. — Выполз на свет из-под развалин только под утро и побрёл прочь. Там везде жили их родственники. Мне бы не поверили там, как не верят здесь. Так скажи мне, старик, какой смысл сообщать? Для них смерть родни стоит в разы больше правды жалкого безродного бродяги.

Он постоял задумчиво, а затем продолжил.

— В пылу битвы выпал мой кошель — вот плата за их смерть. Серебро наверняка отыскали родственнички, однако припёрлись в такую даль просить ещё. Жаждут крови, голодные псы. Больше они ничего не получат! Ни моих криков, ни жалобных стонов, только презрение и насмешку.

Грим принял во внимание позицию Гретхера и спустился услышать мнение других. Двенадцать мужей оказались единодушны, вынесли приговор без лишних раздумий и даже отец Хрёдерик не видел выхода из сложившейся ситуации, поэтому промолчал.

— Кто это среди вас? — Гретхер нахмурился, уставившись на священника. — Чья-то злая шутка?

— Отец Хрёдерик приглашен на суд с разрешения самого конунга, — великодушно повторил для обвиняемого Грим.

— Лучше я сгорю в огне, чем позволю обвинять меня иноземцу, — убийца сжал кулаки. — Не подобает судить человека тому, кто ничего о нём не знает и чужд его миру. Пусть он уйдёт!

— Ты не в том положении, чтобы торговаться, убийца! — повысил голос Грим.

— Однако я тот, — Хрёдерик поднялся, — кто может спасти тебе жизнь…

Среди людей покатился шёпот, да и Гретхер поёжился.

— Моя церковь обладает привилегией. С доброй руки владыки Хротланда, разумеется, — медленно говорил священник. — Тебе лишь нужно принять Сиона в своё сердце и начать новую жизнь. Ты не сможешь остаться в королевстве, слишком весомое злодеяние совершено, и с этими людьми уже примириться у тебя не получиться. Но как знать, мир большой и многогранный. Можно уйти на все четыре стороны.

Из толпы тут же послышались возгласы.

— Что это значит?

— Зверя нельзя выпускать, он снова возьмётся за старое…

— Он лжёт…

— Он говорит правду! — успокоил всех и призвал к порядку Грим.

После такого объявления повскакивало даже большинство судей. Как оказалось, они тоже ничего не знали. А Гретхер задумался над словами священника.

— С моей точки зрения, — снова заговорил Хрёдерик. — Ты либо говоришь правду, и тебе никто не верит, либо ловко лжешь, и проверить это невозможно. Трудно выносить решение, когда нет свидетелей. Поэтому я могу пойти тебе навстречу и предложить спасение. Тебе же нужно просто протянуть руку…

— Отказываюсь, — негромко, но твёрдо произнёс Гретхер.

— Шанс дан, шанс не использован, — кивнул священник. — Я согласен с остальными. Ты либо убийца и лжец, либо зло воплоти, одним своим присутствием толкающий людей в лапы греха. Именем Сиона я тебя проклинаю!

— Лицемерный святоша! — сквозь зубы с отвращением прошипела женщина средних лет с корзинкой трав, а затем не спеша пошла прочь сквозь толпу.

— Кто это? — спросил Хельги у людей, не разглядев её лица.

— Хозяйка волков, — ответил ему воин.

Так в Хротланде издревле называли ведьм. Грим же обвёл взглядом толпу, затем судей — решение было единогласным. Это оказалось нетрудно, у Гретхера не оказалось ни одного защитника или сочувствующего.

— Твоя судьба решена! — протянул Грим. Народ тяжело выдохнули, словно Гретхер убил родственников поголовно всех собравшихся. — Сознайся и смерть будет быстрой.

— Свидимся в следующей жизни, старик! — усмехнувшись, сказал громила и сплюнул на землю.

— На жертвенный камень его! — приказал законоговоритель. — Несите раскалённые угли.

Тут люд преобразился. На их лицах появился азарт, как будто казни придуманы для развлечений. Где-то определённо так и было.

Правда, нужно отдать Гретхеру должное. Он мужественно встретил наказание, ни проронил ни слова как обещал, не доставив удовольствия собравшимся. Яростно возился на жертвенном камне и гремел цепями, пока угли прожигали ему грудь и живот. Хельги даже издали слышали, как скрипят и крошатся его зубы.

А затем он затих и обмяк.

Глаза людей погасли. Гретхер словно одним своим существованием поддерживал в них силу. Это был поистине долгий день, и усталость нахлынула незамедлительно. Все стали расходится.

Хельги в этой толчее потерял дочь Сидвид из виду. И только когда поле тинга совсем вымерло, увидел её около леса. Она разговаривала с той самой женщиной, пренебрежительно отозвавшейся об отце Хрёдерике. Стоило только подойти ближе, как сын Хведрунга сразу узнал деревенскую травницу.

— Хельги! — женщина тепло улыбнулась ему.

— Астра! Не знал, что ты тоже приедешь на тинг, — удивился он.

— Я тут каждый год, — пояснила она и обвела их прищуренным взглядом. — Вот даже нашла с кем поговорить в перерывах от сбора трав. Вы знакомы… Так значит вот кто теперь согревает тебя холодными ночами. Подсуетился, как погляжу, приютил бедняжку…

Хельги и дочь Сидвид покраснели.

— Я не осуждаю, — сказала Астра, а затем увидела Хрёдерика. Тот шёл в их сторону. — Что ж… Мне пора.

— Я не видела её в деревне, — шёпотом произнесла дочь Сидвид.

— Она редко покидает свой дом и сад, — пояснил Хельги.

— Астра, — священник её сразу узнал. — Змея! Остерегайтесь её, она слуга зла.

Хрёдерик говорил ещё много нелицеприятного о травнице, пока они шли в лагерь. Хельги и священник чувствовали себя уставшими и измотанными. И только дочь Сидвид совершенно не ощутила на себе тяжести дня, словно насытилась на несколько ночей вперёд от огромного скопления людей.

Утром отправились в обратный путь, обещая приехать в следующем году. Люди укатили в разные стороны, словно камни с горы. Кто-то довольный, другие не очень, а иные полезно провели время, слушая истории других за бодрящими напитками.

Отец Хрёдерик измотался долгим путешествием.

— Благодарю за компанию! — произнёс он, останавливая лошадь у церкви. — И вас, девушка. Вы разговариваете гораздо лучше.

— Я могу ещё оставить у себя книгу? — робко поинтересовалась она.

— Разумеется, — кивнул священник.

Хельги порылся на дне телеги и извлёк свой меч.

— Вижу, ты подготовился куда лучше, чем я предполагал, — с удивлённой осторожностью произнёс Хрёдерик.

— Никогда не знаешь, когда случится что-то плохое, — холодно ответил Хельги. — Спокойной ночи.

Они распрощались. Хельги и дочь Сидвид, словно тени в ночи, устремились по дороге домой.

— Можно? — спросила вдруг она, не отводя азартных глаз от оружия.

Хельги подозрительно нахмурил брови:

— Нет!

Дочь Сидвид обиделась, что не стало для Хельги сюрпризом, и не разговаривала оставшуюся часть пути. С первыми проблесками нового дня они воротились в деревню.

— Нашла себе занятие? — у дома поинтересовался Хельги. Она улыбнулась и кивнула. — Покажешь?

Дочь Сидвид схватила его за руку и поволокла. От неожиданности Хельги опешил, а его сердце забилось чаще. Он не смог даже помыслить о сопротивлении и безропотно позволил себя вести.

Она остановилась у изгороди и указала на нечто в тени сарая.

— Хочешь плести корзинки? — с иронией обронил Хельги.

— Да! Корзинки, — повторила дочь Сидвид, а затем увидела его недовольный взгляд. — Что?

— Их много не нужно, — пояснил он. — В основном в деревне уже у всех есть, а делать их бездумно неразумно, тем более и продавать некуда. Уверена, что не хочешь заняться чем-то регулярным и всегда востребованным?

— Это ещё чем? — нахмурилась дочь Сидвид.

— Дойкой, например, — предложил Хельги, что вызвало у неё приступ ярости. — У тебя ведь получалось.

Уже в спину кричал ей Хельги. Она злобно оттолкнула калитку и дёрнула ручку входной двери. Безрезультатно, дом был заперт.

— Две корзинки! — предложил Хельги, протягивая руку. — А потом ты попробуешь ещё раз с коровой. Договорились?

Она подумала и согласилась:

— Большие!

— Большие нам не нужны, — пояснил Хельги, не разжимая руки.

— Тогда четыре маленьких, — начала торговаться она.

— Три! — он улыбнулся. — Соглашайся.

— Ладно! — крикнула дочь Сидвид. — И отопри уже эту треклятую дверь.

Она стукнула по ней ногой и стала ходить кругами от нетерпения. Но хотя бы улыбнулась.

Примечания

9

Свободный человек королевства Хротланда имеющий своё хозяйство и не имеющий отношения к знати.

10

Ссора, раздор.

11

Денежная мера наказания, которая взымается с виновного за убийство.