A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна

Алиса Альта

Бороться против диктатуры всегда тяжело. Особенно, если вы попадаете в фантастический извращённый мир с Великой Матерью во главе, пропагандой женского превосходства, магическими разработками и мощнейшим Стокгольмским синдромом. Увы, бороться приходится в одиночку: элиту всё устраивает, народ зомбирован, а высокоразвитые соседи равнодушны. Впрочем, когда ничего не помогает, есть одно верное средство разрушить привычный порядок вещей – пойти ва-банк…

Глава 7. В семье Зашоров

Её долго водили по затопленным грязью улицам, плутали безбожно, петляли и виляли, пока не подвели к типичному белоснежному дому. Водрузив девушку на порог, стражники властно заколотили в дверь. Высунувшийся сутулый мужчинка с добрым круглым лицом и жёсткими усами чем-то напомнил девушке Маргадона из «Формулы любви», чем сразу же поднял Настасье настроение. Поприветствовав стражников, быстро о чём-то с ними переговорив и получив письмо, незнакомец скрылся в доме. Через минуту дверь радостно распахнулась: в проёме стоял с десяток человек, и все они с превеликим любопытством взирали на Касьянову.

— Ах, какое счастье, какая награда! — заголосила тучная леди с расплывшимся контуром лица. У неё были соломенные секущиеся волосы и серо-голубые глаза с очень мутным выражением. — Хвала Небесному лону, этот день настал! Мы знали, всегда знали!

Женщины начали всхлипывать и восторженно голосить, а мужчины даже стремились превзойти их в эмоциональной трясучке. Смотрелась эта счастливая падучая как-то карикатурно и неестественно.

Настя с недоумением взирала на пиршество буйных восторгов, чувствуя себя Христом, явившимся наконец народу. Когда её ласково затащили внутрь, девушка начала пытливо озираться по сторонам.

Изнутри белоснежный дом — как и у всех жителей Аримана — был отделан материалом, напоминающим светлое дерево. Узор стен отозвался в сердце Насти ассоциациями с радостными рождественскими орнаментами. Хотя здание состояло из трёх этажей, потолков не было; стены обвивала деревянная кайма с метр шириной, на которой располагалось некое подобие кроватей (многие стояли под углом или вовсе перпендикулярно полу) и ящиков с вещами. Что интересно, в стенах было предусмотрено столько выемок, выпуклостей, ручек, полок, что всё это можно было использовать, как скалодром. Многие предметы были словно приклеены или привинчены к стенам, а на кроватях можно было разглядеть ремни и широкие, будто бы кожаные наручники. В углу стояло странное приспособление, напоминавшее дерево, где в изобилии сушилось белье. Там же располагалась огромная бочка с водой, а множество её мелких копий были прикреплены к стенам в разных местах жилища.

Вдоволь насмотревшись на обстановку, девушка перешла к обитателям дома. Она насчитала десять человек: пять детей от года до пятнадцати лет, уже знакомый нам тандем, одну пожилую женщину, одну совсем старую и седобородого старика в комплекте.

Соломенная дама, рыдая, целовала бумагу; остальные члены семейства сумели побороть волнение и стойко подбадривали друг друга. По тому, как они поглядывали на тучную женщину, по жестам и интонациям, которые сквозили в обращении к ней, можно было понять, что это самый почитаемый обитатель дома.

— Ах, вы бы знали, какое это счастье! — без умолку голосила блондинка. — Лучший день в нашей жизни! Мы всегда знали, что Ариматáра-Мáрхур-Здóрма видит, как мы любим её, что она оценит, обязательно оценит. Ах, мой Урчи!

Вторая волна радостных рыданий накрыла женщину, обдав брызгами всех присутствующих. Милого Урчи — того самого усача, что открыл дверь — она и вовсе сбила с ног и утащила в пучину вместе с отливом. Стойко вынося экзальтированные всхлипы уткнувшейся ему в плечо дамы, добряк часто моргал, чтобы сдержать подступающие к глазам слёзы. Касьяновой показалось, что он как будто гасит себя, запрещает себе быть ярче и эмоциональнее в присутствии этой женщины.

— Великая Матерь справедлива, как ни одна из богинь Злых земель, что когда-либо рождались на свет, — с гордым достоинством заметил он. — Она награждает справедливо, а карает ещё строже. Да будет благословенно её святое лоно!

Касьяновой удалось подглядеть, что было в сопроводительном письме. Строго говоря, оно напоминало скорее комикс; вот девушка, похожая на Настю, находится в каком-то страшном чёрном месте, облепленная демонами; вот чья-то сверкающая рука забирает её из этой ужасной дыры; вот небесной красоты женщина баюкает брюнетку у своей груди, а потом отправляет в этот дом.

— Ах, мы послужим нашей обожаемой Ариматаре-Мархур-Здорме! — запрыгала, хлопая в ладоши, девочка лет двенадцати. — Она выбрала нас, именно нас! Ах, если бы я могла вылизать все дома от Северной до Южной улицы!

— Подождите, подождите, — махнула рукой Настя, не переставая удивляться. — Аримата… что? Вы имеете в виду Ари? Такую маленькую блондинку с хитрым взглядом и хищными повадками?

Шаровая молния, влетевшая в помещение, не смогла бы вызвать большего ужаса на лицах присутствующих, чем это невинное замечание. Девочка издала вопль отчаяния и выбежала на улицу. Пара детишек из тех, что помельче, кинулись скрести пол. Пожилая женщина бросилась душить Настю в объятиях, жалобно причитая и голося, словно по покойнику. Остальные застыли, как вкопанные, с раскрытыми ртами и расширенными от страха глазами. Усача Урчи колотило нервной дрожью.

К Касьяновой подбежал седовласый старик, обдал её жаром прогорклого дыхания, схватил за плечи и с яростным блеском в глазах принялся трясти бедняжку, срываясь на крик.

— Никогда не говори ничего плохого о нашей вселюбимой Ариматаре-Мархур-Здорме! Несчастная! Ты смерти своей хочешь? Сойти в могилу раньше срока хочешь? Безумство!

— Я ничего плохого о вашей уважаемой как-ёё-там не говорила, — осторожно ответила брюнетка, плавно высвобождаясь из цепких, как когти коршуна, пальцев. — Я только намеревалась провести процедуру идентификации личности, так сказать.

— Она не знает, Брахт, — взволнованно отозвалась полная дама. — Она просто не знает. Нас же предупреждали уважаемые люди из Запретного города, что мы должны обучить её всему, девушка тут совсем недавно. Ариматара-Мархур-Здорма спишет всё на её глупость, я уверена.

— Хвала Святой Прародительнице, мудрейшей и всевидящей, — забормотал старик, неохотно выпуская из своих лап добычу.

— Очень ценное замечание, — скривилась Касьянова, пытаясь изобразить улыбку. — Теперь, когда я падающей кометой ворвалась в ваши вялотекущие будни, так сказать, мне хотелось бы приступить к содержательной части нашей беседы. Давайте мы представимся друг другу, а потом вы объясните мне правила здешних игрищ.

Девочка вернулась с улицы с измождённым лицом и положила на полочку чудовищно запачканную тряпку. Соломенная леди издала грозный окрик, и все выстроились перед Настей неровной шеренгой.

— Мы — семейство Зашоров. Меня зовут Элайла, — начала толстушка, грозно сопя носом. Она ткнула пальцем в женщину с всклокоченными седыми волосами и диковатым, сумасшедшим взглядом. — Это моя бабушка, Умини.

— Очень приятно, — ответила Настя, шутливо приседая в лёгком реверансе. Старушка лишь вскрикнула и заслонила руками лицо.

— Не обращай внимания, она глуховата. Это моя мать, Дженита.

Смуглая пожилая женщина с сухими, словно вырезанными из дерева пальцами и шеей в глубоких морщинах-кольцах ехидно кивнула, сверкнув ядовитым взглядом. Она украсила себя бесчисленным множеством блестящих бус, колец и пришитыми к тунике металлическими бляшками.

— Это — мои дочери, — продолжила Элайла.

— Я Иксит! — храбро крикнула девчушка, выбегавшая на улицу. Она была долговязой и тощей, походила на цаплю. Её пепельного цвета волосы были заплетены в косички, а бледно-бежевая туника изобиловала множеством карманов и блёсток.

— Я Гаяра, — важно встряла в разговор пятилетняя девочка. Малышка грозила вырасти настоящей красавицей: ярко сверкающие сапфировые глаза источали силу и веселье, густые светлые волосы были тщательно уложены в замысловатую причёску, а пухлые щёчки придавали её облику невероятную миловидность.

— Я Молиона, — по слогам произнесла крошка лет трёх, важно ковыряясь заострённой палочкой в полу. Было в ней что-то грузное, неживое. Бедняжку осенял дух тяжести: её карие глаза смотрели из-под нависших бровей грубо и совершенно неприветливо, а в движениях угадывался потухший огонь отца.

— Это мой муж — Урчи. Эй, ты представишься нашей гостье или нет? — грубо окрикнула спутника жизни Элайла.

— Да, я Урчи, — залепетал усач. Он всё время хотел словно спрятаться, исчезнуть, свернуться калачиком, накрыться с головой одеялом. Мужчина услужливо семенил ножками и втягивал шею в плечи. — Сынок, поговори с доброй девушкой.

— Я Дижон, — с трудом выговорил мальчик лет семи с аппетитными щёчками. Он весьма походил на папу: такой же небольшой, смугленький, с добрыми карими глазами и N-ной степенью маргадонистости в повадках.

— А это Фут, — как бы нехотя махнула рукой толстушка в сторону годовалого карапуза, неприятно поразившего Настю. Никогда не доводилось девушке видеть у малыша взгляда, абсолютно лишённого детской радости. Этот паренёк смотрел серьёзно, скептично, цинично, точно то был брюзжащий старик, оккупировавший тело ребёнка.

Седовласый Брахт коротко — и не без некоторой злобы, как показалось Насте, — кивнул, нервно сглатывая слюну.

— Спасибо за представление, — сказала Касьянова, тщательно обводя глазами гостеприимное семейство, стараясь запечатлеть в памяти отличительные черты, по которым она будет различать Зашоров.

— Пора бы и тебе уже преставиться, — мягко, но властно, как умеют только матери больших семейств, намекнула Элайла.

— Спасибо, преставиться я всегда успею, — чуть слышно пробормотала девушка. — Меня зовут Касьянова Анастасия Сергеевна. Двадцати трёх лет от роду. Вредных привычек и судимостей не имею. Образование — экономический факультет СПбГУ. Образование, впрочем, незаконченное в связи с навалившейся депрессией и дезориентацией в жизненном пространстве. Около полугода не выходила из доставшейся по наследству квартиры на Васильевском острове, пока, на своё счастье, не впустила пожить к себе Алю по прозвищу Каштанка. Благодаря знакомству с нечистой силой в лице сбрендившего неомасона и в морде загадочного Барсика была вынуждена обшарить всю Северную Пальмиру по известному алгоритму «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». После того как в моей памяти прорезались воспоминания о Кальхиноре и том, как туда добраться, села на поезд с конечной станцией в Воркуте, что свидетельствует о глубоком умственном помешательстве. Первые дни провела в Дейте и по любопытству своему бестолковому отправилась исследовать третий этаж, что говорит о прогрессировании ментального недомогания. Потом я… Потом меня милосердно расквартировали к вам.

— Красиво, — задумчиво уставилась в потолок Элайла. — Но непонятно.

— Так вы видели нашу Ариматару-Мархур-Здорму? — с блестящими от восторга глазами спросила Иксит. — Это правда?

— Иксит! — в праведном гневе окликнула её Дженита. — Нам говорили не задавать гостье лишних вопросов, ты забыла? Дрянная девчонка!

Касьянова внимательнее вгляделась в надсмотрщицу: тот особенный тип кожи, который поначалу показался ей смуглым, на самом деле отдавал прогорклой желтизной, цветом ариманского неба. Все горожане, которые встречались девушке позже, были либо крайне бледны, либо желтоваты — Настя связывала это с отсутствием солнца.

— Святые сосцы, что я натворила! — встревожено дёрнулась девчушка и тут же выбежала за порог.

— Чем она там занимается? — с недоумением поинтересовалась Настя, поглядывая на дверь.

— Она смывает с себя грязь, — с видом глубочайшего благочестия ответила Дженита.

— Не то чтобы она выглядела испачканной. Хотя веселится похлестче свинки Пеппы.

— Вот именно, — вздохнула Элайла. — Наша Иксит так часто скверномыслит, что на ней живого места не осталось. Внутри дома всё чисто, нас ведь так много. Приходится мыть снаружи.

Касьяновой смутно вспомнились люди, до блеска начищавшие стены зданий, на которых она обращала мало внимания в своих грязевых вояжах.

— Но вы не подумайте! — расправил грудь Урчи, у которого внезапно прорезался голос. — Это от искренней любви к Великой Матери. Ведь только тот, кто обожает до глубины души, способен на редкие злые всплески, не правда ли?

Все женщины, даже наполовину существовавшая Умини, презрительно зашикали на отца семейства. А пятилетняя Гаяра и вовсе ущипнула его за бок. Мужчина тут же сник и скукожился.

— Простите, я больше не буду, — тихо промямлил Урчи.

— Да нет, что вы, — с лёгкой улыбкой, желая его приободрить, ответила девушка. — Продолжайте.

— Нет-нет-нет, — замотал головой усач. — Негоже мужчине абстрактничать, когда женщина в доме. Извините, я забылся.

Настасья сдержала подступившее к горлу недоумение и решила оставить разговор на потом. Ей было интересно другое.

— И панорама какого же злодеяния развернулась на моих глазах? Какими тёмными силами командовала Иксит, этот властелин мрака, посылая отряды своих демонов на войну со Светом?

— Класиво, — пролепетала Гаяра. — Но непанятна.

— Ты спрашиваешь, в чём хада́н моей дочки? — захлопала глазами Элайла, тужась понять её мысль. — Ну как же. Она ведь подумала, что ты лицезрела нашу дорогую Ариматару-Мархур-Здорму!

— Вот как, — помедлив, ответила Касьянова, чьи глаза растерянно забегали по полу. — А этого не могло быть, ведь так?

— Ну конечно! — всплеснула руками домоправительница, как бы поражаясь такому тупоумию. — Можно подумать, сама Великая Матерь открыла бы тебе своё лицо!

— Конечно, не открыла, — в замедленном темпе продолжила девушка. — Боги Олимпа не являют свои лица простым смертным. Да и зеркала у меня с собою нету, чтобы выманить богиню из её норки, если вспомнить старый добрый трюк с Аматэрасу.

— Как у неё хватило наглости вообразить такой вариант событий! — злобно фыркнула Дженита. — Представить её, Святую Прародительницу, и тебя… И чтобы она с тобой… Клянусь вагиной, мне сейчас дурно станет. Смою-ка я, на всякий случай, этот хадан.

Она уселась на пол и начала чистить тонкой деревяшкой ногти на ногах.

— Да и я смою, этот… как вы там говорите? Хадан, — уселась Настя на пол. — На всякий случай. А то мало ли, что я там себе думаю.

— Абсолютно правильно! — просияла Элайла и взялась за скребок. — Мы часто так делаем.

— Это называет про-фи-лак-ти-ка, — важно встрял в разговор Урчи, доставая из угла большую тряпку. На сей раз, он получил только пару шутливых затрещин и тычков.

— Ох уж, умник! Ничего с тобой не поделаешь, — любовно воскликнула хозяйка, ущипнув мужа за бочок.

— Я стараюсь, милая моя, ты же знаешь, — смиренно ответил усач, приобнимая жену за талию. Пара с усердием принялась полировать подоконники и оконные рамы.

Вернувшаяся домой Иксит начала весело носиться по дому, карабкаться по стенам и прыгать по кроватям. В этой девочке, казалось, был замурован вечный двигатель.

— Знаете, я здесь совсем недавно, — осторожно продолжила разговор Касьянова, протирая пол бережно подаренной ей тряпочкой. — Вы не могли бы объяснить, что входит в вашу концепцию греха? Не сильно-то хочется провести остаток жизни на коленях.

— Что плохо? — энергично обратилась к ней Дженита, бесцеремонно заползая своей тряпкой на Настину территорию. Стоит ли говорить, что пришелица мыла пол куда хуже, чем хозяйственное семейство. Поверхность казалась Касьяновой идеально чистой, но внимательные Зашоры находили в ней всё новые недостатки. — Плохо всё, что плохо для Ариматары-Мархур-Здормы.

— Даже мысли?

— Первым делом — мысли! Ты отравляешь себя этой гадостью. Заражаешь других. Портишь воздух. Смердишь в мироздание. Конечно, Великая Матерь страдает! Её тело источает кровавые слёзы каждый раз, когда в твоём уме зарождается нечестивая мысль!

Последнюю фразу она произнесла совершенно бездумно, как будто выучила её наизусть. Малыш Дижон начал рыдать; по его пухлым щекам катились гигантские слёзы, будто бы то страдал крошечный динозаврик.

— Прости меня, грандиозная Ариматара-Мархур-Здорма! — голосил он. — Я думал о тебе плохо! Я причинял тебе боль! Ты плакала кровавыми слезами! Из-за меня…

Рыдания скрутили мальчика с такой силой, что он начал биться головой об пол.

— Все мы когда-либо допускали нечестивую мысль о всеблагой Ариматаре-Мархур-Здорме, — впервые за долгое время подал голос старый Брахт. Его фигура источала невозмутимость и была преисполнена чувством собственного достоинства, словно у всевидящего пророка. — Это свойство человеческой натуры. Не стоит винить себя. Главное — как можно быстрее смыть этот хадан.

— Подумать только, — пробормотала Касьянова. — Я обещаю никогда не думать об Ариматате… о Великой Матери, я хотела сказать, плохо. Но если вдруг такое случится — могу ли я полюбопытствовать? Как она об этом узнает?

Воздух разорвала канонада дикого хохота. Особенно сильны были взрывы, исходившие от детей. Этот невидимый артобстрел разорвал девушку в клочья, и Настя авансом капитулировала в бою.

— Ох, насмешила, — оттирая слезу, заявила Элайла. — Великая Матерь видит и знает всё, она же прародительница всего сущего. Мы её дети, часть её тела. Неужели непонятно?

— Готова поспорить, вряд ли хотя бы треть родителей знает, что творится в головах у их детей, — еле слышно процедила брюнетка, злобно скрестив руки на груди.

В дело снова вмешался седовласый Брахт. Он гордо расправил плечи и раскинул руки, будто Моисей, получивший от Господа скрижали завета, — на заднем плане отчаянно не хватало грома и молний. Ранняя зима припорошила инеем его волосы, но вызвала тот колючий холод в глазах, которым можно было бы проткнуть не одно мягкое сердце.

— Ариматара-Мархур-Здорма пронизывает город, который она породила. Дома — это её органы, люди — клетки, улицы — кровеносные сосуды. Поэтому Великая Матерь имеет связь с каждым существом в нашем благословенном Аримане. Ей открыты все наши помыслы и желания.

— А вы не могли бы подробнее остановиться на чисто технической стороне вопроса? Продолжая развивать ваше сравнение: я знаю, что мои клетки могут заболеть. Я почувствую боль и дискомфорт в определённом месте. Но как именно до моего сознания дойдёт, что за клетки поражены и каким недугом они охвачены?

Выражение лиц достопочтенного семейства перенесло Касьянову в тот эпизод её жизни, когда девушка по ошибке забрела в деревенский коровник. Брахт на секунду растерялся, но тут же собрался и продолжил теми же тягучими, певучими интонациями с растягиванием гласных:

— Душа нашей высокочтимой Ариматары-Мархур-Здормы заполняет собой всё пространство Аримана. Расстояние между двумя соседними клетками её высшего разума составляет приблизительно вот столько, — он раздвинул руки сантиметров на двадцать. — Поэтому в каждый конкретный момент часть нашего мозга находится в поле зрения Святой Прародительницы. Наши мысли — едины!

Настя окинула взглядом комнату, пытаясь наложить на пространство невидимую кристаллическую решётку. Высунуть голову за границы всевидящих нейронов зловредной блондинки и правда не получалось.

— Ладно, дочка, — неожиданно мягким голосом сказала Элайла. — Совсем мы тебя утомили. Ты спать ложись, а то поздно уже.

Солнца в Аримане не наблюдалось; с определённого момента, местность медленно погружалась во тьму, будто чья-то невидимая рука регулировала настройки яркости. Волна жужжания накрывала город: ариманцы, повинуясь какому-то общему ритму, словно неугомонные насекомые, начинали шумно раскладываться по кроватям. Напрасны были Настины уверения в том, что она совсем не хочет спать; девушка пошла по рукам радушного семейства, которое настойчиво, но ласково хотело уложить её в вертикальную кровать в районе второго этажа. Вырвавшись чуть ли не с силой, Касьянова выторговала право спать в углу первого этажа на тёмно-синем мохнатом коврике.