A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна

Алиса Альта

Бороться против диктатуры всегда тяжело. Особенно, если вы попадаете в фантастический извращённый мир с Великой Матерью во главе, пропагандой женского превосходства, магическими разработками и мощнейшим Стокгольмским синдромом. Увы, бороться приходится в одиночку: элиту всё устраивает, народ зомбирован, а высокоразвитые соседи равнодушны. Впрочем, когда ничего не помогает, есть одно верное средство разрушить привычный порядок вещей – пойти ва-банк…

Глава 6. Художественные вкусы Ари

Это была узенькая камера два метра на полтора. Единственным источником света служило крошечное окошко в двери, куда то и дело заглядывал охранник. Стены комнаты были покрыты веществом, напоминавшим на ощупь сопли. Пахло оно, точно скисшее молоко. На пол была небрежно брошена полуистлевшая лиловая подушка, на которую Касьянову галантно усадил конвойный, по-джентельменски улыбнувшись и пожелав девушке приятного времяпрепровождения.

Настя, исполненная горделивого достоинства, — точно каменная Дева Мария в соборе, с укором взирающая на грешный мир — приняла единственно возможную здесь позу. Девушка обхватила руками колени и уронила на них голову — скорбная, ледяная, оцепеневшая, словно умирающая в снегах странница. Никто не знал, что она отправилась в Кальхинор, и никто не смог бы сюда проникнуть, даже если бы и захотел. У Насти внезапно защемило сердце при мысли об Але — ах, если бы она была здесь! При этом незримый внутренний голос — сущее безумие — нашёптывал девушке, что Каштанка уже в пути, что подруга спасёт её, заберёт из плена.

Такие иррациональные, но крайне воодушевляющие надежды сменялись пронзительным разочарованием. Девушка корила себя за то, что по собственной глупости, самонадеянности и дурацкому любопытству залезла прямо в пасть дракона, угодила в капкан к представителям высшей и — как оказалось — крайне недружественной власти. «Горечь поражения» перестала быть красивой метафорой; Насте казалось, будто она ощущает этот жжёный привкус во рту, точно он въелся в её слизистые, встроился в самую структуру клеток. Увы: дрянная и слизкая похлёбка, коей её кормили два раза в день, никак не помогала смыть с губ это гадкое ощущение. И какого чёрта она полезла в Ариман?

Тогда, в Петербурге, всё в один миг сделалось чётким и удивительно ясным, вещи впервые за долгое время стали по полочкам. Какая-то невидимая волна сбила её с ног и тащила вперёд и вперёд, в Кальхинор. Девушка чувствовала, что она всё делает правильно и иначе не может быть; но заключение заставило посмотреть на мир через другую оптику. Настя решила, что у неё была свобода выбора, просто в какой-то момент она допустила роковую осечку. Надо было выйти на другой станции? Или обойти Кальхинор кругом? Остаться в Дейте? Поехать на четвёртый этаж вместо третьего? Казалось, какое-то одно правильное действие избавило бы её от ужасов темницы.

Брюнетка перебирала в уме всё, что видела и слышала, пыталась связать воедино разрозненные события и сценки. Ей было жизненно необходимо вычленить свою ошибку, чтобы получить призрачную надежду на освобождение; но логика в поведении окружающих не просматривалась. Во время прогулок по Ариману девушку явно стерегли, будто она способна передать горожанам страшную тайну — но какую? И если так, не легче ли было сразу посадить её в карцер или отправить восвояси?

Единственная зацепка — настойчивые расспросы Ари о том, понравилось ли ей какое-нибудь место в городе — привела Настю к тому, что следовало выказывать больше восхищения пейзажами Аримана, громко хвалить бросающиеся в глаза места. Быть может, самолюбие градоначальницы задело её равнодушие? Касьянова живо ухватилась за этот аргумент — как мало человеку нужно, чтобы перестать закапывать себя в могиле безумия!

Поначалу, чтобы сохранить стойкость духа, девушка пробовала считать часы и минуты. Но хлипкая плотина рациональности вскоре дрогнула под напором гнева, негодования и горечи, что рвались из самой глубины души. Лавина яростных чувств разнесла эту хилую преграду в щепки. Только выпустив всех своих демонов наружу, дав эмоциям опустошить себя, Настя начинала отстраивать башню логических конструкций заново, точно человек, что безуспешно пытается возвести высокий карточный домик, который постоянно падает.

Тысячи раз Касьянова перебирала в уме воспоминания, переигрывала их, изобретала миллионы способов сказать или сделать всё иначе; она разложила по деталям каждый шаг своего скорбного пути, бесконечно комбинировала всё новые и новые варианты поведения. Когда скудный паёк её мыслей заканчивался, девушка приникала к окошку и начинала стучать, колотить, звать на помощь. Ей всего лишь хотелось объясниться — но внешний мир был глух и обращал на истерики Насти меньше внимания, чем разморенный сытым обетом сибарит на жужжание мелких мошек. Со временем девушка впала в самое настоящее отчаяние. Ужас сковал и мысли, и мышцы. В такие моменты разум человека похож на бескрайнюю, погружённую во мрак пустыню, где хозяйничают леденящие ветра.

Как долго это длилось? Трудно сказать. Она перестала считать дни, прекратила попытки реанимировать отмирающую умственную деятельность. У Касьяновой было такое чувство, будто её поместили в студень, и сам мозг её медленно превращается в густое желе. Эмоции атрофировались за ненадобностью; когда однажды дверь в камеру распахнулась, девушка испытала не больше изумления, чем стоящий в витрине манекен при виде ещё одного посетителя магазина.

Охранник вежливо помог Касьяновой встать. Поначалу мышцы отказывались ей служить, и передвигалась девушка крайне неуклюже, как ребёнок, который только учится ходить. Внезапный избавитель стал её опорой, её личным костылём; всю дорогу он верещал о каких-то ничтожных мелочах, а Настя ритмично кивала в ответ. Поддакивать не было сил: девушка так долго была в тишине, что каждое сказанное слово отдавалось в пустом своде черепа раскатом мощного набата.

— Вселенская грязь! — злобно выругался сопровождающий.

В один момент брюнетка рухнула в обморок; пришлось хлопотать вокруг неё, сбрызгивать водой, приводить в чувство. Когда девушка открыла глаза, над ней было всё то же безразлично-жёлтое, тусклое небо Аримана; она ощущала сильную слабость и совершенно не представляла, как будет отстаивать свои интересы перед грозными силами города.

— Ну что, проснулась, — грубовато прикрикнул охранник. — Мы из-за тебя опоздаем. Очень невежливо по отношению к нашей дорогой Ариматаре. Уж потрудилась бы не падать.

Чувство вины придавило девушку тяжёлой плитой, так что Насте на миг показалось, что она больше не поднимется.

«Да чёрт возьми!» — возмутилась Касьянова, не узнавая себя. — «Каждый день в этом месте — отравлен. Эта сумасбродка кинула меня в тюрьму по известным ей одной причинам; меня кормили жуткой дрянью и лишили даже призрачного света. И вот, они виноватят меня в том, что я трачу драгоценное время Ари почём зря — и я даю этому чувству завладеть собою!.. Соберись, Касьянова. Чем пасовать перед этими людьми, лучше было и правда врасти в дерево».

Как и следовало ожидать, её привели в кабинет маленькой хозяйки большого города. Здесь было солнечно, просторно; радостная Ариматара порхала вдоль стен, развешивая какие-то чудовищные акварельный пейзажи, громоздкие и безвкусные. Она то и дело протирала стены влажной тряпочкой, очищая их от невидимых Насте пятен. На столе женщины горела розовая свеча, источавшая едва заметный, тонкий аромат малины. Касьяновой, отвыкшей от запахов, почудилось, что её швырнули в огромный чан с малиновым вареньем. Впервые Настя видела градоначальницу такой цветущей; брызги её веселья орошали комнату лучше, чем самый надёжный увлажнитель воздуха.

— Как тебе картина, Настюша? — беззаботно прощебетала блондинка, чуть оглядываясь через плечо. Речь шла о грязно-лиловом весеннем луге, подёрнутом бесцветной грустной дымкой. — Думаешь, сюда повесить? Или чуть выше?

Долгожданная свобода — все эти запахи и звуки, внезапно обрушившиеся и сбивавшие с ног — произвела на девушку преображающее воздействие. Её тощий дух расправил плечи; чувства вины и гнева на себя моментально испарились, точно они были болезнью, привнесенной в её тело какой-то чужеродной бактерией. Как и когда-то давно, точно в другой жизни, в котле её души закипели эмоции. Чёрная злоба нагревала всё тело, медленно будоражила клетки, служила главным генератором энергии. Чем сильнее бурлила злость, тем холоднее Касьянова казалась поверхностному наблюдателю. Девушка стиснула зубы и смерила градоначальницу гневным и презрительным взглядом. К счастью, та была слишком занята картиной, чтобы его перехватить.

За гостью ответил охранник:

— Попробуй под потолок, дорогая Аримат. Да, да, вот в тот правый угол.

Блондинка радостно вскрикнула, подтолкнула к стене стол, с быстротой гепарда запрыгнула на него и приложила картину к заветному месту.

— Идеально! — с тихим, обволакивающим восторгом произнесла женщина.

Стражник тут же кинулся ей помогать, в два счёта вбил гвоздь и водрузил на него аляповатый пейзажик. Ари удовлетворенно вздохнула, тепло поблагодарила мужчину и сделала ему знак удалиться, после чего оккупировала своё любимое кресло.

Касьянова осталась стоять.

— Садись, садись. Да что же ты? Садись! — сказала блондинка, чуть угрожающе повышая голос. — Я два раза не повторяю.

— Спасибо, насиделась уже, — отчеканила девушка, гордо поджав губы.

— Ах, что же ты! — рассмеялась Ари. — Ты обиделась на меня, Настенька? Полноте дуться-то. Это была вынужденная мера. Я знаю, с тобой прекрасно обращались. Как там у вас, на Большой Земле, говорят? Бог терпел и нам велел.

— Но я не господь Бог.

— Нашла чем гордиться, — фыркнула градоначальница. — Забудем всё.

Она вцепилась в брюнетку привычным изучающим взглядом, но сейчас в нём сквозило меньше скрытой угрозы и больше пристального интереса.

— Как вообще дела твои? — начала покачиваться в кресле Ари. — Расскажи мне о себе. Как росла, чем увлекаешься?

— Я не намерена вести беспредметных бесед.

— Что же, — ответила хозяйка города, раскачиваясь чуть сильнее. — Я и сама не люблю переливать из пустого в порожнее.

Блондинка вскочила на ноги и начала порывисто расхаживать по кабинету, любовно разглядывая акварели. Внезапно Ари обернулась и с приободряющей улыбкой спросила:

— Разве тебе хочется меня убить?

— Нет, что вы! — взволнованно ответила Настя. — Клянусь, у меня в жизни не было таких мыслей, даже когда вы… Так меня из-за этого в карцер отправили?

— Нет, что ты, что ты, — махнула рукой женщина. — То была простая предосторожность. Надо же было куда-нибудь тебя деть… Я вот что имею в виду.

Точным и выверенным движением, словно ювелирных дел мастер, Ари достала из кармана белый конвертик с металлически-синими разводами. Протянула его девушке — та живо схватила конверт и извлекла на свет записку. На ощупь материал походил на ткань со сложной канвой.

«Драгоценная моя Аримат!

Не беспокойся. Предоставь ей безграничную свободу. Молча наблюдай и ни во что не вмешивайся. Даже если она захочет убить тебя, взорвать твой город или пойти войной на керков — не предпринимай никаких шагов. Послушай меня, дорогая. Сделай так, как я говорю, и Настя послужит великому делу Света.

Навечно твой,

Эйхарт».

Представьте себе яростную предгрозовую тучу: мрачную, клубящуюся, похожую на осьминога, выпускающего в пространство тонны чернильных пятен. Эта опасность нависла прямо над вами; ещё мгновение — и ударит ливень, и расхохочется гром, и пробьёт землю гроза. Однако туча что-то медлит, будто размышляет. Стоите вы в нерешительности, не спуская с тёмного котла встревоженных глаз, и понуро ожидаете, когда дьявольское варево опрокинется на вашу многострадальную голову.

Вот такая картина промелькнула перед глазами Анастасии, когда все слова сложились в единую смысловую конструкцию. Девушка с недоумением перечитывала записку, ещё и ещё, однако значение текста оставалось пугающим и неясным, как та самая предгрозовая туча. Касьянова всё так же не понимала, в какой момент на неё обрушатся хляби небесные, и покажется ли ей бездушный карцер райским местечком после столь вопиющих заявлений.

Блондинка украдкой поглядывала на недоумевающее лицо своей пленницы, довольно поглаживая подбородок.

— Я не знаю, что бы это могло значить, — сбивающимся от волнения голосом начала Касьянова. — У меня нет никаких деструктивных прожектов. Акту вандализма я предпочту акт театральный, так-то. Да я осмотреться толком в вашем городе не успела! Это место не вызывает у меня вообще никаких эмоций, если честно, только недоумение и скуку. Не то чтобы я поклонница Махавиры, однако мне не доводилось убивать никого серьёзнее мухи. Напоследок: не сказала бы, что испытываю желание служить великим делам Света. Конечно, чисто абстрактно я не против, но не при таких же условиях! И, если верить Барсику, сюда меня призвал Дом Хаоса, а хаос и свет — две вещи несовместные, как мне думается.

Ари тяжело вздохнула.

— Я буду честна с тобой, Настя. У меня нет оснований не доверять тебе: ты выглядишь искренней. Но… Вот как обстоят дела. Ариман тщательно охраняется от внешних воздействий. У нас тут своя атмосфера, знаешь ли, и чужаков мы не жалуем. Жители Дейта, хвала мирозданию, гостить у нас не стремятся, а въезд с нижних этажей запрещён. Очень редко, в экстраординарных случаях, к нам спускается представитель Большой Земли — внешнего мира, я имею в виду. За последние триста лет таких чужаков было всего семь. Мы не трогаем их, потому что одна стародавняя легенда гласит… ох уж эта стихотворная форма… В общем, смысл её таков, что иноземцы, пришедшие из-за стены, принадлежат Кальхинору. Там как-то так: «Красавец прорастаёт в клетки лёгких; игривыми пузырьками бежит по кровяному руслу ребёнок; один — сердце Кальхинора, десять мелких — его пальцы»… Я присмотрелась к первому незнакомцу — это было чуть больше трёхсот лет назад — он походил, походил, да запрыгнул в грязь лицом. Только ноги и остались торчать. Что же, пусть себе торчит — мне нисколечко не жалко. Второй появился лет через тридцать. Курил, как лошадь, ходил и нюхал воздух — а потом как кинулся в стену, да и врос в неё. Целый век никого не было ни видно, ни слышно. А потом за пятнадцать лет сразу четверо пожаловали — ты видела их в дереве. Мои соратники тогда как раз откопали очень древний манускрипт, там было: «Глубоко взволнован Кальхинор; он рад новым спутникам, легко и радостно дышит. Древо Жизни тоскует, мечтая о новых соках. Поглощение прекрасное состоится». И знаешь, правда как-то стало свободнее дышать. Совсем недавно, семнадцать лет назад, заглянул на огонёк один долговязый чудак — да пропал. Посреди бела дня как в воздухе растворился. Мы искали его, долго искали, но он как в бездну сгинул, чёрт бы его подрал. А потом появилась ты.

— И вы безжалостно смотрели, — сглотнула комок в горле Настя, — как я отправлюсь куда-то врастать? Как превращусь в пень? Как проведу остаток жизни мордой в грязи?

— Ты же человек, — махнула рукой женщина. — Проблема не в этом. Проблема как раз в том, что врастать ты никуда не хочешь.

Повисла неловкая пауза.

— Понимаешь, те, остальные, врастали почти мгновенно. Самый стойкий — тот, что в дереве — продержался дня три. И только потому, что нашёл дерево не сразу. Как только пришельцы видели своё место, они тут же теряли разум. Бросались в омут с головой. Остановить их — даже если бы у нас возникло такое желание — было невозможно. А тут — ты.

Наступившая тишина была ещё мучительнее предыдущей.

— И что мне прикажешь с тобой делать? — деловито поинтересовалась Ари, взяв в руки карандаш и принимаясь постукивать им по столу.

— Я что, похожа на фашиста с гранатой? — впервые явно обнажила своё негодование Касьянова. — Что я такого сделаю вашему городу несчастному?

Ари задумчиво глядела в потолок. Её лицо отражало борьбу между тревогой и ленью; так выглядит человек, которому подсунули бесплатный телевизор, что то ли взорвётся в его руках, то ли безукоризненно прослужит до конца жизни — одно из двух. Да ещё и непонятную инструкцию на китайском языке приложили.

— Всё может быть. Мы с моим Советом долго думали, что же с тобой делать. В итоге я написала мастеру Эйхарту. Это глава Дома Света, великий, мудрейший человек, которому я бесконечно обязана. Его ответ ты видела.

Настя в задумчивости уронила голову на грудь.

— Я не знаю, что вам сказать. Со своей стороны лишь могу заверить вас в отсутствии злых намерений. Да что там говорить? Каких-либо намерений вообще.

Блондинка задумчиво склонила голову на бок; было в той пристрастности, с которой она разглядывала Касьянову, даже что-то неприличное.

— Что же, вот как мы поступим…

Хозяйка города склонилась над столом; её глаза сужались, а голова слегка раскачивалась, будто бы женщина желала превратиться в гипнотизирующую кобру. Голос Ари заметно понизился и затих, а речь стала походить на шипение.

— Я отпущу тебя на волю, Настенька. С одним условием, Настенька. Ты будешь молчать обо мне и о том, что видела в Запретном городе; запомнила, Настенька? О своей жизни на Большой Земле ты забудешь в тот же миг, как выйдешь из ворот. Иначе я казню тебя на площади Древа Жизни, отрублю голову при всём честном народе. Договорились? Я очень добрый человек и не люблю, когда моим простодушием злоупотребляют. Если ты поклянёшься мне в верности и обманешь, это ранит меня в самое сердце.

Касьянова слегка замялась; угрожающие интонации Ариматары никак не вязались со смыслом произносимых ею слов.

— Хорошо, — несмело ответила Настя.

— Вот и ладненько, — расслабленно рассмеялась блондинка. — Только без обид, хорошо? Порядок, стабильность и здоровое функционирование всех систем Аримана не мыслимы без некоторых жертв. Мы все должны подчиняться ряду правил, иначе всё тут расшатается и полетит в Тартарары. Когда ты обживёшься чуть лучше, то сама увидишь, что некоторые перегибы моего поведения продиктованы великой любовью к ариманцам. Ты точно на меня не сердишься?

Ариматара вновь была мила и очаровательна, словно игривая кошечка. Если бы кто-нибудь сказал Касьяновой, что эта женщина способна бросить гостя своего города в карцер на неопределённый срок и без объяснения причин, то брюнетка подумала бы, что это сумасшедший.

— Не сержусь, — робко ответила девушка, разумеется, покривив душой.

Владелица Аримана чуть улыбнулась и принялась методично покачивать ножкой.

— Что же, — заявила она, любуясь носком своей туфельки, — раз так, ступай свободно. Мы, конечно, не оставим тебя — наша Настя отправится под опеку к добрым людям. Делай, что сочтёшь нужным, но в рамках дозволенного. Я, конечно, невероятно ценю и глубоко уважаю мастера Эйхарта, однако я далека от того, чтобы принимать слова любого существа в Кальхиноре на веру. Иначе я не была бы эффективным менеджером, — обворожительно улыбнулась женщина. — Так что замышлять моё убийство не советую. А также — напоминаю ещё раз — рассказывать о том, что ты тут видела, распространяться о моей персоне и делиться опытом жизни на Большой Земле. Иначе — голова с плеч.

Вновь улыбнувшись девушке со всем обаянием, на какое была способна, Ари повелительно взмахнула рукой. Тотчас же распахнулась дверь, и двое мужчин вывели Настю наружу.