Наследник. Книга вторая

Алексей Хапров

Какой это сокрушительный, болезненный удар по совести, когда вдруг узнаёшь, что в детстве ты невольно поспособствовал убийству своего родного отца! Хочется полностью отрешиться от всего, что тебя окружает, уехать далеко-далеко, и как бы начать свою жизнь с начала…Радик бесследно исчез. С момента его исчезновения прошло десять лет. И вот он, наконец, даёт о себе знать…Главный герой романа даже не подозревает, что это станет началом его новых и опасных приключений.

Глава шестая

Я уже замечал, что дом — он способен многое рассказать о своих хозяевах. Так вот, дом, в котором проживал Семён, являл собой полную противоположность жилищу Ксении и Радика. Да и можно ли было это, вообще, назвать домом? Это был не дом. Это была, скорее, какая-то убогая хибара.

Да, именно хибара. Вот так я и буду его далее называть.

На пороге этой убогой хибары нас встретила «кукла-неваляшка», на которую, вместо головы, как будто бы насадили луковицу. Брезгливая гримаса, как будто она собиралась плюнуть кому-то в физиономию, мутные глаза, расплывчатые черты лица.

— Вот, это моя Алёна, — представил её Семён. — А это отец Радика, Евгений Николаевич.

Алёна окинула меня оценивающим взглядом и состроила губами нечто отдалённо напоминающее улыбку.

Я состроил губами примерно то же и вежливо поздоровался.

Семён игриво хлопнул свою сожительницу по «пятой точке».

— Ох, женщины! — театрально воскликнул он. — Женщин нужно носить на руках. Ну а на голову они уже сами тебе усядутся.

Алёна неодобрительно фыркнула и кокетливо отстранилась.

— Вот что, Алёна, — свёл брови Семён, — сходи-ка, навести свою мамочку. А то нам нужно тут кое-что обсудить.

Алёна беспрекословно повиновалась. Она накинула на себя платок, надела фуфайку и натянула резиновые сапоги. Проходя между нами, она выразительно теранулась об меня своим тазом, что, по всей видимости, должно было означать завуалированное проявление симпатий.

В прокуренной насквозь комнате, — она была единственной во всём доме, не считая кухни, — царил полный хаос. Со стен свисали лоскутья отклеившихся обоев, на столе стояли грязные тарелки с остатками еды.

Я уселся на одну из стоявших у стола табуреток. Семён отнёс грязную посуду на кухню и вернулся оттуда с банкой маринованных огурцов.

— Трамбануть кишку хочешь? — спросил меня он.

— Чего? — не понял его я.

— Ну, в смысле, заморить червяка. Можем сварить пельмени.

Окружавшая меня обстановка аппетита что-то не навевала, и я, поблагодарив его, отказался.

Семён поставил на стол две рюмки, початую бутылку водки и уселся напротив меня.

— Ну что, за знакомство? — предложил он.

Я поморщился и помотал головой.

— Не хочешь — как хочешь, — проворчал мой шурин. — Дело хозяйское. Ну а я, с твоего позволения, хряпну.

Он налил себе рюмку, залпом опрокинул её содержимое и, закусив выпитое огурцом, сощурившись, уставился на меня.

— Ну, как тебе моя баба? — подмигнул мне он.

Я пожал плечами.

— Ты же с ней живёшь, а не я.

Семён налил себе вторую рюмку.

— Алёна — она баба хорошая. Да, она некрасивая, но зато она очень преданная… Ну, да ладно, — крякнул он. — Языком молоть — не дрова колоть. Так что, давай-ка поговорим о деле.

Я придвинулся ближе к столу и весь обратился в слух.

— Давай сначала проясним, по ходу, такой момент, — подался вперёд Семён. — Я, разумеется, понимаю, что никаких симпатий у тебя не вызываю.

— Ну, почему…, — из вежливости попробовал возразить я.

— Да пóлно, пóлно, — резанул ладонью воздух Семён. — Я же ведь не ребёнок. Я же прекрасно всё вижу. Да, я этого не скрываю, я сидел, — откинулся назад он. — Натворил, знаешь, дел по молодости. Сначала всплеск гормонов и пьяный энтузиазм, а затем острое чувство вины и горький стыд от содеянного. Но мой срок уже в прошлом!

Семён побарабанил пальцами по столу.

— Ты не беспокойся, в друзья я к тебе не лезу, — снова подался вперёд он. — Я хочу лишь помочь тебе найти сына. Хороший он у тебя. Скромный и работящий, заботливый и порядочный. Я, знаешь ли, его уважаю!

И Семён опрокинул вторую рюмку.

— А ты знаешь, кто надоумил его написать тебе то письмо? — выставил глаза он.

— Неужели, ты? — удивлённо вскинул брови я.

— Да, я, — подтвердил Семён. — И это действительно так. Я ездил недавно в Москву на заработки. Ну, он меня перед отъездом и попросил: разузнай, мол, по-тихому, как там дела у моего отца. И я сделал это довольно оригинально. Представился твоим соседям сотрудником телевидения — и они мне всё про тебя и рассказали.

— Значит, это был ты! — вскинулся я. — Они ведь говорили мне о твоём визите. А я-то думаю, чего этот режиссёр с телевидения ко мне-то потом не зашёл?

— А чего к тебе было заходить? — скривил губы Семён. — Что ты собой представляешь — это и так было видно. Да ты и сейчас-то выглядишь ненамного лучше. Ты уж извини меня за мою прямоту.

Я смущённо поник.

— Приехал я, значит, домой, — продолжал Семён, — и устроил тут твоему Радику грандиозную взбучку. Что ты, говорю, падла, делаешь! До чего же ты, падла, довёл своего отца!.. То, что я ему рассказал, стало для него настоящим шоком. Он ведь полагал, что ты живёшь хорошо. И он тут же, вот здесь, вот за этим столом, и написал тебе это самое-то письмо. Ну, а я на следующий день отправил его по ускоренной почте. Так что теперь ты знаешь, кому ты этим приглашением сюда обязан!

В моей душе мучительно защемило.

— Налей мне, — попросил его я.

— Да, пожалуйста, — охотно наполнил мне рюмку Семён и пододвинул мне маринованные огурцы.

— Так вот, — продолжил, дождавшись, когда я закушу, он, — я хочу помочь тебе потому, что это затрагивает мою сестру. Она ведь очень любит твоего сына, и без него, я боюсь, она просто усохнет.

И Семён снова наполнил наши рюмки доверху.

— У меня есть обоснованные подозрения, что могло случиться что-то серьёзное! — понизил голос он. — Твой сын — он ведь остро чувствует несправедливость. Про таких, как он, говорят, что он-де не из тихонь.

— Да, он с детства такой, — подтвердил я. — У него душа так устроена. Он и в детстве ходил по лезвию бритвы.

— Вот-вот, — вознёс свой указательный палец Семён. — Поэтому давай-ка будем действовать сообща.

Мой шурин по-барски закинул ногу на ногу.

— Там, где пахнет криминалом, тебе без моей помощи не обойтись, — нравоучительно произнёс он. — Ведь криминал — это такая среда, где более всего важен именно жизненный опыт. И я такой опыт, как ты знаешь, имею. А ты, уж извини меня, до него ещё не дорос… Ну, так как? — закурив, спросил меня он. — Будем держаться вместе или будем подчиняться своим эмоциям?

— Будем держаться вместе, — сделал свой выбор я.

— Ну, вот и славно.

Семён затянулся и выпустил дым. Морщины на его лице слегка разгладились. Мой шурин опять подался вперёд и поведал мне следующую историю.

По словам Семёна, всё началось около двух лет назад, после смерти прежнего настоятеля монастыря, отца Афанасия.

При отце Афанасии, который управлял обителью двадцать лет, Свято-Успенский Усть-Бардинский мужской монастырь представлял собой весьма убогое заведение. Убогое — в смысле нищенских условий жизни.

Да, богоугодные заведения и не должны выделяться роскошью. Но одно дело скромность и простота, и совсем другое — хозяйственная разруха.

Условия жизни, по мнению отца Афанасия, это было дело десятое. Главное, по его мнению, это было служение Богу. И если у тебя в стенах образовались трещины, и, кроме этого, течёт потолок, то значит Всевышнему так угодно, и ты к этому должен относиться смиренно.

Не беда, что под ногами хлюпают лужи, а в монастыре повсеместно разгуливают сквозняки. Главное — это служение Владыке нашему, и всё, что монаху нужно — это лишь только молиться!

После смерти отца Афанасия его место занял отец Ираклий. И с приходом нового настоятеля дела в монастыре заметно пошли на лад.

Первое, что сделал отец Ираклий — это устроил в монастыре капитальный ремонт. Переложили паркет, поклали новую крышу, заменили трубы и провели, наконец, долгожданную канализацию.

А как облагородили монашьи кельи! Не в каждой квартире имеется такая цивильная обстановка!

Молиться Создателю — оно, разумеется, хорошо. Но жить в хороших условиях — оно ведь тоже приятно!

И монахи отца Ираклия зауважали.

— А откуда же он взял на это деньги? — осведомился я.

— Да меня, вот, тоже интересует этот вопрос, — развёл руками Семён. — Ходили разговоры, что «бабки» пожертвовал его брат. Но правда это или нет — не знаю.

Другие изменения, последовавшие с приходом нового настоятеля, касались уже степени открытости монастыря.

Если при отце Афанасии в монастырь принимали отнюдь не всех, — отец Афанасий умел заглядывать в душу, и если он видел в ней какую-то червоточину, то без стеснения давал её обладателю «от ворот поворот», — то при отце Ираклии ворота обители открылись практически для любого. Новый настоятель объяснял это тем, что в монастыре не хватает рабочих рук.

— Рабочие руки монастырю, конечно, нужны! — веско вскинул палец Семён. — Но зачем, вот, ему нужны матёрые уголовники? — добавил он, усмехнувшись и понизив голос.

Когда отец Ираклий принял в обитель несколько освободившихся только что заключённых, Радик нутром почувствовал, что сделано это было неслучайно и неспроста.

Он за ними понаблюдал, после чего уяснил, что вся эта компания вершит какую-то незаконную контрабанду… хотя, какая контрабанда может называться законной! Что руководит этой контрабандой настоятель монастыря. И что монастырь для них — это перевалочный пункт.

— Ты представляешь, какое в нём вспыхнуло негодование? — воскликнул Семён. — Ведь это возмутительное, неслыханное кощунство, заниматься преступным деянием под прикрытием святой обители!

— Он обратился в полицию? — обеспокоился я.

— Какую ещё полицию? — выставил глаза Семён. — Ты что, не знаешь нашей полиции? Я не удивлюсь, если она окажется в доле!..

Снаружи послышался стук колёс и цокот лошадиных копыт. Я непроизвольно повернул голову — в окне промелькнула какая-то запряжённая лошадью телега.

— Митрич куда-то поехал, — кивнув на окно, заметил Семён. — Это наш бывший колхозный конюх. Во, энергия! И не скажешь, что ему уже восьмой десяток!

Мы снова опустошили рюмки, и Семён вернулся к своей прежней теме.

— Радик мне говорил, — тихо произнёс он, — что он хочет передать с тобой на Петровку своё письмо. Именно передать из рук в руки, ибо отправлять его отсюда почтой опасно. А ещё он мне говорил, что к твоему приезду соберёт подтверждающие его подозрения факты. И вот я очень боюсь, — Семён перешёл на шёпот, — что его за этим занятием и засекли.

У меня по спине поползли мурашки. Воцарилась напряжённая тишина.

— Я вот что мыслю, — гася сигарету, сказал Семён. — Чтобы понять, что произошло, нужно понаблюдать за монастырём изнутри. Мне туда соваться, ясное дело, нельзя. Меня там прекрасно знают. Ведь я шурин Радика. Ну а вот ты — это прекрасная кандидатура. Ведь тебя здесь никто не знает. Так почему бы тебе не поступить в монастырь?..

От Семёна я выходил в тревожной задумчивости. Я был настолько погружён в свои мысли, что едва не угодил под копыта мчавшейся мне навстречу лошади. Это была та самая повозка, которую я ранее видел из окна.

— Тпру-у-у!.. Ну ты что, ёшкин кот? — обрушился на меня сидевший в телеге сухонький старичок в старомодной широкой фуражке и очень маленьким острым носом. — Прямо, вон, под кобылу лезешь! Перебрал, что ли, лишку? А мне, что, потом за тебя отвечать?

— Извините, пожалуйста, — попросил его я. — Похоже, действительно перебрал. Иду, вот, и совершенно ничего не замечаю.

— Ладно, сделаем скидку, что ты не местный, — помягчел старичок. — Табачком-то не угостишь?

— Честное слово, бы угостил, — улыбнулся я. — Но вот так получилось, что не курящий!..