Светя другим – сгораю

Александра Морозова, 2022

Как сильно нас держит прошлое? Почему не отпускают ошибки юности? Да и можно ли считать ошибкой логичный и оправданный шаг?Главный герой – успешный врач, работающий за границей, – возвращается в родную страну, чтобы понять, верным ли было решение ради карьеры покинуть любимую…

Глава 12.

— «Садовская, вы недисциплинированы. Вы не сможете работать в выбранной профессии. У вас не хватит терпения». Ни черта подобного, старый павлин! У меня терпения столько, что я у тебя самого ещё интервью возьму!

Алика расхаживала по комнате обозлённой тигрицей. Твёрдые шаги, впитываемые длинным ворсом ковра, звучали глухими ударами. Когда она поворачивалась спиной, под тонкой тканью полуночно-синей блузы вырисовывались острые лопатки. Высоко завязанный хвост тёмно-рыжих волос на каждом шаге бил как раз между ними.

— «Вам не хватает выдержки. Вы слишком легко переходите в спор», — передразнивала она. — Да я с ним даже не спорила!

Матвей сидел на диване и наблюдал за этой блузой, заправленной в юбку и отзывающейся на каждое движение Алики. Ткань то раздувалась, то скручивалась на меняющей направление фигурке. А под блузой — Матвей заметил в лазейке между пуговицами — лишь чёрное кружево нижнего белья.

— «Вы не располагаете к себе людей. Чуть что — выпускаете иголки, как дикобраз». Сам он дикобраз! Ничего обо мне не знает. Не знает, что я могу разговорить любого, если захочу. Что часто люди сами ко мне тянутся.

Проблемы с преподавателями у Алики возникали уже не в первый раз. Её не затрудняло исправить педагога или поспорить, если её мнение отличалось. При этом она терпеть не могла, когда её начинали поучать или — что ещё хуже — пытались осадить. Но вести себя со студентами, как с равными, способны далеко не все преподаватели.

Алика вдруг остановилась, обернулась, посмотрела на Матвея. По нахмуренному личику тенью от невидимой фаты пробежалось сомнение.

— Люди ведь ко мне тянутся?

Матвей понял, что Алика выплеснула весь гнев, и теперь выступить должен он.

— Конечно, тянутся, — он поднялся и подошёл к ней. — Ты умеешь выслушать. Тебе так и хочется о чём-нибудь рассказать.

— Правда?

— Правда. Хоть и колкой ты тоже бываешь. С теми, кто тебе не угодил.

— Пока мне не угодил только этот чересчур умный профессор, — сказала Алика и сама обняла Матвея.

Это было так привычно для них — постоянно касаться, обнимать друг друга, тактильно ощущать, когда они наедине.

— Он ко мне придирается, — Алика уткнулась лицом Матвею в плечо. — Специально выводит.

— Может, он проверял, как быстро ты выйдешь из себя?

Прижатые к груди Матвея тонкие плечи подпрыгнули.

— Может. Тогда плохи мои дела.

Матвей позволил себе до мелочей прорисовать в голове видение, как он высвобождает её тело из плена тёмной хлопчатой ткани, как погружает его в белые простыни, что сегодня утром они с Аликой вместе стелили на кровать, и как ближайшие полчаса — нет, час! — до них никто не сможет дозвониться, дописаться или достучаться. Вдыхая запах унисексуальных духов, которые не гасили, а только ярче раскрывали её женственность, он замечтался и не сразу услышал голос:

–… что я не выдержу в условиях, в которых работают профессионалы. Что военные корреспонденты, сутками сидят в окопах или в полуразрушенных зданиях осаждённого города. «Посмотрел бы я на вас и на вашу выдержку, когда вокруг война. Вы со своими вопросами всем только мешаетесь, информацию собираете по крупицам, чуть ли не по слухам. Убить могут в два счёта, а сами вы брать в руки оружие не имеете права». Он любит напоминать всем, что когда-то работал военным журналистом. Но разве он один такой? И почему он так уверен, что я не выдержу? Как же он удивится, когда поймёт, что ошибался! Уж на мой век вооруженных конфликтов, терактов и прочих кошмаров хватит сполна.

Матвей насторожился, упустив прежнюю нить мыслей и даже не пытаясь её поймать.

— Постой-постой. В каких ещё вооруженных конфликтах ты собираешься участвовать? — спросил он, слегка подталкивая её, чтобы она подняла голову. — Ты сейчас серьёзно?

Алика не торопилась отвечать. В важных вопросах она не суетилась, планировала, как самолёт, подлетавший к земле.

— Вполне. Но только не участвовать, а освещать события.

— То есть ты собираешься ездить по горячим точкам?

— Возможно.

— Возможно?! А что, других мест работать журналистом нет?

Матвей старался заставить себя видеть в этом лишь задетую гордость и бьющий гейзер юношеских амбиций. Надуманные глупости взбалмошной, упрямой девчонки. Но её вдумчивое спокойствие цепляло и даже сердило его.

— Не в «желтую» же газету мне идти. Я хочу заниматься серьёзными делами.

— И поэтому собираешься на войну! — Матвей отпустил её и отошёл. — Ты в своём уме?

— Никуда я пока не собираюсь, — сказала Алика с тем же размеренным спокойствием. — Просто однажды именно это может стать моей работой. Вот если бы тебе нужно было ехать на войну, разве ты бы не поехал?

Матвей подошёл к столу, коснулся пальцами разбросанных между книгами и тетрадями карандашей.

— Не знаю, — сказал он. — Сначала я бы подумал о своей семье. О том, как они будут жить, если вдруг со мной там что-то случится.

— Наверное, Лена с Пашей справились бы, — сказала Алика, немного подумав. — От меня мало практической пользы. Потосковали бы, конечно, но ведь погибнуть можно и в мирное время из-за какой-нибудь нелепой случайности.

Матвей обернулся.

— Лена с Пашей — и всё? Больше никого не вспомнила?

Алика молчала. Матвей понял — растерялась.

— А обо мне ты не подумала? — продолжал он. — Не подумала, что у нас с тобой может быть семья? Могут быть дети?

— Дети? — чуть слышно повторила она.

— Да, Алика, дети! У людей бывают иногда дети.

— Если честно, я не думала об этом, — призналась она. — То есть… ты же ещё только учишься. Разве есть смысл загадывать так надолго вперёд?

— С работой-то ты загадываешь!

— Да, но в моей работе всё зависит от меня, а в себе я уверена.

— А во мне нет?

Алика поняла, что как бы она ни подбирала слова, каждое следующее закапывает её глубже предыдущего, и разозлилась.

— Что ты цепляешься к фразам? — сказала она и сорвала резинку, связывающую волосы. Тряхнула головой. — Работа мне сейчас видится яснее, вот и всё. И потом… я не знала, что ты хочешь детей. Ты об этом не говорил.

Не говорил, потому что до этого разговора не думал о детях серьёзно. А тут понял, что если Алику не остановить, то ничего такого у них может уже и не случиться.

— Все нормальные люди хотят детей, — буркнул Матвей. — Рано или поздно.

Алика выдохнула, не сдерживая улыбки.

— Теперь понятно, — сказала она. — Конечно, когда-нибудь у нас будут дети. Ну, у тебя точно. У меня тоже, наверное… Но я сейчас не о том…

— Нет, — заупрямился Матвей. — Теперь давай как раз о том поговорим. У тебя, у меня, у нас… как-то всё это расплывчато. Я хочу видеть чёткую перспективу наших отношений.

Алика, обдумывая, медленно двинулась к кровати, села, расправив на коленях пышную юбку. Одну из её любимых, цвета пенки на капучино.

— Перспектива безгранична, — выдала Алика, не иначе как с насмешкой.

Карандаш в руках Матвея громко хрустнул, сломавшись надвое.

— Издеваешься?

— Нет. Серьёзно, всё может быть.

— Это не ответ!

— Да чёрт возьми, Матвей! — Алика резко поднялась. — Ты требуешь от меня чего-то так, словно сделал мне предложение. Тебе через год ехать на стажировку, куда ты там собирался? К чему сейчас все эти разговоры? Вернёшься — тогда и поговорим.

Матвей отвернулся, чтобы Алика не заметила, как пламенеет его лицо.

— Может, я ещё никуда не поеду.

— Не начинай! — сказала Алика, подходя ближе. — Ты вышел в отличники, пишешь научные статьи, занимаешься во всяких кружках по хирургии. Во всём институте не найдётся студента достойнее тебя.

— Не меняй, пожалуйста, тему.

Алика закатила глаза то ли со стоном, то ли гортанным рычанием. Не понятно — этот разговор её больше утомлял или злил.

— Мне девятнадцать лет, Матвей, — сказала она. — О какой семье вообще можно говорить?

Матвей и сам понимал, что все эти разговоры преждевременны, но в него словно вселился упрямый бес, заставляющий спорить дальше.

— Моей маме было столько же, когда я родился.

— Да, но… сейчас она домохозяйка.

— Она домохозяйка не из-за этого! У неё есть высшее образование, она могла бы работать, если бы захотела. Но зачем? Отец получает достаточно, ей не надо думать о деньгах, она занимается своими делами. Её всё устраивает.

— Безусловно. Просто… я бы так не смогла. Мне нужно состояться как специалисту, профессионалу, понимаешь? Закончить институт, стать журналистом, поездить по командировкам. Многому научиться, многое увидеть. Без этого не будет меня. И тебе, кстати, доучиться не мешает, — прибавила она. — Семья и ребёнок — это ответственность.

Семья. Ребёнок. Ответственность. Конечно, ответственность! Конечно…

Вот он баран! Упёртый и бестолковый. Зачем он завёл этот разговор? Что за споры такие вообще?

Он живёт с родителями. Нигде не работает. На всё деньги ему даёт отец. На еду, на проезд, на то, чтобы сходить с Аликой в кино. Отстёгивает, не спрашивает, а получается, обеспечивает всем — от белых халатов до презервативов.

Алика в этом плане и то самостоятельнее — всегда найдёт подработку. То на каком-нибудь мероприятии на пианино поиграет, то за двоечника курсовую напишет, то статейку с французского переведёт.

Матвей однажды взбунтовался и решил сдавать экзамен на сертификат медбрата, но что отец, что Алика — оба оказались резко против.

— Сын, ну зачем тебе становиться медбратом, если ты можешь стать нейрохирургом? Начнёшь днями-ночами в больнице пропадать, диплом врача так и не увидишь. Ты скажи — тебе денег мало? Так я могу давать больше.

— Матвей, нет ничего постыдного в том, что тебя обеспечивает отец. Ты учишься одной из самых сложных профессий в мире, глупо отказываться от помощи. Если бы у меня был отец, я бы не писала за деньги всех этих курсовых и рефератов.

Но дети и деньги — это ещё полбеды. Вопрос времени. Закончит Матвей медицинский, съездит на стажировку — станет первоклассным специалистом. Тогда уже никакая помощь ему будет не нужна. Сам сможет родителям помогать.

Но вот Алика…

Лишь бы она переболела этой идеей с войной!

Дед Матвея — военврач — рассказывал такие вещи о войнах на Кавказе, что и вспоминать невыносимо, и забыть невозможно. А этой девчонке подавай дельце погорячее. В кабинете сидеть она не любит. Испытать себя хочет. Угораздило же полюбить полоумную.

Матвей обернулся. Всё то время, что он молчал, она ждала, так же не произнося ни слова.

Они стояли и с минуту смотрели друг на друга. Потом Матвей подошёл, обнял Алику, прижал к груди её голову. Спорить с ней он уже не мог. Полоумная или нет, но она — его.

— Я не хочу, чтобы моя жена оказалась на войне, — сказал Матвей. — Не хочу, чтобы ей вообще что-либо угрожало. Я тоже люблю приключения и понимаю твой азарт, но не хочу думать, что что-то может так легко забрать тебя у меня. Какой бы ни была твоя работа, прошу — вспомни обо мне. О том, что без тебя я чокнусь в этом чёртовом мире.

Холодные руки Алики прикоснулись к его спине чуть ниже лопаток.

— Да вряд ли меня возьмут на войну, — сказала она. — Это так, фантазии. Самое страшное, что мне светит — командировки в Магнитогорск на открытие памятника металлургам.

— Очень хочу в это верить, — Матвей вздохнул. — И часто у тебя будут эти командировки?

— Надеюсь, что да.

Матвей нахмурился.

— А кто будет сидеть с детьми?

Брови Алики вопросительно изогнулись, отчего выражение лица стало подозрительным.

— С детьми? А ты много их хочешь?

— Не меньше трёх.

Алика округлила глаза и засмеялась.

— Вот это тебя растащило! Мне кажется, мой организм на такое не рассчитан.

— Ещё как рассчитан, — возразил Матвей. — Это я тебе как почти врач говорю. А ещё я хочу большого лохматого пса.

— Ладно, — сказала Алика. — Пса я тоже хочу. А там посмотрим. Но вообще, врач профессия оседлая, — добавила она, улыбнувшись. — У тебя командировки будут не часто. Если вообще будут.

— То есть с детьми буду сидеть я?

— Когда я буду уезжать, да, — ответила Алика, не заметив, как они окунулись в одну на двоих фантазию. — На тебе будет их бытовое воспитание: мыть руки перед едой, чистить зубы, варить макароны. А я научу их прекрасному. Они будут играть на фортепьяно и разбираться в живописи. Только бы им не достался ген, который поймал Пашка. Сын художницы, а не может отличить Дега от Сезанна.

Теперь и Матвей рассмеялся, свободно и громко, забыв о накале, который чуть не поссорил их считанные минуты назад.

— Не трогай брата. Пашка будет не искусствоведом, а врачом. А скинуть детей на меня не получится, — сказал он с напускной серьёзностью. — Я постоянно буду в больнице. Посмотри на моего отца, его не бывает дома при свете дня. А ведь ещё и ночные дежурства. Так что не знаю, что тебе сказать.

— У нас ведь есть твоя мама! — ответила Алика, смеясь. — Она не работает, сидит дома. Так почему бы ей не нянчиться с внуками? Как считаешь?

— Смелый ход!

Интереса ради Матвей вообразил, что бы сказала мама, узнав, какой её ждёт сюрприз. Что её образ жизни — йога каждое утро, бассейн не меньше трёх раз в неделю, посиделки с подругами в пафосных ресторанах, — разбавят прогулки с малышом, покупка памперсов и разговоры о коликах и прорезывании зубов.

— Знаешь, я даже не могу представить её бабушкой.

— Если честно, я тоже, — призналась Алика.

А она никогда не жаловалась на нехватку фантазии.