Светя другим – сгораю

Александра Морозова, 2022

Как сильно нас держит прошлое? Почему не отпускают ошибки юности? Да и можно ли считать ошибкой логичный и оправданный шаг?Главный герой – успешный врач, работающий за границей, – возвращается в родную страну, чтобы понять, верным ли было решение ради карьеры покинуть любимую…

Глава 11.

Солнце вернулось в столицу, как тётушка, забывшая в гостях зонт. Было тепло даже в расстёгнутом пальто.

В этот раз Матвей ждал Алику недолго. Она вышла из стеклянных дверей, которые ловили и отбрасывали последние яркие солнечные лучи, нашла глазами Матвея и кивнула ему, не улыбнувшись даже из вежливости.

— Куда пойдём? — спросил он, когда Алика остановилась в двух шагах от него. — Есть тут поблизости кафе, где можно спокойно поговорить?

Или лучше ресторан? Какие, интересно, у неё теперь предпочтения?

— У меня не так много времени, — ответила она. — Рабочий день ещё не кончился. Можем пройтись по скверу. Тут недалеко.

— Веди.

Алика держалась на расстоянии. На узкой дороге — с одной стороны нарезанные полосы автомобильного шоссе, с другой пыльные строительные леса, — если надо кого-то пропустить, предпочитала шагнуть подальше вперёд и задеть прохожего, лишь бы не подходить ближе к Матвею.

Матвей делал вид, что не замечает этого. Кто знает, может, верная жена должна со всеми мужчинами, кроме мужа, соблюдать дистанцию?

— О чём ты хотел поговорить? — спросила Алика, когда дорога стала шире, и они могли спокойно идти в метре друг от друга.

Матвей исподволь поглядывал на то, как солнце подсвечивает её волосы, как кладёт свои лучи ей на лицо, заставляя немного щуриться, и прятал улыбку в будто бы посторонних движениях губ. Он забыл, что собирался сказать, стоило глазам цвета майской зелени настойчиво взглянуть на него, подгоняя разговор.

— Хотел узнать, как ты? — ответил он. — Как Пашка? Лена… я слышал, что произошло. Прими мои соболезнования.

Сказал — и тут же пожалел. Получилось холодно, пусто, как если бы они были чужими людьми. Ему бы сказать что-то душевное, что отразило бы его истинную скорбь, а не брякнуть дурацкую затасканную фразу.

Алика приняла его слова с сухой формальной благодарностью. Ещё бы! Вот если бы он мог обнять её, уверить, что она по-прежнему может рассчитывать на любую помощь, что это и его горе…

Матвей продолжал идти вперёд, глядя себе под ноги.

— Я узнал, только как приехал в Москву, — сказал он. — Не могу поверить.

— Да, — ответила Алика. — Я не верю до сих пор.

— Когда это произошло?

— Четыре года назад. В марте.

— Четыре года! Это же почти сразу после моего отъезда…

Алика молча кивнула.

— Где её похоронили? — произнёс Матвей охрипшим голосом.

— Там же, где маму с папой.

Матвей вспомнил парк с прудом возле Новодевичьего монастыря. В ясную погоду вода поразительно точно отражает деревья, растущие по краю земляного бережка, и бело-красную монастырскую стену со всеми её окошечками и бойницами. Для самого Матвея этот парк прочно связался с забавным, немного неловким, но самым счастливым воспоминанием в его жизни. Для Алики же небольшой полукруглый мостик, перекинутый через пруд, олицетворял пристанище, откуда ветер унёс и развеял прах её родных. Матвей узнал об этом не сразу, но, как узнал, стал приходить в Новодевичий парк с цветами.

Алика сейчас выглядела спокойной, однако Матвей чувствовал, что это лишь видимость спокойствия. Внутри неё туго скрученная железная пружина, которая рванёт, стоит напряжению между ними ещё немного возрасти.

— Что случилось с Леной? — спросил Матвей.

— Сердце, — ответила Алика. — Внезапно стало плохо на работе. Скорая к ней даже не успела.

Матвей по взращённому в себе врачебному инстинкту задумался над диагнозом. Ишемическая болезнь сердца? Загрудинные боли, ощущение нехватки воздуха — чаще после физической нагрузки. Это так легко списать на подступающую старость, никто не воспринимает симптомы всерьёз. И вдруг закупорился сосуд в сердце, закрылась коронарная артерия. Инфаркт.

— Тебе Вероника Николаевна сказала про Лену? — спросила Алика, оторвав его от догадок.

Лена!

Это ведь о её сердце он задумался так холодно-профессионально. Это её случай показался ему таким примитивным и простым. Лена, всегда встречающая его с улыбкой. Лена, готовившая по субботам изумительный Цветаевский пирог с яблоками. Лена, полюбившая его, как сына за то, что он любил её названную дочь.

Матвей очнулся.

— Нет, — сказал он, кашлянув. — Я приходил к вам домой. Точнее, туда, где вы раньше жили.

Алика замедлила шаг.

— А что, Вероника Николаевна тебе ничего не рассказала? — спросила она, как-то подозрительно на него посмотрев.

— Нет. А разве она знала? Я думал, вы не общались с тех пор, как мы…

— Да, но откуда ты тогда узнал про моё замужество?

Алика удивилась, Матвей растерялся.

— Оксана сказала. Вы же встретились с ней в больнице.

— Ах, Оксана! — Алика выдохнула и даже слабо улыбнулась. — Да, было дело, — и добавила, посмотрев на него по-другому, словно разочаровавшись: — А ты уже и её успел навестить?

— Она сама меня навестила, — сказал Матвей, чувствуя, что упускает какую-то важную нить.

На мгновение глаза Алики зажмурились, а тугой пучок волос дёрнулся вслед за резким стряхивающим движением головы.

— Меня не касается.

Внутри него точно кит ударил хвостом. Матвей хотел сказать, что у них с Оксаной ничего не было, но понимал, как глупо будут выглядеть его оправдания.

— Чем занимается твой муж? — спросил он.

— Никита юрист. Помогает решать споры между компаниями. Невыполненные обязательства, истёкшие сроки, лазейки в договорах. Всякая такая ерунда.

— Ерунда? — удивился Матвей.

В далёкие времена, когда он ещё мог поцеловать Алику при встрече, Матвей часами рассказывал ей о медицине, и она ни разу не назвала это ерундой. Ни с ним в разговоре, ни с кем-нибудь другим — он был в этом уверен. Алика не смогла бы каждый вечер слушать о том, что считала ерундой.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу бумагомарание во имя денег, — ответила она. — А тут целые схемы кого и как обмануть, чтобы меньше делиться прибылью.

— Для кого-то и это важно, — сказал Матвей и снова подумал, что зря.

Однако Алика пожала плечами и согласилась.

— Для кого-то да. Например, для моего супруга.

С языка так и рвался вопрос: любишь его? Но Матвей боялся услышать ответ, и потому молчал.

Он поднял голову и осмотрелся. Небольшой сквер, уже пожелтел от наступившей осени. Летом здесь, наверное, всё утопало в зелени и прохладной тени. Впереди слышался смех напополам с плачем, и ярким пластиком пестрели башенки детской площадки. Как же здорово приходить сюда со своим ребёнком, катать его на каруселях, ловить, когда съезжает с горки, а потом сидеть на скамейке в форме самолёта и есть мороженое.

— Ты познакомилась с ним после того, как мы?..

Матвей не договорил, но Алика поняла его и кивнула.

— Да. Уже после.

Значит, вся эта чушь про побег с другим мужчиной так и остаётся чушью. Матвей облегчённо выдохнул.

— Давно вы женаты?

— Чуть больше года.

Чисто теоретически за это время можно выносить и родить. А если ещё представить, что Алика выходила замуж в положении…

— У вас есть дети? — спросил Матвей.

Алика остановилась и впервые посмотрела на него прямо, что-то тревожно выискивая в его лице. Это продолжалось не больше нескольких секунд, а потом она сморгнула этот взгляд и вовсе отвернулась.

— Нет, — сказала она, делая шаг. — У меня нет детей.

Матвей, не зная, как это понимать, двинулся за ней.

— Будет честно, если теперь ты расскажешь о себе, — сказала Алика прежде, чем он успел ещё о чём-то спросить. — У тебя есть кто-нибудь?

— Нет.

— Что, совсем никого?

Матвей развёл руками, спрятанными в карманах пальто.

— Не сложилось. Я слишком люблю свою работу, чтобы уделять время чему-то или кому-то ещё.

— Было ясно, что ты станешь прекрасным врачом. Только вот одиночество тебе не идёт.

— Очень даже идёт, — возразил Матвей. — Я полюбил свою работу, как иные любят жену. Порой терпеть её не могу, прямо ненавижу, а всё равно люблю. Целыми днями торчу в больнице. Смены, дежурства или просто сложные пациенты, которых стоит понаблюдать самому, несмотря на выходной. Какая женщина будет это терпеть?

Взгляд Алики стал пристальным, вдумчивым. Она хотела что-то сказать, даже чуть растворила губы, но промолчала. Может быть, что-то слишком личное?

— Где ты теперь работаешь? — спросила Алика.

Вопрос обычный и понятный, но близкие люди его друг другу не задают. Алика этим вопросом словно бы поставила барьер между ними, ещё раз напомнила, что последние пять лет разделили их окончательно. Матвей поглубже вдохнул.

— В отделении неотложной нейрохирургической помощи Филадельфийской больницы, — ответил он. — Меня направляли туда для стажировки. Я там же прошёл ординатуру, и меня взяли в штат. В других больницах тоже предлагали работу, но я всё отказывался. А недавно позвали в Бостон, в хорошую клинику. Теперь вот в раздумьях.

— Замечательно, — сказала Алика. — Правда. Ты молодец.

— Да ладно, ничего фантастического. Плыл по течению, вот и доплыл.

— Ты всегда скромничал.

— Я всегда говорил, как есть.

— Знаешь, так странно, — промолвила вдруг Алика. — Говорю с тобой, понимаю, что это ты, но как будто передо мной совсем другой человек.

— Наверное, я изменился. Но, если честно, я плохо помню, каким был.

Она взглянула на него, чуть наклонив и повернув голову, будто ученик за партой, которому нельзя вертеться.

— Раньше ты смог бы жить одной работой?

— Не думаю. Тут ты права. Зато для тебя карьера была всем. А что теперь? Я был уверен, что ты уже давно известный журналист. Почему не стала работать по профессии? Муж не пускает в долгие командировки?

Алика провела языком по сухим губам. Матвей ощутил, как опять, пробираясь вьюном, по её телу разрасталось напряжение.

— Нет у меня никакой профессии. Я бросила институт.

— Бросила? — Матвей даже остановился. — Ты бросила институт?

Алика молчала.

— Да ведь ты мечтала стать журналистом!

Алика тяжело вдохнула густой осенний воздух.

— Я бы никогда не стала журналистом, — сказала она, рассматривая носы своих туфель. — Нечего об этом говорить.

— Да бред же! Ты такая талантливая, такая…

— Матвей…

Алика отвернула голову так, как люди в сознании отворачиваются от своей раны, над которой корпит врач.

— Я не могла учиться, — сказала она, помолчав. — Много всего произошло с тех пор, как ты уехал.

— Пашка, — догадался Матвей.

Алика резко повернулась, посмотрела на него настороженно, отчего темнее обозначились следы бессонницы у неё под глазами.

— Ты уже и о нём слышал?

Матвей кивнул.

— Поверил?

Голос Алики — тревожный, даже испуганный — уколол в самое сердце.

— Нет, — ответил Матвей. — Не поверил.

Она расслабленно выдохнула и, казалось, из её лёгких вышел весь воздух.

— Прости, — прошептала она, зажмурившись. — Не знаю, как я могла подумать, что ты… прости.

— Прощаю. Но что произошло? До меня долетели какие-то ужасные сплетни про драку и изнасилование.

— Чего только ему теперь не приписывают, — сказала Алика, снова тронувшись с места. — А ведь всё было так хорошо! Он поступил в медицинский. Туда же, где учился ты. Ходил такой гордый, такой счастливый… Не скажу, что экзамены ему дались тяжело. Ты его здорово подтянул, задал направление, и всё шло замечательно. Он весь насквозь проникся этим делом. Может, любовь к медицине передаётся воздушно-капельным путём?

— Не знаю, — ответил Матвей. — У меня она явно наследственная.

— Тогда Пашка должен уметь рисовать или писать. Или хотя бы чуточку разбираться в искусстве. А тут — врач. И ведь в нём чувствовались способности, талант. Почти так же, как в тебе.

— Я видел это с самого начала. С его добротой и желанием всем помогать какая ещё профессия могла ему подойти?

— Желание помогать, — произнесла Алика чуть ли не по слогам. — Это его и погубило.

Она замолчала, глядя, как перед светофором выстраиваются машины.

— Расскажи, что с ним случилось, — попросил Матвей.

Алика, влекомая своими мыслями, и раньше часто ныряла в какую-то другую реальность. Но сейчас при таком нырке Матвей заметил что-то аутистическое, отрешённое в её взгляде. На миг показалось, что она больше не вернётся обратно.

Однако услышав его слова, Алика тряхнула головой и выбралась из туманной задумчивости.

— Пашка тогда учился на втором курсе, — сказала она. — Где-то задержался — у девушки, возможно, или с друзьями куда-то ходил — не помню. Возвращался домой поздно вечером, почти ночью. Увидел, как двое пьяных парней заталкивают в машину девчонку, — Алика ненадолго замолчала, но потом продолжила как-то даже бодрее: — Одному сломал челюсть, другому рёбра, что-то ещё порвал, повредил… одним словом, хорошенько досталось обоим. Со злости он так или уже защищаясь — сложно сказать. А потом, ты же знаешь Пашку, он ещё и остался оказывать им первую помощь. И в итоге вроде всё хорошо, зло наказано, красавица спасена, герой молодец. Но вдруг история вывернулась наоборот. Родители этих двоих оказались отнюдь не рядовыми служащими. Через несколько часов их сыновей перевели из обычной больницы в частную клинику уже без конвоя. А испуганная, несостоявшаяся жертва получила приличную компенсацию. Настолько приличную, что не постеснялась переписать свои показания. Теперь получалось, что это Пашка пытался её изнасиловать, а два храбрых молодца — защитить, отчего сами пострадали. Опустим подробности — ведь если он их так отделал, что ему помешало бы воспользоваться этой девчонкой? — и примем за данность новую интерпретацию. Пашка негодяй, разбойник и не самый успешный, но всё-таки насильник. Его быстренько в кандалы и в темницу с решётками на окнах и с «волчками» в дверях. К матёрым головорезам, преступникам — в девятнадцать лет!

— Неужели ничего нельзя было сделать? — спросил Матвей. — Никак не доказать его невиновность?

— Доказать? — Алика усмехнулась. — Нет. Ни свидетелей, ни камер. Пашка выбрал слишком неудачное место для драки. Да и кто стал бы за него заступаться? Единственный выход был тот же, что и у этих двоих — за деньги переписать историю.

— И вы продали квартиру, чтобы?..

Алика кивнула.

— А что оставалось делать? Лены не стало. Я подрабатывала то там, то тут, но моей зарплаты едва хватало, чтобы заплатить за квартиру и поесть. А нам потребовалась колоссальная сумма — следователь оказался не из скромников. И ещё надо было оплатить труды адвоката и убедить эту дуру снова поменять показания. К двум другим героям маскарада соваться было бесполезно — чтобы их подкупить, мне нужно было ещё пятнадцать квартир продать.

— Ужас какой-то! — сказал Матвей и отвернулся, сжимая кулаки. — Слушаю тебя и… убил бы их всех.

— Мне тоже хотелось их убить.

Голос Алики звучал так серьёзно, что Матвей тут же повернул к ней голову. Глаза — зелёные, яркие, как листва перед грозой, — смотрели в пустоту перед собой жёстко и непреклонно. Если бы сейчас перед ней на коленях стояли эти парни, или глупая девочка, или жадно-продажный следователь или все они вместе — Алика бы не раздумывая нажала на спусковой крючок.

Но она вдруг моргнула, чуть вздрогнула, хоть ветра совсем не было, и продолжила обычным тоном:

— К счастью, получилось добиться для Пашки условного срока. Жизнь, конечно, перебита, но хоть в настоящую тюрьму не попал. В СИЗО просидел пару месяцев, я уже чуть не поседела. Особенно в самую первую ночь. Так боялась за него. И не знаю, чего больше: что его там убьют или что он озлобится и станет таким же, как те ублюдки, что сидят вместе с ним.

— И как он? — спросил Матвей. — Очень изменился?

Алика снова усмехнулась.

— Да разве дураки меняются? Доброта его неизлечимая болезнь. Он уже всех простил и привыкает к жизни на социальном дне. Знаешь, я часто думаю, что если бы родители были живы, то всё было бы по-другому. Если бы только они не погибли в той аварии. До того дня у нас была семья, нас любили, а потом вдруг всё перевернулось, и мы с Пашкой навсегда остались двумя потерянными детьми. Никому не нужными сиротами. Нет, конечно, у нас была Лена, и мы до конца жизни будем ей благодарны. Но если бы родители выжили в той аварии, если бы вообще не сели в тот день в эту дурацкую машину, у нас с Пашкой была бы совсем другая жизнь.

— Многое в этом мире невозможно ни объяснить, ни изменить, — только и сказал Матвей.

— Да, — протянула Алика и опустила глаза на мощёную плиткой дорожку.

Матвею страшно захотелось обнять её. Сильнее, чем когда она говорила про Лену. Сильнее, чем когда-либо в жизни, потому что сейчас это было невозможно. Но вместе с тем он вдруг почувствовал в себе зарождающуюся обиду. Словно мутная вяжущая жидкость натекла и мерзко захлюпала в невесомой, как дымка, душе.

— Не понимаю только, почему ты ничего не сообщила мне о Пашке? — спросил Матвей. — Неужели ты думала, я не помогу?

— К тому моменту наши жизни настолько отдалились одна от другой, что мне и в голову не пришло тебя побеспокоить. Да и чем бы ты помог?

— Всем! Пашка мне как родной, ты же знаешь, — Матвей на миг закрыл глаза, привычным способом забивая поглубже и злость, и отчаяние. — Сейчас я могу для него что-нибудь сделать?

— Нет, — ответила Алика, что было предсказуемо. — Моей зарплаты хватает нам обоим. Он, конечно, пытается работать. В основном, грузчиком или уборщиком, но нигде долго не задерживается.

— Он живёт с вами?

— Нет, отдельно. Когда мы расплатились со всеми, кому не лень было подставить карман, осталось немного денег. На приличное жильё, конечно, не хватало, зато хватило на комнату в общежитии уже за приделами Москвы. Когда-то туда заселяли работников одного завода, которого уже и в помине нет. А сейчас все комнаты выкуплены и сданы-пересданы наркоманам, проституткам, мигрантам и тем, кто недавно грел спиной нары. Район не просто неблагополучный — какой-то оживший сериальный кошмар.

— Да уж, дальше — больше! — отозвался Матвей. — И где находится это общежитие?

— Недалеко от Москвы, практически у границы с областью, но… — Алика критически посмотрела на Матвея. — Ты бы лучше туда не совался. Тем более в таком наряде.

Матвей улыбнулся.

— Говори адрес.

Алика пожала плечами — я предупредила — и сказала, где живёт Пашка.

— Там обитает отпетый народ, — добавила она. — У меня с машины однажды скрутили колёса. Несколько раз били стёкла. Пашка вроде всё уладил, колёса даже вернули, правда, только два. Но всё равно, если я еду к нему надолго, то добираюсь общественным транспортом.

— Ты ездишь туда одна? — удивился Матвей.

— Никита ненавидит это общежитие. Пашка уже три дня не может собрать новый шкаф — ленится, поросёнок, а может, в самом деле одному тяжело, — но Никита ни за что не поедет ему помогать. Разве что привезти сборщиков и покомандовать.

— Любит командовать? — спросил Матвей.

Он никак не мог представить того мужчину, которому Алика вверила свою свободу. Обрывочные упоминания о нём, подхваченные из истории Алики и рассказа Оксаны, никак не складывались в единый образ.

— А кто не любит? — улыбнулась она и остановилась.

Матвей тоже остановился. Незаметно за разговором они подошли ко входу в метро.

— Мне пора, — сказала Алика. — Если честно, мы и так гуляли дольше, чем я рассчитывала.

— Ты куда сейчас? — спросил Матвей, немного растерявшись. — Давай провожу?

— Не надо, — ответила Алика. — Я пойду обратно, к машине. Нужно съездить по одному поручению. А тебе будет удобно сесть на метро здесь, до твоего дома как раз по прямой. Ты же у родителей остановился?

— Да, — сказал Матвей, хоть домой и не собирался. — Удобно. Та же ветка.

Алика кивнула, поджав губы.

— Сложно подобрать верные слова на прощание, — призналась она. — Спасибо, что нашёл меня. Это было неожиданно, но приятно. Я никогда не сомневалась, что ты станешь прекрасным хирургом. Теперь осталось лишь встретить своё счастье, чего я тебе искренне желаю.

— Спасибо.

Матвей чувствовал, что Алика дорывает последние связи, паутинкой протянувшиеся между ними. Он не знал, как схитрить, что сказать или сделать, чтобы остановить её.

— А может, встретимся завтра? — предложил он, надеясь, что привычка изображать спокойствие его не подведёт.

Алика закусила губу, обдумывая вежливый отказ.

— Это лишнее.

— Да брось, — не сдавался Матвей. — Послушай, я понимаю, что за эти пять лет мы оба изменились. Вообще всё изменилось. И между нами тоже… но ведь друзьями мы можем остаться?

Брови Алики поломались в выражении сожаления.

— Матвей…

— Нет, конечно, сейчас у тебя есть муж, ты счастлива с ним, и я очень рад за тебя. За вас обоих. И я ни на что не претендую. Просто… мы ведь так хорошо понимали друг друга. Мы никогда не ругались, помнишь? Почему мы не можем дальше общаться хотя бы время от времени? Хотя бы пока я ещё здесь?

Матвей заметил, как отяжелел взгляд Алики. Она размышляла, а может, даже спорила сама с собой.

— Когда ты уедешь?

— Через две недели.

Губы Алики дрогнули, но до улыбки не растянулись. Матвей не шевелился, с замиранием сердца каждую секунду ожидая чего-то ужасного, как если бы к его ногам кинули гранату с вырванной чекой.

— Не надо, Матвей, — сказала она. — Эта встреча ещё не раз нам обоим вспомнится в самые неподходящие минуты. Не надо других.

— Пусть вспомнится!..

— Матвей, — Алика подняла голову выше и чётко выговорила: — Не надо больше ничего. И если тебе в самом деле дорого то, что когда-то связывало нас, не надо перекраивать это в другие формы. Тем более в дружбу. Нам обоим с ней никогда не везло. Я рада была увидеть тебя. Но на этом — всё.

Она развернулась и пошла прочь. Звуки её шагов разлетались по скверу, каблучным боем пугая галок. Узкая пешеходная дорожка растягивалась между ними, выбегая из-под фигурки в красном пальто.

Матвей не двигался, ожидая момент, когда связующие их нити наконец лопнут, по ошибке соотнося их с исчисляемым расстоянием.