Сцепь

Александра Булычева, 2023

Всё началось внезапно. В один из весенних дней начали таинственно пропадать люди. По всей стране, от Пскова до таёжных лесов Якутии, с многолюдных проспектов больших городов, из чахлых деревенек глухой глубинки, с рабочего места, из собственной квартиры исчезло 666 человек. И произошло это в пятницу тринадцатого числа.А ровно через восемь месяцев пропавшие вернулись, и с ними в мир пришла дьявольщина, стали происходить необъяснимые события. В одном из городов все посетители церквей, храмов и часовен ослепли. В другом – из роддомов исчезли новорожденные дети. Где-то – тонны живой рыбы выбросились на берег, где-то – тысячи черных ворон без причины вдруг начали падать на оживленную трассу.Что это? Начало грядущего апокалипсиса или тщательно спланированный террористический акт?

Глава 4. Сергей — Роман

Фамилия Имя Отчество: Сергей Вениаминович Корниенко

Дата рождения: 16.02.1986

Обстоятельства исчезновения: 13.03.20 в 15.15 Сергей вышел из здания городского суда в Кирове и направился в сторону парковки, собираясь забрать из машины забытые документы и вернуться назад. Через 10 минут подзащитный позвонил Сергею, но на звонок он не ответил. Через полчаса телефон Сергея вместе с нужными документами обнаружили в открытой машине на парковке. Сергея больше никто не видел.

Приметы: рост 174 см, нормального телосложения, глаза голубые, брюнет. На вид 32-35 лет.

Одежда: темно-серый деловой костюм, белая рубашка, серый галстук, черные туфли.

Фамилия Имя Отчество: Роман Евгеньевич Шульц

Дата рождения: 23.11.1984

Обстоятельства исчезновения: 13.03.20 в 10.20 вышел из квартиры в продуктовый магазин, расположенный в ста метрах от дома в городе Чухломе. Через полчаса жена обнаружила, что он не взял с собой телефон. Дальнейшее местонахождение Романа неизвестно.

Приметы: рост 194 см, спортивного телосложения, волосы русые, глаза карие. Имеется тонкий шрам на подбородке длиной около 2 см. На левом боку родимое пятно.

Одежда: синие спортивные штаны, серая футболка, домашние коричневые тапки.

Сергей Корниенко работал адвокатом в Кирове — городе с населением чуть меньше полумиллиона человек — и специализировался на семейных делах. Он был довольно успешен, поскольку обладал важными для работы качествами и чертами характера: дотошность, настойчивость, умение цепляться за суть. Сергей был ярым борцом за справедливость и с двойной охотой брался за дела, в которых эта самая справедливость каким-то образом была нарушена. Он тщательно готовился к судебному процессу, проводил собственные расследования, находил таких свидетелей, о которых успевал напрочь забыть сам клиент.

Суды Сергей проигрывал редко, а потому работы было много: у людей он вызывал доверие, недостатка в клиентах никогда не было. Изнурительный труд положительно сказывался на финансовом состоянии молодого адвоката. К своим годам Сергей добился уверенной стабильности и твердо стоял на ногах. Не то что бы он имел склонности к излишествам, но и в комфорте себе не отказывал.

Когда Сергей пропал, следователь первым делом опросил коллег, потом клиентов, семью, а потом и друзей. Обстоятельства исчезновения были странными: вышел на парковку за документами и не вернулся. В зале суда его ждали на предварительном слушании по делу о домашнем насилии, над этим делом пропавший работал в течение последних нескольких месяцев и никак не мог не явиться в суд по собственному желанию. Так думали все участники процесса, включая саму судью, которая неоднократно встречалась на судебных заседаниях с Сергеем и знала его достаточно давно. Он не мог пропустить предварительное слушание — безапелляционно заявила судья.

В пользу ее слов говорили и другие коллеги, которые совершенно точно видели Сергея в здании суда буквально за несколько минут до исчезновения адвоката. Да ведь и те самые документы, которые понадобились молодому человеку, были на месте, и машина его осталась с распахнутой дверью. Все это говорило не просто об исчезновении, а о похищении.

Учитывая, что за свою карьеру Сергей не единожды мог перейти кому-то дорогу, главная версия похищения вертелась вокруг работы. И, в основном, вокруг этого самого дела о домашнем насилии. Следователь активно начал копать в этом направлении, но практически сразу зашел в тупик. Ничего не складывалось, хотя подозреваемые были. Тогда расследование углубилось в остальные дела Сергея в надежде наткнуться на что-нибудь необычное. Следователь изучал судебные архивы, разговаривал со всеми, кто теоретически мог быть причастен к похищению или знать нечто важное. Подозреваемых становилось все больше, а ясности — все меньше.

Параллельно следователь решил заняться семьей адвоката. Сергей женат не был и детей не имел, поэтому к числу его близких родственников можно было отнести только родителей и сестру. Но, как оказалось, пропавший не поддерживал связь с родней на протяжении нескольких лет, да и его родственники знаться с ним не хотели. В чем же была причина раздора? Выяснив это, следователь почувствовал, что неожиданно наткнулся на новую версию и новых подозреваемых, которые не имели никакого отношения к работе.

Сестра ненавидела Сергея. Четыре года назад у нее умер ребенок, трехлетний сын. Умер от редкой болезни, требующей дорогостоящего лечения. Родители малыша не смогли найти нужной суммы. По словам сестры, она просила Сергея оплатить лечение, она умоляла, она падала перед ним на колени, но брат наотрез отказался помогать, хотя деньги у него совершенно точно имелись.

По этой же причине с Сергеем перестали общаться и родители. У них не укладывалось в головах: как можно не помочь своему племяннику, откуда столько жестокости в сыне, когда они пропустили момент превращения сына в чудовище. Отец в сердцах сказал следователю, что, кабы он знал, каким человеком вырастит сын, то собственноручно придушил бы его в колыбели.

Следователь понял, что нащупал еще один мотив похищения и возможного убийства — месть, и его не покидало неясное ощущение, что слова родни не ввязываются в общую картину его представления о потерпевшем. Ответственный, жаждущий справедливости в семейных делах, оказавший помощь десяткам незнакомцев адвокат вдруг становится жестоким, бессердечным и упрямым в деле своей собственной семьи, и совершенно сознательно не соглашается оказывать помощь при обладании нужными ресурсами.

К счастью, у Сергея имелся близкий друг, который добавил красок в историю, поделившись воспоминаниями и своим мнением, и внес недостающие части в пазл.

Оказывается, в детстве Сергей сам много раз становился жертвой домашнего насилия. Его нещадно били всем, что попадалось под руку: от садового шланга до обеденной ложки. Его морили голодом за плохие оценки, сажали под длительный домашний арест за не очень хорошую уборку, ставили коленями на гречку за малейшее непослушание. Его не баловали заботой, теплом и любовью, не баловали новыми вещами и игрушками, обращались с ним сурово и не проявляли понимания. Бестолочь, неряха, выродок, никчемный идиот — обращения не самые лучшие в любом возрасте, но особенно обидно они звучат, когда тебе пять, восемь или четырнадцать. Сергей не слышал ласковых слов. И все это делали его родители — те, которые теперь совсем не понимали, откуда в сыне столько жестокости.

При этом к его старшей сестре было парадоксально другое отношение. Ведь из сына они растили мужика, а не нюню какую-нибудь, а дочь — она же девочка, с ней нужно иначе. Ей покупали все, о чем она только заикалась, водили на всевозможные кружки, радовали яркими куклами и модной одеждой. Сестру любили. Ее ценили. Ей все позволялось и все прощалось.

Контраст между детьми был такой ощутимый, что это замечали и сверстники, и учителя. Молчаливый, насупленный, нелюдимый Сережа. Вечно смеющаяся, вся такая летящая и легкая на подъем сестра. И оба учились плохо. Сережа — потому что выражал протест, сестра — потому что не было страха.

Совсем не удивительно, что отношения между братом и сестрой не ладились. Сестра временами натравливала на него своих взрослых дружков, которые делали и без того невыносимую жизнь подростка более сложной.

Кое-как закончили школу. Сережа — девятый класс, сестра — одиннадцатый. Сестре оплатили обучение в институте, а сыну дорога была в ПТУ. Сережа сразу же съехал от родителей и начал работать. Потом сам платил за свое образование. И добивался всего сам. Сестру же отчислили из института на третьем курсе, она не расстроилась, а быстро вышла замуж и совсем скоро родила раньше срока мертвого ребенка. Вероятно, потому, что своеобразно радовалась жизни, будучи беременной: ходила по клубам, употребляла алкоголь и кое-что потяжелее, курила. Потому что ребенок не должен становиться препятствием в жизни родителей — говорила она.

Потом несколько лет она не могла забеременеть и все не понимала почему, к врачам обращалась. Когда ей говорили, что нужно изменить образ жизни и ответственно относиться к ожиданию потомства, отмахивалась. Дескать, не может быть из-за этого. Просто врачи у нас никчемные, ничего не умеют.

Каким-то чудом ей снова удалось забеременеть и выносить дитя, но жизнь ее ничему не научила. Ребенок родился живой, со всевозможными осложнениями, пороком сердца и редкой генетической болезнью, которая требовала ряда операций и лечения неподъемно дорогими импортными препаратами. Сестра не выполняла рекомендации врачей, потому что забывала. Или потому что запуталась во всех этих указаниях. Но она стала искать деньги на лечение. Не так чтобы активно, просто пришла к Сергею и стала требовать отстегнуть ей такую-то сумму на его единственного племянника. Она не умоляла, не просила и не плакала, а угрожала, орала и преследовала. Вымогала, манипулировала и презрительно взывала к совести. Но больше не искала других путей, не била в колокола на весь мир и не собирала по копейке со всех подряд.

А потом объявила, что если он не даст денег — то смерть ее ребенка будет делом его рук. Сергей не дал денег.

***

Утро пятницы тринадцатого ноября в Кирове у половины города началось одинаково. Жильцы многоэтажных домов не смогли выйти из своих подъездов, поскольку домофонные замки оказались заблокированными. Дверь не открывалась ни одним из известных способов. Люди сотни раз нажимали на кнопку при выходе, толкали дверь со всей силы, вырубали во всем подъезде электричество. Люди просили своих близких прийти и нажать на номер квартиры, надеясь, что дверь откроется через трубку. Люди звонили всюду: начальникам и подчиненным, учителям и ученикам, клиентам и партнерам — чтобы предупредить об опоздании или перенести встречи; в ЖЭК, в аварийную службу, в домофонные компании, в МЧС — чтобы добиться действий. Переполошены были все, начиная от самих пострадавших и заканчивая Администрацией города. Никто не понимал, почему в один миг без видимой на то причины одновременно отказались работать чуть ли не все домофоны вне зависимости от производителя и установочной фирмы.

В этот же день возле здания суда на парковке, на том самом месте, с которого предположительно исчез Сергей восемь месяцев назад, нашли тело убитого мужчины — легко одетого, в домашних тапках. На его груди была татуировка в виде зашифрованного квадратика, и только сутки спустя выяснилось, что при наведении камеры смартфона на этот код ссылка вела к архиву видеозаписей, на каждой из которых погибший мужчина жестоко избивал жену и ребенка.

А в городе Чухлома, возле входа в полицейский участок, был обнаружен обнаженный мужчина без сознания. Как спустя время поняла следственная группа, сверившись с ориентировками, это был Сергей Корниенко. Код на его груди вел к отсканированному документу. Это была выписка из роддома на имя сестры Сергея, в которой значилось: в крови новорожденного ребенка присутствует алкоголь.

Вот только отныне адвокат не помнил своей жизни и с абсолютной уверенностью утверждал, что не Сергей он вовсе, а Роман Шульц, тридцати пяти лет, проживающий здесь же, в Чухломе.

***

Роман Шульц был женат без малого девять лет. При первом же наведении справок выяснилось, что на него заведено дело за избиение жены и незаконное лишение ее свободы.

Человек, утверждавший, что он — Роман, был задержан нарядом полиции до выяснения обстоятельств. Сотрудники позвонили по данному мужчиной номеру его жене и объяснили ситуацию. Дескать, ваш муж найден голым, дезориентирован во времени: утверждает, что сегодня 13 марта, документов при себе нет, приезжайте разбираться, нужно подтвердить его личность. Женщина заявила, что никуда не поедет, и что в Чухломе больше не проживает. На тот момент в участке не знали ни о каких странных появлениях пропавших, поэтому случай считался если не обыденным, то вполне рядовым.

Отпускать нарушителя сразу никто не собирался, тем более, что на него имелось открытое уголовное дело, а сам мужчина, как оказалось, числится в розыске. Сотрудники расспрашивали его о подробностях, о том, что он помнит, и о том, как так вышло.

— Я однажды, студентом тогда был, проснулся после пьянки в незнакомом доме, — сказал участковый. — Где я — не знаю, как сюда попал — не помню. Кто все эти люди рядом — а шут разберет! Спроси у меня тогда кто-нибудь какое число, я бы тоже чушь сморозил. Может, ты, Рома, набухался основательно? Как же ты за тридевять земель очутился?

— Как в «Иронии Судьбы», — поддакивал дежурный.

— Супругу поди обидел ты сильно, злится поди, раз приехать отказалась.

— Не, это вряд ли. Она у меня клуша, — небрежно отвечал Рома, ухмыляясь.

— А что ж ты ее бил-то? — спрашивал участковый, вспомнив об информации из базы.

— Не бил я, а воспитывал, по-отцовски, — разводил руками Рома. — Безотцовщиной росла, непутевая. Не умеет с мужиком обращаться. Пришел с работы, а жрать не сварено. Дал ей поджопник, а она наутро к вам побежала, паникерша.

Разговор сошел на нет. Куда интереснее сотрудникам было обсуждать массовое опьянение, которое сегодня случилось в Чухломе. Десятки мужчин и женщин не смогли пойти на работу, потому что проснулись слишком пьяными. Некоторых и вовсе не смогли разбудить близкие. Несколько людей загремели в больницу с обморожением, поскольку нашли их на улице. Кому-то было слишком плохо, скорые выли сиренами не умолкая. Многие не понимали, как такое произошло: ложился спать трезвым — проснулся пьяным.

— Алкоголики, конечно, — рассуждал дежурный. — Кто может пить в рабочий день с утра?

— Скорее всего, они со вчера напились и протрезветь не успели, — задумчиво тянул полицейский.

— Все равно, какой нормальный работающий человек станет пить в четверг? На работу же всем.

— Может, по графику выходные были у людей.

— Да брось, алкаши это. Алкашей не жалко. Может, вымрут, да меньше их станет.

А спустя несколько часов поступило распоряжение сверху: сообщать обо всех нашедшихся немедленно, все разговоры записывать на камеру, никого не отпускать под любым предлогом. Немного удивленные, полицейские доложили в главное управление и были сбиты с толку, когда им сказали, что в Чухлому немедленно выезжает спецгруппа ФСБ по расследованию преступлений повышенной секретности. Были даны указания: с нашедшимся не контактировать, по возможности его изолировать, никого к нему не подпускать.

Сотрудники в смятении последовали инструкциям, и мужчина без объяснений был заперт в отдельной камере изолятора. К удивлению полицейских, вечером приехала жена — мол, ей звонили снова, и она решилась. На вопрос кто звонил, женщина ответить затруднилась, а потому полицейские предположили, что звонок поступил из той самой секретной группы. Пришлось объяснять, что уполномоченные на допрос люди в пути. И только к восьми часам спецгруппа приехала. С этого момента полицейские ничего не понимали вовсе. Хотя секретность в разы повысилась, а допрос производился за закрытыми дверями в предоставленном кабинете, сотрудники участка не могли не заметить, что стали происходить совсем уж странные события.

Выяснилось, что Роман Шульц — вовсе не Роман Шульц. Об этом сразу же заявила жена, едва переступила порог «секретной» комнаты. Натянуто улыбнувшись, один из членов спецгруппы, сохраняя молчание, захлопнул дверь перед носом участкового, который эту жену в кабинет проводил. Участковый, вернувшись на рабочее место, тайком разыскал по базе ориентировку на пропавшего, и своими глазами увидел фото: действительно, не он, совсем не Роман. Не совпадали ни приметы, ни рост: Роман был на 20 сантиметров выше этого самозванца, имел на подбородке шрам, был кареглазый и русоволосый, в то время как сейчас в том кабинете сидел голубоглазый брюнет.

Когда спустя несколько часов из кабинета вышла заплаканная жена и попросила дежурного подсказать ей адрес ближайшей гостиницы для ночлега, участковый, который как раз собирался домой, вызвался ее довезти. Она поблагодарила, вышла с ним на улицу, села на переднее пассажирское сидение и отвернулась к окну. Пару минут ехали молча, но потом, повинуясь необъяснимому порыву, участковый выпалил:

— Я знаю, вам не разрешено обсуждать это с кем-то… — она удивленно повернулась к нему. — Я знаю, что он не ваш муж, я сверялся с ориентировкой.

Она как-то нервно то ли хохотнула, то ли всхлипнула. И с горечью в голосе сказала:

— Как бы я хотела, чтобы это был не он. Но это он.

Участковый растерялся.

— Нет, я же фотографию видел, — промямлил он, а потом подумал, что, должно быть, она таким образом скрывает подробности дела, как ей велели.

Она отчаянно помотала головой и вытерла потекшие слезы.

— Ненавижу его. Но это он.

Больше участковый предпочел ничего не говорить.

Наталья познакомилась с Романом в институте, она приехала в Киров из Орлова поступать. Внимательный, обходительный, он быстро покорил девушку. Все три месяца, пока они не решили жить вместе, он спускал на нее стипендию, одаривал комплиментами, передавал ей с комендантшей общежития шоколадки почти каждый день. Он предугадывал ее желания и, казалось, читал мысли, был чутким, обращался с ней так, как до этого — никто. Наташа была уверена, что ей впервые в жизни по-настоящему повезло: такой жених завидный, а достался ей. Высокий, статный, спортивный — ей завидовали все девчонки. С ним она чувствовала себя принцессой из доброй сказки. Конечно, она с радостью согласилась, когда он предложил съехаться и пожениться.

Свадьбы не было, не было и памятного вечера в кругу семьи. Они просто пошли и расписались — так настаивал жених, аргументируя это тем, что у них слишком мало денег, чтобы тратить их на торжество, да и главное — не роспись в ЗАГСе, а венчание. Вот накопят они внушительную сумму, тогда и можно будет отметить брак, подтвержденный Богом. Наташа не спорила. Окрыленная своим счастьем, она задвинула подальше мысли о том, что тайная женитьба — это как-то неправильно по отношению к родителям. В конце концов, это ведь их жизнь, как правильно заметил Роман, и только им решать.

Молодой семье пошли на уступки и предоставили отдельную комнату в общежитии. Совместный быт в первые дни оголил то, что раньше не было заметно: Рома был склонен к резким перепадам настроения, проявлял вспыльчивость по мелочам. Но ведь у всех свои недостатки, думала Наташа, идеальных людей не существует. К тому же, теперь она жена, и должна быть мудрее. Поэтому девушка всячески старалась сглаживать конфликты и угождать своему возлюбленному.

Однажды ранним утром в выходной они нежились в теплой постели, когда Наташа мечтательно заговорила о детях.

— Если у нас родится девочка, назовем ее Риточкой, в честь моей бабушки. А если мальчик… Нет, не буду о мальчиках, я мечтаю о дочери.

Рома вскочил с кровати, громко выдыхая воздух. Его глаза источали злость, лютую злость, и Наташа растерянно взирала на разительную перемену в муже, не понимая, что она сказала не так.

— Не смей… — задыхаясь, выплюнул он сквозь зубы, — не смей обесценивать мое мнение!

— Да я не… — несмело начала Наташа, заискивающе улыбаясь и приподнимаясь в постели, но не успела закончить.

Увесистый кулак прилетел ей в ухо так неожиданно, что она упала на пол, запутавшись в одеяле. В глазах потемнело, в голове зашумело. Оторопев, она так и продолжала лежать на полу, прижимая руку к уху и испуганно смотря снизу на мужа. Он, кипя от злости и тяжело дыша, наспех оделся и вышел вон, хлопнув дверью.

Тяжелейшее осознание, казалось, всем весом придавило девушку к полу, отчего она не могла заставить себя подняться. Он ударил, он поднял на нее руку, ее любимый ударил кулаком. Инстинкт самосохранения визжал: беги, беги немедленно! Но обида и непонимание уговаривали: оступился, с кем не бывает, он сам не понял, что сделал, он уже об этом жалеет.

Наташа вспомнила переполненные злобой глаза и расплакалась: от боли, от ужаса, от разрушенных надежд и неисполненных ожиданий. Думала, что в сказке, а тут… Что делать? Как теперь быть? Стыдно-то как признаться кому-нибудь, ведь все вокруг называют их идеальной парой, все вокруг завидуют их счастью, их любви, и что теперь?

«Какая это любовь?» — спросил здравый смысл.

«Бьет — значит любит», — тут же нашло, что ответить, самопожертвование во имя семьи.

«Если поднял руку один раз, поднимет и другой» — заговорила женская мудрость.

«Человек имеет право на прощение, каждый может оступиться» — вмешалась жалость.

Противоречивые терзания длились два часа. За это время Наташа успела заправить постель, приготовить обед, разложить по местам вещи и вымыть пол. Она сама не могла себе объяснить, для чего продолжает заниматься бытовыми обязанностями, когда тут такое. Может, она делала это по инерции. Или подсознательно надеялась, что если наведет порядок в доме, то и в мыслях появится ясность.

Роман пришел с букетом пионов и с порога упал перед ней на колени. Таким она его не видела: он плакал. Он просил прощения и клялся, что такого больше не повторится, он убеждал, что она — лучшее, что было в его жизни, он рассказывал ей о своем детстве: как его подавляли родители, как ни во что не ставили сверстники. Он говорил, что с тех пор не выносит, когда с ним не считаются, когда не спрашивают его мнения. Наташа его поняла, пожалела, простила. Накормила, приласкала и утешила. Сказала, что они со всем справятся вместе, и она поможет ему пережить детские обиды. Ведь они — семья.

А потом все это повторилось.

Резкие перепады настроения не ограничивались темой мнения. Рома мог вспылить на ровном месте. Иногда казалось, что он и вовсе выдумывает предлоги для скандала: в один раз суп остывший, в другой — слишком горячий, в третий — не соленый. Так было со всем, и его реакцию невозможно было предугадать. Он мог не обратить внимания, мог разораться или ударить, мог «наказать»: запретить Наташе неделю выходить из дома или посадить ее на скудную диету. Его изощренность не знала границ.

Но плохие события неминуемо сменялись хорошим отношением, и в перерывах между жестокими ссорами Роман снова был прежним: чутким, внимательным, щедрым. Он дарил ей цветы, покупал кружевное белье, готовил завтраки. Постепенно для Наташи стала нормой такая жизнь, она мысленно смирилась с тем, что после бури всегда следует затишье. Затишье перед новой бурей. Как-то получилось, что она судила о муже по его добрым поступкам и молча терпела злые. Просто терпела, как нечто неприятное — как лечение зуба у стоматолога: без этого никак, зато потом станет легче. Она надеялась, что когда-нибудь этот кошмар закончится, Рома исправится и сумеет взять под контроль агрессию, он слезно обещал ей это каждый раз.

А плохие эпизоды неминуемо затеняли то хорошее, с чего все начиналось. Светлые промежутки становились короче и реже. Каждый месяц, прожитый в аду, приравнивался к целой жизни. Но девушка отказывалась смотреть в глаза правде.

Наташа больше полугода не навещала родителей в Орлове, объясняя это отсутствием свободного времени: дескать, очень трудная учеба, нельзя отлучиться на каникулах, надо учить. Она до сих пор не сообщила им о своем замужестве, боясь их реакции. Но искать отговорки становилось сложнее, родители настаивали на приезде усерднее — мол, учится всего в семидесяти километрах, а домой не хочет. В Кирове родители бывали редко, но, начав что-то подозревать, собрались было приехать сами. И тогда Наталья решилась на разговор с мужем. Он отказался ехать вместе с ней наотрез и несколько дней ломался, можно ли ее отпустить одну. В итоге добро было дано, и Наташа с чистой совестью уехала на три дня в отчий дом.

По возвращении ее ждала феерическая сцена ревности со всеми вытекающими последствиями. Он обвинял ее в том, что она развлекалась с мужиками, обзывал нелестными ругательствами, а за каждое несмелое возражение в свою защиту девушке крепко доставалось. Избитую и униженную, он напоследок, перед тем, как уйти на два дня из дома, беспощадно ее изнасиловал.

На следующий день в институте к ней подошла соседка по комнате и без предисловий начала:

— Зачем ты с ним живешь? Он же псих! Я вчера чуть ментов не вызвала! Тебе надо немедленно от него уходить!

— Давай мы сами разберемся, ладно? Не лезь не в свое дело!

— Он тебя убьет рано или поздно, — покачала головой соседка. — Еще раз услышу, как он тебя обижает, сразу же в полицию позвоню, даже думать не буду. Разводись, пока не поздно. Дальше только хуже будет.

Но Наташа не ушла, не сбежала и не развелась. Ей казалось, что временами в ее любящего мужа вселяется дьявол, и это делает он. Или что в ее муже живут две личности, и одна из них — жестокая, а другую личность она любит. Девушка сама находила причины для того, чтобы остаться, сама оправдывала мучителя и прощала его задолго до того, как он попросит у нее прощения.

Роман, по-видимому, сам понял, что в этот раз переборщил, и что разборки с законом — дело времени, пока они живут в комнате с картонными стенами и кучей неравнодушных соседей. Возможно, поэтому, когда он явился через два дня, в руках у него вместо привычного букета были ключи от новой съемной квартиры.

— Я теперь грузчиком подрабатываю, — радостно объявил он, будто бы ничего и не произошло, подняв повыше связку ключей и позвякивая ей на манер колокольчика. — Гляди, заработал на наше первое серьезное жилье! Собирайся!

Наташа молчала. Ей вспомнились слова соседки, и пришла в голову мысль, что он так сделал для того, чтобы обезопасить самого себя от проблем. Это был первый раз, когда она подумала о нем плохо.

Спустя пару месяцев она забеременела, и это стало новым поводом для скандала. Муж орал, что вообще детей не планировал, и во всем виновата она. Он пинал ее в живот, потом извинялся и плакал. Выкидыша чудом не случилось, но она три недели пролежала на сохранении, пока врачи не устранили угрозу потери плода. Она никому не призналась, что спровоцировало внезапное кровотечение.

Будучи на пятом месяце, Наташа с тяжелым сердцем — потому что боялась последствий, как в прошлый раз — снова поехала навестить родителей. Живот только начал появляться, и девушка успешно скрывала его под свободными кофтами. Она не знала, как признаться родителям и как объяснить им, что она замужем почти год, что скоро у нее появится малыш, а самые близкие люди до сих пор не в курсе: думают, будто девочка активно учится.

Все выяснилось случайно. Мама зашла в комнату, и Наташа, которая переодевалась, не успела прикрыться.

— Ты беременна? — в полном смятении вопросила мать.

— Нет, я объелась просто, — замялась дочь.

— По-твоему, я не смогу отличить беременный живот? Думаешь, оно само рассосется? Ты почему молчишь?

Так родители узнали обо всем. Были в шоке, были обижены, но потом смирились. И засуетились. Надо с зятем познакомиться, со сватами, надо к рождению внука готовиться, кроватку покупать и распашонки гладить. Отчим прослезился от осознания, что скоро будет нянчить ребенка. Он воспитывал Наташу с восьми лет и считал ее своей родной дочерью.

Наташа пыталась отнекиваться, что-то мямлила на тему «не стоит хлопотать, до родов далеко», но ее реплики оставались без внимания. Родители поехали вместе с дочерью.

Наташа уходила от темы, когда ее спрашивали о родителях мужа. Было стыдно признаться, что он до сих пор ее не познакомил с ними. Она отмалчивалась и насчет дальнейших планов, бормотала какие-то общие фразы, потому что не могла сказать, что с мужем ей было запрещено обсуждать будущее, он решал все сам.

Роман встретил их радушно, будто бы знал, к чему готовиться, хотя Наташа от страха не стала предупреждать его по телефону.

— Ну наконец-то! — воскликнул он, едва увидев гостей. — Привет, любимая, — он нежно чмокнул в лоб Наташу, мимолетно прижав ее к себе, и тут же наклонился, начал расстегивать ей сапоги, смотря на родителей снизу вверх и приговаривая: — Я с момента знакомства уговариваю Натулю познакомить меня с родителями, а она все отнекивается, все скромничает. Милая, вот тапочки, давай куртку. Простите, вы проходите, проходите, чувствуйте себя как дома! Сейчас обедать будем. Тамара Петровна, давайте ваше пальто. Леонид Яковлевич, очень рад вас видеть, Наташа много о вас рассказывала.

Сама Наташа пыталась не удивляться и всячески делать вид, что происходящее — в порядке вещей. В квартире было чисто, витал аппетитный аромат домашней еды, а на комоде появилась рамка с их единственной совместной фотографией — на ней они знакомы чуть больше месяца, обнимаются, светятся от счастья, на дне рождения однокурсницы.

— Хорошая квартирка, уютная, — осматриваясь, одобрительно проговорила мама, оборачиваясь к своему мужу.

— Уютная, — согласился он, — да только с дитём тесновато будет.

— В тесноте да не в обиде, — весело и бодро отрапортовал зять с кухни, гремя тарелками. — Заработаем на свою, будет попросторнее!

Сели обедать. Наташа ела молча, опустив глаза в тарелку, в то время как зять с тещей без перерыва беседовали, перебивая друг друга на полуслове от воодушевления и заканчивая друг за друга фразы. Наташу тошнило, но виноват был не токсикоз, а осознание: этот человек и родителей склоняет на свою сторону, завоевывает симпатию точно так же, как когда-то проделывал с ней. Однако отчим не участвовал в разговоре, он настороженно поглядывал на дочь и сверлил взглядом ее мужа, будто бы каким-то образом догадывался о реальном положении вещей.

— Что ж ты нас с таким зятем не познакомила сразу, — упрекнула дочку мать, принимая из его рук тарелку с пирожными на десерт. — Хозяйственный, заботливый! С таким и в разведку пойти не грех!

Наташа натянуто улыбнулась.

— Совсем забыл! — вскричал Рома. — Котенок, у меня же для тебя сюрприз!

Он выбежал из кухни и вернулся с подарочной коробкой, радостно протянул ее жене. Наташа осторожно развязала бантик и открыла крышку. Поочередно она выкладывала на стол содержимое под восхищенные возгласы мамы и комментарии мужа. Бутылочка для кормления, прорезыватель для зубов, слюнявчик, пустышка, пинетки, чепчик, погремушка.

— Присматривал кроватку в детском магазине и не смог удержаться. Я специально выбирал нейтральных цветов, пока мы не знаем, кто у нас родится. Тебе нравится? Смотри, у этой бутылочки в комплекте две соски: от нуля до трех месяцев и от трех до шести.

Наташа заметила, что отчим не улыбнулся. Он смотрел не на подарки, а на зятя, откинувшись на стуле и скрестив на груди руки.

— И давно ты бьешь мою дочь? — вдруг спросил он звенящим тоном.

Повисла тишина. Мама растерянно переводила взгляд с зятя на мужа, Наташа нахмурилась, перебирая пальцами чепчик, а Рома заискивающе улыбнулся.

— Что вы такое говорите? — наигранно вопросил он, но отчим встал.

— Пойдем, Натка, от этого ублюдка. Сами воспитаем.

— Лёня, да ты чего? — подала слабый голос мама.

— А ничего. Не видишь ты, что ли? На ней лица нет, сидит, трясется вся. Только мы за порог, тут он и покажет себя во всей красе! Такой же, как ее папашка! Посмотри на него, подхалим несчастный!

— Ну, знаете, — обиженно выдал Роман. — Я к вам со всей душой…

— Заткнись, пока я тебя в тюрьму не засадил. Чтобы не приближался, понял меня? Пойдем, Ната, я сказал!

Наташа робко встала, не решаясь смотреть на мужа. Встала и мама, виновато улыбаясь зятю и бросая сердитые взгляды на Лёню. А отчим резким движением смахнул со стола подарки вместе с коробкой и парой кружек, и, поддерживая за локоть дочь, вышел из кухни.

— Документы забирай, — скомандовал он, и дочь послушно подошла к комоду, достала из верхнего ящика аккуратно сложенную стопочку тетрадей с конспектами, взяла паспорт. — Вещи будешь собирать?

Она испуганно помотала головой.

— Все, обуваемся.

Рома из кухни не вышел вплоть до того момента, пока за ними не захлопнулась дверь.

И все могло бы на этом кончиться. Наташа задышала свободно. Она высыпалась в доме родителей, ела вдоволь, не испытывала недостатка во внимании и заботе. Каждый день отчим приносил фрукты и заставлял ее есть: внуку нужны витамины. Мама усиленно следила за здоровьем и комфортом беременной: заставляла надевать теплые носки, подкладывала подушки под поясницу, ежедневно варила свежие компоты, настаивала на прогулке и зарядке. Спустя восемь недель узнали: будет мальчик.

Рожала тяжело. Двое суток в схватках, гипоксия и экстренное кесарево сечение. После операции неделю предстояло лежать в роддоме. Неизвестно, как Рома узнал, но на третий день он стоял под окнами палаты со связкой шаров и плакал от счастья.

За четыре с небольшим месяца он неоднократно напоминал о себе и не оставлял попыток помириться. Отчим и слышать о нем не желал, сменил дочери номер телефона и нанял адвоката для оформления развода. Но, когда Наташа увидела внизу мужа, чувства вспыхнули с новой силой, и возродилась надежда на то, что теперь-то уж точно все будет иначе. Она поделилась решением вернуться в семью с матерью, и с удивлением узнала, что это мама сообщила Роме о рождении сына. Мама тоже верила, что новоявленный отец размякнет от появления ребенка и станет другим человеком. За спиной отчима прошла выписка, и Рома беспрепятственно забрал жену с сыном обратно.

Два дня жили идеально, а потом было многое. Побои, унижения и изнасилования больше не казались чем-то вопиюще страшным. Была и попытка утопления годовалого сына, и выставление матери с ребенком раздетыми на балкон в лютый мороз, и многодневное испытание голодом. Рома купил щенка бойцовской породы, и к моменту, когда он вырос во взрослого пса, надрессировал его так, чтобы тот не выпускал Наташу с сыном из квартиры, пока мужчина был на работе.

Они переехали за пятьсот километров от Кирова в Чухлому, чтобы никто не смог их найти. Под «никто» подразумевались родители Наташи, которым суждено было ни разу за восемь лет не увидеть ни дочь, ни внука. В Чухломе Рома снял задарма старый убогий дом, установил видеокамеры в каждой комнате и следил за своей семьей круглосуточно. Запрещал им общаться с кем бы то ни было, не разрешал без него гулять на улице. Каждый день попрекал жену и сына куском хлеба — дескать, сидите, дармоеды, на моей шее. Наташа не пыталась возражать. Она знала, что это он не пускает ее работать, но все равно почему-то чувствовала вину. Сам Рома зарабатывал копейки, которых с трудом хватало на существование: время от времени колол дрова соседям, разгружал уголь, помогал по хозяйству.

За эти года любовь Наташи к мужу не просто испарилась, она переросла в ненависть и постепенно дорастала до того чувства, когда хочется убить при первой удобной возможности без оглядки на последствия. Однажды Наташа проснулась, подошла к зеркалу и увидела в нем осунувшееся, опухшее лицо изможденной женщины, а ведь ей не было и тридцати. Лиловый глаз заплыл, бровь саднила под запекшейся коркой, а уши — были черными. Раньше девушка и не догадывалась, что уши могут покрываться синяками, но теперь смотрела на них со смесью ужаса и злорадной решимости. Черные разбухшие уши стали последней каплей.

Она услышала, как в прихожей муж приказал собаке охранять, хлопнула входная дверь. Пошел в магазин — поняла она. У нее было не больше пяти минут, магазин располагался метрах в ста от дома, в котором они жили. Она заглянула в комнату сына, он спал. Притворив дверь, Наташа придвинула кресло вплотную, чтобы сын не смог выйти. Потом взяла мясной нож и затаилась за углом в прихожей. Главное — сразу бить в шею. Потом собака бросится защищать хозяина, второго шанса может и не быть, первый удар должен стать роковым.

Наташа не дождалась его, в то утро Роман пропал. Ушел в магазин в домашних тапках и не вернулся. Его телефон остался дома. Через полчаса после того, как он ушел, Наташа решила, что медлить нельзя. Она схватила сына, замотала его в одеяло, вылезла с ним через окно и босиком побежала в полицию.

Они вернулась к безутешным родителям, заметно постаревшим, но живым. Выяснилось, что эти годы Наташа с ребенком считались без вести пропавшими. Отчим тщетно пытался их искать, а мать винила себя в том, что помогла дочери вернуться в ад и обрекла ее на многолетние страдания.

Тогда же, спустя два дня безуспешных поисков, выяснилось, что их мучитель пропал. А спустя восемь месяцев, когда Наташа только начала верить в свободу и потихоньку оправляться от всего, что с ними было, когда занятия с детским психологом дали первые результаты, и восьмилетний сын только пошел в первый класс, ей позвонили из полиции Чухломы и велели срочно приезжать, потому что муж нашелся при странных обстоятельствах.

Не передать словами, что она чувствовала. Отчим настаивал поехать вместо нее. Мама и вовсе отговаривала ехать обоих. Но Наташа знала, что обязана сделать это, обязана поставить точку, прямо взглянуть ему в глаза и больше не бояться. Она должна была покончить с ним раз и навсегда, отдать его под суд, чего бы это не стоило. Человек забрал у нее девять лет жизни, и только Бог уберег их с сыном от смерти, уберег ее от убийства.

Она приехала. Призвав на помощь все свое мужество, смело вошла в кабинет, в котором было много людей, и с порога обомлела. Он сидел за столом в наручниках.

— Это не мой муж, — тут же вырвалось у нее.

Какой-то человек закрыл дверь, оставив участкового в коридоре. Другой человек, сидевший ближе всех к «мужу», заговорил, обращаясь к нашедшемуся:

— Повторите ваше имя, отчество и фамилию.

— Роман Евгеньевич Шульц, — не отрывая взгляда от Наташи и радостно улыбаясь, сказал незнакомый мужчина. — А ты похорошела!

— Это шутка, что ли, такая? — нервно оглядела Наташа присутствующих, а потом, обращаясь к мужчине, твердо сказала: — Мы незнакомы.

— Надо же, какая фифа! Мы незнакомы, — передразнил он. — Еще как знакомы, золотко. Ну, ты чего? Как там Гришка?

— Мужчина, прекратите этот бред. Я вас не знаю, и вы меня не знаете.

Человек, который сидел ближе к самозванцу, представился судебным психиатром, следом за ним представились все сотрудники спецгруппы, находившиеся в кабинете. Психолог, старший следователь, помощник следователя, сотрудник Федеральной службы безопасности, специалист-профайлер. Не назвался только оператор. Наташа начала подозревать, что семеро человек — многовато для обычного дела. Полицейских оставили за дверью, присутствует сотрудник ФСБ, психолог и психиатр, специалист по лжи — что весьма нетипично для рядового случая с домашним насилием.

— Что происходит? — напряженно спросила она.

— Наталья Александровна, мы расследуем дело повышенной секретности и вынуждены предупредить, что вам не разрешено обсуждать детали ни с кем, даже с членами собственной семьи, — серьезно сказал эфэсбэшник. — Вы меня понимаете?

Она кивнула.

— Присядьте, пожалуйста, — он указал на свободный стул, но она проигнорировала просьбу. — Этот человек утверждает, что является вашим мужем и способен доказать это. Разумеется, невооруженным глазом видно, что это не он. Не могли бы вы помочь нам вывести его на чистую воду?

Мужчина, назвавшийся Романом Шульцом, расхохотался.

— Ваша задача, — как ни в чем не бывало продолжал сотрудник спецгруппы, — спросить его о таком, что может быть известно только вашему мужу. Какие-то мельчайшие подробности быта, жизненные ситуации — что-то, что не может быть известно постороннему, понимаете меня?

— Но это же бред, — раздраженно выпалила Наташа. — Зачем доказывать, что он — не он, если и так все понятно?

— Не все так однозначно, — загадочно пояснил судебный психиатр. — Пожалуйста, просто спросите его о чем-либо.

Дернув головой, Наташа задумалась, но почти сразу созрел вопрос.

— Где мы познакомились?

— На паре по философии, — ухмыляясь, ответил «Роман». — Ты сидела на последней парте второго ряда, а я кинул в тебя бумажный самолетик с приглашением на свидание.

— Об этом могут знать многие, — спокойно проговорил психиатр. — Однокурсники, например, или те, кому вы эту историю рассказывали. Спросите о другом.

Наташа, бросив хмурый взгляд на самозванца, задумалась снова.

— Скажи тогда, раз все знаешь, сколько лет было нашему сыну, когда этот ублюдок его топил? — голос превратился в стальной, она прямо смотрела в глаза мужчине.

— Не топил, а учи-ил, — нараспев поправил ее незнакомец, закатив глаза. — Ровно год, это же был день рождения. Я окунал его, чтобы он не боялся воды, это же понятно! Милая, ты паникуешь на ровном месте!

— Я тебе не милая, — огрызнулась она. — Я знаю, откуда тебе это известно, это ведь он тебе рассказал все подробности? У вас какой-то хитроумный план, чтобы уйти от ответственности? Где прячется этот подонок?

— Надо же, как ты заговорила! Раньше ты такой дерзкой не была. Этот подонок, — он манерно выделил интонацией оба слова, — нигде не прячется, он сидит прямо здесь, перед тобой.

— Что ты готовил, когда знакомился с моими родителями?

— Картошку с мясом тушил. Ну и вопросики у тебя. Мягко сказать, ограниченные, — он нагло улыбался. — Про картошку маман твоя могла разболтать какой-нибудь недалекой подружке, — он подался корпусом вперед. — Тебя же ясно просили: спроси что-то, известное только нам двоим. За какое место тебя цапнула Стеша, когда ты пыталась убежать к соседям. Что вы тайком ели, когда я запретил есть два дня. Как мне угрожал Гришка, когда пытался тебя защитить. Помнишь это потешное «йя тибья убию када выясту»? Сколько ему было? Четыре. Во что он был одет? В пижаму со снеговиками, я сам заботливо купил ее в подарок на Новый год. Чем он получил от меня за это заступничество? Правильно, ногой под дых. Чтобы не вставал на пути у отца, мелкий щенок. А Стеша тогда тебе в бедро вцепилась. А ели вы сухую гречку, которую ты украла из банки. Вот так надо, поняла? Надо спрашивать только нам известные мелочи, а не эту всем известную чушь.

У Наташи навернулись слезы от злости, ее подтрясывало. Она обернулась на эфэсбэшника, тот ободряюще кивнул.

— Какие цветы ты принес в первый раз, когда меня ударил?

— Пионы.

— Как нас назвала Светка Лукина на своем дне рождения?

— Светка — дура. Могла бы хотя бы сказать, что мы Ромео и Джульетта, а она — «Илиада и Гомер»! Глупая, сморозила ерунду и не поняла, почему все хохочут!

Наташа растерянно посмотрела на психиатра, на несколько секунд выбившись из колеи: она не ожидала правильного ответа. Но, собравшись, продолжила допрос.

— В чем была одета работница ЗАГСа, когда мы расписывались?

— О, весьма импозантная женщина. В блузку с кораблями. Мы же поняли, это была отсылка к банальщине «ваш корабль любви, бла-бла-бла».

— Кто меня укусил на первом свидании?

— Не кто, а что. Это была собачка от молнии на куртке, ты застегнула неудачно, и подбородок зажевало. Но мы потом смеялись, что тебя собака укусила.

Потрясенная, Наташа не смогла скрыть своих эмоций. Голова неожиданно закружилась, и ее все-таки усадили на стул. Широко раскрытыми глазами она смотрела на мужчину, не отрываясь, пытаясь разглядеть за незнакомой оболочкой тела своего бывшего мужа. Ухмылки, повадки, интонации, ехидство, привычка особенным образом щуриться, привычка манерно тянуть слова — все говорило не в пользу здравого смысла.

Перед ней сидел он, она теперь ясно это понимала, но не могла ни осознать, ни объяснить.