Путешествие по небесной России

Александр Шкут, 2022

Обычный россиянин попадает в необычную современную Россию, из которой сразу очень желает вернуться домой, где всё привычно, хоть и нелюбимо. Однако молодому человеку совершенно неизвестно, как возвратиться обратно, из-за чего приходится посещать странные места и встречать странных жителей. Впрочем, все названия с именами вдруг оказываются до боли знакомыми, что не оставляет героя равнодушным и заставляет смотреть на Россию другими глазами. “Русь, куда ж несёшься ты?" – задаётся он не единожды вопросом на ходу. В грязь политики, религиозный рай или к вечной любви?Содержит нецензурную брань.

Глава III. Кабриолет

С самого начала практически нулевая видимость не заставила Андрея усомниться в том, что туманная дорожка никуда не петляла, являясь самой что ни на есть прямой. И то, что на ней последовательно размещались арка и камень, не вызывало у бывшего студента-архитектора никакого удивления. Подобные архитектурные проекты были присущи разным городам. Например — Парижу, где в одну городскую линию выстроены Лувр, Триумфальная арка на площади Каррузель, Луксорский обелиск, Триумфальная арка на площади Шарля де Голля и Большая прямоугольная арка в районе небоскрёбов Дефанс. Или — родному Владивостоку, где спускающийся к бухте Океанский проспект образует длинную прямую, прочерченную через статую Будды мира, величественный памятник “Борцам за власть советов на Дальнем Востоке”, главную городскую площадь и Морской вокзал — парадные владивостокские ворота. В свете этого фанату стихий оптимистично представлялось, что впереди обязательно возникнет какое-то новое, возможно — монументальное, сооружение, или же просто значимый объект, достижение которого поможет прояснить происходившее. Мысль о потенциально кем-то реализованной архитектурной оси поддерживала дальневосточника — и он шёл в сплошном тумане бодрее прежнего.

Однако белые клубы не расступались: дорога пролегала сквозь них и только них. Подсчёт времени, как и при подъёме внутри вихря, оказывался для приморца невыполнимым. Сперва он пробовал считать шаги, отводя каждой их паре секунду, тем более, что так можно было отчасти почувствовать себя древним римлянином, который “шагом” называл именно шаг, сделанный одной ногой (два обычных шага. — Прим. автора), а тысячу таких шагов — “милей”. Настроя в итоге хватило на две сотни — измаявшись, Андрей предпочёл идти далее хотя бы без моральной усталости.

Перемена случилась там, где любитель катаклизмов её совсем не ждал: дорожка ни с того ни с всего принялась подниматься. Воспрянувший духом молодой человек ускорился, и буквально через десяток метров его голова вынырнула из белой пелены. Андреев взгляд упёрся в невысокую бескрайнюю заросшую травой насыпь, которая представляла собой остаток скрытого туманом подъёма и напоминала зелёный берег белоснежного моря, плескавшегося под голубым небом с большими округлыми облаками.

В два счёта забравшись на длиннющий травянистый гребень, владивостокец увидел перед собой двухполосную автомобильную дорогу, за которой до самого горизонта уходила гладкая зелёно-бежевая степь. Трасса, словно водораздел, разграничивала необъятное белое поле и столь вожделенную землю.

На всякий случай ещё раз осмотревшись, дальневосточник бойко прошёлся по асфальту до прерывистой белой линии. “Дорога как дорога, — подумал он, перешагивая пунктир, — даже разметка есть”.

За противоположной обочиной приморец спустился по дорожной насыпи на степную равнину и немедля присел на корточки. Его пальцы, точно в кино, бережно прикоснулись к земле.

— Как же я по тебе соскучился! — признался Андрей ей вслух.

Проявившееся по отношению к природе нежное чувство стало для туманного гостя полной неожиданностью. Правда, после короткой безмятежной паузы оно так же внезапно улетучилось: молодой человек поднялся на ноги, отступил чуть в сторону от приласканного участка и помочился, как это любили делать многие россияне прямо на обочинах трасс, никого не стесняясь и порой даже не отворачиваясь от проезжавших машин.

Удовольствие вышло бы абсолютным, если бы следом удалось всполоснуть руки — но никаких водоёмов поблизости не наблюдалось. “Что ж, так ходить дальше — не привыкать”, — заключил фанат стихий.

По возвращении на край асфальтового полотна Андрей закурил. Вдыхая дым и озираясь то на степь, то на туман, приморец размышлял над тем, как выбраться из злосчастного места. Продолжать идти пешком любителю катаклизмов точно не хотелось, да и силы являлись не бесконечными. К тому же, было совсем не понятно, чего ждать впереди. Оставался один вариант, несмотря на то, что по-прежнему мимо вообще никто не проехал: ловить попутку. В случае отказа подбросить, который виделся очень вероятным — ведь в последние десятилетия российские водители опасались и кого-либо подвозить, и помогать кому-нибудь на дороге, — владивостокец решил хотя бы разузнать о своём местоположении. Определившись, как действовать, он, уже ни о чём не думая, просто курил и созерцал обыкновенный равнинный русский пейзаж.

“Может, я в Амурской области? — вопросил сам себя при завершавшей тяжке фанат стихий. — Да не, не может такого быть! Не то, что ветер не мог меня туда отнести — а просто потому что это бред какой-то!” Вспомнив о вихре и захваченных им предметах, дальневосточник повременил с выбрасыванием окурка. Вместо этого Андрей аккуратно положил бычок в пачку, между целых сигарет.

Через пятнадцать минут праздного ожидания из-за далёкого поворота вынырнула белая точка и начала стремительно приближаться, увеличиваясь в размере. Перейдя трассу, молодой человек робко вытянул параллельно ей руку. Собственная нерешительность, как поймал себя на мысли Андрей, явно объяснялась тем, что ввиду создания многочисленных служб такси люди в России перестали голосовать на дорогах, включая и его самого.

Рука невольно толику опустилась, когда владивостокец разглядел очертания автомобиля — к нему нёсся белый кабриолет. При ещё большем приближении авто в глаза бросился огромный круг с трёхлучевой звездой внутри, расположенный по центру радиаторной решётки — легко узнаваемая эмблема “Мерседес-Бенц”. За рулём сидела блондинка. Это всё, что удалось разглядеть любителю катаклизмов перед тем, как не сбавлявшая скорости машина проскочила мимо. Андрея обдало образованным ею сильным воздушным потоком.

“Да… Не судьба”, — рассудил туманный гость, поправляя сбившиеся на одну сторону волосы, и тотчас услышал прерывистое визгливое торможение. Он моментально обернулся: в нескольких десятках метров на быстро терявшем скорость кабриолете пылали два красных огня. Едва же автомобиль замер, их сменили белые — и “Мерседес” взялся разгоняться в обратную сторону с характерным для заднего хода гулом. Поравнявшись с приморцем, машина резко затормозила.

— А я думала — опять грибник! — обратилась водитель к владивостокцу. — А потом подумала, леса-то уж нет, парень симпатичный откуда-то, посреди дороги: почему не подвезти, если по пути?!

Изумлённый дальневосточник потерял дар речи и никак не мог снова поверить глазам: перед ним сидела девушка, будто только-только сошедшая с обложки глянцевого журнала. Она была одета в обжигающе-красное короткое платье с полупрозрачными рукавами, глубокое декольте, помимо красивой груди, украшало колье из сверкавших прозрачных камней, губы и маникюр на пальцах рук под стать летнему наряду пестрели ярко-красным цветом. Цветочно-вызывающий аромат женских духов уже слегка щекотал Андреев нос.

Однако одна броская деталь одновременно всё же отталкивала от красотки. Из-под её правого рукава проглядывали вытатуированные латинские буквы. Саму фразу было не разобрать, за исключением окончания “LES”. Туманный гость с детства не понимал желания людей делать наколки сравни уголовникам, а когда повзрослел, стал думать, что тату — это первый признак человека, не способного выделиться своим умом, вследствие чего ему приходилось выделяться внешне.

— Так куда тебе, дружок? — спросила незнакомка, выключив раздававшуюся из колонок песню.

Молодой человек из-за растерянности так и не мог определить авторство до боли знакомого проигрыша.

— Мне… Мне… — выдавил из себя Андрей, склонный, как и большинство российских мужчин, теряться перед очень красивыми женщинами, руководством, известными персонами, а особенно — политиками, в отличие от продавцов в магазинах, стариков в очередях и по-настоящему заслуженных людей, будь то медиков или преподавателей. — А ты куда едешь?..

— А ты не догадываешься?! — гордо приподняла подбородок девушка. — Я, кабриолет, еду. А?

— Нет…

— Н-да, — цокнула водитель и снисходительно посмотрела на владивостокца. — У меня нет конечной точки. Я всегда еду куда-нибудь. Сажусь в кабриолет и еду куда-нибудь.

— Куда-нибудь?

— Да, куда-нибудь!! — вмиг закипела блондинка. — Так, едешь или нет?! Больше разговора не будет!

Грубая эмоциональная реакция заставила приморца внезапно вспомнить речь имярека про поиск дороги вместе с фразами “слушай — да не спрашивай” и “язык до небесного Киева доведёт”. В голове фаната стихий всё мгновенно соединилось воедино: красавица, машина, куда-нибудь. И он на автомате выдал:

— Едем!

Девушка молча показала перевёрнутой ладонью на пассажирское сиденье. Дальневосточник без промедленья шмыгнул внутрь, захлопнул дверь, быстро пристегнул ремень. Красотка дала по газам — и белый кабриолет понёсся дальше.

Перво-наперво Андреев взгляд упёрся в торпедо — в три маленьких изображения. Ещё во время короткой беседы по ту сторону двери он бегло принял разделённый на три части горизонтальный прямоугольник за типичные иконки, которые приклеены к передним панелям половины российских автомобилей. Однако едва владивостокец оказался прямо перед бардачком, он увидел трёх нарисованных художником людей. На правой картинке был изображён мужчина с овальным лицом, широким лбом, зачёсанными назад длинными волнистыми седыми волосами и белозубой улыбкой. Не без сомнений Андрей признал в незнакомце поэта-песенника Илью Резника. Со среднего портрета смотрела женщина, чьи короткие светлые волосы, чуть прикрытые красным платьем плечи и бюст, а также полупрозрачное ожерелье, выдавали в ней певицу Любовь Успенскую. Неизвестный же с левой трети являлся круглолицым, имел тёмные короткие волосы, носил затемнённые очки. Хотя Андрей и не припоминал фамилию композитора, похожего на последнего персонажа, но догадывался, что прообразом мог быть именно сочинитель музыки.

Всплытие из памяти одного за другим известных людей нисколько не удивило любителя катаклизмов, поскольку благодаря ярко выраженной любви своей матери к творчеству эстрадных исполнителей приморец с самого детства стал неравнодушен к музыке как таковой. За маленькой спиной владивостокца были не только посещённые с мамой концерты, но и просмотр бесчисленных тематических, зачастую — скандальных, ТВ-передач, наложивших на него различные музыкальные отпечатки.

Туманный гость вторично пробежался взором по всем троим героям, затем по торпедо, сиденьям, капоту, припомнил звучавшую из магнитолы мелодию — и мозаика у него неожиданно сложилась: перед глазами находилась троица — поэт, композитор и певица, — олицетворявшая собой популярнейшую песню “Кабриолет”! Собственная догадка поразила владивостокца до глубины души.

Чтобы убедиться в своей правоте, фанат стихий показал пальцем на прямоугольник с портретами:

— А кто эти люди?

— Это, — довольно покосилась водитель, — создатели моей любимой песни “Кабриолет”. Я, в отличие от толпы, не считаю её народной.

— Народной? — Андрей подумал, что ослышался.

— Ну да, многие же считают её народной. А я — нет. Я — за версию, что у такой прекрасной песни были прекрасные создатели, и они — перед тобой.

Невзирая на подтверждение догадки, молодой человек озадачился ещё больше: его лишили покоя странные слова о народной принадлежности. Да и фамилия композитора назло никак не приходила на ум. Её выяснение приморец решил не откладывать, сочтя самым плёвым делом:

— А слева — это кто конкретно?

— Это автор музыки, — новый участливый вопрос заставил девушку искренне заулыбаться. — Гари Голд, ну или Григорий Голдинберг.

“Точняк! — возликовал Андрей про себя и начал проговаривать услышанную фамилию. — Голд… Голдинберг… Голдинберг… Голдинберг…” На фоне повторения он вспомнил одно из телевизионных шоу, в котором рассказывалось о еврейском композиторе, эмигрировавшем из Советского Союза в США и приобретшего там белый немецкий кабриолет, который спустя время стал главным героем одноимённой песни. Дальневосточник вновь посмотрел на портреты-иконки, потом — на капот, и с него перевёл взгляд на словно съедаемую автомобилем дорогу, зажатую голой степью и непроглядным туманом. Тут же Андрею ни с того ни с всего представился итог Второй мировой войны в виде красивой езды евреев на дорогой немецкой машине по бедной России, ведь и Голдинберг, и Резник, и Успенская имели еврейское происхождение. Следом молодой человек задумался о том, прямо ли была связана воображённая картина с устроенным Германией Холокостом (“Всесожжением”, массовым уничтожением евреев и других народов нацистами во время Второй мировой войны. — Прим. автора) или же к нему совершенно не относилась. Но всплывшее засим из памяти правило бородатого имярека о разделении страны и государства будто одёрнуло. Владивостокец сильно зажмурился и выдохнул. Это помогло: место не весть откуда взявшегося антисемитизма (враждебного отношения к евреям. — Прим. автора) заняли просто три талантливых человека. В мыслях остался только белоснежный “Мерседес” со сдвоенными круглыми фарами и блестящими дисками.

— И кабриолет тоже из песни? — не удержался приморец.

— Само собой, — отчеканила блондинка. — 560SL, автомат, экспортный “американец”, тёмно-бирюзовая кожаная обивка. Обожаю мою ласточку!

— Он, что, настоящий? От композитора?

— Не знаю, может — и настоящий! — рассмеялась незнакомка. — Я попросила отца достать мне модель из народных слухов — и он где-то достал. Но я не считаю их слухами, как и не признаю народное авторство песни. Она — Успенской! И когда я в моей ласточке, я не перестану напоминать об этом даже своим элегантным видом — таким же, какой был у певицы!

То, как быстро водитель взбудоражилась, защищая исполнительницу, прямо говорило Андрею о крайней важности для девушки всего связанного с хитом. “И опять это прошедшее время… — завертелось у него в голове. — “Был вид”, “были создатели”… “Не народная песня”… С какого перепуга её вообще считать народной?”

— Так, а почему эту популярную песню многие считают народной? — озвучил свои мысли пассажир. — Разве они не знают, чья она?

— В том-то всё и дело! — буквально вскликнула блондинка и дважды ударила правой рукой по рулю, да столь резко, что задравшийся красный рукав позволил татуировке “LES” ненадолго удлиниться до “MY RULES” (“МОИ ПРАВИЛА”. — Прим. автора). — Неужели не понятно, что если авторов нет среди нас, то это не значит, что их нет вообще! Это — песня Успенской, хоть её никто и не видел вживую! Сколько об этом люди говорят, надо же прислушиваться! И ведь есть известные описания и её, и композитора, и поэта, и самого кабриолета! — водитель направила перевёрнутую ладонь к портретам. — Песня не может взяться из ниоткуда!

“Не может взяться из ниоткуда? Ну-ну, прям точно, как я…” — повторил про себя ошарашенный речью девушки владивостокец. Рассуждения незнакомки об авторстве хита вообще подтолкнули дальневосточника к тому, чтобы начать думать не просто о том, что она немного не в себе — а о том, что она толику сумасшедшая. Впрочем, по Андрееву мнению, это легко могло объясняться её слепым фанатизмом.

— А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь! — будто в подтверждение раздумий попутчика напела водитель.

После произнесения главной песенной строчки непонимание приморцем девушки многократно усилилось осознанием того, что он действительно до сих пор не знал, куда ехал. “Одно дело — молоть ерунду про музыку, — заключил мысленно туманный гость, — а другое — реально мчаться без цели”.

— А ты не боишься, — поинтересовался он издалека, — что если ехать всё время куда-нибудь, то элементарно может закончиться бензин?

— Может, но это не повод не ехать! — громко бросила незнакомка. — К тому же, везде есть заправки!

— Ну это спорно, — улыбнулся молодой человек. — Попробуй, к примеру, от Хабаровска до Читы доехать — не получится, надо на всякий случай как минимум хороший бензин с собой брать.

— В моём “куда-нибудь” нет ни Хабаровска, ни Читы! — усмехнулась блондинка. — В твоём есть?

— В моём тоже нет, — продолжил улыбаться Андрей. — А что же тогда есть?

— В моём “куда-нибудь” одна любовь!

— То есть конечная точка всё-таки любовь?

— Дружочек, ты, наверное, никогда не любил, — девушка бегло посмотрела на собеседника, — а любить надо. Когда-нибудь ты придёшь к любви, но говорят, что и дальше тоже что-то есть, что жизнь становится как сказка — но я такого не видела. Так что за “куда-нибудь” тоже что-то есть. Но “куда-нибудь” — это и есть любовь. Все люди туда едут и идут! Не все добираются, но в путь собираются все!

Выплеснув романтические эмоции, красотка замолчала. Андрею, уже приятно удивлённому попутчицей, тоже ничего добавлять не хотелось. Он поглядел вправо, затем до упора повернулся назад: от тумана не осталось и следа. За разговором про любовь белая пелена незаметно спала — впредь за обеими дорожными обочинами тянулась прежняя, но немного всхолмившаяся зелёно-бежевая степь. Форма дороги также изменилась: первоначально почти что прямая линия постепенно превратилась в череду плавных поворотов, которые, по предположению владивостокца, должны были привести к показавшимся вдалеке макушкам перелеска.

Для дальневосточника проплывавший пейзаж как никакой другой подходил к одиноко нёсшемуся белому кабриолету, за рулём которого сидела блондинка в красном платье — и если бы освободившийся от тумана ландшафт нигде не заканчивался, то, возможно, “Мерседесу” стоило ехать по нему вечно, в своё неизвестное “куда-нибудь”, наполненное светлой, чистой любовью.

— А вообще я тебе так скажу, — ласково провела пальцами по торпедо девушка. — Когда машина красивая, то ты не знаешь, куда ехать, а когда не красивая, то — знаешь. На красивой машине хочется просто ехать.

— По небесной России? — добродушно уточнил приморец.

— Да по любой России! По небесной, по земной, по подземной! А лучше — по небесному Монте-Карло!! — взмахнула рукой девушка и запела:

А в Монте-Карло любовь и розы,

А в Монте-Карло весь высший свет!

Я в Монте-Карло лечу в “Роллс-Ройсе”,

И лучше места на свете нет!

Словно в насмешку именно под строчки о лучшем месте на свете ещё более искривившаяся трасса покрылась выбоинами. Кабриолет слегка тряхануло. Любитель катаклизмов прикинул, что если бы не высокая скорость авто, то ему с водителем было бы совсем не сладко. К ухудшению дорожного полотна добавились первые тени от появившихся у обочин деревьев.

— Вот тебе и Монте-Карло! — досадно ругнулась незнакомка.

Трасса вильнула влево, затем вправо — и из-за возвышенности вынырнул странный красно-белый прямоугольный дорожный знак, донельзя напоминавший огромную этикетку водки “Столичная”. Приглядевшись, Андрей чрезвычайно удивился прямоте сообщаемой им информации. Внутри белого прямоугольника, заключённого в красную широкую рамку, находился чёрный рисунок — в точности такой же, как на знаке “Скользкая дорога”: по двум чёрным, изогнутым в форме латинских букв “SS”, колеям ехал накренившийся чёрный автомобиль. На верхней стороне красной рамки, аккурат над крышей машины, белели два слова: “ПЬЯНАЯ ДОРОГА”.

Владивостокец, не единожды и не дважды ездивший по российским дорогам, которые народ называл пьяными, знал, что, как правило, они вели к маленьким городам или деревням и начинались сразу при съезде с больших трасс. Отличительной их чертой было наличие крутых, порой под все девяносто градусов, поворотов, мало чем объяснимое с точки зрения логики. К чрезмерной извилистости зачастую добавлялись самых причудливых форм ямы, особенно если речь шла о грунтовом покрытии. Но ни разу в жизни фанат стихий не встречал знака “ПЬЯНАЯ ДОРОГА”. Недоумевая, молодой человек даже потерял нить разговора.

— Ядрён совиньон, ядрина фонтина! — разгорячилась девушка, едва колёса снова ударились об асфальтовый выступ (совиньон — сорт винограда для производства белых вин, фонтина — вид итальянского сыра. — Прим. автора). — Опять!

Под не прекращавшееся цоканье водителя трасса выгнулась влево, а кроны высоких деревьев над ней принялись смыкаться. Следом дважды подряд тряхнуло сильнее прежнего, из-за чего блондинке пришлось ослабить давление на педаль газа. Вскорости этого ей показалось мало — и она крепко вцепилась в руль. Андрей в свою очередь перепроверил крепление ремня безопасности и решил от греха подальше более ничего не спрашивать у спутницы.

Довольно быстро затенённая дорога стала смахивать на гребёнку. Трясло так часто, что в дребезжавшем боковом зеркале совершенно невозможно было разглядеть оставленный позади путь. Вконец разнервничавшаяся девушка неожиданно запела “Калинку”:

Калинка, калинка, калинка моя!

В саду ягода малинка, малинка моя!

Ах, сосёнушка, ты, зелёная,

Не шуми же надо мной!

Ай-люли, люли, ай-люли, люли,

Не шуми же надо мной!

Калинка, калинка, калинка моя!

В саду ягода малинка, малинка моя!

При исполнении песни туманного гостя очень поразило то, что её ритм как нельзя кстати подходил к быстрой езде по русскому бездорожью. “Русь, куда ж несёшься ты? — задался про себя известным вопросом Андрей, как только блондинка затихла, и невзначай посмотрел на три картинки-иконки. — Дай ответ. Не даёт ответа”.

Ещё более углубившиеся за новым крутым поворотом выбоины заставили водителя сбросить и так не высокую скорость кардинально. Отныне красотка в обжигающе-красном коротком платье не пыталась всячески проскочить их: она взялась огибать ямы, где аккуратно, а где пошустрее. Невооружённым глазом пассажиру было видно, что подобное вождение не только не приносило блондинке маломальского удовольствия — оно выводило её из себя. В свете этого владивостокец продолжал молчать: он чувствовал, что одно единственное сказанное им слово может стать искрой, из которой разгорится испепеляющее пламя.

Разбитое асфальтовое полотно опять непредсказуемо повернуло — только на сей раз, к радости Андрея, вместо новых деревьев далеко впереди замаячили частные дома, стоявшие за бело-чёрным горизонтальным дорожным знаком с названием города.

— Фух, чёртова тёрка, — процедила девушка. — Хоть навигатор включай для объезда единственной дороги!

Через несколько десятков метров надпись на железном полотне стала доступной для прочтения: “ЕСЛИБЫВСК”.

— Если бы, если бы, если бы, Еслибывск! — нервно и одновременно насмешливо протараторила блондинка.

Андрею же было не до шуток: перед прибытием в незнакомое место с крайне странным названием его охватило небольшое напряжение. “Еслибывск… Если бы… Если бы… Если бы…” — прокрутил он в своей голове.