Хозяин дракона

Анатолий Дроздов, 2012

В каком веке на Руси жить хорошо? В XXI или в XII? Странный вопрос – смотря кому… И уж точно не подростку Ивану… И если Русь начала второго тысячелетия поначалу показалась ему сказочной страной, то уж в России нашего времени он точно ничего хорошего не видел. Оказавшись в далеком прошлом, Иван нашел свое место. Хотя сказать, что оно сладкое, язык не поворачивается…

1

Всадник на мухортой лошадке, не спеша, ехал берегом реки. Кобылка лениво рысила по малоезженой узкой тропке, кося влажным глазом в сторону зарослей сочной травы. Время от времени она пыталась тянуться к ним, тогда всадник ударял каблуками в желтые подпалины на боках, ясно давая понять, что останавливаться незачем. Мухортая обиженно фыркала, но послушно бежала дальше.

Всадник выглядел под стать своей жалкой лошадке: худой, в холщовых портах и серых от старости сапогах из воловьей кожи. Звали его Некрасом. Поверх льняной рубахи Некраса, некогда синей, а теперь блекло-голубой, была надета короткая кожаная безрукавка — подклад под кольчугу. Но кольчуги не было, как и шлема — всадник вообще был без шапки. Выгоревшие на солнце, давно не стриженые русые волосы скатывались до плеч. Порывы ветра, тянувшего от реки, забрасывали длинные пряди на лицо Некраса, они прилипали к потному лбу, и всадник равнодушно смахивал их обратно. Солнце всласть потрудилось над лицом Некраса, покрыв его загаром и выдубив кожу. Только глаза человека, ярко-синие, большие, солнце не затронуло, обесцветив лишь ресницы. От уголков глаз бежали к вискам тонкие ниточки морщин, появившиеся то ли от возраста, то ли от необходимости щуриться на ярком солнце, поэтому трудно было сказать, сколько всаднику лет — двадцать, тридцать или того больше.

Тропинка стала круто спускаться вниз, и Некрас подобрал поводья. Берег реки прорезал глубокий овраг, заросший по склонам травой и кустарником. Тропа струилась по склону наискосок; всадник, придерживая лошадь, спустился на самое дно оврага и здесь свернул с тропы. Берегом снулого ручья он выбрался к реке и двинулся вверх по течению. Высокий меловой обрыв нависал над узкой полоской песчаного берега. В известковой стене показался широкий зев пещеры. Всадник остановился под ним и спрыгнул на песок. Затем развязал ремни, снял притороченный к седлу тяжелый мешок, а потом и само седло. Упав на песок, мешок глухо звякнул. В ответ из пещеры донесся слабый рык. Некрас настороженно глянул вверх и замер: на песке под пещерой темнели красные пятна. Всадник подбежал к ближайшему, тронул его пальцами и поднес испачканные подушечки к глазам. Затем сунул пальцы в рот и, распробовав, выплюнул.

— Выходи! — крикнул Некрас, обратившись лицом к дыре.

Никто не отозвался. Тогда всадник, пошарив взглядом, подобрал камешек и зашвырнул его в черный зев.

— Кому сказал!

Из пещеры донесся странный звук: будто там ворочалось нечто очень большое и тяжелое, затем послышался басовитый рык. Мухортая лошадка присела на задние ноги и испуганно всхрапнула.

— Иди, иди! — усмехнулся Некрас и вытащил из-за пояса длинный нож. — Я тебе порычу!

Рык, тем не менее, повторился, и в черном проеме показалась голова. Она походила на коровью, только была больше, а возле глаз и на лбу чудища виднелись костяные пластины, торчавшие, как гребешки. Голова снова рыкнула и сердито уставилась на всадника. Тот в ответ призывно махнул левой рукой. Чудище шумно выдохнуло, из пещеры показалась длинная шея, толщиною в бревно, а затем и туловище — широкое, как у коня, только более округлое. По бокам туловища виднелись большие кожаные складки. Упираясь толстыми лапами в известняк и цепляясь за него когтями, чудище медленно сползало по склону. Вскоре стал виден хвост — такой же длинный, как шея, но не столь толстый, а плоский. Приблизившись к всаднику, чудище припало брюхом к земле и зашипело.

— Иди, иди! — повторил Некрас, занося руку с ножом.

Чудище подползло ближе и разинуло пасть, показав частокол острых и длинных зубов. Всадник подбросил нож вверх, ловко перехватил его за лезвие и сунул рукояткой вперед — глубоко в страшный зев. Чудище дернулось и издало утробный звук. Тело его затряслось, и всадник выхватил руку с ножом. Коровья голова повернулась к реке, вдоль шеи чудища скользнул огромный желвак; темный комок вылетел из открытой пасти и с плеском шлепнулся посреди стремнины.

— Пропала вечеря! — воскликнул Некрас и пнул чудище сапогом. — Зачем к реке отвернулся? Не мог на берег срыгнуть? Мне что теперь, нырять? Зачем вообще за добычей ходил? Велел сидеть смирно!

Чудище вместо ответа припало к песку и жалобно зарычало.

— Будешь голодным — сам виноват! — сердито сказал Некрас и спрятал нож в кожаные ножны. — Сторожи!

Он достал из большого мешка другой, поменьше, бросил его на шею лошади и ловко вскочил на спину мухортой. Кобылка, не перестававшая дрожать с момента появления чудища, резво взяла с места. Некрас двинулся обратным путем к оврагу, пересек ручей, выбрался на тропу и продолжил путь. В версте от пещеры он въехал в маленькое селение из двух десятков замшелых изб и остановил мухортую у ворот самой большой. Угрюмый, весь заросший волосами смерд вышел ему навстречу. Некрас отдал ему поводья кобылки, а затем протянул половинку серебряной монеты — резану.

— Змей овцу утащил! — сердито сказал смерд, забирая серебро. — Целую куну стоит.

— Не овцу, а ягненка! — поправил Некрас. — Совсем малый был, весеннего окота. За такого и белку дорого.

— Был малый, а стал бы большой, — не согласился смерд. — И стоил бы куну.

Некрас вздохнул и снял с шеи кобылки мешок. Смерд распустил узел, и лицо его осветила радостная улыбка.

— Мука! Уже забыли про хлеб! Все отдашь?

— Все. Испеки мне пару хлебов — и забирай!

— Будешь ждать, пока тесто подойдет? — спросил смерд, бережно завязывая мешок.

— Некогда. Испеки пресные.

— Дочку змей напугал, до сих пор трусится! — вздохнул смерд. — Овец пасла…

— Где она?

Смерд кивнул в сторону овина. Некрас пересек двор, прихватив по пути спавшего в пыли щенка, шагнул внутрь. Немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Худенькая девочка лет шести сидела в углу на охапке соломы. Некрас подошел, сел на корточки и положил на колени девочке щенка. Она прижала его к себе и тихонько всхлипнула; по всему было видать — наревелась.

— Он совсем не страшный! — тихо сказал Некрас.

— Ага! — не согласилась девочка. — Сам с гору, пасть — во! — девочка развела руки. — А зубы какие! И шипит…

— Он шипит, когда боится.

— Я думала: съест!

— Он не ест людей.

— Ягненка схватил…

— Поиграть хотел. Скучно ему. Он совсем еще маленький. Как этот щенок.

— Не маленький! — сердито возразила девочка.

— Ему только год — для смока он совсем малый. Знаешь, какие они вырастают?!

— Какие? — распахнула глаза девочка.

— У-у-у… — качнул головой Некрас. — С этот овин!

— Ты видел? — шепотом спросила девочка.

Некрас кивнул.

— Боялся?

— Поначалу. А потом понял, что смок мертвый.

— Кто его убил? Ты?

— С голоду он…

— С голоду мрут, — согласилась девочка. — У нас в веси за зиму пятеро… Что смоки едят?

— Рыбу.

— Рыбы в реке много. Или не умеют ловить?

— Умеют. Только в то лето мороз рано ударил, лед реку сковал. Смог не смог лед поломать.

— Мог зайцев ловить! Или кабанов диких…

— Не поймает он зайца — неповоротлив больно, да и кабан убежит. Овечку схватить может, но там стад не было.

— Что смоки зимой едят? Когда на реке лед?

— Зимой они спят. В пещерах. Нагуляют жир — и в спячку. Тот не успел.

— Своего смока ты возле мертвого подобрал?

— Там.

— Маленького?

— Еще из яйца не вылупился. Смок, как подыхает, яйцо выбрасывает, чтобы детеныш, как вылупится, тушу его жрал. Яйцо я подобрал и унес.

— Чем кормил?

— Рыбой. Жевал и ему давал. Потом смок сам научился… Теперь много ест. Ему нужно, иначе не полетит.

— Ты на нем летаешь?

— Угу.

— Меня покатаешь?

— Непременно.

— Не обманешь?

— Чтоб меня Перун поразил! Подрасти только…

Некрас погладил девочку по русой головенке и вышел во двор. Волосатый смерд, отец девочки, вынес на деревянном блюде две горячие лепешки, вкусно пахнущие свежеиспеченным хлебом, Некрас сунул их в кожаную сумку, висевшую на плече, и вышел за ворота. Обратный путь он проделал пешком.

У пещеры Некрас обнаружил сиротливо лежащий на песке мешок, смока рядом не было. Осмотревшись, Некрас обнаружил змея в реке: тот шумно плескался, выпрыгивая из воды и ныряя обратно в глубокие волны.

— Сторож! — сердито сплюнул Некрас и вернулся к ручью. Здесь он сбросил одежду и по грудь забрел в теплую воду. Потоптавшись под берегом, он нащупал и с натугой выволок на берег большую ивовую вершу, затем — другую. Развязав лыко на плетеных донышках, высыпал на траву горку серебристой, бьющейся рыбы, и стал одеваться. Тело у хозяина змея, несмотря на худобу, было крепкое, перевитое мускулами, как вервями. На груди, плечах и боках виднелось несколько шрамов — старых, побелевших. Только один узкий шрам под левым соском был багрово-сизым — по всему видать, рана оказалась глубокой, да и зажила не сразу. Некрас еще завязывал ремешки на кожаной безрукавке, когда за спиной раздалось шумное дыхание. Некрас спокойно продолжил свое занятие. За спиной недовольно рыкнули.

— Что сам не наловил? — сердито спросил Некрас, оборачиваясь. Смок, пригнув голову к земле, жалобно смотрел на хозяина. Некрас разворошил живую кучу носком сапога, вытащил из нее налима, длиною в локоть и, не оглядываясь, пошел к кустам. Позади послышалось шумное сопение: смок хватал рыбу полной пастью и, забрасывая голову вверх, глотал, не жуя.

У кустов Некрас бросил налима на траву, натаскал из чащи хвороста и в три приема сволок его к берегу. Затем кресалом высек огонь, разжег костер, выпотрошил рыбину и, когда хворост прогорел до красного жара, ловко испек налима на углях, предварительно насадив его на ивовый прут. Вытащив из сумки пресную лепешку, Некрас ел, попеременно откусывая то от рыбы, то от лепешки. Он успел обглодать только один налимий бок, когда позади шумно задышали, и под руку просунулась большая, уродливая голова. Некрас легонько шлепнул ее по носу, смок недовольно рыкнул, но голову убрал. Однако не ушел. Положив морду на песок, змей устроился рядом с хозяином и немигающим взглядом уставился в догоравший костер.

Покончив с вечерей, Некрас сходил к реке, запил нехитрую снедь водой и вернулся обратно. Подбросив хворосту в костер, он вытряхнул из мешка узел из ременных шлей, уздечек и стремян и стал аккуратно расправлять все это в свете разгоравшегося пламени. Затем он заставил змея встать и примерил сбрую. Смок послушно позволял затягивать себя ремнями, по всему было видно — привык.

— Куда тебя прет! — вздохнул Некрас, снимая сбрую. — Опять подпруга коротка! Знаешь, сколько это стоит? — потряс он ремнями. — Кольчугу продал, сегодня — меч, сапоги только остались, да за них и белки никто не даст…

Змей терпеливо слушал ворчание хозяина, затем вдруг изловчился и лизнул его щеку раздвоенным языком.

— Ну тебя! — махнул рукой Некрас и пошел к костру. Достав из мешка иглу и моток суровья, он стал сшивать ремни, ловко протыкая толстую кожу кончиком ножа. Он долго махал иглой в свете всполохов костра, сердито бормоча себе под нос, затем вновь примерил сбрую, оставшись в этот раз довольным. Сложив ремни обратно в мешок, Некрас приволок от ручья верши, вырезал у них воронкообразные горловины и стал притачивать к съемным донцам какое-то хитрое приспособление из ремней. Закончив, запрыгнул в одну из вершей и резко потянул вверх края корзины. Те не поддались. Некрас выбрался на песок, поднял корзину и дернул за тонкий ремешок. Донце тут же отвалилось, повиснув на двух ремешках. Некрас удовлетворено хмыкнул. Проделав то же и со второй вершей, он бросил корзины поодаль, а сам растянулся у костра, подложив седло под голову. Скоро он спал, мирно сложив руки на груди.

Когда луна зашла за облако, на берег из оврага выбрался одинокий худой волк. Неслышно ступая по песку, он стал подкрадываться к спящему, время от времени настороженно замирая. Когда до угасшего костра осталось не более трех прыжков, змей приподнял голову и негромко рыкнул. Волка словно сдуло с берега. Смок втянул широкими ноздрями воздух и положил голову на грудь Некраса.

— Нечего! Нечего! — спросонья отмахнулся тот. — Не маленький!

Смок вздохнул и убрал голову. Скоро на берегу реки опять спали…