По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга первая

Александр Черенов

Борьба продолжается – от Москвы до Южной Америки. Концов – уже подполковник и адъютант Чёрного Барона – уходит из Севастополя с последним пароходом. По счастливой случайности он становится обладателем огромного капитала. В Константинополе и Париже герой успешно совмещает «борьбу с Советами» с коммерцией.Волей вождей эмиграции и к радости ГПУ он оказывается в гуще заговоров против Советской власти.Это – тоже пародия, но уже на историю. И у неё, как и положено жанру – happy end: каждому – своё.

Глава пятая

Подло обманутый Аксиньей, которую он — без должных к тому оснований — почитал образцом добродетели, Семён Васильич оказался не менее подло обманут вторично: от него бежали Хряк и Дьявол. Бежали предательски, тайком оставив посты и вверенные части. Бежали вместе с тем добром, обретением которого пан атаман собирался залечить нанесённую Аксиньей душевно-финансовую рану. А ведь он уже и приказы заготовил: один — о проведении комплексной ревизии, второй — о расстреле «казнокрадов». И вдруг — такая подлость!

Когда отправленные с приказами нарочные с ближайшей станции по телеграфу связались с атаманом, того от полученных известий едва не хватил удар. Он понял, что теперь уже мог без оговорок именовать своё имущественное положение русскими — для большей выразительности — словами: «остался с голой жопой»!

После нескольких дней «посыпания головы пеплом» — в форме горилочных возлияний — атаман попытался вторично объявить «сбор средств от благодарного населения». Но «конъюнктура» изменилась — и радикальным образом. С трудом собрав небольшую банду из остатков, мягко говоря, войска, Семён Васильич вдруг понял, что дохода не предвидится. Не с чего ему было образоваться, доходу-то. Нечего было собирать. Всё уже было собрано — и не по одному разу. И «благодарное население» уже было просто не в состоянии «благодарить» своих «заступничков».

В связи с этой мыслью Семёну Васильичу не мог не вспомниться Бонапарт, вынужденный отступать уже «оприходованной» дорогой. И не меньше, чем тому Бонапарту, ему стало грустно и пакостно. Одна только мысль беспрерывно терзала отныне его исстрадавшуюся душу: как снискать хлеб насущный? Имелись в виду, разумеется, не жалкие ручейки вспомоществования от прижимистых «спонсоров», а ценности нетленные, вечные: золото, камни, валюта!

Но таковых получением уже не предвиделось. И пришлось Семен Васильичу, наступив на горло остаткам гордости, «взяться за старое»: в очередной раз предложить свои услуги проклятой шляхте, ненавидимой им едва ли не больше москалей! Проще говоря — стать поставщиком сведений, интересующих Второй — разведывательный — отдел штаба Генерального.

Полковник Свинцицкий, небезосновательно переиначенный Семён Васильичем в «Свиницкого», как рачительный хозяин, от предложенных услуг не отказался: в разведывательном хозяйстве всё сгодится. Тем более что в воздухе всё сильнее пахло порохом: назревало решающее столкновение с «московитами».

— В первую очередь, нас, конечно, интересует западное направление — точнее, Белая Русь!

Свинцицкий приступил к делу без каких бы то ни было лирических отступлений. Он и не собирался щадить уязвлённое самолюбие вождя борцов за «незалежную».

— Это сейчас — наиболее опасное направление для нашего государства. Здесь мы имеем кое-каких информаторов в лице господ Свинкова и Павлуновского. Их информация, конечно — не ахти, какая ценная, но как говорят русские, на безрыбье и гусь — свинья.

Полковник сделал небольшой глоток из стакана с минеральной водой. По причине бурно проведённой молодсти печень его давно уже годилась лишь на роль анатомического экспоната Кунсткамеры или музея наследия алкоголизма.

— Однако и юго-западное направление представляет для нас немалый интерес. Посему не буду скрывать от пана Директора, что, если уж он не в состоянии теперь оказывать нам помощь более действенную, то мы готовы принять от него и услуги другого рода! Я имею в виду сведения о Красной Армии, которыми наверняка располагает пан Директор.

Не скрывая насмешки, Свинцицкий глядел сверху вниз на Семён Васильича. Эти минуты для атамана были, наверно, самыми тяжёлыми — после «фармазона» Аксиньи — за последние месяцы. Унижение было нестерпимым — и всё же атаман терпел. В такие минуты ковёр, которым был устелен пол кабинета Свинцицкого, покрывался тонким слоем белого налёта от стёршихся зубов Семён Васильича.

— Соответствующие услуги господина Свинкова обходятся польскому Генеральному штабу в полмиллиона марок ежемесячно…

Несмотря на то, что информация Свинцицкого была подана будто бы невинным тоном, Семён Васильич замычал от боли: так просто его ещё никогда не покупали!

«Никакой деликатности у проклятой шляхты!»

Сердце атамана обливалось кровью и горечью.

«То же самое можно ведь было преподнести и как-нибудь иначе: мягче, тоньше, душевнее! Пшечка проклятая! Пся крев!»

Догадавшись по лицу атамана и его шевелящимся губам и о содержании своей характеристики, и о том, что информация усвоена, Свинцицкий радушно улыбнулся.

— Надеюсь, пан атаман, наше с Вами сотрудничество, как выражаются господа дипломаты, окажется плодотворным и взаимовыгодным.

Он покопался в чреве несгораемого сейфа, и извлёк оттуда пачку крупноформатных потрёпанных купюр.

— А это, так сказать — аванс в счёт будущих гонораров за будущую информацию. Здесь ровно столько, сколько у нас ежемесячно получает и пан Свинков.

Свинцицкий с нескрываемым удовольствием следил за перемещением окаменевших желваков по скулам гостя.

— Прошу пересчитать и расписаться вот в этой ведомости.

И он подсунул Семён Васильичу казённый бланк с вписанной в него фамилией получателя и подлежащей к выплате суммы. Бланк был подготовлен заранее — и это больше всего задело атамана. Душа его буквально вскипела: значит, тут были уверены в том, что никуда он от них не денется! Отсюда — и обращение, как с последним филёром!

«Докатился, пан атаман! Раньше, если и приходилось брать деньги от этих скотов, так при полном параде и „под другим соусом“: „на совместную борьбу с большевистской заразой“! А теперь — запросто и без канители! Воистину: судьба играет человеком!»

Чтобы не доставлять сверхнормативного удовольствия Свинцицкому, атаман молча, не пересчитывая, рассовал купюры по карманам лоснящегося — в некоторых местах — френча, деланно небрежно расписался и встал даже с неким подобием достоинства. Чем, впрочем, изрядно позабавил хозяина кабинета. И действительно: какое достоинство может быть у платного агента!

— Сведения будут, господин полковник, не извольте сомневаться.

— А я и не сомневаюсь, пан атаман!

Полковник явно забавлялся зрелищем падения «этого самостийника», которого ему доводилось видеть и в иные минуты, о чём он не хотел бы вспоминать в момент сегодняшнего торжества. Ведь в те минуты он, Свинцицкий — шляхтич и «Генерального штаба» — был для этого холопа всего лишь одним из многих полковников, суетящихся едва ли не в формате «Чего изволите?».

— Хочу только заранее уведомить уважаемого пана о том, что с сегодняшнего дня на связи с ним будет состоять инспектор Второго отдела штаба Генерального поручик Лягайло. А нас с Вами теперь может свести только большая беда, чего, я надеюсь, не случится! Итак, желаю успехов в работе, пан Директор! Вас проводят!

Никогда в своей жизни не испытывал Семён Васильич такого позора! Всякое бывало: и обманывали его, и обижали, и третировали, но с таким откровенным пренебрежением к себе он ещё не встречался!

«Даже этот ничтожный полковник брезгует лично встречаться со мной — отрядил какого-то лейтенанта! Так низко я никогда ещё не падал! Эх, Аксинья, Аксинья! Если бы не твой „фармазон“ — гулял бы я сейчас по Монмартру, и поплёвывал из роскошного ландо на всю эту копошащуюся в грязи сволочь! Ну, ничего: даст Бог, ещё свидимся…»

Однако, как бы там ни было, а полученный аванс уже связывал по рукам и ногам. Его следовало отрабатывать. И, отскорбев глубиной своего падения, по прибытии в Ставку атаман собрал оставшихся ему верных людей — ну, не к кому им было переметнуться! — и поставил задачу «на текущий момент».

Задачей этой был не сбор серьёзной информации о Красной Армии. Для этого у Семён Васильича не было теперь ни средств, ни возможностей. Исходя из наличных ресурсов, атаман поставил задачу подготовки таких «сведений», которые Уложением об уголовных наказаниях ещё Российской империи определялись как мошенничество путём изготовления поддельных документов.

Единственным требованием Семён Васильича к подчинённым была достоверность фабрикуемых сведений. Относительная, конечно. Для этого по окрестным сёлам и городкам были разосланы соглядатаи, которые начали собирать всевозможные слухи о приближающихся «красных». Потом эти слухи поступали в так называемый «отдел информации» — он же «дезинформации» — где и проходил стадию доводки до состояния «оперативных сведений» и даже «разведданных».

Для придания слухам «товарного вида» «отдел информации» использовал всё, что было под рукой: сведения о нумерации красноармейских частей, с которыми «незалежникам» приходилось меряться силами, старые трофейные документы, предположения о возможном характере действий противника, и так далее, и тому подобное. В целом выходило неплохо. Во всяком случае, первую партию «разведданных» поручик Лягайло и его хозяева «съели за милую душу».

«Хоть день — да мой!»

Анализируя сегодняшнее положение и туманные перспективы на будущее, Семён Васильич теперь уже не забывал эти слова Емельяна Пугачева.

«Главное — не зарываться и не увлекаться! А если и выйдет накладка — объяснить так: дескать, пока информация прошла по всем каналам, „красные“ успели передислоцироваться — или ещё что-нибудь в этом роде! Конечно, не мешало бы обзавестись источником посолиднее обывателя — да где его возьмёшь? Такой товар на дороге не валяется…»

Конечно же, никакой идеологией деятельность Семён Васильича уже и не попахивала. И даже когда полковник Свинцицкий — разумеется, через этого мальчишку Лягайло! — передал ему предложение возглавить объединённые — из разношёрстных остатков битых войск — вооружённые силы, пан Директор тактично уклонился: «недостоин». Ибо единственной целью сбора денег он видел накопление их в размере, достаточном для бегства за кордон. Он все ещё не терял надежды отыскать «изменщицу» Ксеню, и потребовать свою «законную» долю.

А пока ему приходилось «сочинять правду», изворачиваться и преданно заглядывать в наглые глаза «сопляка» Лягайло…