По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга первая

Александр Черенов

Борьба продолжается – от Москвы до Южной Америки. Концов – уже подполковник и адъютант Чёрного Барона – уходит из Севастополя с последним пароходом. По счастливой случайности он становится обладателем огромного капитала. В Константинополе и Париже герой успешно совмещает «борьбу с Советами» с коммерцией.Волей вождей эмиграции и к радости ГПУ он оказывается в гуще заговоров против Советской власти.Это – тоже пародия, но уже на историю. И у неё, как и положено жанру – happy end: каждому – своё.

Глава восьмая

— Разрешите, Ваше превосходительство?

Отчего-то полковник Чуркин вспомнил за устав — и замер на пороге. На момент его появления в кабинете Его превосходительство сидел не за столом, а у стены кабинета и смотрел в окно. «Приводил в порядок мысли», как некогда сам он и определил это занятие. Оторвавшись от природы, Вадим Зиновьич перевёл на полковника мутный с утра взгляд линялых глаз — и «разрешил». Чуркин сделал несколько шагов по ковровой дорожке и ещё раз сдвинул каблуки.

— Садись, полковник!

Кобылевский ткнул пальцем на соседний стул.

— В ногах правды нет. Хотя, похоже, её вообще нет… Нет, вру: в одном месте она существует! Во всяком случае, в данный момент!

И он хлопнул себя по седалищу.

— Вот она где, правда сегодняшнего дня! «Товарищи» наглядно «растолковали» её нам: так надрали задницу, что ещё долго не сядешь!

Словно подтверждая слова командующего, Чуркин осторожно присел на самый краешек стула, и вздохнул.

— Да-а-а… А как прекрасно всё начиналось! С самого августа — ни единой пробуксовки: только вперёд! Шли, как на параде в Царском селе! Царицын, Орёл, Воронеж, Одесса — вон, аж, куда забрались! Казалось, так и до самой Москвы дошагаем… Ан, нет! Как упёрлись «красные» под Тулой — так и покинул нас фарт! А уж как турнули нас…

Николай Гаврилыч опасливо покосился на командующего. Но тот лишь скривил лицо — и вряд ли по причине недворянского лексикона начальника контрразведки. Не стал развивать «скользкой» темы и Чуркин.

— Ваше превосходительство… Вадим Зиновьич: поговаривают, что со дня на день приедет Барон…

Чуркин бросил короткий взгляд на Кобылевского.

–… принимать командование армией…

Оставив одну «скользкую» дорожку, полковник тут же ступил на другую. Но карикатурно зажимать рот ладонью он не стал: ведь для того он и пришёл к командующему, чтобы поговорить по душам. Быть может — напоследок. И — не только о делах служебных. Даже — не столько о них.

— «Поговаривают»? — криво усмехнулся Кобылевский. Генерал явно намекал на то, что информация полковника источником своим имеет определённо не штабные слухи. Понимая, что его уклончивость не прошла, Чуркин ещё больше помрачнел.

— Информация получена от одного из моих людей в штабе Главкома, Ваше превосходительство, — «сознался» он. — Барон имел встречу с Иван Антонычем, и тот предложил ему… хм… Ваше место, Ваше превосходительство… извините…

То ли от деликатности момента, то ли ещё по какой причине — но у полковника вдруг запершило в горле, и он закашлялся. Откашляться не получалось — и Кобылевский предложил спасительную на все случаи жизни «микстуру»: стакан водки. «Лекарство» было с благодарностью принято — в том числе, и вовнутрь. «Закусив» по-русски — рукавом — Чуркин неожиданно ухмыльнулся.

— Хотя, Ваше превосходительство, Барон явно притязал на большее, чем пост командующего Волонтёрской армией. И это уже не слухи. Имеются сведения, что «тевтон» метил в кресло Самого!

Дорабатывая координаты, полковник выразительно закатил глаза к потолку.

— И Главнокомандующий — в курсе этих поползновений. Отношения между ним и Бароном сейчас — как у кошки с собакой! Амбиции Барона тем более раздражают Иван Антоныча, что некоторые высшие офицеры — Вы, Ваше превосходительство, понимаете, кого я имею в виду…

Кобылевский презрительно фыркнул себе под нос.

–… подбивают старших офицеров на выражение неудовольствия по поводу действий Иван Антоныча, так сказать, снизу. Ну, чтобы на волне «всеобщего недовольства» привести к власти Барона. Помяните моё слово, Вадим Зиновьич: грядут интересные события — и не на полях сражений…

Кобылевский распрямил спину, сделал глубокий вдох-выдох, и потянулся к ополовиненной бутылке «смирновской». Разливая остаток водки по стаканам, он иронически покосился на Чуркина.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я потрясён?

— Ну-у… — замялся полковник.

— Говори, не обижусь!

— Если уж вылетать из кресла — то от красноармейского лаптя, а не от бароновского сапога!

— Лирика! — беззаботно махнул рукой Кобылевский. — Главное: скорее бы, уж! Знаешь, надоело имитировать кипучую деятельность! Утомительное это занятие. Особенно, когда всё катится в тартарары…

Вадим Зиновьич стукнул стаканом о стакан Чуркина и одним махом осушил его. Занюхав валявшейся на подоконнике окаменевшей баранкой, он поднял на полковника откровенно смеющийся взгляд.

— Ты думаешь, этот амбициозный тевтонец в состоянии, извини за цитирование большевистских вождей, повернуть колесо истории вспять? Да ни хрена! Ну, кого-то разгонит, кого-то «зашугает», что-то перетасует, отберёт на время у большевиков пару-другую провинциальных городишек — и всё! Всё!

Разгорячившись монологом, Кобылевский с откровенным сожалением посмотрел на пустую бутылку, и поднялся со стула. После безуспешных поисков в сейфе он с головой нырнул в тумбу огромного письменного стола, и долго не показывался оттуда. О его активной деятельности там свидетельствовали лишь перемещения стоящей перпендикулярно задницы да приглушённые деревом матерки, периодически доносившиеся из чрева стола.

Наконец, потный и багроволицый, командующий вынырнул из тумбы. Опутанный паутиной и перепачканный пылью, он тяжело отдувался — но рот его растягивала счастливая улыбка. В руке он держал покрытую пылью бутылку, горлышко которой было заткнуто «пробкой» из обрывков служебных бумаг.

— Как она там сохранилась — ума не приложу! — поделился он радостью с Чуркиным. После слов «делёж радости» был осуществлён им уже в материальной форме. Содержимого «находки» хватило на полный стакан каждому. Расчленив тяжелым мраморным пресс-папье окаменевшую баранку, Кобылевский протянул обломок Чуркину. С хрустом перемалывая зубами свою долю, он возобновил излияние души. Излияния хорошо идут под возлияния.

— Не знаю, как ты, Николай Гаврилыч, а я уже не только мыслями, но и всем существом — в Париже! Всё считаю будущие расходы, всё думаю, надолго ли хватит денег, всё размышляю, не вложить ли их куда повыгоднее — вместо пропоя!

Выслушав откровения командующего, Чуркин «рванул на груди тельняшку».

— А Вы думаете, Ваше превосходительство, что я надрываю пупок на службе? Как бы не так! Все мысли заняты организационными хлопотами и тем, как лучше замаскировать их от чужих глаз! Столько дел, Ваше превосходительство! А тут ещё — эти бесконечные проблемы с «молодыми»: то они ссорятся, то мирятся, то хотят ехать, то не хотят! Сам чёрт их не разберёт — извините, Ваше превосходительство!

Он опять вздохнул и нахмурился.

— Да и я вообще — не до работы… Когда всё кругом валится, совсем не хочется копаться в «дерьме»: в грошовых донесениях грошовых агентов, в сочинении бесполезной дезинформации для «красных», в засылке пропивающих казённые деньги «боевиков»! Всё это — мёртвому припарки: тут я с Вами полностью согласен, Ваше превосходительство!

Заключительной фразой Чуркин на всякий случай ловко обезопасил себя от возможных упрёков командующего в отсутствии патриотизма, пренебрежении служебным долгом и так далее. Проще говоря, «повязал» Кобылевского «соучастием в «пораженческих настроениях».

Однако Вадим Зиновьич и не думал возражать: мысли Чуркина были и его мыслями — и в куда большей степени. Да и кого ему было опасаться: собутыльника, что ли?! Соучастника коммерческих гешефтов на казённый счет?! Это Чуркину надо было перестраховываться — «на всякий, пожарный случай»: мало ли, какая вожжа попадёт «под хвост» генералу! А он, Кобылевский ни в подпорках, ни в вариантах отступления не нуждался!

— Пусть приезжает! — ещё раз «дохнул» решительностью, а может и легкомыслием, Вадим Зиновьич. — Скорей бы уже…

«Высокие» гости не задержались с визитом: прибыли уже на следующий день. Генералов было целых два: Иван Антоныч решил лично руководить приёмом-передачей дел от старого командующего новому. Но, прежде чем приступить к официальной процедуре, Иван Антоныч попросил Барона «на минутку» задержаться в приёмной: он решил объявить Кобылевскому приговор лично и как можно тактичнее. Ну, вот такой характер был у Иван Антоныча: не мог он не объясниться «на дорожку». И не для того, чтобы «сохранить в памяти осуждённого светлый образ»: чтобы свалить камень с души. Камень-то наличествовал.

Таким образом, Барон остался в приёмной, одним своим появлением наведя ужас на её обитателей. А Главнокомандующий, тяжело вздыхая под грузом неприятной миссии, нерешительно перешагнул порог кабинета Кобылевского.

— Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство!

Кобылевский медленно встал из-за стола, и не спеша двинулся навстречу высокопоставленному гостю.

— Здравствуйте, дорогой Вадим Зиновьич!

Старательно пряча глаза от пока ещё хозяина кабинета, Главком протянул руку для приветствия. Вадим Зиновьич всё уже понял — но не пытался «не заметить» руки Главкома. Хотя бы потому, что в этой истории куда заметнее была «рука Барона». В результате состоялся обмен вялым рукопожатием, во время которого генералы старательно отворачивали друг от друга головы, словно кони в упряжке.

С преувеличенным вниманием разглядывая узоры на полинявших обоях, Главком чересчур старательно откашлялся. Он явно не решался приступить к объяснению. Словно видя маячившую за спиной Главкома поджарую фигуру Барона, Кобылевский не торопил Иван Антоныча.

— Вот такие, значит, дела…

Главком принялся нервно растирать ладони, перекатываясь при этом на сапогах с пятки на носок.

— Вот при каких обстоятельствах приходится, значит, встречаться… Да-а-а…

Понимая, что пауза бестолково затягивается, Иван Антоныч, наконец, собрался с мужеством — и теперь уже решительно прочистил горло.

— Как Вы знаете, Вадим Зиновьич, за последнее время в положении наших войск произошли серьёзные, и я бы даже сказал — драматические, изменения…

Предпочитая работать декорацией или статистом, Вадим Зиновьич воздержался от подтверждения. Главком ещё больше смутился — и в отсутствие конкуренции опять взял слово.

— Особенно в положении Волонтёрской армии… возглавляемой Вами… И вот: события последних недель не оставляют мне иного выбора, кроме как… хм… осуществить кадровые перестановки… изменения… в общем, поменять руководство армией…

Иван Антоныч вдруг оживился и схватил Кобылевского за рукав кителя.

— Поверьте, дорогой Вадим Зиновьич: лично я не вижу никакого смысла в замене командующего! Никакого! От этого, в сущности, ничего не изменится — так: косметический ремонт! Но на меня давят!

Признание Иван Антоныч уже «кричал» жарким шёпотом в ухо Кобылевскому, почему-то с опаской поглядывая на запертую дверь.

— Давят! И ещё как! Понимаете?

Вадим Зиновьич подумал-подумал — и на этот раз согласился обрадовать Главкома: «понял».

— Спасибо, друг! — обнял «друга» за плечи Главком. — А то я ехал сюда — и всё боялся предстоящего объяснения: а, ну, как Вы не поймёте меня!

Опять боязливо косясь на дверь, Главком приблизил губы к самому уху Кобылевского.

— А всё этот тевтон проклятый: который уже месяц копает под меня! Пришлось откупиться от него Вашим местом… Но, думаю — ненадолго… Амбиции этого мерзавца не удовлетворятся полумерой: ему нужна полная моя капитуляция… То есть, моё кресло и моя отставка…

Продолжая тему отставки — пусть и не совсем «в контексте» — Иван Антоныч вдруг отставил всю свою интеллигентность, молниеносно слепил «комбинацию из трёх пальцев» и выбросил руку в сторону двери.

— А вот — хрен тебе, тевтонская морда! Мы ещё пободаемся! Ещё поглядим, кто — кого! Я так просто тебе не дамся!

Выдав гневную тираду, Иван Антоныч моментально «сдулся».

— Ну, а пока, дорогой Вадим Зиновьич, я вынужден пойти на компромисс и с этим негодяем, и со своей совестью…

Он не выдержал встречного взгляда Кобылевского, и отвернулся.

— По настоянию Барона Вы… это… как бы это помягче сказать… увольняетесь со службы в отставку… Поверьте, Вадим Зиновьич, я этого не хотел! То есть, я хотел не так… Я хотел поставить Вас на корпус… на армейский корпус, который я планирую создать из разбитых… хм… потрёпанных… хм… в общем, подлежащих переформированию дивизий. Но этот тип… Он категорически не соглашался на то, чтобы оставить Вас на командной должности… На любой… И вот мне пришлось… во имя сохранения… единства, что ли… хотя, какое тут, к чертям собачьим, единство… В общем, мне пришлось уступить Барону и в этом…

Главком схватил Кобылевского за рукав кителя.

— С тяжелым сердцем, Вадим Зиновьич — Богом клянусь! Вы ведь знаете, что я всегда предпочитал Вас этому тевтону! От Вас, по крайней мере, я никогда не дождался бы никакой пакости! Не то, что от этого… Но… обстоятельства бывают сильнее нас…

Иван Антоныч скомкал концовку речи — и дал слезу. Вот такой он был, не «командного типа» командующий. Этакий гибрид Пьера Безухова и фельдмаршала Михаила Илларионыча.

Заслушав «друга», Вадим Зиновьич коротко хмыкнул себе под нос. Всё существенное уже было сказано — и затягивать ненужное объяснение было ни к чему. Да и следовало помочь Главкому «в экономии бальзама»: самому пригодится — и очень скоро.

— Не прикажет ли Ваше Высокопревосходительство пригласить сюда Барона?

Иван Антоныч удручённо кивнул головой, заодно обронив слезу на пол. Кобылевский нажал кнопку звонка. На пороге появился старший адъютант командующего капитан Концов, по случаю прибытия высоких гостей обряженный в парадный мундир и неношеные аксельбанты.

— Павел Андреич, — вздохнул Кобылевский, — не сочтите за труд пригласить сюда Барона.

Концов щёлкнул каблуками, и растворился в дверном проёме.

Воспользовавшись моментом, Вадим Зиновьич обратился к Главкому с просьбой личного характера.

— Надеюсь, Ваше высокопревосходительство не будет препятствовать отъезду со мной доверенных лиц — теперь уже бывших начальника контрразведки и адъютанта для особых поручений?

Иван Антоныч всплеснул руками.

— Да Бог с Вами, Вадим Зиновьич — хоть всех забирайте!

Он был явно доволен тем, что вместо ожидавшихся претензий и утомительного выяснения отношений отделался «малой кровью». На радостях он собрался уже сказать Кобылевскому ещё что-нибудь приятное — но в этот момент дверь распахнулась, и мимо в меру вытянувшегося

Концова надменно проследовал Барон.

— Здравия желаю, Ваше превосходительство! — с едва заметной усмешкой на губах приветствовал Кобылевский вошедшего. Барон, в ладно сидящей на нём черкеске отменного сукна с серебряными газырями и наборным горским ремешком, опоясывающем его талию, коротко боднул головой. Молча. Без единого слова.

«Ах, ты… мать твою так! — добавил глазами Кобылевский. — Ну, что ты корчишь из себя, тевтонская морда?! Тоже мне — принц Савойский выискался!»

Видя, какими «дружелюбными» взглядами обменялись стороны, Главком поспешил закруглить неприятную миссию.

— Ну, вот, Барон: генерал Кобылевский ознакомлен с приказом. Вы — тоже в курсе. Поэтому давайте без лишней канители покончим с формальностями — и займёмся, каждый своими делами.

Он повернулся к Кобылевскому.

— Вадим Зиновьич, голубчик, распорядитесь о том, чтобы сюда пригласили моего помощника с бумагами.

Через минуту Кобылевский, даже не взглянув на протянутую ему бумагу — это был приказ об освобождении от должности — расписался в указанном помощником Главкома месте, и отошёл от стола. Явно разочарованный такой реакцией, Барон поиграл мышцами лица — и нарочито медленно «отметился» красивым росчерком пера.

— Может, по русскому обычаю отметим это дело? — нерешительно предложил Главнокомандующий. — А то — как-то не по-людски…

Барон надменно вздёрнул подбородок.

— Полагаю это излишним, Ваше высокопревосходительство.

— Согласен, — усмехнулся Кобылевский. — Нет, в том, что это — не по-русски, Вы правы, Ваше Высокопревосходительство. И я бы, как говорится — с удовольствием… в другой компании…

Намёк был… вовсе даже не намёк — и Барон моментально вспыхнул. Рука его непроизвольно легла на рукоятку превосходного горского кинжала в ножнах червлёного серебра. Заметив этот жест, Главком заторопился.

— Ну, вы, господа, закругляйтесь тут с документами — а я пойду на воздух: что-то у меня голова разболелась!

И, обтекающим движением обойдя стоящего у него на пути Барона, он ужом скользнул в дверь — и больше не появлялся. Выразительно посмотрев на часы, Барон тут же повернулся спиной к Кобылевскому. Он и не пытался скрыть от предшественника, что вынужден находиться в одном помещении с ним исключительно в силу служебной необходимости.

Хмыкнув уже за спиной преемника, Вадим Зиновьич бросил мимолётный взгляд на подготовленный его штабистами акт приёма-передачи дел. Он очень хотел удержаться от реплики в адрес Барона, но не смог. Правда, текст был выдан им полушёпотом, словно для себя — на манер «мыслей вслух».

— И чего бы я выпендривался?..

Но у Барона оказался тонкий слух, обострившийся ещё и тем, что здесь Барон не ождидал услышать ничего хорошего в свой адрес. Услышав это «ничего хорошего», Барон сделал мгновенный разворот на сто восемьдесят градусов. Обоих генералов разделяло теперь не менее трёх метров, и ни один из них не попытался сократить расстояния. Оба при этом молчали, и, не отрываясь, глядели друг на друга. Один — с откровенной неприязнью, другой — с не менее откровенной усмешкой.

Наконец, Кобылевскому надоело играть «в гляделки», и он прервал затянувшуюся паузу.

— Петя, ну чего ты надумаешь щёки? — усмехнулся он почти добродушно, всего лишь с небольшой укоризной в голосе.

Как Барон ни готовился к неприятностям — а выпад Кобылевского застиг его врасплох: он вздрогнул и покраснел. Не скрывая удовлетворения от смятения Барона, Вадим Зиновьич энергично принялся «ковать железо».

— Ведь сегодня — я, а завтра — ты! И твоё «завтра» ненамного будет отстоять от моего «сегодня»! И когда оно настанет — ты вспомнишь мои слова! И, если меня «попросили» под локоток, то тебя «попросят» под зад коленом!

Услышав прогноз собственного будущего — и совсем даже не от цыганки — Барон, только что красный, побледнел и даже опешил. То, что слова Кобылевского попали в цель, наглядно продемонстрировало несколько раз дёрнувшееся веко правого глаза. Не без труда взяв себя в руки, Барон выпятил подбородок — хотя уже и не так надменно.

— Если Ваше превосходительство не возражает, приступим к сдаче и приёму дел!

Сухой и казённый, голос Барона наглядно свидетельствовал о том, что новый командующий не желает принимать «неофициального» тона, предложенного командующим бывшим. Кобылевский равнодушно пожал плечами.

— Извольте, генерал…

…После того, как все формальности были улажены, Барон известил сдавшего дела Кобылевского о том, что в услугах его штаба он не нуждается.

— У меня достаточно своих работников для того, чтобы заменить этих… этих бездельников!

— Вольному — воля, — равнодушно пожал плечами Вадим Зиновьич, — а дураку, как известно — рай!

Лишь минуту назад «потушив» лицо, Барон вынужден был опять вспыхнуть. Так часто за столь короткое время его ещё не оскорбляли. Мина высокомерия медленно сползла с его побуревшего лица. В который уже раз победа в словесном поединке осталась за Кобылевским.

— Во всяком случае, такой начальник штаба, как полковник Иванов и такой начальник контрразведки, как полковник Чуркин, мне определенно не нужны: у меня и своих дураков хватает!

Водворяя лицо на место, Барон в последний раз попытался взять реванш. Но Кобылевский, чей слог оттачивался не в литературных салонах, не задержался с ответом.

— Ну, если у Вас есть собственные Бертье и Фуше — то флаг Вам в руки! Хотя ни одного гения — за исключения Вас, разумеется — в Вашем окружении я как-то не заметил. А сколько их там перебывало — всех и не вспомнишь! Не могли найти идеал, Ваше превосходительство? Ведь в последнее время, насколько мне известно, Вы лично исполняли обязанности своего начальника штаба! Так сказать: «два — в одном»! Но это — следствие не только Вашей чрезмерной разборчивости, но и того, что любой здравомыслящий офицер назначению в Ваш штаб предпочитает место рядового в ударном батальоне!

В продолжение всего монолога Кобылевского лицо Барона непрерывно меняло окрас в пределах цветовой гаммы от прозрачно-бесцветного до фиолетово-бурачного. Ну, а перекатываясь под кожей в образе желваков, мышцы его лица натренировались на неделю вперёд.

— Что же касается Чуркина, — в нарочитом смущении почесал за ухом Кобылевский, — тут Вы правы. В одном, во всяком случае: он так и не научился… интригам за спиной командующего!

Барон и не хотел — а вздрогнул: аттестация к тому обязывала.

— Да, да, Барон: Вы правильно меня поняли. В этом отношении он, конечно же — не чета Вашему Клеймовичу. Работать по специальности тот, правда, не умеет — этим занимаются его подчинённые… Но зато — как он умеет интриговать! Как он умеет подсиживать непосредственных начальников и гадить вышестоящим! Просто — ас ловли рыбки в мутной воде! Кстати, и Кутахов Ваш — не многим лучше: спит и видит себя на Вашем месте!

Это уже были точечные удары — не по площадям. После каждого из них можно было заносить в журнал боевых действий прямое попадание.

— Кстати, Барон: Вы не напомните мне, скольких он там подсидел, а? Скольким нагадил? Кто у него теперь на очереди?

Барон молчал. И только желваки, ещё более активно перекатывающиеся под скулами его сухого лица, выдавали идущие в нём процессы явно не мажорной тональности.

— То-то же! Помянешь ещё, Петя, мои слова — да поздно будет! И не разбрасывайся моими людьми: своих-то у тебя нет! А у меня… Да, что, там, далеко ходить: капитан Концов! У меня его с руками «отрывали!» Чудом только не увели!

Барон неожиданно откашлялся, прерывая затянувшийся монолог Кобылевского.

— О доблести Вашего старшего адъютанта я много наслышан.

Впервые за всё время общения с бывшим командующим он смягчился. Следом за голосом даже взгляд его несколько потеплел.

— Однако я хотел бы видеть на этом месте человека, хорошо известного лично мне… ну, или хотя бы лично мне доказавшего свою преданность. Капитан некоторое время останется в должности — до тех пор, пока я не подыщу ему достойную замену. Ну, а потом я отправлю его в распоряжение Главкома. Кстати, Главком лестно и даже по-родственному тепло отзывался о Вашем адъютанте для особых поручений…

— И поэтому Вы не хотите оставлять его при своей особе, — усмехнулся Кобылевский. — Но Вам, Барон, не придётся искать повода: штабс-капитана я Вам не оставлю.

Барон смутился, неопределённо пожал плечами, но возражать не стал — ни против одной из мыслей Кобылевского. Ликвидируя паузу, Вадим Зиновьич пододвинул Барону оба экземпляра акта приёма-передачи. Тот пробежал глазами текст, и не спеша, поставил свою подпись. Следом за ним отметился росчерком и Кобылевский.

Поправив обеими руками поясок, Барон прежним холодно-невозмутимым голосом объявил, старательно отворачиваясь к окну:

— Итак, генерал, я полагаю, что все формальности улажены?

Кобылевский молча кивнул головой.

— В таком случае, предлагаю тотчас же доложить об этом Главнокомандующему.

Не дожидаясь ответа, Барон развернулся и перпендикуляром вышел из кабинета. Равнодушно пожав плечами, Кобылевский молча последовал за ним. У автомобиля Главкома состоялся заключительный акт представления на тему «сдал-принял».

— Ваше высокопревосходительство, — не особенно напрягся Вадим Зиновьич, — дела и армию сдал. Генерал-лейтенант Кобылевский.

— Дела принял, — лаконично, обойдясь без «высокопревосходительства», доложил Барон, не скрывая неприязни к обоим «соратникам».

Иван Антоныч облегчённо выдохнул.

— Ну, слава Богу!

Больше всего его устроило то, что неизбежное в таких случаях выяснение отношений между сдающей и принимающей сторонами произошло в его отсутствие. Его Высокопревосходительство был очень впечатлительным и даже ранимым человеком. Опасаясь, как бы ему «на дорожку» не сказали что-нибудь такое, что могло ещё больше омрачить и без того не радужное настроение, Иван Антоныч поспешно тронул стеком плечо водителя.

— Трогай, голубчик!

И уже под рёв двигателя он с явным облегчением козырнул из окна.

— Желаю здравствовать!

Когда автомобиль с Главкомом скрылся из виду, Барон повернулся к Кобылевскому.

— Я желал бы знать, когда я могу занять свой кабинет?

— Кабинет — Ваш, — удивлённо пожал плечами Вадим Зиновьич. — Меня там ничего не держит: всё моё уже отправлено багажом по месту назначения. Разве что зайду попрощаться с бывшими сослуживцами… Так что…

Кобылевский доработал текст бровями. Неожиданно Барон замялся, что было не свойственно этому решительному и не сентиментальному человеку.

— Прошу понять меня правильно, генерал… Но я не хотел бы обнаружить у себя в сейфе… или под столом… или ещё где-нибудь… хм… пустые водочные бутылки и захватанные стаканы…

— Нет, генерал: такого удовольствия я Вам не доставлю! — хмыкнул Кобылевский.

–???

— Я не настолько богат, чтобы заниматься благотворительностью! Деньги мне и самому нужны!

Улыбка медленно сползла с лица Барона: и в этот раз ему не удалось «достать» Ковалевского.

— В таком случае, не смею Вас более задерживать!

К руке, молниеносно вскинутой к мохнатой папахе, Барон добавил желчи и яда «по вкусу».

Кобылевский повернулся к Барону спиной, словно по забывчивости не козырнув новому командующему. Судя по кирпичному оттенку лица Барона, это пренебрежение уставом не прошло для него бесследно. Наверняка, остаток желчи обслужил внутренние органы и кожные покровы самого хозяина.

Направляясь в приёмную, этого Кобылевский уже не видел.

— Михаил Николаевич: два слова! — обратился он к штабс-капитану, складывающему какие-то бумаги в роскошный портфель крокодиловой кожи: подарок «Нумизмата». Штабс-капитан и не удивился тому, что Кобылевский зовёт его для беседы не в кабинет, а в коридор.

Едва за Михаилом Николаевичем закрылись двери приёмной, Кобылевский без лишних церемоний приступил к разговору.

— Итак, Мишель: «финита ля комедиа».

— Свершилось, Ваше превосходительство?

Кобылевский лаконично смежил веки.

— И куда Вы теперь?

— В отставку, естественно! — почему-то совсем не расстроился Вадим Зиновьич. — Ну, а ещё — в Париж… Ты как смотришь на это?

— Одобряю.

— Меня?

— Не понял? — вопросительно двинул бровью Микки.

— Да всё ты понял!

После такого «разъяснения» штабс-капитан не стал изумляться больше, чем требовалось ситуацией.

— Вы хотите сказать…

— Да: я предлагаю тебе не просто составить мне компанию, а перебраться на жительство в город Париж!

— В качестве…

–… доверенного лица «моего превосходительства»!

Вопрос о том, как ему реагировать на подобное предложение, буде оно сделано Кобылевским, уже ставился Михаилом Николаевичем перед киевским шефом. И принципиальное «добро» того на «передислокацию» имелось. Посему штабс-капитан не стал раздумывать над ответом дольше, чем это требовалось приличиями и ситуацией.

— Ну, что ж: я согласен.

— Молодец! — энергично хлопнул его по плечу Кобылевский.

— Правильно: чего ломаться! Тогда собирайся живо: отправляемся немедленно!

Михаил Николаевич улыбнулся.

— Так ведь: omnia mea mecum porto! Всё моё ношу с собой!

Он выразительно покосился на портфель.

— Правда, есть ещё дома вещи — но всего один чемодан, и тот уже уложен.

— Заедем по дороге!

Уже двигаясь на выход, Кобылевский вдруг остановился — и обвёл погрустневшим взглядом знакомые коридоры.

— Ну, что ж: как говорится, спасибо этому дому — пошли к другому…

«Шутка», использовавшаяся обычно в несколько ином контексте, в этот раз оказалась вполне уместной…