Дом геологов. Произведения 1992 года

Александр Леонидов

Книга включает в себя ранние произведения А. Леонидова (Филиппова), созданные на самой заре его творческой деятельности. В ней отразились и кошмар времени, и юношеский романтический настрой молодого автора, и смех, и слёзы его, мечтавшего о свободе, поколения…

IV

А утром плохо выспавшиеся Румелин и Креш отправились на экзамен. Они опоздали на полчаса, но, невзирая на это, битый час поджидали учителей. Те, наконец, пришли — флегматичная Янаева и бородатый интеллигентный педагог, прозванный Беримором. Они впустили группу экзаменующихся в кабинет географии и, рассадив их, принялись копошиться на учительском столе. Изредка они поднимали глаза, взгляды учителей и учеников встречались, выражая взаимный страх. Румелин, потирая небритую щетину, оглядывал родные стены кабинета и мысленно прощался со всем: и с географическими рефератами старательных школьников, развешанным по стенам, с потрескавшейся штукатуркой, с батареей, о которую его однажды в шутку ударили головой. Он прощался и с застекленными шкафами, расставленным у задней стены. Шкафы стояли пустые: выбиваемые стекла в них регулярно заменяли, но с растаскиваемой физической и метеорологической аппаратурой было сложнее… А ведь Румелин помнил времена, когда она наполняла чрево шкафов. За окном, брызгавшим солнечными бликами, благоухали мальва и жасмин, ежегодно вытаптываемые, но не вытоптанные, и странно было Румелину страдать в ожидании билета. Учителя копошились неимоверно долго, и Румелин подумал, что их необходимо поторопить. Не долго думая, наметанным жестом он с треском вырвал листок из одного реферата. Креш, сидевший у застекленных шкафов, понимающе отворил их дверцу… Кирилл чиркнул спичкой — и вот уже пылающий бумажный ком подобно метеору, пронесся через класс и упал на полку. Креш невозмутимо закрыл шкаф… Когда едкий патлатый дым заполнил внутреннее пространство, Румелин вздохнул удовлетворенно. Дым бился о стекло, выползал из щелей, заставляя надсадно чихать задние ряды. Но географы так оживленно что-то обсуждали, что не заметили происшествие. Между тем кто-то из братьев по разуму Румелина и Креша вытащил бумажку из шкафа и выбросил ее на подоконник. Огонь полыхнул с новой силой, стал менее видим, но более осязаем. Краска на раме окна коричневела и корчилась, прибавила своего неповторимого аромата — такого, что даже страдавший насморком Беримор почуял неприятность. Он прищурил подслеповатые близорукие глаза и спросил подозрительно:

— А что это паленым пахнет?

— А это мусор на улице жгут! — одновременно ответили Румелин и Креш, глядя при этом на Беримора наивными лучистыми взглядами. Янаева пошла по запаху и обнаружила догорающий реферат.

— Воды! — устало попросила она и захлопала по подоконнику мокрой тряпкой.

— Прошу! — указал Беримор на свой стол — У нас все готово!

Зависла тяжелая тишина, нарушавшаяся тонким, сдерживаемым писком: кто-то кого-то тыкал в ногу иголкой. Среди такой атмосферы всеобщего страха, среди звенящего безмолвия поднялся Румелин. Он прошел между рядов в облаке суеверно-ободряющих возгласов и взял билет. Так же невозмутимо он вернулся и сел готовиться. За ним пошел Креш, за Крешем потянулись и другие. Румелин готовился полчаса, то и дело таская листки с учительского стола. Он деловито записывал все, что мог вспомнить по географии, и когда все познания иссякли, он отправился сдавать. Подсел он к Беримору, справился у него о здоровье жены и детей, о рыбалке, о плавании в закрытых помещениях. Беримор, встречая собачьи-преданный и умильный взгляд Кирилла, терялся, отвечая невпопад. Поняв, что беседа не клеится, Румелин стал отвечать билет.

— Мой вопрос об Урале — начал он уверенно, как будто Беримор собирался с ним спорить — Уральские горы расположены на Урале, который служит также местом локализации Уральских возвышенностей…

Учитель, внимая монотонной речи, задумался о предстоящем отпуске, о теплом, пенящемся у ног море… Точно уловив этот момент, Румелин ловко вставил:

— Невозможно понять Урал без рассказа о Китае… — и соскочил на пересказ энциклопедической статьи о Китайской республике.

— Покороче! — вяло и робко буркнул Беримор.

— Хорошо! — отреагировал Румелин — Я опущу 15 минут вступления!

И продолжил рассказ с того места, где его прервали. Он сыпал тяжелыми терминами, действовавшими на педагога словно снотворное. Беримор задремал. Румелин продолжал нести околесицу, а учитель сползал все ближе и ближе к краю стола. Румелин, не прерывая рассказа, слегка подтолкнул его, стул выскочил из-под Беримора — и оба они — стул и Беримор — рухнули на пол. Откуда-то сверху сорвался глобус и тяжело взорвался вблизи учителя. Ошеломленный Беримор вскочил, ползал на четвереньках и искал очки. Румелин же продолжал, не прерываясь:

— Растительность Урала зелена и, несмотря на скудность свою, обильна…

— Хватит, хватит! — замахал руками педагог — Я вижу, что ты знаешь… Сейчас посмотрю твои конспекты…

Беримор искал очки, не подозревая, что они под ногой Кирилла. Румелин же поднимал его с колен и тыкал ему в лицо бессмысленными конспектами. Беримор сделал вид, что рассматривает их, хотя понимал их не более, чем иероглифы. Потом, когда он объявил их хорошими и ставил в ведомости пять, Румелин проталкивал очки его под отошедший плинтус. Когда ему это удалось, он ушел с сознанием выполненного долга, закрыл за собой дверь и стал подслушивать. Он услышал речетативное бормотание Креша. Постепенно бормотание оживилось, сорвалось на крик. Румелин слышал, что кричали Креш и географы. Потом кто-то из них топнул ногой, хватил стулом об пол. Затем раздались торопливые шаги, и Кирилл едва успел отскочить от распахнутой пинком двери. Вышел Креш и хлопнул дверью так, что она чуть было не слетела с петель. После этого он сурово оправил галстук.

— Чего ты разбушевался? — испуганно спросил Румелин.

— Того… — злобно ответил Креш — Будут мен тут… четверку! Мне — четверку! Мне!

* * *

Проводив Креша и Румелина на экзамен, Смайк вышел на утреннее безделье. Он уселся на лавочке во дворе, достал из кармана баночку сметаны и ложку. Вслед за ним из подъезда выбрался Радик, отягощенный родителями — в обвислых трико, с недельной щетиной, взлохмаченный и опухший. Он закурил, не глядя на Смайка, уселся на лавочку.

— Родители даруют нам жизнь — философски заметил Смайк — И всю оставшуюся жизнь раскаиваются в содеянном!

Он доел сметану и огляделся по сторонам: двор был пуст, только в одном его углу царило оживление: там, возле девятиэтажного дома стоял грузовик с прицепным фургоном, вокруг него сновали грузчики. Руководил ими красноносый магазинный грузчик Дядя Веня.

— Шиповы съезжают! — сказал Радик Смайку — Они давно уже мечтали: двор им наш не нравился и вообще…

— Похоже, он им и теперь не нравится! — взволнованно сказал Смайк в ответ. Радик поднял глаза и перекрестился.

— Ох! — воскликнул он, схватив Смайка за плечо — Да это ведь нас бить бегут!

По просторам двора, огибая качели и песочницы, неслись мускулистые братья Шиповы: один размахивал шваброй, другой крутил над головой валиком от дивана. Они бежали так быстро, что с трудом остановились.

— Слушайте, мужики! — неровным голосом заговорил старший — Помогите погрузить! Просто приперло нас! Уж помогите, пожалуйста!

Младший дрожавшими руками всунул в руки Смайка и Радика какие-то деньги. Лениво поплевывая, геологи поплелись за Шиповыми. Оказалось, что Шиповых приперло в самом прямом смысле: они стаскивали пианино, на лестничной площадке оно застряло и придавило одного грузчика. Другие старались выручить собрата, но безуспешно. Припертый грузчик подавал слабые признаки жизни. Смайк и Радик налегли, и пианино пришло в движение.

— Держи! Держи, мужики! — заорал Дядя Веня, но было уже поздно: пианино сорвалось и с грохотом понеслось вниз по лестнице. Дядя Веня остался с ним один на один, попытки остановить его напоминали попытки остановить локомотив, и дядю Веню, издававшего нечленораздельные вопли, выбросило за перила. Там разбилась бутылка, которую дядя Веня всегда держал в кармане, и осколки ее вонзились в бедное тело грузчика. Между тем пианино продолжало неуправляемое движение, всей неимоверной тяжестью своей врезалось в стену, ударило в электрический щиток, выбило пробки, обесточило лестничную площадку и развалилось по частям. Летели искры замкнувшейся проводки, стенал дядя Веня. В квартирах замолкло урчание холодильников и рык кофемолок.

— Вот это по-нашему! — шепнул Смайк Радику. Радостно было видеть, как открываются двери и из них выглядывают головы встревоженных обывателей! Какая-то старушка в рваном халате выскочила из квартиры.

— Что же вы, ироды, делаете? — заголосила она протяжно — У меня же в холодильнике мясо!

— Ты, подруга, вали отсюдова! — взвыл дядя Веня, сжимавший в руке окровавленное горлышко бутылки.

Грузчики стали обкладывать подругу матом, она испугалась и убежала. Дядя Веня поднялся наверх и помог грузить пианино по частям. Потом пришлось тащить диван. Смайк предложил поставить его в лифт, куда диван в вертикальном положении входил. В этот момент один из грузчиков почувствовал определенный зов природы, и решил исполнить его за хорошо скрывавшем все диваном. Другие грузчики забили лифт чайниками и какой-то посудой, и Смайк при всеобщем одобрении окружающих нажал на кнопку первого этажа. Грузчик за диваном закричал, двери, смыкаясь, загудели, и все это слилось в единую безобразную какофонию. Лифт и до того был испорчен, а тут его к тому же перегрузили. Он взвился, словно конь, на которого взвалили верблюжью ношу, понесся на девятый этаж и, выплеснув тем самым последнюю энергию, застрял. Грузчика, конвульсивно старавшегося натянуть штаны, придавило диваном и обсыпало тарелками. Он кричал, толпа грузчиков поспешила ему на помощь, но открыть лифт не смогла.

— Выпустите меня! — кричал придавленный — Мне тут дышать нечем! Я задыхаюсь!

Полтора часа он задыхался, но, несмотря на это, подоспевшие ремонтники вытащили его живым. Он испустил длинный матюг, и дядя Веня облегченно сказал:

— Ну, жить будет!

Пока грузили оставшиеся вещи, Смайк кивнул Радику, и они спустились вниз. Осторожно и неторопливо они разблокировали прицеп и еще успели помочь догрузить фургон доверху. Когда погрузка закончилась, многочисленное семейство Шиповых заспорило, куда они собрались переезжать, поскольку никто из них не записал точного адреса.

— Может, не уезжали бы? — робко вставил Смайк — Чует мое сердце недоброе!

Шипов-старший крепко послал его и оттолкнул с дороги. Он усадил жену в прицепной фургон, сам сел в кабину водителя.

— Пожалуйста! — попросил он — Езжайте помедленнее! У нас в прицепе дорогие сервизы, хрупкие вещи!

Шофер тронулся осторожно — и так же осторожно отделился прицепной фургон. Он покатился под гору, развивая все большую и большую скорость, все более и более накреняясь. Наконец он врезался в грибок на песочнице, дверцы его распахнулись, и из них с перекошенным лицом вывалилась Шипова. Всей могучей массой своей она врылась в песок, на нее посыпались какие-то коробки; послышался звон битой посуды — это падали ящики с сервизами… А между тем во двор уже въезжали люди, поменявшиеся с Шиповыми. Ни Смайк, ни Радик не знали, что на отвратительное их рук дело взирают очаровательные глаза белокурой красавицы. Она же, к счастью своему, не подозревала о существовании Смайка и Радика…