Дом геологов. Произведения 1992 года

Александр Леонидов

Книга включает в себя ранние произведения А. Леонидова (Филиппова), созданные на самой заре его творческой деятельности. В ней отразились и кошмар времени, и юношеский романтический настрой молодого автора, и смех, и слёзы его, мечтавшего о свободе, поколения…

V

Вечером все по привычке собрались на кухне у Смайка. Смайк усадил гостей, выключил свет, оставив гореть лишь газ на плите, и уселся сам. Таинственные голубые блики делали лицо Смайка неземным и загадочным.

— Известно ли вам — начал Смайк — Что род наш очень древний и происходит от рыцарского рода Броков. Имя Смайковы предки мои приняли при государыне Елизавете, когда по известной причине хотели казаться русскими. Дело тогда не обошлось без нечисти, без хорезмского демона — это, впрочем, повод для другого рассказа. Я же вспомню о первом Броке…

Смайк оглядел присутствующих строгим взором и заговорил от первого лица; он, как воспреемник рода Броков, имел на это право…

* * *

После второго крестового похода удача, наконец, улыбнулась мне. Хотя мы не взяли Дамаска, но я сумел захватить себе вороного сарацинского коня, сменившего мою клячу. Я назвал коня Бесом. На его лоснящейся атласной шкуре красиво смотрелся тяжелый кошель с византийским золотом. Несколько лет я плутал по пыльным дорогам Балкан, после же потянуло в Германию. Недоброе время я выбрал: по селениям эрцгерцогства австрийского я плутал уже по отечеству, не находя ни людей, ни пищи. Из придорожных зарослей на меня смотрели доведенные до отчаянья и сумасшествия крестьяне, превратившиеся в грабителей и людоедов. Но, глядя на крестообразную секиру, прикованную к моей руке, мой вытекший глаз и глубокие шрамы на лице, на покрытый шипами сарацинский панцирь, они не связывались со мной. В селении недалеко от Вены я встретил только дряхлого старика. Я ничего не получил от него — более того — дал ему монету на бедность.

— Да хранит вас Господь, благородный рыцарь! — поклонился старик.

— Не знаешь ли ты богатых хозяев? — спросил я его.

В ответ старик поведал мне вот что:

— Недавно наш хозяин Альберт фон Шнайдер вернулся в родовой замок. Замок этот — место проклятое, мы боимся ходить туда; а герр Шнайдер вот уже несколько дней не показывается, и я не знаю, жив ли он вообще!

Я усмехнулся страху крестьянина и попросил указать мне дорогу. Отправившись в замок, я увидел, что путь почти зарос колючим терновником, по обочинам сплетался кронами густой и темный лес, пахло прелой гнилью и в опускавшихся сумерках горели демоническим светом гнилушки. Это могло бы напугать суеверных земледельцев, но я хорошо помнил леса Ливана, и лес Шнайдеров показался мне парком. Наконец, дорога сделала крутой поворот, и я увидел сам замок; он был невелик, но высок и мрачен. Сложили его из черного камня. Перед окованными воротами его был разложен костер, вокруг огня сидели оборванные и обросшие люди, вооруженные чем попало. На вертеле они крутили человеческое тело, постепенно румянящееся от жара. Я запомнил терпкий запах паленого волоса.

— Господь простит вам ваши прегрешения! — сказал я им сквозь мерное клацание копыт Беса — Не найдется ли места у костра бедному рыцарю Конрада III достославного?

Самый могучий и мускулистый из людоедов — настоящий король дикарей недобро блеснул глазами и пригласил меня садиться.

— Храбрый рыцарь устал с дороги — сказал он — Пусть отдохнет и согреется.

Я спешился и подошел к костру. Король людоедов вынул запекшийся человеческий глаз и, чавкая, съел его.

— Я люблю глаза! — медленно сказал он и пристально взглянул на меня. Я не отвел глаз, усмехнулся и ответил:

— Вкусы сарацинской палицы совпадают с твоими, добрый человек!

Он посмотрел на мою пустую глазницу и расхохотался.

— Ты мне нравишься, рыцарь! — произнес он — Не желаешь ли отведать нашей индейки? Клянусь, даже папе римскому не подавали более нежного мяса!

— Благодарю за гостеприимство — сказал я — Но на дворе пост и правоверный католик не ест мясо!

Король подсел ко мне поближе, и в бликах костра я увидел его мощные клыки.

— Держу слово — заметил он, облизываясь — Ты так смел оттого, что за кустами сидят десять твоих оруженосцев! Ставлю золотой, что сидят!

Я протянул руку.

— Давай золотой! — ухмыльнулся я — Ты проспорил!

Король совсем приблизился ко мне, и я почувствовал его зловонное дыхание. Мощной рукой он взял меня за плечо и сдавил стальной наплечник так, что помял его.

— Сумасшедший ты или Всевышний? — взволнованно спросил он — Только они двое могут быть так смелы со мной!

Я добился своего, сбив его с толку своим поведением.

— Прикажи своим людям обыскать кусты и отдай мне мой золотой! — сказал я ему. Он отдал такой приказ, и людоеды разбрелись.

— Никого нет! — закричали они вскоре с разных концов лужайки. Король довольно засмеялся.

— Ты озяб, рыцарь! — сказал он мне — У костра тепло, но в костре еще теплее!

С этими словами он с неимоверной силой толкнул меня в огонь. Он не знал, что я расстегнул наплечные ремни, и наплечник, который он держал, попросту соскользнул в пламя. Не удержав равновесия, король людоедов рухнул вслед за ним и вскочил уже объятый пламенем. Я же рассек пополам слугу, оставшегося рядом с ним, и скрылся в темноте. Людоеды, прибежавшие на крик Короля, бессмысленно сновали по поляне. Кое-как они затушили своего обожженного хозяина, но вместе с тем затушили в панике и костер. Тогда же луна закатилась за тучи, и наступила тишина и мрак. Я знал, что я один, и потому бил секирой каждого, приближавшегося ко мне. Но людоедов-то было много, и в каждом своем собрате они видели меня. Беспроглядная ночь и густая тень от замка делали глаза их совершенно бессильными. Я поджидал их и рубил без промаха, а их предсмертные стоны увеличивали страх оставшихся. И вот среди людоедов началось массовое самоистребление. Почти все кричали, что они — свои, да что проку? Все также прекрасно понимали, что и я мог кричать то же самое… Когда я истребил большую часть врагов, то решил развести огонь: пять-шесть оставшихся разбойников не были мне страшны. Я стукнул огнивом о кремень и подпалил сухой хворост.

— Ага, вот он! — завопили оставшиеся людоеды и бросились на меня, перепрыгивая через трупы своих товарищей… Видит Господь, не стал бы я их догонять, если бы они побежали в другую сторону! Но коль они не оценили доброты моей, то очень скоро тела их, будто разрубленные свиные туши, лежали у моих ног. Последнего, слабого и тщедушного, я поднял за ворот.

— Пощадите, господин рыцарь! — завизжал он — Мы не вампиры, мы бедные хлебопашцы! Замок, проклятый замок насылает на округу мор и собирает гвардию мертвецов. Мы хотели разрушить замок сатаны!

Что мне было делать? Я отпустил его и дал, как полагается, монету на бедность. Бедолага убежал, я же увидел противника куда более опасного: тяжело, скрипя зубами от боли, поднялся с земли король людоедов. Сжимая меч в опаленной руке, он двинулся на меня. Кроме того, безжизненный замок ожил. В одном из узких стрельчатых окон-бойниц полыхнул огонь свечи. Я заметил, что оттуда высунулся арбалет, и поторопился отскочить к стене. Но стрелок целил не в меня: свистнула тетива, и король людоедов рухнул поверженным. Покончив с ним, арбалетчик высунулся из окна и позвал меня, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— Господин рыцарь!

Я достал кинжал и подкинул его вверх, выбив арбалет из рук звавшего. Когда оружие это упало к моим ногам, я вышел из тени и поклонился.

— Кто вы? — дрожащим голосом спросил стрелок.

— Рыцарь воинства Иисусова — представился я, приложив руку к сердцу — Я пожелал в честь святой молитвы называться Амэном, но лживые языки моих собратьев нарекли меня Броком — что значит крушащий, разрушающий; но это, добрый человек, истинная ложь…

— Господин рыцарь — перебил меня не особенно учтивый собеседник — Умоляю, не уходите! Я сейчас спущусь!

Я свистнул Бесу и подошел к воротам. Вскоре отворилась небольшая дверка, проделанная в них, и я увидел своего знакомца.

— Я слуга герра Шнейдера, Вайц — сказал он мне — Матушка моя называла меня Вайцем проклятым, и она была права! Я всегда бедствую! Всю жизнь я скитался, и вот недавно стал слугой. Герр Шнейдер женился тогда на баронессе Розалин-фон-Ронбе, и на радостях взял меня! О, если бы я знал тогда, что меня ждет! Я попал в замок с привидениями, людоеды осаждали нас, а герр Шнейдер, прекрасный прежде человек, превратился в дьявольском замке в трупоеда! О, господин рыцарь, вас послал мне сам Господь, не покидайте меня!

Сказал он это так быстро, и зубы его дрожали так сильно, что я едва его понял.

— Веди меня к своему хозяину! — сказал я в ответ, и он благодарно захныкал. Заперев за нами дверцу, он отвел Беса в стойло, меня же повел наверх. Мы прошли по настоящему лабиринту с запутанными, узкими, сырыми и темными коридорами. Свеча дрожала в руке Вайца, и неровный свет ее выхватывал из мрака обшарпанные стены и висевших на потолочных банках нетопырей.

— Все слуги покинули бедного герра Шнейдера — говорил мне Вайц — Но ко мне он был добр, и я не смог сделать, как другие!

Плутая по запутанным переходам, я ожидал выхода к логовищу дракона, но слуга вывел меня в большой зал с высоким сводом, и зажег просмоленные факела.

— Подождите здесь — попросил меня Вайц — Я сообщу, что поганые людоеды разбиты

Он удалился, я же уселся за дубовый стол и положил перед собой секиру. Говоря по чести, я ожидал подвоха. Мне трудно было представить, что люди, которых осаждали людоеды, могли спать или заниматься какими-то делами. Но вместо какой-либо опасности выскочил Вайц с позолоченным жезлом и, ударив им об пол, огласил:

— Герр Альберт фон Шнейдер! — помолчав мгновение, он добавил — Супруга его Розалин фон Шнейдер и матушка супруги Грета фон Ронбе, баронесса…

Я невольно усмехнулся неумению Вайца представлять господ, и меня застали с усмешкой на лице. Те, кто видели мою улыбку, поймут, отчего лица вошедших подернулись неприязнью. Я же рассматривал вошедших: Розалин была удивительно грациозна, с прекрасным лицом и густыми волосами. Сказать, что она была прекрасна — значит ничего не сказать! Творец с такой любовью и тщательностью готовил ее образ, что я, человек бывалый, чуть было не лишился единственного глаза! Оттого-то я и не рассмотрел, как следует двух других; Шнейдер был, кажется, ранен — очевидно, людоедами, но вспомнить что-либо большее для меня трудно. Я привстал со стула, дамы присели в реверансе. Я попросил приюта, и мне не отказали в нем…