Дом геологов. Произведения 1992 года

Александр Леонидов

Книга включает в себя ранние произведения А. Леонидова (Филиппова), созданные на самой заре его творческой деятельности. В ней отразились и кошмар времени, и юношеский романтический настрой молодого автора, и смех, и слёзы его, мечтавшего о свободе, поколения…

© Александр Леонидов, 2024

ISBN 978-5-0064-4159-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДОМ ГЕОЛОГОВ

I

Кирилл Румелин пил на кухне остатки французского одеколона и чувствовал себя неприятно. Дом их — Достоевского, 72 — был ведомственным, принадлежал крупной геологической конторе и родители Румелина, также как и многих соседей-сверстников, в командировках проводили большую часть жизни. Пользу, которую они приносили Отечеству где-то в Сибири, аннулировала вредительская деятельность их остававшихся дома детей. Румелин не был исключением: например, не далее как вчера он с друзьями построил во дворе фанерный сарай, затем облил его бензином и бросил спичку… Пенсионеры тщательно высчитали, во что обошелся родине вызов пожарных машин. Они сообщили об этом Румелину, но он цинично пожал плечами и заявил, что не стоило тревожить пожарных и что при поджоге он принял меры противоположной безопасности. Пока пенсионеры препирались с Кириллом, произошло второе происшествие: на четвертом этаже, на карнизе появился сосед Румелина — Коля Креш. Снова вызывали пожарных — они сняли Креша, он же отбивался и кричал, что деньги за проигранное пари будут платить снявшие его. Пока возились с Крешем, новое преступление совершили Леша Мухин — более известный как Леша-Приколист — и Арсений Смайков, колоритно именуемый Смайков. Они протянули проволоку из окна в окно (Леша жил в доме напротив, но не уступал геологам в резвости) и, надев ремень на Смайковского кота, пустили его по импровизированной канатной дороге. Кот с жалобными воплями пронесся над грибками и песочницами, физически не пострадал, но морально пострадал довольно сильно. Пенсионеры пострадали так же, как и кот (не в смысле поездки по проволоке, а в смысле отвратительности зрелища). Они очень оперативно — за годы жизни в доме 72 они научились быть оперативными — вызвали милицию, но милиция не обнаружила на коте следов членовредительства и ушла ни с чем, поскольку заявления об оскорблении личности от кота не поступало. Кот этот был мерзкий; Смайк в свое время споил его и вызвал у него цирроз печени. Кот не справлялся с перевариванием и несло от него как от скунса вонючего. Потому вызванная Охрана животных сочла, что вырывать кота из преступных рук Смайка поздно, и дабы не портить кошачьего генофонда оставили его у Смайка на погибель. Примерно так проходили будни дома. В праздники бывало, обычно, более напряженно…

Но сегодня Румелин не участвовал в культмассовых мероприятиях демократически настроенных элементов. Сегодня он был так грустен, что даже надел неприлично новые ботинки. Покрой их был настолько жутким, что Румелину все в один голос сказали: У тебя сегодня ужасное лицо! Кирилл был грустен оттого, что, несмотря на выпитый одеколон, помнил: завтра наступит последний день школьной жизни, последний выпускной экзамен. Румелин любил свою школу, хотя не раз выламывал ее двери, выбрасывал из ее окон стулья, поджигал ее чердак и затапливал ее подвалы. Ведь все это он делал не со зла, а по традиции, укоренившейся в доме геологов, и передающейся из поколения в поколение… К тоске Кирилла примешивалось чувство страха, боязнь забыть об экзамене завтра утром и пойти гулять с Крешем, как будто на дворе обычный учебный день. Румелин знал, что Креш, сдающий экзамен вместе с ним, испытывает подобные чувства, и, когда раздался звонок в дверь, подумал: Креш! Кому же еще! Он пошел открывать, но увидел на пороге незнакомого бесцветного парня.

— Меня зовут Иван — представился тот — Погорелец. Я от Николая Фомича!

Румелин посмотрел на гостя непонимающе.

— Какого еще Николая Фомича? — спросил он, распространяя предательский запах одеколона.

— Николая Фомича Креша! — ответил, смутившись, Иван — Мы проживаем у Крешей… теперь…

— А-а! — протянул Румелин. Он начинал понимать. Дело было в том, что когда родился Коля, Креши долго спорили, евреи они или немцы, и наконец, пришли к выводу, что они — русские. Постепенно это укоренилось в их сознании, и с неделю назад они из патриотического долга приютили семью беженцев из Эстонии.

— Очевидно! — подумал Румелин — Этот Иван Погорелец как раз и погорел в Таллине!

–…Николай Фомич попросил узнать, во сколько у вас завтра экзамен по географии?

— В пол-девятого! — ответил, выходя из задумчивости, Кирилл — А разве у нас завтра экзамен по географии?

Иван смутился окончательно.

— Если хотите, я сбегаю, узнаю! — сказал он, порываясь идти.

— Ну вот еще! — рассердился Румелин — Будешь ты еще бегать!

Он взял Погорельца за рукав и провел его в квартиру.

— Проходи в зал — с улыбкой хозяина пригласил он — Посиди минутку-две!

Иван ушел в большую комнату, Румелин же проскользнул на кухню, выбрал яблоко поувесистей и высунулся в форточку. Пьянящий вечерний аромат овеял его: вокруг благоухала природа, горели в ночи тысячи окон, пряно пах расположенный неподалеку хлебзавод. Вдохнув поглубже свежего воздуха, Румелин прицелился и зашвырнул яблоко в полураскрытое окно Креша. О, он хорошо знал привычку Креша сидеть у окна! Глухой смачный удар засвидетельствовал, что Кирилл не ошибся в расчетах. Вскоре в окне показалась недовольная рожа Коли, прикладывавшего ко лбу что-то холодное.

— Прости меня! — попросил Кирилл — Я хотел больнее!

Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Креш ловко выкинул вперед правую руку, злополучное яблоко попало Румелину по нижней челюсти, и рот самопроизвольно захлопнулся. Кирилл потрогал челюсть и, убедившись, что она доломана не до конца, произнес уже серьезно:

— Заходи! Дело есть!

— Выпить найдется? — поинтересовался Креш.

— Коньяк… французский… О’жён! — вежливо сказал Кирилл, безуспешно протягивая левую руку к вазе с яблоками. Но она стояла слишком далеко!

— О’жён, О’жён… — с видом дегустатора засомневался Креш — По-моему, это одеколон!

Румелин несколько смутился, но быстро одолел смущение.

— Это фирма такая — заявил он — Она и одеколон, и коньяк выпускает!

— Ладно, иду! — махнул рукой Креш. Румелин пошел открывать дверь.