Дом геологов. Произведения 1992 года

Александр Леонидов

Книга включает в себя ранние произведения А. Леонидова (Филиппова), созданные на самой заре его творческой деятельности. В ней отразились и кошмар времени, и юношеский романтический настрой молодого автора, и смех, и слёзы его, мечтавшего о свободе, поколения…

II

Креш выпил зеленоватый одеколон вперемежку с кефиром, который принес сам, захмелел и заплакал.

— И что за жизнь? — вздыхал он, роняя скупые мужские слезы — Что за жизнь!

Румелин вышел из кухни торопливыми шагами, пошел в зал, заставленный дубовыми резными книжными полками, достал откуда-то давно забытый, запылившийся учебник географии. Погорелец сидел с ногами на кресле и увлеченно рассматривал том старинных литографий.

— Прошу! — указал ему Кирилл — Мы с Крешем на кухне! Может, к нам присоединимся?

— Сейчас! — поднял Иван напуганные глаза — Только дочитаю! Может, вы без меня как-нибудь?

Румелин пожал плечами. Они уселись на кухне с Крешем и принялись готовиться к экзаменационным вопросам. Готовились они долго и интенсивно. Через полчаса, когда были побиты все рекорды дома геологов по учебной подготовке, и Румелина и Колю потянуло ко сну. Первым уснул Креш. Он устало уронил голову на столешницу, сомкнул глаза и тонко, пронзительно засопел. Кирилла тоже начала охватывать дремота, но прежде чем закрыть глаза, он увидел в дверном проеме кухни фигуру Ивана Погорельца.

— У вас такая богатая библиотека — виновато улыбнулся Погорелец — Я не мог мечтать о такой!

— Тише! — приложил палец к губам Румелин — Не видишь, человек уснул!

Но было уже поздно. Креш поднял взлохмаченную голову и жестом приказал Ивану садиться.

— Гнусно! — вздохнул он — Опоил ты меня, Кир! Говорил же — одеколон, а ты начал лгать!

— Ну не пил бы! — досадливо отмахнулся Румелин. Креш грустно взглянул на него бессмысленным взором.

— А ведь завтра последний школьный день! — грустно продолжил он мысль — Последний! Надо обмыть по-человечески, а ты мне небо обжег эфирными маслами!

Некоторое время они сидели молча, и три пары глаз обшаривали местность подобно лучам прожекторов.

— Такая у нас судьба, Ванька! — вздохнул, наконец, Креш, хлопнув Погорельца по плечу — Каждый из наших, сказав слово, не знает, какое будет следующим!

— А не пойти ли нам к Смайку? — скучающим тоном подбросил Румелин. Креш встал, словно солдат, получивший повестку.

— Идем! — решил он.

Они прошли по грязной, гнусной, заплеванной лестнице, с обожженной спичками побелкой, в дымной пелене от химически разнообразных дымовых шашек — дымовушек, как их ласково называли геологи, и вышли к ободранной двери Смайка. Румелин позвонил. Вскоре дверь приоткрылась.

— Ты, Смайк? — спросил настороженно Кирилл. Ответом была тишина, таившая в себе угрозу. Креш с силой пнул дверь и отскочил. Он сделал это вовремя, поскольку грязная мокрая швабра рухнула в проход, разбросав вокруг вонючие брызки.

— Не балуй, Смайк! — крикнул Кирилл. Но только гулкое подъездное эхо ответило его словам. Этажом ниже открылась дверь, выглянула голова в бигудях-папильотках и уныло пробубнила:

— Опять эти! Ни днем ни ночью от них покоя!

Румелин приоткрыл дверь Смайка — на этот раз осторожно… Креш закричал, но было поздно: увесистое куриное яйцо, положенное между косяком и дверью сорвалось вниз и раскололось о голову Кирилла. Пока Румелин вытирался, всхлипывая и потирая затылок, дверь отворилась сама, и сияющий Смайк встретил гостей. Он вежливо подал Румелину полотенце (скорее тряпку для мытья полов, когда-то бывшую полотенцем) и провозгласил:

— Прошу проходить! В моем доме всегда рады приходящему!

Креш вошел первым, опасливо поглядывая по сторонам. В квартире Смайка царил творческий беспорядок.

— Осторожно! — предупредил Креш Погорельца — Тут на полу лески и нитки! Не задень за них, иначе здесь все придет в движение!

Румелин ушел в ванну, умылся и там же поймал смайковского кота. Несчастное животное давно уже смирилось со всем придуманным изуверским умом геологов и обозначавшимся кодовыми названиями: холодное купание, счастье монтажника, сорвавшийся альпинист, Варфоломеева ночь, кранты, пьяная стелька. Эти издевательства позволяли сохранить жизнь и здоровье, но гордости кошачьей сохранить не позволяли. Поэтому кот ко всему относился спокойно, кроме Румелина: он никак не мог простить Кириллу особо унизительного мучения. А начиналось все вроде бы благородно: весной, в разгар кошачьей любовной лихорадки, Кирилл принес к Смайку бродячую кошку. В целом Смайк поддержал начинание, но выразил испуг: не подцепит ли его кот какой-нибудь венерической болезни? Румелин решил вопрос просто и со вкусом:

— Я предлагаю — заявил он — Рекомендовать коту средства контрацепции!

Кота поймали и подвергли такому насилию, пытаясь совместить его с резинками от пипетки, что с тех пор он, попав в руки Румелина, начинал дико, надрывно орать и импульсивно вырываться. Так случилось и на этот раз: кот взвыл, вырвался, рванулся бежать, но задел за одну из лесок. Леска была соединена со сковородой на крючке, сковорода сорвалась с крючка и с малиновым звоном громыхнула по затылку Креша. Смайк улыбнулся, выразив доброту и радушие. Креш поднялся с пола, облепленный окурками и обрывками газет, потирая ушибленный затылок, но с довольным выражением лица:

— Вот эта солидная шутка! — смущенно признался он Смайку — Я такой еще не видел!

Отдав таким специфическим образом дань уважения друг другу, приятели пожали руки.

— Я тебе еще не представлял? — в прежней тональности продолжал Креш, подталкивая к Смайку Погорельца.

Разговоры в доме геологов обычно совершали очень крутые повороты, но никогда не сходили с рельс.

— Ванька! — закричал Смайк, схватив Ивана за плечи. Возопил он с такой буйной радостью, что посторонний мог бы, пожалуй, только испугаться.

— Эмигрант! Беженец! — Погорелец действительно испугался, растерялся, попытался выскользнуть из цепких лап Смайка. Но если даже вертлявому коту не всегда удавалось это сделать, то что говорить о человеке?

— Что же вы сразу не сказали? — внезапно рассердился Смайк.

— Ну, ты сам догадался! — пожал плечами Креш — Да и потом, что за сенсация?

— Ну вот! — не переставая обиженно смотреть, проговорил Арсений — Рассказывал про него, а, приведя, не показал! Да ты, Креш, просто хам!

— Да обычный человек! — продолжал недоумевать Коля — А ты устроил невесть что!

— Это же повод выпить! — закончил мысль Смайк.

Креш, собиравшийся еще что-то сказать в противовес хозяину, замер на мгновение и быстро нашел выход.

— Уж извини! — обратился он к Смайку с кротким взором — По глупости забыли сказать!

Пока Арсений выискивал Столичную, гости расселись за столом. Искал Смайк недолго, но выпили за еще более короткий срок. И сразу прошла первая, нервно-возбужденная стадия пьянства, и всех охватила мечтательно-сентиментальная ностальгия. Румелин сидел у окна и смотрел, как мало-помалу гаснут звезды окон. Засыпали все, даже те полуночники, которые дотянули до этого часа. И Кирилла охватывало чувство затерянности в огромном, беспредельном мире.

— Грустно, братцы! — сказал он, не заботясь о том, слушают ли его — С какой стороны ни посмотри, у нас была хорошая жизнь; вольготная… и все кончается сегодня ночью!

— Да-а-а… — потянул Креш. Почувствовалась во вздохе его сердечная тоска, обычно многословно изливаемая. Но, вопреки ожиданию, Креш не стал говорить. Но хотя почти ничего сказано не было, веселье как-то разом улетучилось… Тяжелое молчание нарушили первые строки песни, которую затянул Румелин. Пел он робко и тихо, словно для себя одного:

Хазбулат удалой

Бедная сакля твоя

— Ха! — хлопнул себя по колену Креш — Вот это по-нашему!

И уже весь стол подхватил неторопливую песню:

Золотою казной

Я осыплю тебя

Дам коня, дам кинжал

Дам винтовку свою

Но за это за все

Ты отдай…

Подвыпивший хор оборвали на самом задушевном месте. После легкого щелчка погас свет, погрузив все во мрак летней ночи.

— Радик Валиулин — усмехнулся, прерываясь, Смайк — Его работа! У него сегодня родители вернулись.

— Да ну?! — сочувственно воскликнул Румелин — Вот беда!

— Еще вчера — продолжал Смайк — Приехали и потребовали от Радика повиновения! Сами они сегодня помчались в гости, обещали вернуться под утро, а бедному Радику приказали убраться в квартире!

— А Радик что? — с состраданием, похожим на румелинское, спросил Креш.

— А Радик убрался из квартиры! — засмеялся Арсений — Мне он сказал, что как будет возвращаться, то обесточит весь подъезд… Хотя радиковскую квартиру нельзя вообразить убранной даже в абсолютной темноте!

— Вот подлец! — разразился Креш — Я ведь еще в детстве дразнил Радика радиоактивным! Испортил нам сборище!

Смайк поднялся и попросил всех оставаться на местах.

— Не волнуйтесь! — сказал он — Сейчас принесу свечи!

Он пошел за свечами, ступая медленно и осторожно. Так ходят по минному полю, что, впрочем, было недалеко от истины. Румелин и Креш напряженно слушали тишину, думая о том, как Смайк рискует…

Было так тихо, что слышно было, как копошатся в радиоприемнике тараканы. Вдруг что-то стукнуло, шмякнуло, и Смайк громко чертыхнулся. Потом стукнуло сильнее, и Смайк застонал. Второй раз он ругался, отбиваясь от чего-то, надсадно щелкавшего — и это было уже ближе к кухне. Стало понятно, что Смайк возвращается. Когда он добрался до кухонного стола, поцарапанный, но довольный, зажег свечи, в старой, запачканной квартире, в полутьме напоминавшей интерьеры замка, стало уютно, как никогда.

— Нда! — скромно подал голос Иван Погорелец — Хорошо вы живете! Сейчас бы еще почитать что-нибудь страшное!

— Далось тебе это чтение! — возмущенно воскликнул Румелин — У нас такая жизнь, что никаких книг не надо!

— Если рассказать, то мы видели! — мечтательно добавил Креш — Кстати, чья очередь рассказывать?

— Да хоть бы моя! — воскликнул Румелин — Что мне, вспомнить что ли нечего?

Он подбоченился, подправил висевший у него на шее огрызок галстука.

— Знаете? — заговорил он таинственно и заутробно, словно невзначай глядя на полураскрытое окно, зловещую кровавую луну и трепещущую, словно привидение, занавеску — Суть вещей кажется нам простой и понятной, и мы сваливаем свое неумение объяснить ее на глупость свою. Однако мы не так глупы, как нам кажется! Просто мир вокруг наполнен таинственной и клокочущей мистикой! Мы судим о сути вещей не по природе, а по фотографическому снимку природы, фиксирующем один момент и презирающему все другие. Креш ли Креш? Возможно, Ваня, в Эстонии вопрос этот покажется абсурдным, но наши меня поймут!

— В каком смысле? — простодушно улыбнулся Погорелец.

— А вот послушай небольшую историю из нашей провинциальной жизни! — засмеялся Румелин.

Креш лукаво почесывал затылок, но когда Погорелец поворачивался к нему, согласно кивал в тон Румелину. Все общество приняло вид картины Три охотника…