О любви совершенной и странной. Записки естествоиспытателя

Александр Краснокутский

Мой друг Евгений Поляков умер на обратной стороне Луны 5 января 2011 года. Большинство из нас выбирает Солнце, но Евгений предпочёл Луну. Странный выбор. Из всех известных мне «людей Слова» Луну выбрал только он.Сразу замечу, что время и конечная точка перехода – не самая популярная среди нас тема. Это личный выбор; дело вкуса или цели. Кроме того, особые обстоятельства и деликатный характер такого решения понуждают к лаконичности в объяснениях. Но Луна! Пожалуй, самый неожиданный вариант из возможных.Мне захотелось вспомнить всё по порядку или как придётся; нельзя загадывать, если речь пойдёт о великих тайнах.

1994, МАРТ

Это была неожиданная просьба от руководителя крупной государственной компании. Он попросил меня слетать в США и в неформальной обстановке обсудить с его американским коллегой господином Темпельсманом несколько вопросов, имеющих отношение к взаимодействию на мировом рынке.

Не могу точно сказать, какие резоны принимались в расчёт при выборе моей кандидатуры. Мне же поездка представлялась необременительной и интересной. Алмазная индустрия всегда была покрыта флёром значительности и таинственности. Без особых колебаний я согласился.

Маленькие приятные бонусы последовали немедленно: через час позвонили из американского посольства в Москве, и уже к вечеру в моём паспорте появилась многолетняя въездная виза.

В Нью-Йорке я жил в президентском номере отеля Astoria. К номеру прилагались лимузин и персональный помощник со знанием пяти языков. До встречи оставалось два дня, я провёл их в музее Метрополитен и в прогулках среди небоскрёбов. Предстоящая встреча не вызывала беспокойства; по крайней мере, перечень инструкций, полученных мной, подразумевал значительную вариативность сюжетов. Уровень внимания и комфорта, которые выказала принимающая сторона, свидетельствовал о больших надеждах на взаимное понимание. Вечером накануне встречи я начал готовиться к предстоящему событию.

Точно не знаю, как у фигуристов называется дисциплина, где они должны рисовать на льду геометрические фигуры, но весь вечер я, как фигурист, рисовал в воображении узоры грядущей встречи. Я прорабатывал варианты со всей возможной тщательностью, но интуиция подсказывала, что это бесполезная трата времени.

Местом встречи был выбран не корпоративный офис, а личные апартаменты владельца бизнеса. Пожилой, но подвижный и энергичный хозяин отпустил сопровождающего меня референта и пригласил даму лет пятидесяти. Она говорила на русском языке начала XX века, её язык был полон французских заимствований — к примеру, предлагая напитки, она называла апельсиновый сок оранжадом. Мы расположились в большой комнате с прямоугольным столом. Комнату можно было принять и за небольшую переговорную, и за аскетично обставленную столовую. О деле говорили примерно два часа. Дама переводила и одновременно стенографировала важные моменты дискуссии.

Мой собеседник, безусловно, был неординарным человеком. Глаза, манера говорить и двигаться создавали вокруг него несколько оболочек: оболочку дистанции, пространство его взгляда, пространство движений. Уже с первых минут было понятно, что эрудиция этого человека простирается от академических дисциплин до практического опыта самого экзотического характера. Вместе с тем в нём не чувствовалось высокомерия.

Он с улыбкой встретил моё сообщение о том, что я дилетант в его бизнесе, просто говорящая почтовая открытка. С интересом выслушал приведённое мной подобие из романа «Гиперболоид инженера Гарина», где сообщение особой важности было написано на спине мальчишки, пешком пробиравшегося от Тихого океана до революционного Петрограда через охваченную гражданской войной страну. Мой собеседник задал несколько вопросов о сюжете и героях романа, попросил свою помощницу достать книгу в переводе.

В ходе дальнейшего разговора он акцентировал моё внимание на сути предложений его компании и доброжелательно разъяснил непонятные мне нюансы.

Довольно быстро я понял причину, по которой мой старший московский коллега остановил свой выбор на мне: искреннее любопытство ко всему новому и отсутствие пиетета перед лидером незнакомой индустрии позволили мне спросить и, что более важно, получить ответы на такие вопросы, которые были бы неуместны со стороны профессионала.

Наш разговор подходил к концу, и в это время произошло то, ради чего я рассказываю эту историю.

Нужно сказать, что в ходе нашего общения я не улавливал никаких посторонних звуков. Казалось, что в помещении больше никого не было. Вдруг, видимо неожиданно для всех, дверь в нашу комнату приоткрылась. Обернувшись, я увидел женщину субтильного сложения в платье бежевого цвета. Она что-то очень тихо сказала. Я не уловил точную фразу, но контекст был понятен: женщина была удивлена, обнаружив нас в этой комнате. По тому, как вскочила и замерла секретарь, по жестам и интонациям хозяина было очевидно, что удивление обоюдно и позитивно. Я был представлен; женщина, не двинувшись с места, кивнула с едва заметной улыбкой.

Именно в этот момент у меня само собой включилось тонкое восприятие, я увидел ауру женщины. В районе груди и живота вращалось полупрозрачное синее колесо. Когда я писал про звук колокола при созерцании некоторых аур, это не было фигурой речи. То, что я ощутил, более всего походило на взрыв в закрытом пространстве. Контакт захватил меня необычностью картины. Я увидел, как колесо, вращаясь, вытягивает из женщины тонкую, еле видимую нить, нить её жизни. Интуитивно я понял, что светящийся обод колеса — сублимация её жизни. И что как только источник нити, находящийся внутри женского тела, иссякнет, колесо оторвётся от ауры. Мне стало тяжело дышать. В это время господин Темпельсман подошёл к гостье, поцеловал её в щёку, взял под руку и увёл из комнаты.

Внутренние вибрации, вызванные наблюдением светящегося колеса, не прекращались. Сердечный ритм ускорился и не унимался. Захотелось немедленно открыть окно. В это время мой собеседник вернулся. Посмотрев на меня удивлённо, спросил: «Что с вами? Что-то с сердцем?» Не контролируя себя, я сказал по-английски, ни к кому не обращаясь: «Женщина умирает. Она умрёт очень скоро».

Воздух в комнате превратился в цемент; казалось, что все лишены возможности двигаться. После немыслимо долгой паузы мой собеседник, как бы вернувшись из другого мира, спросил: «Как тебя зовут? Прости, я забыл твоё имя». Я ответил. Повернувшись к своей помощнице, он попросил принести горячего чая. Когда дама вышла, хозяин дома сказал: «Это моя любимая женщина, и она действительно умирает. Откуда ты узнал это?» Я ответил, что мой английский не позволяет говорить на такие сложные темы. Господин Темпельсман заметил, что его помощница — почти член семьи, и я могу говорить всё, что считаю необходимым, однако он настаивает на объяснении. От искренности моего ответа будет зависеть сама возможность дальнейшего общения. Секретарь принесла чай; она была высокопрофессиональна, опытна, сдержана, но даже через эту оболочку самоконтроля проступали признаки смятения.

Ситуация была неординарной. Я рассказал хозяину о себе. О том, когда и при каких обстоятельствах начал видеть мир несколько иначе. О том, что́ увидел и почувствовал, когда в комнату вошла его избранница. Сказал, что никогда не видел подобного колеса, что мои слова о скорой смерти вырвались помимо моей воли. Выслушав меня, он встал и подошёл к окну, долго смотрел на город. Потом сел напротив; назвав меня по имени, сказал: «Можешь называть меня Морисом. И будь спокоен за свою миссию, моя компания подготовит интересное предложение. Но я сам как человек хочу познакомиться с тобой ближе. Надеюсь, ты найдёшь время для нового разговора. Осенью я собираю небольшую компанию, поедем на природу». Помолчав ещё немного, Морис спросил: «Ты узнал женщину, о которой мы говорим сейчас?» Я ответил: «Нет». Покачав головой, он переглянулся с секретарём и, обращаясь к ней, сказал: «В это трудно поверить, но я ему верю». Потом повернулся ко мне: «Это бывшая первая леди США — Жаклин Кеннеди».

Джеки, так называли её американцы, умерла от рака через два месяца. Каждый раз, случайно увидев упоминание о ней в интернете или книгах, я вспоминаю колесо, медленно наматывающее на светящийся обод тончайшую паутину живого света.