О любви совершенной и странной. Записки естествоиспытателя

Александр Краснокутский

Мой друг Евгений Поляков умер на обратной стороне Луны 5 января 2011 года. Большинство из нас выбирает Солнце, но Евгений предпочёл Луну. Странный выбор. Из всех известных мне «людей Слова» Луну выбрал только он.Сразу замечу, что время и конечная точка перехода – не самая популярная среди нас тема. Это личный выбор; дело вкуса или цели. Кроме того, особые обстоятельства и деликатный характер такого решения понуждают к лаконичности в объяснениях. Но Луна! Пожалуй, самый неожиданный вариант из возможных.Мне захотелось вспомнить всё по порядку или как придётся; нельзя загадывать, если речь пойдёт о великих тайнах.

1978, СЕНТЯБРЬ

На вводную лекцию по физике питерского Политеха собрались первокурсники, принятые на специальность «ядерная физика».

Амфитеатр старой аудитории сохранил дубовые столы и скамьи XIX века. В центре — громадный, как портал здания, блок движущихся досок. Оживлённый шум. Около пятидесяти человек рассаживаются поближе к кафедре. Начало через десять минут.

Десятки мальчишек — все умницы. Все уже знают о жестокой статистике научного успеха, но даже и не думают примеривать на себя куцые костюмы рядовых научных сотрудников. Игнорируют высокую вероятность пожизненного срока в выстывших лабораториях и общежитиях северных полигонов. Хотя мальчишки знают, что на вершины поднимутся единицы, каждый уверен: печальная статистика — это про других.

В передней стене аудитории беззвучно открылась дубовая дверь, вошёл лысеющий рыхлый мужчина. Посмотрел на громадные чистые доски, достал из фанерного ящика несколько кусков мела, разложил их в разных местах у основания досок. Отойдя на несколько метров, осмотрелся и, вернувшись, передвинул правый мелок на тридцать сантиметров правее. Сказал: «За два часа я попытаюсь рассказать вам, где сегодня проходит передний край современной физики». Сместившись к левой доске, начал писать. Только уравнения, только математические символы — всё то, что нам предстоит понять в ближайшие пять лет. Если бы профессор начал говорить по-китайски или писать арабской вязью, мы бы поняли ровно столько же, то есть — ничего.

Барионная асимметрия Вселенной. Нейтринные осцилляции. Статистики Ферми — Дирака и Бозе — Эйнштейна. Теорема Нётер. Только названия и уравнения. Иногда, как величайшая уступка притихшим прозелитам, несколько слов: «Чистое состояние системы описывается ненулевыми векторами фи комплексного сепарабельного гильбертова пространства аш…»

Через два часа все доски были исписаны, заранее приготовленные мелки полностью стёрты. Профессор остановился, прошёлся вдоль своего конспекта, извинился и поправил в одном месте итоговую формулу. Потом взял стоявший у стены стул, поставил его в центре амфитеатра, опёрся руками на спинку и спросил: «Вопросы?»

Никто не задал ни одного вопроса. Выпускники физико-математических школ и медалисты, мы были подавлены собственным неведением. В неестественной тишине человек, за два часа превратившийся из неприметного дядьки в демиурга, сказал: «Вы выбрали науку. С этого дня она ваш единственный, совершенный и грозный бог. Посмотрите ещё раз на эти доски, запомните свою растерянность. Когда вы выучите и, возможно, поймёте всё, что на них написано, — не надмевайтесь: неизвестного и непонятого всё равно останется неизмеримо больше».