Нет покоя голове в венце

Александр Кондратьев, 2019

Хороший человек оказался на троне, который до него занимал жестокий тиран. Молодому царю не удается избежать тяжелых решений, и число жертв нового режима стремительно растет. Каким правителя запомнят потомки: очередным тираном или благодетелем, не спасовавшим перед страшным выбором?

Глава 4. Государственные думы

Борис не умел читать по бумаге. Вместо этого он обладал более важным навыком: разбирался в людях. Едва Борис увидел посла, сразу понял: трус, дурак и подкаблучник. Эти невыгодные качества выдавали в нем коровьи глаза, безвольный подбородок и большие влажные губы. Борис даже расстроился: он тут целое представление приготовил, а старый черт Казимир уже настолько выжил из ума, что держит этаких тюфяков. Борис верил: человек — игрушка в руках высших сил, и они лепят и мнут его по каким-то своим законам. Что за законы, неведомо, но только все налицо: у зайца быстрые лапы, у волка острые зубы, а у тюфяка и подкаблучника — большие губехи.

Композиция у Борисова представления была трехчастной.

Сначала нужно было показать послу, кто теперь в державе настоящий властитель. Дурака Прокла вывели во двор, чтобы посольство натолкнулось на него и оконфузилось. После приветствий и титулования Проклу велели отослать послов к Борису. Предполагалось, что послы смутятся (не признали царя), обрадуются (царь — дурак и вроде бы не опасный, не чета папаше) и заинтересуются (кто же тут настоящий правитель?). Эту часть Борис называл про себя знакомством.

Вторая часть (провод через дворец и ожидание) под условным именованием «первое свидание» должна была показать, чем богаты, но в то же время щелкнуть по носу и устрашить: знай свое место. Для того Владимир повел Ягайлу по самым богатым залам и даже сквозь птичник. Потом долго водил по непарадным комнатам, чтобы напомнить послу его скромное положение. Побитого Федьку Косого бросили перед ним, чтоб устрашить и напомнить о суровых временах Волка.

Заключительную часть Борис, отличающийся своеобразным чувством юмора, называл про себя «любовной борьбой», дабы придать всей композиции скабрезный оттенок. Имелось в виду следующее: познакомились, пошли на первое свидание и сразу после отпраздновали любовную викторию. То есть посол в результате должен был полностью принять условия Бориса. Так и вышло. Только можно было не городить огород и одарить шубкой, все остальное дурак по скудоумию своему не разобрал и не понял. Выходит, прав был рыжий Шуйца, организовавший всю эту авантюру с лисьим мехом: слежку, ограбление и прочее. Редко когда переговоры о мире обходятся столь малыми тратами. Хоть Шуйца — дрянь-человек, но эту его заслугу следует запомнить.

Вообще вся эта трехчастная придумка не отличалась особым изяществом, и Борис отдавал себе в этом отчет. По-видимому, переоценил любовь полынян к сложносочиненным церемониям.

Борис шел по коридорам более короткой дорогой, не той, что вели Ягайлу. Посол семенил следом, перебросив шубу через плечо, едва поспевая за размашистым шагом великана.

Несмотря на то, что Борису не впервой было идти на смерть, страх, угнездившийся где-то в животе, протянул свои ледяные щупальца по всему телу. Тут одно из двух: завтра он проснется либо в своей постели, либо на небесах. Борис успокаивал себя тем, что даже раненый, умирающий, разъяренный медведь лучше безумного Волка, с которым ему приходилось иметь дело. Медведем движет понятный инстинкт — выжить, а от Волка, блуждающего в сумерках душевной болезни, можно было ожидать чего угодно.

Борис толкнул дверь пиршественной залы. Взгляды всех присутствующих впились в него. Он ощущал эмоции, разливающиеся по залу: ужас, страх, отвращение, злую радость и любопытство. Еще бы, у них на глазах только что копейщики потыкали несчастного мишку острыми копьями.

Войдя в зал и оценив обстановку, Ягайла прыснул куда-то к своим.

Борис посмотрел на медведя, которого дюжина молодцов едва удерживали на цепи; на копейщиков у стен, чьи копья были замараны медвежьей кровью; перевел взгляд на Прокла, возбужденно скачущего на троне и потрясающего кулаками; ободряюще кивнул сестре, чье волнение выдавали только мертвенная бледность и то, как она судорожно стиснула подлокотники.

Одним резким движением, рассыпая пуговицы, Борис сорвал с себя рубаху. Тонкая ткань не защитит от медвежьих когтей, а вот голое тело, наоборот, поможет: по малейшему колебанию воздуха определит, куда метит мохнатый противник, и само бросится прочь. Зрителям открылся крепкий Борисов торс, рассеченный шрамами. Если шрамы украшают мужчину, то Борис был писаным красавцем.

Борьба с медведями — еще одна сатанинская забава, которую измыслил проклятый Волк. Скольких людей задрали медведи на глазах у Бориса! Волк приучил к кровавому зрелищу и своего сыночка, да так крепко, что тот кричал до исступления, если не показать ему желаемое. Прокла отговаривали до последнего, иногда даже удавалось, но, к медвежьей досаде, не так часто.

Борис тратить человеческие жизни не любил, поэтому велел медведям пускать кровь и шел на них сам. Глупо, опасно, но, с другой стороны, важно: показать наглядно старым, проверенным способом, кто тут самый большой и злой мужик. Умирающий медведь — противник еще более опасный, чем медведь здоровый, но фитиль его ярости короток: нужно продержаться, пока силы не оставят его, и тогда добить.

Было у Бориса еще три причины, зачем биться и ставить на кон свою жизнь.

Первая: искупление. В бытность свою волчонком он наделал немало лихих дел. Теперь, выставляя себя против медведя, защищая чужие жизни, он чувствовал, что делает доброе и обходится малым злом.

Вторая: напряжение умственных сил. В моменты наивысшей опасности сознание очищается, и в голову приходят самые верные решения. На государственной службе это очень полезно.

Третья: предназначение. В детстве Борису один старик по руке предрек долгую жизнь и небывалое величие. Борис не верил во всю эту церковную чушь, в Царицу и ее пророков, в россказни священников, но каким-то особым чувством ощущал, что на этом свете ему уготована особая роль. Кем? Загадочными и неисповедимыми высшими силами. Но если это не так, если всем движут случайности, если нет у него никакой особой роли, если предсказание — чушь, то этот бой, эта конкретная минута, этот вздох — все это может стать последним.

Вот сейчас и узнаем.

Борис взмахнул рукой. Служки с заметным облегчением побросали медвежьи цепи. Медведь наклонился вперед, сделал несколько неуверенных шагов и, удивленный тем, что сила, сдерживавшая его, улетучилась, остановился на месте.

Борис выбросил постороннее из головы. Теперь мысли текли двунаправленно. Часть сознания Бориса сконцентрировалась на мохнатом противнике, другая — на важных государственных делах.

Медведь, ростом с Бориса, был еще совсем молодым. В его узких, прищуренных глазках читались удивление, злость, боль и что-то еще: смесь неуверенности и страха. Эта неуверенность наблюдалась во всей его нескладной фигуре. Зверь переступал с ноги на ногу и гремел цепями. Борис жалел неразумное животное, но, ничего не поделаешь, придется совершить пресловутое малое зло.

Борис в несколько прыжков добрался до медведя, размахнулся и дал кулаком в ухо.

В драке часто побуждает тот, кто ударит первым. Война — суть большая драка. А когда у тебя сломаны обе ноги, одна рука отсохла, а вторая беспалая, вступать в боевые действия крайне неразумно. Возможно, сегодня Борис уболтал этого дурака-посла, но кто знает, насколько хватит этого выговоренного перемирия. Полынь — сосед злой и алчный, так что надо укреплять западную границу. И начать надо со Смолянской земли. Тамошние крепости — битые-перебитые, чихни — развалятся, просто чудо, что полыняне еще их не отвоевали.

Медведь зарычал, ошалело замотал головой и попятился. Борис ткнул его левым кулаком в волосатый живот, а потом хорошенько вдарил по морде правым.

Опасности идут не только от внешних врагов, но и от внутренних. Былые соратники сидят по тюрьмам под хорошим надзором. Об этой напасти можно на время забыть. Гораздо хуже, если народ взбаламутится, а этого только и жди, коли ослабишь удила. Какое же у нас самое слабое место? Где же первым может вспыхнуть?

Медведь неуклюже замахал лапами, злость вскипела в нем с новой силой. Борис отскочил назад. Медведь пошел на него. Ярость забурлила в нем. Свои последние силы он намеревался истратить, чтобы забрать с собой ненавистного врага.

У нас тут все как солома, брось лучину — вспыхнет. Наипервейшая потребность человека — утоление голода. От этого сразу множество проблем может происходить. Значит, нужно продумать сразу два направления: как накормить и как защитить тех, кто кормит. Как кормить, более-менее понятно: наладить наконец нормальное сообщение между разросшимися землями. Починить дороги, устроить новые, восстановить почтовые станции, снизить налоги для купцов, организовать для крестьян послабления: простить беглых, смягчить поборы, дать возможность уйти от злого хозяина. Только вот если не жать людей налогами, откуда брать деньги в казну? Борис для себя этот вопрос решал так: надо перестать воевать. Война — настоящая помойка для денег. Поэтому-то и надо все силы бросить на защиту, а не нападение. Хватит, повоевали уже.

Медведь заревел и опустился на четвереньки. Было видно, что силы стремительно покидают его. Он замедлился, но по-прежнему оставался грозным противником. Борис теперь держался от него на расстоянии, ближе к столам, что заставляло гостям изрядный дискомфорт. Все тело — оголенный нерв, дрожащая струна, натянутая тетива. Медведи — быстрые звери, одно неверное движение, и ты не жилец.

Посол, черт, затронул чувствительную тему: на востоке, в далеком Глухове, набухала грозовая туча. У тучи было имя: царевич Алексей. И пусть туча была еще маленькой — так, тучка — и не сотрясала землю своими громами, закрыть глаза на ее присутствие мог только слепой. Со временем она грозила превратиться в настоящую бурю. Борис знал, что прямо сейчас на него смотрят завистливые взгляды; кое-кто по-настоящему мечтает о том, чтобы медведь порешил вознесшегося временщика. Эти же самые взгляды рано или поздно обратятся к глуховскому сидельцу, если уже не обратились. И что прикажете с этим делать?

Медведь прыгнул на Бориса, и тот, не угадав движение зверя, оступился и вместе с ним повалился прямо на стол с угощениями. Гости с криками бросились врассыпную. Яства, тарелки и столовые приборы посыпались на Бориса. Что-то холодное шлепнулось на грудь, Борис схватил это и, не раздумывая, бросил в лицо медведю. Оказалось, рыба.

Бориса спас осетр.

Медведь отвлекся на рыбку, потянулся за ней носом. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы человек выскользнул из-под животного и отскочил прочь.

Страшное мгновение наступило в жизни Бориса. Все события, ее составлявшие, пронеслись вмиг перед глазами. Он оглянулся по сторонам, ища в лицах сочувствие. Вокруг — две эмоции: панический страх за жизнь и злая радость в предвкушении его, Борисовой, смерти. Первое он прочитал по темным окружностям раскрытых ртов, второе — по чертикам, пляшущим в глазах.

И Борис вдруг осознал: не с медведем он борется, но со своей безжалостной судьбой. Он высоко вознесся, потому что был ловчее, сметливее, хитрее и сильнее всех. Он думал, что высшие силы ему благоволят, в небесах он видел улыбку, которой его дарил неведомый доброжелатель — а, может, доброжелательница. Сейчас эта улыбка представилась ему оскаленной звериной пастью. Он увидел с поразительной ясностью, что всю свою жизнь шел по тонкому волоску над ямой с дикими животными. Всего шаг — и пропал. И не только он, но и вся его семья, сестра, жена и дети. Чудище наверху, его злая судьба, голодное и безучастное: либо сожрет его, либо удовлетворится тем зверьем, что скалится на него снизу. Зверье — тело. А голова — там, в Глухове.

Борис понял: только что он подписал Алексею смертный приговор.

Гости со всех сторон вопили, Прокл улюлюкал на троне, окруженный дрожащими охранниками, Ирина, сестра, потеряла самообладание и кричала однообразно: «Борис! Нет! Борис! Нет!»

Борис, перепачканный, взмокший, поднялся во весь свой великанский рост, заревел и со всей силы ударил медвежью голову ногой, обутой в подкованный железом сапог.

Медведь тихонько пискнул и завалился на бок. Разъяренный Борис бил его снова и снова, вкладывая в удары весь свой страх. С губ его слетали страшные проклятия. Кого он ругал? Себя или своего врага? На государева человека страшно было смотреть: лицо исказилось, в бороде блестит жуткий оскал. В ту минуту он сам походил на зверя. «Не я — они! Не я — они! Не я — он!» — летело между ругательствами непонятное.

* * *

После злополучного пира Бориса поджидало нечто еще более опасное — Марфа, его беременная жена.

Марфа, насупившись, сидела на стуле напротив входа. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Борис, поморщившись от боли в раненом теле, нагнул голову, чтобы втиснуться в низкую дверь. Все двери в Гардарики были низкими, чтобы гость, входя, кланялся хозяевам. Дети, заслышав знакомые шаги, бросились к нему. Сын Федор, мальчишка десяти лет, любимец Воробья, в отца рослый, соломенноголовый, обнял его за талию. Борис запустил руку в его мягкие волосы и как следует растрепал. Государев человек почувствовал, как на душе потеплело, стоило оказаться дома. Несмотря на тяжелый день и предстоящее объяснение с женой, Борис не мог сдержать улыбку. Все-таки настоящая жизнь — она здесь, с семьей; вот только когда кружишься в этом чертовом омуте возле трона, так не кажется. Ксения, дочь, уже почти девушка, еще пара лет и можно всерьез думать о замужестве, тоже подбежала к отцу, но обнимать не стала, степенно взяла руку Бориса и поцеловала. Борис улыбнулся ей и кивнул. Он любил Ксению меньше сына, ничего не мог с собой поделать. Женская душа для него потемки. Как растить мальчика, он понимал: тот должен быть хитрым и самым зубастым, чтобы выжить. А как растить дочь? Женским премудростям Борис, понятное дело, был не обучен, и воспитание дочери полностью переложил на Марфу. Сына он воспринимал как яблоко, которое если свалится, то может и больно ударить по голове, дочь же — как листок, который подхватит и унесет ветер. Царица даст, подыщем ей хорошего мужа, она уйдет из семьи — к ее же счастью, подальше от опасностей, связанных с близостью к отцу и трону.

Марфа сурово посмотрела на детей и взглядом выпроводила их из комнаты. Федька и Ксюша боялись мать больше Бориса. Не без оснований: отец никогда не поднимал на них руку, а мать могла.

Взрослые остались наедине. Марфа сложила руки на большом животе.

Начала отдаленно:

— Ты сыт?

— Да, там же пир был. Я поел, хотя лучше бы и не ел. Прокл все время просит свинину, а она воняет жженной человечиной. Я этого в Волчьей слободе нанюхался на всю жизнь.

Жена помолчала, а потом перешла в наступление.

— Борис, скажи, — процедила жена, — ты дурак?

Борис усмехнулся и пожал плечами. Что тут ответишь?

— Ты опять дрался с этой зверюгой! Ко мне Светка прибежала, все рассказала.

— Светке твоей надо бы язык укоротить, — сказал Борис беззлобно.

— Ты сказал в прошлый раз, что больше этого не будет.

— На этот раз действительно хватит, — сказал Борис, усаживаясь на лавку рядом с женой.

Он нежно взял ее за руку и погладил. Не убрала руку. Хороший знак.

— Если Прокл в следующий раз заноет, я скажу ему, чтоб дрался сам. Хватит с меня. Медведик прыткий оказался. Но ничего, жить буду. Фрязин меня осмотрел, все в порядке.

Борис расстегнул рубаху, чтобы показать жене рану. Царапины от когтей и большой синяк не разозлили Марфу, а, наоборот, разжалобили. На глаза навернулись слезы. Она провела мягкими пальчиками по ушибленному месту.

— Какая же ты сволочь, Борис! — сказала она с теплотой в голосе. — А если бы тебя убило? Чтобы мы с детьми делали?

— Не убило же, — сказал Борис. — Меня ждет долгая жизнь. Ты же помнишь, мне ведун предсказал. Однажды меня что-то убьет, но точно не медвежья лапа.

— Не что-то, кто-то. И его зовут Прокл. Он тебя велит четвертовать забавы ради, а все остальные с радостью побегут исполнять. Ты им как в горле кость.

— Кто побежит? — поморщился Борис. — Никого не осталось. Я им показал: если что не так, хребет сломаю, как Вобле или Косому. Они все у меня в руках.

— И Шуйца тоже? Это же волк навроде Василия.

— Шуйца полезен. Он мне тоже не нравится, да, но если бы он хотел от меня избавиться, давно бы это сделал. Я смотрю за ним, он смотрит за мной, еще посмотрим, кто кого переглядит. Я-то глазастый. Да и больше всего на свете он ценит богатство, а со мной он разбогатеет, это точно. Я куплю его.

— Не стоит недооценивать человеческую жадность, — вздохнула Марфа.

— Не стоит недооценивать трусость, — в тон ей ответил Борис.

— Почему ты терпишь Прокла, никак не пойму. Не проще ли ссадить дурака с трона, и повенчать того, второго? И тем купить его расположение?

— О-о, — протянул Борис, — и с кем я о таких делах речь веду? Нет никого лучше дурака в венце. Крути им, как хочешь, и без всякого самодурства. И куда я сестру свою дену? А там, в Глухове, — Борис неопределенно ткнул пальцем, — разлюбезная Волчиха растит второго Волка нам на погибель. Эта дуреха ждет не дождется, когда Прокл преставится, чтобы со мной разобраться. Так что дай Царица нашему государю доброго здравия. Говорят, у них там в Глухове во дворе чучело с табличкой «Борис» на груди, и мальчишка это чучело лупит палкой каждый день что есть мочи. А то ты сама не знаешь.

— И почему тогда Волчок еще жив? Зная все это, ты позволяешь ему ходить по земле, расти и копить злобу? — Марфа сверкнула глазами. В такие мгновения она очень напоминала своего брата: будто жестокий палач Шкира вырядился в женскую одежду, чтоб поглумиться.

— Да я вот думаю… — тяжело начал Борис.

— А что тут думать? Голову — долой! И тому, и другому. Тут или они, или все мы. Ты о себе не думаешь, это я поняла. Тогда о нас подумай. Мы же уже говорили об этом.

Борис успел поостыть после тяжелого боя, и решение, которое он принял, казалось ему скоропалительным. А теперь, когда они всерьез заговорили об этом с женой, все это и вовсе выглядело глупостью.

— Это ты подумай, что говоришь, — сказал он с деланым раздражением. — Ты предлагаешь убить ребенка. Ребенка! Он вдвое младше Федьки. Стыдно о таком думать! И грешно, — Борис глазами указал на угол с изображениями Царицы, чтобы воззвать к Марфиной вере.

— Детство — короткая пора. Волчок очень скоро отрастит острые зубы. Заткни ему пасть, пока не поздно, — Марфа снова дотронулась до синяка на его груди. — А лучше убей обоих. Его и дурака-братца. И сам займи трон.

Борис от души рассмеялся.

— Хорош я буду! Я даже могу представить себе прозвище, каким меня наградят, прежде чем вздернут. Рабоцарь, король дураков и властитель мошенников. Я уже слышу крики на площади.

— У нордландцев получилось, почему не получится у тебя? У полынян выборный король. Выйди из тени. С Царицыной помощью, — Марфа положила руку на сердце, — станешь хорошим правителем. Ты и сейчас справляешься куда лучше, чем Волк и его родственнички до седьмого колена. Ты — тот, кто нужен всей стране. Умный, справедливый, миролюбивый государь. Это понимает любой умный человек.

Борис усмехнулся. Фантазии, конечно, но приятно такое слышать, особенно от жены.

— А я, — Марфа медленно поднялась со стула, приосанилась и уперла руки в бока, — стану царицей Гардарики.

* * *

Историки по-разному оценивают роль Марфы, жены Бориса Воробьева, в произошедших событиях. Долгое время преувеличенная общественная роль мужчины застила глаза даже самым образованным людям, и женщина в истории игнорировалась или воспринималась как некая декорация. Карамазинов однако пишет: «Борис, натура мечущаяся, неспокойная, сам никогда не искал царства, довольствуясь ролью регента, но его жена, исполненная гордыни, подтолкнула его к решительным действиям, потому что мечтала стать царицей Гардарики». Ср. Синицын: «Глуховское дело — одно из темных пятен истории. Виновен в том Борис или нет, разобраться не представляется возможным. Скорее всего, среди людей такого высокого положения всегда есть те, кто хочет им угодить. Их инициатива может завести очень далеко». Обратите внимание, о Марфе ни слова. То есть проще верить в каких-то таинственных карьеристов, чем предположить, что всему причиной обыкновенное желание женщины пожить богато.