Тень предков

Александр Казанков, 2019

Святослав Романов – не профессиональный военный, не опытный фехтовальщик, а пресыщенный жизнью спортсмен. У него было все, о чем он мог только мечтать. Деньги, слава, карьера, любовь женщин… И разве мог он когда-либо подумать, что в один миг перенесется в тело подростка, оказавшись на границе Дикого поля. Ему предстоит выжить в новом мире, полном войн и несчастий, где сострадание – синоним слабости и только сила решает все. Русь, тринадцатый век, время перемен… Время, когда старый мир рухнул и на его осколках начал зарождаться новый…

Глава четвертая. Быт фермера

Проваляться на полатях долго не получилось. Пелагея, крепкая русская баба, лет тридцати, два дня поила Романова целебными отварами. Делала очень болезненный, но полезный массаж, и на третий день Святослав почувствовал себя настолько сильным, что когда ему предложили прогуляться, он даже не стал делать вид, что слаб. Конечно же предложение подышать воздухом оказалось всего лишь уловкой. Люди в этой деревне никогда просто так воздухом не дышали, они вообще ничего просто так не делали. Поднимаясь с полатей, с первыми лучами солнца они шли выполнять свою работу, доводя ее до совершенства. Кузнец с утра до ночи стучал в кузне, пахари выходили в поле с плугом, косили траву, притом делали это не косилками или даже косами, а серпами. Бортник возвращался из леса раз в неделю. Бабы обихаживали многочисленную скотину, возились с детишками. Даже дети работали ничуть не меньше. Так же по огородам, по грибам, по ягодам. Тяжела их жизнь, работы много, но никто не жалуется. Потому что каждый понимает, что если он сделает свою работу хорошо, то зимой будет не так голодно, можно будет детишкам тулупчик прикупить, сладостей, женке — висюльку. Вот и стараются, заботятся друг о друге.

Святослава сначала попробовали привлечь к прополке огородов, но оказалось, что все, что растет на грядке, для Романова кажется сплошной травой, то есть сорняком. А с ними что нужно делать? Правильно, бороться нещадно, не покладая рук своих. В его же случае не разгибая спины. Аленка поругалась-поругалась, бросила в него парочкой репок, притом довольно увесистых, из тех, что он выполол вместе с сорняками, и отступила. Притом, когда пришла Пелагея проверить работу, даже заступилась, мол, это моя вина, не объяснила, что дергать надо, а что оставлять. Думала, он знает. Ну, все же знают! Пелагея повздыхала, покрутила головой, поохала. Мол, что натворил стервец. Но пороть или наказывать его не стала. Понимала, что с такими руками, как у мальчишки, не в огороде копаются. На большом и указательном пальце правой руки у него характерная мозоль, наработанная долгими годами тренировок. Конь степной и лук добрый — вот его пахота, а не в земле ковыряться.

Потом Святослава отправили в поле, траву косить. С этой работой он справился, ему и нагибаться почти не надо, но как это тяжело… Поясница за целый день затекла так, что к вечеру он выпрямиться не мог. А уж руки как умахались. После возвращения с поля ему еще и воду пришлось таскать из колодца. Даже на тренировках он никогда так не уставал. Придя в свой сарай, где его пока разместили, он без чувств упал на лавку и сразу уснул. Снов не снилось, но было хорошо.

Следующий день начался с радостных воплей Аленки и победоносных кличей младших сыновей кузнеца. Девчонка, не щадя слух Святослава, вломилась в его хоромы и скача на палке как на коне, при этом размахивая веткой, галопом пронеслась по сараю, попутно огрев заспанного парня по голове. Ну и проказница. Святослав, конечно, догнал ее, даже смог подхватить на руки и немного помять, от чего та пришла в восторг. Заливалась как соловей. А потом отпустил с богом, не забыв шлепнуть ее по маленькой попке. Девчонка качнула подолом платьишка и, весело смеясь, убежала догонять младшеньких: Славку и Гошку.

Какой же замечательный ребенок! Нет, вы не подумайте. Ничего, связанного с сексом, в голове Святослава не было. Он смотрел на нее исключительно как тридцатилетний мужик на ребенка, который не вызывает ничего кроме умиления.

Потом его позвали на завтрак. Расселись чинно, правда, усадили Святослава на женскую половину, маленький еще. Там же сидели младшие Славка и Гошка, три девчонки, совсем крохи, и Аленка с матерью. Старший, Ждан, сидел за мужским столом с отцом. На Святослава смотрел как-то свысока. Ну и пусть смотрит. Вот выяснять отношения и снова получать по роже Романову ну никак не улыбалось. Хватит, навыяснялся. До сих пор глаз черный. Во время еды никто не разговаривал, не принято. Только дядька Никифор и Ждан обмолвились пару раз.

Вроде:

— Железо справное получилось.

— Да, хороша руда.

— И меч добрым получится.

— Обязательно получится.

На столе стояла каша, названия которой Святослав не знал, на гречневую похожа. Капуста квашеная, немного хлеба ржаного и репа пареная. Все это запили квасом. Вот и весь завтрак. Желудок хоккеиста к такой пище не привык, а уж о вкусовых качествах и говорить нечего. Нет, Пелагея старалась, и готовила она отменно, но проблема была в том, что все, что входило в их рацион, Святослав на дух не переносил. Романов морщился, давился, но ел. Работать ему до захода солнца, а на голодный желудок много не наработаешь.

Потом к Святославу подошел Ждан. Весь надутый такой, выше Романова на целую голову. Крепкий парнишка, в отца мастью пошел. Предложил выйти, потолковать. Святослав уже приготовился к худшему. Вышли во двор, Ждан запрыгнул на телегу, руки в пояс сунул, смотрит серьезно, наставительно.

— Ты — ромей, батя говорит?

Святослав помедлил. Может, сразу ему в нос дать, пока низко сидит и нападения не ждет. Все же знают: лучшая защита — это нападение. Ну, а зачем еще его мог позвать Ждан? Только в глаз дать для профилактики.

— Получается, что так. А тебе какое дело? — унижаться и просить не трогать себя Святослав не собирался.

Ждан пожал плечами.

— Да, в общем-то, никакого. У нас тут много кто живет, есть и клобуков семья, и половцев, нурман один, вот теперь и ромей будет. Мы ж в степи живем, а по степи много кто шляется, да только мало кто до дома добирается. Вот и ты не добрался.

Парень ткнул пальцем Святослава в грудь. Тот отшатнулся, крепкая рука у сына кузнеца.

— Я против тебя ничего не имею. Ты теперь холоп боярина, жить будешь с нами, работать будем вместе. Да только помни, что я за тобой присматриваю. Только попробуй пакость какую сотворить, я из тебя быстро всю дурь выбью, и тот урок, что тебе приподал боярыч, покажется сладким медком. Понял меня?

И этот угрожает. И что они все такие недоверчивые. Ну, чужак, и что? Послать бы вас всех куда подальше и свалить.

— Понял я. Еще что-то сказать хочешь?

Святослав смахнул руку Ждана, упершуюся ему в грудь, и глянул исподлобья. Угрожающе так… Ждан не растерялся, усмехнулся, спрыгнул с телеги, но руки распускать не стал.

— Ну, понял так понял. Хорошо, что ты такой умный. Иди за мной, ромей.

Расист долбаный. Славянин, блин, нашелся. Оказывается, расовая теория зародилась далеко не в эпоху Возрождения, а гораздо раньше. Ох, что-то я себя совсем как подросток вести начал и думаю так же. Гормоны, что ли, зашкаливают?

— Это куда еще? Мне траву косить надо, твой батя сказал.

Ждан остановился. Крепкий, широкий для подростка. Стоит прямо, но не уверенно, качнулся в сторону Романова. Даже не так, тело вздрогнуло, намереваясь прийти в движение, и снова замерло. Видно, боролись две мысли: научить чужака не задавать лишних вопросов и осторожность. Святослава он не боялся, но опасался. Человек чужой, мало ли чем он раньше промышлял, может, разбойничал. Возьмет ночью и прирежет.

— Теперь тебе не отец будет говорить, что делать, а я, — и решил пояснить: — Отец — кузнец, работы много, не до тебя ему сейчас. А я в семье старший, так что тебе меня надобно слушать и уважать.

Святослава такой расклад явно не устраивал. Выполнять все прихоти сопливого подростка? Ну, уж нет! Дядька Никифор, ставший для хоккеиста защитой и опорой, может рассчитывать на некоторое смирение. На него можно и поработать. Но не на этого же! Так что врать или не врать, Романов даже не раздумывал.

— А тебе сколько лет?

Ждан подвоха в вопросе не ждал. Всем же ясно, что много.

— Тринадцать зим. Скоро жениться надо, — с гордостью произнес парень, выставив вперед грудь.

— Ну, а мне четырнадцать, — как бы между делом ответил Святослав. — И почему это я тебя должен слушаться? Отца твоего да, боярина — тоже, а ты для меня никто и звать тебя никак. Это ты мне подчиняться должен. Я старший.

От удивления Ждан даже попятился. Как это старший? Такой мелкий. Не может быть!

— Ты врешь! Не может быть, чтобы тебе четырнадцать. Ты меня на целую голову ниже, вон какой щупленький.

Святослав довольно расплылся в улыбке. Ага, в морду взбунтовавшемуся рабу сразу не дал, спорить пытается, обличает. Клиент созрел.

— Так я же ромей. Мы высокими и не вырастаем, все такие, да и исхудал шибко, по степи один бродил.

— Поклянись! Богом клянись, что тебе четырнадцать! — не унимался парень.

Для него солгать перед Богом просто немыслимо. Удачи не будет, отвернется от тебя Господь. А вот для Святослава… Если очень надо, то можно. Он же не знал, что Господь за это от него и вправду отвернуться может.

— Клянусь. Я сын купца Константина Мономаха, — на ходу придумывал Святослав. — Мне тринадцать лет и семь месяцев, — для пущей правдоподобности добавил деталей.

Еще из истории он знал, что Мономах, русский князь, взял свое прозвище от далекой византийской родни, а учитывая, что больше он ничего о византийских родах не знал, пришлось взять это. Говорить такую глупость на каждом шагу он не собирался. Могут и прирезать. А вот на дремучего подростка это должно произвести впечатление. Если он вообще знает что-то о Мономашичах. А он знал! Рожа парня приобрела такой глупый вид, что его можно было выставлять на выставки по проблемам дебилизма среди молодежи. Типичный пример.

— Так ты что, Мономашич? Княжеского рода?

Ой, блин, куда тебя понесло… Так и без языка остаться можно. Лжедмитрии вон как закончили. Не думаю, что для меня сделают исключение. Срочно выкручиваться.

— Дальний родственник, по женской линии. Очень дальний. Но ты об этом молчи, секрет это. Если расскажешь кому, у тебя язык отсохнет, проклятье древнее.

Ждан от возмущения чуть не подавился.

— Да ты что, как можно?! Конечно, не скажу. Вот хоть убей. Мономашич…

Да, этот точно всем разболтает.

— Если кто узнает, всю деревню сожгут. Всем кишки выпустят.

Глаза парня округлились. Страшно. Это для Святослава «кишки выпустят» обычные слова, а для Ждана это страшная действительность. Прибьют кишки к столбу и заставят вокруг него хороводы водить. Ох, и страшная смертушка.

— Так, может, тебе бежать? Вдруг найдут?

Кто найдет, Ждан не знал, но явно ребята злые и до сечи лютые. А рядом хоть стоит детинец боярский, но вряд ли кто на защиту деревни двинется.

— Нет, нельзя. Некуда мне сейчас идти. Пока никто не знает, безопасно. Если ты не проболтаешься, то все будет хорошо.

— Я могила, боярыч.

Приятно, но завираться не стоит. Лучше быть своим обычным парнем, чем чужим боярычем, которого разыскивает контрразведка.

— Не боярыч я. Просто Святослав, будем друзьями? — и протянул руку парню в знак знакомства. Тот, помедлив немного, не понимая, чего от него хотят, сообразил наконец, улыбнулся добродушно и пожал руку Романова.

— Будем, ромей. Не боись, никому про тебя не расскажу. Пойдешь на реку, рыбу ловить? Я сеть хорошую сплел, рыбы в реке много.

Во-о что слово животворящее делает. Уже не приказывает, а вежливо предлагает. А когда к нам с душой, так и мы с душой.

— А как же траву косить? Твой батя велел.

— Завтра накосим, я тебе помогу. Мы ж траву жрать не будем, а вот рыбка на столе кстати будет, — мечтательно проурчал Ждан.

— Ну, тогда пойдем. Я рыбку люблю, лишь бы не костлявая была.

Ждан хлопнул Святослава по плечу и рассмеялся.

— Костлявая, видите ли, ну точно боярыч. Привереда, ромей.

Парни дружно рассмеялись и вышли со двора.

Речка здесь была не широкая, метров пять всего. Называли ее Студенка, да не просто так. Вода в ней и правда была очень холодная. Даже странно, как так. Вроде юг Руси, тепло, а вода студеная. Наверное, ключей полно. Но отказать себе в купании Святослав не мог. Плавать он любил и делал это хорошо. Ждан в воду не полез, с берега смотрел. Святослав проплыл против течения метров двадцать, потом обратно. Плыл кролем, да так быстро, что даже ногу судорогой свело. Забыл разогреться. Перевернулся на спину и поплыл, разминая ногу. Ждан пялился, открыв рот. Так здесь только нурман плавал. Даже в дружине боярина не каждый так умел. Это раньше князья варяги в дальние походы на ладьях хаживали, а теперь тока меж собой грызутся. Разучились так плавать.

— Красиво плывешь. Как нурман. Я тоже так хочу, — Ждан понурил голову, понимая, что ромей ему ничем помочь не может.

Святослав выгреб на берег. Развалился на травке. Солнышко светит, пчелы жужжат, бабочки порхают. Хорошо. Вредный слепень болезненно ужалил в ногу.

— Ах ты, зараза! Весь кайф обломал, — и его «могучая» длань всей своей мощью обрушилась на насекомое. Слепень удрал, а вот ногу прижгло. — Ну, а в чем проблемы. Если хочешь, научу.

Лицо Ждана даже просветлело от восторга. А потом так же быстро посерело.

— Нет, спасибо, не надо. Не хочу быть в долгу у ромея.

Святослав встал. Так, что это тут такое? В долгу он быть не хочет. Видно, как был он для сына кузнеца чужаком, так и остался. Эти стереотипы нужно менять.

— Ты разве забыл, что мы теперь друзья? А друзья должны помогать друг другу. Прими это как мой дар. Откажешься, обидишь меня.

Ждан помялся, не зная, что ответить. И хочется и не хорошо как-то в долгу у чужака быть.

— Так мне отдариваться нечем.

Святослав припомнил, что сын кузнеца пастухом подрабатывал, за деревенским стадом приглядывая.

— А ты меня аркан бросать научишь и на коне ездить. В общинном стаде кроме коров лошади ведь есть?

Ждан улыбнулся. Так вроде хорошо получается. Отдариваться принято богаче, чем подарок. Все по обычаю.

— И лошади есть. Да не только тягловые, а и верховые, даже два десятка воинских. Боярин мне доверяет. Вместе со всеми пасутся.

— Так по рукам?

— Идет.

Ребята скрепили соглашение крепким рукопожатием и принялись устанавливать сеть. Колышки заготавливать не понадобилось, у Ждана все было припасено загодя. Рыбу Святослав так ловил впервые, раньше все больше удочкой баловался. А тут баловаться не принято. Много ли на удочку наловишь. Сеть поставили вперетяг. Перекинули канат с сетью от одного берега на другой, привязали к колышкам, а нижний край сети укрепили грузилами, чтобы течением не поднимало. Вроде кажется — ничего сложного, а пришлось повозиться. Когда сеть была установлена, Ждан раскидал по течению подкормку и, удовлетворенный работой, сел на бережок. Теперь оставалось только ждать. Просто сидеть на берегу и бить слепней занятие, конечно, благородное. Бездельничать здесь мало кто может себе позволить. Но Ждану поскорее хотелось научиться плавать, как морской лев, которого он никогда не видел, но в его представлении именно так тот и должен был плавать.

Обучение началось с того, что Святослав на берегу объяснил суть техники кроля, а заодно показал, как ее правильно выполнять. Его плавать учил тренер, он — как-то сестренку своей подружки. Ничего сложного.

— А суть техники такова: пловец располагается параллельно плоскости воды, голова по лоб должна быть погружена в воду.

— А как же дышать? — изумился Ждан.

— Да погоди ты. Не перебивай. Все объясню. Сначала нужно понять движения, а потом поймешь, как дышать. Отдельно рассмотрим движения ног, рук и туловища. Ноги — самое простое. Скорости практически не придают, а позволяют сохранять горизонтальное положение. Они выполняют непрерывные встречные движения с небольшой амплитудой. — Святослав для наглядности показал, как это делается.

Ждан почесал затылок.

— Мудрено ты как-то объясняешь. Вот показал — и все просто, а говоришь — ничего не понимаю. Амплитуда какая-то, параллельно?

— Ну, это как бы максимальное отклонение от положения равновесия. Вот твои ноги неподвижны, вот правая пошла вверх, а левая вниз. Отклонились они на одно и то же расстояние, но в разные стороны. Когда они были в одном положении, это и есть состояние равновесия, а когда отклонились и остановились в противоположных концах, — это амплитуда их отклонения. Если расстояние малое, то и амплитуда отклонения небольшая, — машинально объяснил Святослав.

Ждан совсем впал в уныние. Если ноги самое простое, то что тогда дальше будет?

— Ты прямо как старик говоришь. Ох, и мудр же ты, ромей. Скока всего знаешь. Вот тока мне это зачем? Что я с твоей амплитудой делать-то буду? Дураком меня выставить хотел?

Тяжелый случай. Вот и говорите после этого, что знания — свет. Дадут в глаз, и наступит тьма за бессмысленное просветительство.

— Извини. Не хотел тебя обидеть. Ты спросил, я ответил. Постараюсь говорить попроще. Прощаешь?

Ждан нахохлился, но благосклонно кивнул. Мол, продолжай, а там посмотрим.

— Цикл движений рук состоит из нескольких фаз: вход руки в воду, захват, основная часть гребка, выход руки из воды, пронос руки над водой. Движение вперед происходит за счет кисти и предплечья. Дыхание путем поворота головы и туловища в сторону гребущей руки в начале проноса руки над водой. Глубокий вдох. Потом опускаешь голову в воду и выдох. В идеале делать вдох через каждые три гребка.

Святослав каждое слово подкреплял демонстрацией движений. Шумно вдыхал и еще более шумно выдыхал, имитируя кроль. Ждану многое было непонятно. Слова ромея проще не стали, но принцип стал ясен. Все же показывал тот здорово. Потом начали отрабатывать практику. Святослав поддерживал парня за живот, а тот старался плыть, как ему говорили. Провозились долго, но у сына кузнеца начало получаться. В тот момент, когда Ждан, нахлебавшись воды, начал тонуть, а Святослав принялся вытаскивать его из реки, на берегу показались трое парней.

— Эй, голуби ясные, что девок вам не хватает?

Толстый парень на берегу противно заржал, повизгивая и похрюкивая на каждом вздохе. Святослав от испуга отпустил Ждана. Ну как-то двусмысленно они смотрятся со стороны. Парень взмахнул пару раз руками и пошел на дно. Благо Романов вовремя опомнился, ухватил его за шиворот рубахи (исподнее не снимали) и вытянул на берег. Ждан воды нахлебался, но сознание не потерял, а то пришлось бы делать ему искусственное дыхание. Вот уж тогда до конца жизни голубками остались бы.

— Что, вытащил свою девицу ясноглазую? — ухмыляясь, спросил боярич Даниил.

Берег реки был высок. Святослав со Жданом сидели внизу, на отмели, а боярыч со своими прихлебателями стоял наверху, на взгорке. У Романова даже глаз зачесался, когда он увидел белобрысого боярыча. Как же хотелось ему всыпать, да только нет у него никаких шансов. Снова побьют, вот и все удовольствие.

— Завидуешь, что ли? Видимо, сам с дружками этим делом балуешься. Вот был бы сейчас здесь дядька Илья, дал бы тебе подзатыльника за осведомленность. Помнишь, как он тебе на реке всыпать хотел? Уж и ремень приготовил. Ну ничего, в следующий раз еще приголубит. Голубь ты ясный.

Святослав растянул рот в улыбке, злорадно так. Мол, и на моей улице будет праздник. Улыбка с лица боярыча мигом испарилась, и прихвостни ржать перестали. Обидно, когда тебя мужеложцем называют, тем более твой холоп. Боярыч сбежал по сыпучему берегу вниз, остановился напротив Святослава. Он еще ниже Романова, но жилистый, к труду привычный. Руки в кулаки сжаты, трясутся. Святослав подошел в упор, теперь сверху вниз смотрит, а боярычу голову тянуть приходится.

— Что, врезать мне хочешь? Бей, не стесняйся. Коли мозгов нет, кулаки помогут, — бросил Святослав, растянув губы в брезгливой улыбке.

Даниил не двигался, колебался. Очень хотелось наглого холопа проучить, да вот вспомнились слова дядьки Ильи. Вождь не кулаками должен махать, а головой думать, внутренней силой к повиновению склонять. А у него вот никак не получается.

— Наглый ты, холоп. Сколько ни бьешь тебя, а тебе все неймется. Что с тобой делать, ума не приложу? Может, шкуру на конюшне приказать спустить? Хочешь? Я могу, ведь ты моя вещь.

Святослав пожал плечами и отвернулся. Плеть — это страшно. И выражение «кожу спустить» вполне буквальное. Но вот боярычу об этом знать не обязательно. «Когда ты слаб — будь сильным, когда ты силен — притворись слабым».

— Сам решай, ты боярин, а не я. Тебе и решать.

Даниил сжал кулаки, качнулся вперед, но сдержался. Глубокий вдох, выдох, как учил дядька Илья, и гнев ушел. Боярыч отступил на пару шагов и замер. Нужно как-то приструнить холопа, но сделать это как вождь, а как не глупый отрок.

Парни, что пришли с Даниилом, были в растерянности. Что это такое? Никакого почтения от холопа, нельзя такое спускать. Проучить наглеца. Тот, что был повыше и понаглее, поднял с земли камень, прикрыл один глаз и бросил. Голова Святослава качнулась, как рожь на ветру. Даже боли не почувствовал. Очень для него это было неожиданно. Романов приложил руку к голове, кровь. Струйка тоненькая, медленная, густая. Раны на голове очень кровоточащие. Сейчас всю макушку зальет. Святослав посмотрел осоловевшим взглядом на взгорок, смеется гад. Вот за что? Что я ему сделал? Святослав сделал неуверенный шаг, один, другой. А потом упал. Двое прихлебателей спустились вниз, не спеша, вразвалочку. Остановились напротив неподвижного Романова, скалятся. Данилка посмотрел на холопа, потом на своих друзей. Нет, он и сам был не прочь проучить чужака, но так…

— Ребят, пойдем отсюда. Хватит с него, — как-то неуверенно промямлил боярыч.

Парень, что бросил камень, удивленно развел руки.

— Да ты чего? Он же тебя в грош не ставит. Какой ты боярин, если холопа присмирить не можешь. Он тебя тут дурными словами поносил, а ты и в ус не дуешь. Не узнаю тебя, Данилка.

Боярыч сразу же надулся, как лягуха. Ничего он не спускал, так присмирит, что мало не покажется.

— А давайте нассым на него! — предложил второй спутник боярыча, толстенький коротышка.

Ждан уже пришел в себя, выплевал всю воду, отдышался, смотрел за происходящим со стороны. Не его дело, коли кто схватился, пусть сами и разбираются, — батя всегда так говорил. Но когда парни начали развязывать гашники, Ждан вмешался. Ну, нельзя же так! Не по-людски это.

— Э-э, вы чего? — выскочил вперед Ждан — Вы что, нелюди какие?

Высокий, что бросил камень, стоял ближе всех к Ждану, схватил его за грудки, притянул к себе.

— Ты что, холоп, тоже в рожу захотел?

Тут Ждан не стерпел. Родился он вольным, в семье кузнеца, привык к уважению. Силушкой Господь его не обделил. Дал в ухо подлецу, да так, что тот, упав, в песок по уши въехал. Толстяк подскочил к парню и тут же бабочкой полетел в воду. Нос Ждан ему точно сломал. Хороший, молодецкий удар у сына кузнеца. Данилке с кузнецом драться не хотелось и не потому, что он боялся, просто испытывал к парню уважение. А уж что будет с ним, если он ударит господина… Но и спускать это так нельзя. Парни потом засмеют.

— Ты, холоп, помни: ударишь меня, тебя выпорют да еще виру назначат. Сможет твой отец деньги сыскать? Ох, не верится мне в это. Так и останетесь холопами из-за тебя.

Не станет сын кузнеца драться. Холопа метелить — дело нехитрое, но скучное. Ждан печально вздохнул. Будет бить. Ну и пусть. Зато совесть чиста.

Даниил ударил с правой, лениво так, для галочки. Сын кузнеца даже не качнулся. Брови сдвинул, сплюнул кровью и все. Боярыч снова ударил и еще, и еще. Все по морде. Никакого толку, только руку зашиб. Тут уж он рассвирепел, всыпал по полной, а Ждан даже не сопротивлялся. Закончив, боярыч сел на песок без сил. Силен кузнец, ничего не скажешь. Толстый выбрался из воды, выплюнул водоросли, ну вылитый водяной. Глаза злые, копытом бьет. Длинный тоже поднялся, кровью отплевывается. Пнул чужака в живот, тот вздрогнул, простонал. Живой…

— Хватит! — рявкнул боярыч.

— Чего хватит? — проскулил толстый. — Он мне нос сломал, сука!

Даниил от слов друга так и рассвирепел. Вдвоем кузнеца побить не могут, а чего-то тут вякают. Хороши гридни будут, ничего не скажешь.

— Ты его побил? Ты его с ног свалил? Отвечай немедленно!

Боярыч вскочил с песка, надвинулся на своего приятеля, пугающе так. Толстяк был его шире, тяжелее, но испугался, попятился.

— Не я… — промямлил он.

— Так заткнись и радуйся, что я не дал вам мозги на место вправить. Всем все ясно?

Даниил развернулся и бросил яростный взгляд на длинного. Тот сразу сник, весь его кураж провалился куда-то в район живота. Нет, что ни говори, а порода чувствуется. Мал еще боярыч, но вот так вот глянет — и все, желание перечить сразу же пропадает. Даниил развернулся и направился вдоль берега в сторону детинца. Устал, отобедать пора. Его свита увязалась следом. А то бы точно добили, эти могут…

Святослав раскрыл глаза. Веки тяжелые, как будто песком засыпали. Картина, что и раньше: сарай, Аленка с влажной тряпочкой, только еще Ждан в сторонке. У парня ухо распухло, на оба глаза фингал и здоровенный синяк на подбородке. На себя Романов смотреть не желал, наверняка ничем не лучше сына кузнеца, красавцы. Что же за мир такой? Куда ни сунься — везде по морде. Аленка смотрела жалостливо, глазки ласковые, светятся по-доброму. Даже не бурчит совсем, не ругает. Увидела, что Святослав открыл глаза, погладила, приложила руку ко лбу, потом пульс на запястье смерила. Кивнула удовлетворенно. Видимо, все хорошо.

— Невезучий ты, парень. И самому досталось, и Ждан из-за тебя получил. А ведь он с боярычем всегда в мире был. Опасно рядом с тобой находиться. Бедовый ты.

Глаза Святослава вспыхнули от злости и сразу потухли. Нет сил, чтобы злиться.

— Так чего же ты тут сидишь, раз опасно? Я и без тебя обойдусь, — желчно ответил он.

Романов попытался встать. Ах, опять тошнит. Видимо, сотрясение. От прошлого раза отойти еще не успел, а тут опять по голове.

— Лежи уж. Куда собрался?

— От тебя подальше, — буркнул Святослав.

— Гордый… — Аленка печально улыбнулась, глубоко вздохнув. — Тяжко гордому быть холопом. Черта эта княжья, простым людям совсем не нужная. Забудь, кем ты был, а то сгинешь. Господь сказал «смирись».

Волна жуткого гнева и страха, смешавшаяся во взрывной коктейль безысходности, вырвалась наружу. Как же это ужасно желать то, что никогда не будет твоим, и чтобы ты ни делал, навсегда останешься в этом болоте. «А ведь мне немного нужно. Всего лишь свобода! Домой хочу!»

— А я не хочу мириться! Не хочу, чтобы меня унижали! Чтобы меня били за то, что я не так посмотрел, не так сказал! Не хочу жить как собака! Лучше смерть, чем такая жизнь! — увлеченный порывом, Святослав вскочил с лавки, забыв о боли и головокружении.

Вот оно! Вот она цель, вот к чему нужно стремиться. Научиться себя защищать, стать сильнее всех, чтобы каждый десять раз подумал, прежде чем поднять на меня руку. Ну, вы у меня, гады, попляшете…

Лицо Святослава просветлело. Пока есть надежда, человек будет идти вперед. Аленка ойкнула и попятилась к стенке, прикрыв лицо руками. Даже Ждан, все это время наблюдавший за чужаком со стороны, попятился к двери. Страшное у Романова лицо, ох какое страшное. Не было в нем ни злости, ни ужаса. Только холодный разум и непреклонная решимость. Странно увидеть такое в ребенке. Жутко как-то.

— Ты это бро-ось! С ума сошел, что ли? Мало тебя по голове били? Еще хочешь? — Ждан выскочил за дверь, не дожидаясь ответа. Только со двора уже донеслось: — Меня ты не втянешь!

Аленка вскочила с лавки, медленно так, робко, подошла к Святославу. Ткнула его пальчиком в грудь, вроде ты ли это? Встала на носочки. Высоковато для нее. Приложила ладошку к щеке Романова. Чуть не отдернула, сдержалась. Горяченная щека, даже обжигает.

— Успокойся, Святославушка. Все хорошо, — мягко так, не как ребенок, а как женщина, произнесла Аленка. — Все наладится, потерпи немного. Глупостей только натворишь. Если холоп хозяина ударит, его и живота лишить могут.

Святослав улыбнулся одними губами, вымученно, искусственно. Мол, а я-то что? Я — ничего. Но Аленка почувствовала, снова запричитала.

— Не вздумай мстить. Месть — дело злое, не поступай, как язычник. Господь велел прощать, кто мы такие, чтобы ему противиться.

Святослав заключил ладошку Аленки в свои ладони, сжал крепко. И почувствовал, что сила от нее к нему идет и прохладой по телу разливается. Хорошо-то как…

— А я, Аленушка, спокоен и уж сгоряча мстить точно никому не буду. Господь он Бог, а мы люди маленькие, смертные. Нам обиды спускать невместно.

Девочка выдернула руку, отстранилась. Заглянула Святославу в глаза, посмотрела внимательно.

— Нет в тебе настоящей веры, Святослав. Вообще никакой. Ни в богов славянских не веришь, ни в единого Бога Иисуса Христа. Неправильно это. Трудно без Бога в сердце жить. Не уйди во мрак.

— А ты меня за руку держи, ты светлая, с тобой не уйду.

Святослав улыбнулся, придвинулся к девочке, протянул руку. Аленка шмыгнула носиком, надула губки, злится. Сама не знает почему, но злится.

— Что ты меня дразнишь? Что я тебе, маленькая, что ли?

Ох, знала бы ты, сколько мне лет на самом деле.

— Хорошо мне с тобой. Добрая ты, никогда таких девчонок не встречал. Возьми мою руку. Я тебя буду держать, а ты меня.

И Аленка взяла. Двумя ладошками обхватила, просветлела. Не даст ему сгинуть. Не важно, что телом мала, зато дух сильный.