Тень предков

Александр Казанков, 2019

Святослав Романов – не профессиональный военный, не опытный фехтовальщик, а пресыщенный жизнью спортсмен. У него было все, о чем он мог только мечтать. Деньги, слава, карьера, любовь женщин… И разве мог он когда-либо подумать, что в один миг перенесется в тело подростка, оказавшись на границе Дикого поля. Ему предстоит выжить в новом мире, полном войн и несчастий, где сострадание – синоним слабости и только сила решает все. Русь, тринадцатый век, время перемен… Время, когда старый мир рухнул и на его осколках начал зарождаться новый…

Глава шестая. Ночь перед судом

В себя Святослав пришел поздно ночью, притом уже следующей. Проспал целые сутки, и никакие тычки и затрещины его разбудить не могли. Вот вам цена силы. Организм выплеснул за короткий срок весь запас энергии, что накопил на черный день. И этот день настал. Итог: нервная система перегружена, в голове туман, как после крепкого перепоя, и боль. Притом болело все тело, не где-то конкретно, а повсюду. Колющая боль в каждой клеточке организма. Но вот что странно, ни крупных синяков, ни огромных кровоподтеков не было. Небольшие ссадины и покраснения, вот и все.

Последнее, что помнил Святослав, это заплаканное лицо Аленки, страх, исходивший от маленькой девочки, и ярость, пробудившуюся в его сердце. Необузданная, бесконечная, способная свернуть горы. Сладкое чувство вседозволенности и всемогущества. А потом запах и вкус крови, терпкий, острый, отдающий железом. Парень чувствовал, что произошло что-то ужасное, непоправимое. Да, он знал, что кого-то убил. Столько крови…

Святослава охватил озноб. Ему было страшно, но не от того, что его теперь ждет, а от того, что ему понравилось это чувство. Ему понравилось быть зверем. Чувство собственного всемогущества — страшный наркотик.

Романов осмотрел свою темницу — яма. Его посадили в большую яму, накрытую сверху решеткой. «Вот и все, скоро я отправлюсь домой. Да, именно домой, — с некоторой отрешенностью решил Святослав, — ведь жизнь человека коротка». На земле он проживает всего лишь одно мгновение по сравнению с той вечностью, что уготована вселенной. Люди жили до него и будут жить после, таков удел. Но ведь мы откуда-то приходим и куда-то уходим? Душа есть энергия, а она не исчезает бесследно. Святослав улыбнулся. Никогда он не задумывался о таких вещах, казалось, что будет жить вечно. «Права была Аленка, ни в кого я не верю, ни в Бога, ни в черта. Тяжело так жить, а умирать еще тяжелее. Быть может, завтра я умру, а мне даже помолиться некому и за кромкой меня никто не встретит. Потому что не верю я в загробную жизнь. А раз не верю, значит, для меня ее нет. Есть только то, что осознаешь. Вот и все».

Святослав посмотрел на небо. Черное полотно, утыканное множеством точек, и полный диск луны. Как будто смотрит на него, печально так. Грустно. «Теперь понятно, почему волки воют на луну. Я бы тоже завыл, будь я волком». И он снова улыбнулся, сам не понимая чему.

Святослав откинулся к земляной стене. Должно быть холодно, но нет, просто прохладно. Мысли начали разбегаться, превращаясь в образы из прошлой жизни. Он закидывает шайбу, папка подбрасывает на руках, а потом на маленького мальчика кричит тренер, потому что у того что-то не получается. Вечеринки, тачки, бесконечный круговорот в погоне за мечтой. Увидел и женщин из прошлой жизни, блестящих, горячих, но пустых. Как фантики от конфет. И показались ему эти видения чужими. Не его это была жизнь. Веселая, беззаботная, но не его. Не для того он создан, есть у него цель в этой жизни, и она где-то рядом. Нужно только потянуться за ней. А потом увидел он другую картину. Тоже воспоминания, но не его. Город каменный, серый, с высокими стенами, раскинувшимися у реки, и гриди под голубым небом Балкан. Высокие белые тучи и легкий порыв ветра, развевавший сотни стягов. Десятки тысяч русов нерушимой стеной встали в поле. Спешенная дружина, конная гридь, вятичи ополченцы, красные щиты, маковки шеломов. А на холме воин, залитый в сталь, на белом коне. Блестит на солнце злато, развевается знамя с пардусом. Много русов, но еще больше их врагов. Стройные ряды сирийской пехоты, греческие наемники, критские стрелки, балерийские пращники, дунайские печенеги, а во главе закованные с ног до головы в латы катафракты. Грянули трубы, пошла тяжелая пехота, за ними — лучники. Идут, чеканя шаг. Ряды русов не шелохнутся, непоколебимы в своей решимости стоять насмерть. Нет им чести в жизни, коли покажут спину врагу. Пехота остановилась, лучники вышли вперед, еще рокот труб, залп. Смерть ушла, но русы не шелохнутся. Надежно держат стрелы капельки щитов и варяжская сталь. Еще залп, но уже не безответный. Русы ударили из луков, и стрелы их вбились в тяжелую пехоту, накрыли лучников. Мощны луки русов, многих побили, из других храбрость вышибло. Грянул боевой рог, вздрогнула кованая рать. Разнесся боевой клич: «Перу-у-н!» И понеслась волна русов, и нельзя ее было остановить, потому что один у них только путь, только вперед. Ведь с ними боги и великий князь Святослав.

Картинка поблекла и начала пропадать. Из раздумий парня вывел голос, тихий, еле слышный шепот:

— Ты там?

Святослав поднял голову, сфокусировал взгляд. Наверху чья-то тень и золотистая косичка, проскользнувшая меж решеток. Аленка!

— Ты как?! Как тут оказалась? А стража где?

Аленка тихонечко засмеялась.

— Ты думал, стерегут тебя как зеницу ока? Царевна нашлась. Спит стража…

— Аленка, а ну тихо там! — прикрикнул голос из темноты.

Аленка вжала голову в плечи. Святослав этого не видел, темно, но почувствовал.

— Ну, почти все спят. А Соколик меня пропустил, мамка его после сечи выхаживала, а я помогала. Тебе, Святославушка, бежать надо.

Парень опустил голову и уставился в земляной пол. Из земли червяк вылез, шевелится. А я не червяк, мне не уползти. Да и зачем? Что бы меня ни ждало, я заслужил.

— Не побегу, — упрямо буркнул Святослав, — каждому по делам его.

— Ты что?! Глупый, последние мозги, что ли, палкой вышибло. Али не было их у тебя вовсе? — разозлилась девчонка.

Святослав даже удивился. Он тут смирение показывает, как велел Господь. Хотел мученическую смерть принять за свои злодеяния, а его тут хаят.

— Ты чего, Аленка? Я же заповеди Господни нарушил, страшную самую, я знаю. Ведь детей растерзал. Как я жить после этого буду?

— Если тут останешься, то не будешь. Родичи тебе жить не дадут, убьют они тебя.

— Ну и пусть! А разве меня не казнят? — встрепенулся парень. Нет, не хотелось ему умирать.

Девчонка покрутила у головы пальцем, изобразив характерный жест.

— Ты ж холоп, вещь. Разве меч за то, что он человека разит, раскалывают? Хозяину головную присудят и виру князю, а с тебя он сам спросит.

Святослав снова опустил голову. Ну, что я за человек? Я ведь детей убил, а о своей шкуре все беспокоюсь.

— Не важно. Все равно убийца.

Тут Аленка уж совсем вышла из себя. Жалости ему хочется, как маленький! И уже хотела сказать все, что о нем думает, но сдержалась. Другой он, умный, а простых вещей не понимает.

— Ты, Святослав, повел себя как мужчина…

— Но ведь убил!

— Господь сказал «не убий», но разве Господь велел тебе отдать на растерзание врагам своих детей, могилы своих пращуров, память предков? Нет! Наивысшее предназначение мужчины — это защищать свой дом. Мы созданы по образу и подобию Господню. А когда лукавый напал на царство Божье, тот не стал стоять и смотреть, как его рушат. Архангел Михаил вел войско Господа на нечистого и победил. Думаешь, они там в бирюльки играли? Тоже убивали. Но они правду защищали! И ты вчера защитил правду. Поступил так, как и велит поступать Господь. И на этом точка!

Вот оно как! А он-то думал, что девчонка абсолютный пацифист, как хиппи в восьмидесятые.

— Аленка, тебе сколько лет? — удивленно спросил Святослав.

— Десять, — неуверенно ответила девочка.

— А говоришь аки змий лукавый, сетями меня оплетаешь, яблочком наливным манишь.

— Тьфу ты! Дурной, я ему о серьезном говорю, а он все шутит.

Святослав рассмеялся. А правда, чего это нюни тут распустил? Каждому воздается по его заслугам, если случилось что, значит, заслужил, судьба. И снова вспомнились неустрашимые русы, сминающие византийский строй. Нет, человеку о жизни и смерти рассуждать невместно. Делай, что должен, и будь, что будет. Хоть и заезженная фраза, но очень точная. «Я буду достойным своих предков. Я — Рус! Именно так, с большой буквы. И не важно, кто я по крови. В России много народов живет, но родина у всех одна, и коли ты за нее сражаешься, то не важно, какого ты рода-племени. Взял руки меч за Россию, значит русский».

Аленка всматривалась в темноту ямы. Не видно ничего, но чувствуется. Чувствуется, как сила оттуда поднимается, как воздух свежестью наполняется, как тогда, когда Святослав пришел к ней на помощь. Зверь в нем снова пробуждается, чует кровушку ворогов. Не будет себя больше жалеть. Другой он теперь.

— Я сейчас лестницу спущу, а ты пока ноги разомни. Сидишь тут давно, онемели небось.

— Нет, стой! — властно ответил Святослав.

И Аленка встала как вкопанная. Как будто кобылу осадил.

— К боярину иди, только старшему. Расскажи ему обо всем. Он поможет.

Девчонка удивилась, даже разозлиться не успела. Помыкает тут еще.

— Так он и так все узнает, судить-то он будет. Да и с чего это ему тебе помогать?

Святослав вдохнул глубоко-глубоко. Вроде в яме сидит, а воздух свежий, как после грозы.

— Мы с ним одной крови, — спокойно изрек пришедшую к нему истину Романов.

Аленка даже ахнула.

— Ты сын его?

Святослав улыбнулся. Нет, женщина есть женщина, блондинка.

— Нет, не сын, между нами другая связь, тебе не понять, ты же девчонка.

Малышка фыркнула, как ретивая кобылка. Муж видный, видите ли, нашелся. Рискуешь из-за них, а они в грош тебя не ставят.

— Пока всю правду не скажешь, никуда не пойду, — уперлась Аленка.

Святослав встал во весь свой рост, и показалось ему, что он снова стал таким же большим, как и прежде.

— Не объяснить это. Я предков своих вижу, чувствую их, а он это знает. Понял он меня и оценил. Если я прав был, то в обиду он меня не даст, главное заранее предупредить, чтоб поздно не было. Справишься?

Святослав посмотрел на девчонку и увидел ее. Всю, как днем. И она увидела, но только глаза, полыхнувшие черными огоньками.

— Ой, страшно…

При свете дня глаза у него голубые, а тут черные как ночь и светятся страшно.

Романов улыбнулся. Вот что значит энергия Чи…

— Не боись. Я добрый, тебя не обижу, — и подмигнул лукавым глазом.

Малышка взяла себя в руки. Сделала шаг вперед, расхрабрилась.

— А чего мне бояться, ты за решеткой, без меня не выберешься.

Святослав рассмеялся.

— Не злись, ближе тебя нет у меня никого. Ну что, справишься?

Девочка хлопнула ресничками, улыбнулась.

— Сделаю. Будь уверен.

— Аленка, давай скорее. Обход сейчас, увидят тебя, худо будет, — раздался неведомый голос из темноты.

— Не переживай, все будет хорошо, — сказала Аленка и скрылась из виду.

Какое-то время еще были слышны шаги. Потом голоса. Десятник делал обход. Журчание мочи, кто-то вышел излить накопившееся, а потом все стихло. А Святослав снова сел на землю, но не спалось и думалось тоже плохо. Снова навалилась слабость.

Яма для смутьянов находилась прямо в центре села, напротив церкви, тут же и сторожка, правда, скорее, для порядка, чем для дела. Узников никто выпускать не собирался. Вот сбежит разбойник, а отвечать будет село, всем миром. Дикая вира для маленького села — штука страшная, лучше сразу в прорубь головой. Особо опасных же разбойников сажали в темницу, что была в детинце.

Родители Аленке ночью из дому выходить не разрешали. Только мать с собой брала травы собирать, на Купалу. Травы в праздник особенные, хвори мигом лечат. Но сегодня Аленка ослушалась, сбежала из дому и к Святославу направилась. Ну не могла она его на произвол судьбы бросить. Он же за нее вступился. Хоть папка и сказал: на все воля Божья. Но воля Божья она такая, никогда не знаешь, чего Господь хочет. Да только зря сходила, гордый он — Святослав, бежать не захотел. А вот как ему теперь помочь? К боярину, видите ли, сходи. Легко сказать, а трудно сделать. Кто ж ее пустит к боярину такую пигалицу? Спустят с крыльца, вот и весь разговор. Хорошо хоть ворота в детинце на ночь не закрывают, а то совсем худо. Можно, конечно, было бы и утра подождать, да только вот беда. Суд на рассвете.

В детинец Аленка не пошла. Домой направилась. Если и можно что-то сделать, то Ждан придумает. Он умный и упорный, если решит что, то не отступит. А уж в детинец пробраться для него вообще проще пареной репы. Степняку за спину заскочит, а тот и не заметит вовсе.

Ждан мерно посапывал на полатях рядом с младшими, мамка с папкой за зановесочкой. Темно в горнице, от маленького окошечка света совсем мало. Аленка на ощупь обогнула лавку, потом стол, по горнице разнесся звучный храп. Папка шумит, значит, сон чуткий. Других, когда храпят, хоть палкой бей, все равно не разбудишь, а папка он такой. Чуть что, проснется и за нож хватится. Это у него привычка старая, еще с молодости, когда Всеволоду служил. Папка сильный, во многие походы хаживал. Но не спокойно у него на душе из-за прошлого. Многое он повидал, теперь кошмары снятся. Девчонка подкралась к брату, ничего не задела. Все ж горница родная, каждый уголок в памяти. Парень почесался, пробубнил себе что-то под нос и перевернулся на другой бок. Аленка прислушалась, все как обычно. Встала на цыпочки, подтянулась за край полатей, высоко. Заскрипели сухие доски. Почти забралась, но тут Ждан, почувствовав неладное, перевернулся и открыл глаза.

Просыпались когда-нибудь от шороха за спиной, а над вами навис темный силуэт? Да? Значит поймете.

Ждан чуть в потолочную балку от испуга не врезался, руками взмахнул, и Аленка полетела вниз. Грохнулась не громко. Чурки, что были вместо пола, шуметь не привыкли, но больно. Даже чуть не расплакалась. Папка вздрогнул, приоткрыл правый глаз, осмотрел горницу из прорези в занавеске. Тишина, в горнице пусто, но кто-то еще не спит. Никифор привстал на локте, протянул массивную руку, чтобы отодвинуть занавеску в сторону. Аленка в пол вжалась, даже дышать перестала. Если папка увидит, никуда не отпустит и Ждану запретит.

— Папка, ты чего проснулся. Спи, рано еще, — зевнув, сказал Ждан.

Никифор слегка отодвинул зановесочку, посмотрел на сына. Странный какой-то, взъерошенный. Как будто росомаху встретил.

— А ты чего не спишь? Вид у тебя какой-то озабоченный. Случилось что?

Ждан потянулся, зевнул нарочито широко и спрыгнул с полатей.

— На двор схожу, а то что-то прихватило. Живот крутит.

— Может, мамку разбудить? Отвар тебе даст какой, лечебный.

Ждан посмотрел под лавку, а там Аленка ему рожи корчит. Мол, не выдавай.

— Не-е, пап, не надо. Сейчас покряхчу маленько и приду.

Ждан босыми ногами полапотил во двор. Отец посмотрел ему вслед, подозрительно так… Потом лег, глаза закрыл и дышит ровно, прислушивается. Аленка подождала немного и тихонько, бочком поползла вдоль стеночки к выходу. Ждан ждал во дворе. Стоял, насупившись, как папка, когда ему перечат.

— Ты чего, дуреха, спать мне мешаешь? Самой не спится, и другим не даешь. Видимо, работы у тебя мало.

Девочка приставила пальчик ко рту брата и прошипела:

— Тихо ты! Папка услышит.

Брат посмотрел строго, палец отодвинул, кивнул.

— Говори, что случилось. Чем смогу, помогу.

— К боярину сходить надо. Рассказать все, что сегодня произошло, а то сгинет Святослав.

Ждан поморщился — опять она про этого чужака, от него только беды… Помолчал маленько, обдумал.

— Зачем идти, он и так завтра все узнает.

Аленка разозлилась. Ну как же он не понимает? Святослав сказал надо…

— Ну… Чтобы боярин придумал, как Святослава спасти.

Ждан улыбнулся. Глупая девчонка. Ну, на что боярину спасать какого-то холопа? Глупость какая.

— Ложись-ка ты, Аленка, спать, утро вечера мудренее.

— А Святослав как же? — изумилась девочка.

— Да что с ним будет? Боярин либо головное родственникам убитого заплатит за своего холопа, либо выдаст его головой. Все в руках Господа.

Аленка чуть не заплакала. Вот тебе и помогу, чем смогу. Да если боярин платить не захочет, Святослава ж на куски порвут.

Тут из темноты сеней вышел Никифор. Здоровенный, грозный такой.

— Значит, живот крутит? Ну вы у меня неделю на зад не сядете. Так отхожу, что вмиг забудете, как отцу врать.

Ждан попятился. Ох, и достанется же за вранье. А Аленка рванула со двора со всех ног. Ни крики отца, ни оклики брата ее остановить не могли. Теперь думать уже поздно. «Бежать в детинец, но не сразу. Отец догонит. Нужно к лесу скорее, там бурелом, папка не пролезет, а я маленькая, юркая, да и тропка там есть, тайная».

Никифор большой, неуклюжий, тяжко в темноте за ребенком гоняться. Бежит, не разбирая дороги, споткнулся, упал, да так неудачно, что ногу подвернул. Выругался, попробовал встать, больно, поднял голову, а Аленки уж и след простыл.

Девочка бежала сломя голову. Упала пару раз, поскользнувшись на взмокшей от росы траве, платьишко порвала. Жалко, новое совсем. Нырнула в бурелом и снова не заметила, ветка в лицо, обожгло как плетью. В лесу вообще хоть глаз выколи, ничего не видно. С трудом выбралась из кустарника. Измучилась вся, дышит как зайчишка, страшно. Отлежалась маленько. Луна выбралась из-за облаков, стало светлее. Пошла вдоль леса к реке, там брод, можно перебраться на другой берег. До детинца уже рукой подать. Пока шла, промокла до ниточки, трава-то высокая и мокрая от росы. Брод по колено, закатала платьишко по привычке. Перешла. В воде кто-то плескался, может, русалка путника стережет. Но Аленке их бояться нечего. Им мужи добрые нужны, а не девчонки сопливые. На дорогу выходить не стала. Вдруг Ждан папке все рассказал, могут там подстеречь. Пошла вдоль реки. Она к детинцу вплотную подходит, к самым причалам. Замерзла, как суслик, так что зуб на зуб не попадает. Выбралась на высокий берег у привратной башни. В крепости тихо. Присмотрелась и ахнула. На поле перед детинцем несколько всадников стоят, в шапках меховых, в куртках стеганых, страшные какие-то. Луна осветила чужаков. Степняки! Половцы. Морды плоские, загорелые, волосы как солома, луки держат, принюхиваются. Ветер на меня дует, не учуют вороги. Что им тут делать? Мало их, чтобы на крепость напасть. Или их больше? От опушки леса крякнули как-то по-особому. Всадники обернулись, тронули коней в бока и помчались прочь. Тихо скачут, копыта тряпками обмотаны. Ох, пронесло. Теперь точно к боярину. Враг у самых ворот. Мало ли что они задумали. Аленка осмотрелась, нет никого. Вышла из своего укрытия, направилась к воротам. Но на душе не спокойно, как будто наблюдает кто. Перешла на бег, скорей укрыться за стенами. Ох, скачет кто-то, обернулась. Трое всадников. Один мальчик совсем и два воя в бронях. Боярыч, точно он! Домой едет. А не его ли половцы стерегут? Девочка осмотрелась. Впереди кочки… Не было их тут. Развернулась, назад бежать поздно. Крадутся двое ворогов вдоль реки, как тени. Обернулась снова к детинцу, а кочек-то уж и нет. Два ворога с черными мордами, в боевом железе, да в траве с ног до головы. Аленка хотела закричать, но крик застрял в горле. Страшно, аж ноги подгибаются. Схватили цепкие руки, скрутили, поволокли к реке. Сунули что-то к носу, закружилась голова, и ушло сознание. Последнее, что услышала девчонка, забросили ее охлебкой на коня и повезли куда-то. А по конным русам полетели стрелы, градом, со всех сторон. Ни увернуться, ни щитом прикрыться, да и бронь не спасла. Рухнули вои с коней. Грохнулись оземь, словно ежи, утыканные стрелами. А Данилка выхватил меч, крикнул грозно и рухнул с коня. Набросили на него аркан, скрутили, дали обухом топора по голове, вот и весь бой.