Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая

Александр Дюма, 1850

Александр Дюма (1802–1870) – знаменитый французский писатель, завоевавший любовь читателей историческими приключенческими романами. Литературное наследие Дюма огромно: кроме романов им написаны пьесы, воспоминания, путевые очерки, детские сказки и другие произведения самых различных жанров. В данный том Собрания сочинений вошла пятая часть романа «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». Комментарии С. Валова.

IX

Черновик господина Кольбера

Ванель, вошедший в этот момент разговора, явился и для Фуке и для Арамиса как бы точкой, которой заканчивается фраза. Но для Ванеля присутствие Арамиса в кабинете Фуке должно было иметь совсем другое значение.

Поэтому, едва только войдя в комнату, он остановил на тонком и в то же время строгом лице ванского епископа удивленный взгляд, который вскоре стал подозрительным.

Что же касается Фуке, то он, как истинный политик, то есть человек, вполне владеющий собой, усилием воли уничтожил на своем лице все следы волнения, вызванного разоблачениями Арамиса. Это больше не был человек, раздавленный несчастьем и принужденный искать выхода; он поднял голову и протянул руку, приглашая Ванеля подойти ближе.

Он снова был первым министром и хозяином у себя в доме.

Арамис знал суперинтенданта. Ни тонкость его сердца, ни широта его ума не могли удивить епископа. Поэтому, отказавшись от активного участия в разговоре, он на время взял на себя трудную роль человека наблюдающего и слушающего.

Ванель был заметно взволнован. Он дошел до середины кабинета, низко кланяясь всем и всему.

— Я явился… — начал он.

Фуке кивнул и сказал:

— Вы точны, господин Ванель.

— В делах, монсеньер, мне кажется, что точность — добродетель.

— Да, сударь.

— Простите, — перебил Арамис, указывая пальцем на Ванеля и обращаясь к Фуке, — простите, это тот господин, который хочет купить вашу должность, не правда ли?

— Да, это я, — отвечал Ванель, удивленный крайне высокомерным тоном, которым Арамис задал вопрос. — Но как мне надлежит называть того, кто удостаивает меня?..

— Называйте меня монсеньер, — сухо отвечал Арамис.

Ванель поклонился.

— Довольно, довольно, господа, — сказал Фуке, — достаточно церемоний. Перейдем к фактам.

— Монсеньер видит, — сказал Ванель, — я весь к его услугам.

— А я подумал, что вам, может быть, надо мне сказать что-нибудь?

— О, он изменил свое решение, я погиб! — прошептал Ванель. Но, набравшись мужества, сказал: — Нет, монсеньер, мне совершенно нечего вам сказать, кроме того, что я сказал вчера и готов повторить сегодня.

— Будьте откровенны, господин Ванель, не слишком ли труден для вас наш договор, скажите мне?

— Разумеется, монсеньер, миллион пятьсот тысяч ливров — это большая сумма.

— Такая большая, — сказал Фуке, — что я подумал…

— Вы подумали, монсеньер? — живо воскликнул Ванель.

— Да, что, быть может, ваши средства вам еще не позволяют купить…

— О, монсеньер!

— Успокойтесь, господин Ванель, я не стану осуждать вас за неисполнение вашего слова, так как вы, очевидно, не в состоянии его сдержать.

— Нет, монсеньер, вы, конечно, осудили бы меня и были бы правы, — отвечал Ванель, — так как надо быть неосторожным человеком и безумцем, чтобы взять на себя обязательство, которое не можешь выполнить. А я всегда смотрю на уговор как на совершенное дело.

Фуке покраснел. Арамис промычал нетерпеливое «гм!».

— Нельзя все же впадать в крайность, сударь, — сказал суперинтендант. — Человеческий ум изменчив, ему свойственны маленькие простительные капризы, даже иногда вполне почтенные капризы. И часто человек желал чего-нибудь вчера, а сегодня в этом раскаивается.

Ванель почувствовал, как по его лбу и щекам потек холодный пот, и пролепетал:

— Монсеньер!..

Арамис же, очень довольный той четкостью, с которой Фуке начал разговор, спокойно прислонился к мраморной консоли и стал играть золотым ножичком в малахитовой оправе.

Фуке минуту помолчал, потом снова заговорил:

— Послушайте, дорогой господин Ванель, я сейчас вам объясню положение вещей.

Ванель затрепетал.

— Вы порядочный человек, — продолжал Фуке, — и вы поймете.

Ванель зашатался.

— Вчера я хотел продать свою должность.

— Монсеньер, вы не только хотели продать, вы сделали больше — вы продали.

— Ну, пусть так! Но сегодня я прошу вас, как о большом одолжении, вернуть мне слово, которое я дал вам вчера.

— Вы дали мне это слово, — повторил Ванель, как неумолимое эхо.

— Я знаю. Вот почему я вас умоляю, господин Ванель, — слышите? — я вас умоляю вернуть мне его…

Фуке остановился. Слово умоляю, он видел, не произвело желаемого действия, и это отняло у него дар речи.

Арамис, все еще играя ножичком, вонзил в Ванеля взгляд, который, казалось, хотел проникнуть до самого дна его души.

Ванель поклонился и сказал:

— Монсеньер, я взволнован честью, которую вы мне оказываете, советуясь со мной о совершившемся факте, но…

— Не говорите но, дорогой господин Ванель.

— Увы, монсеньер, подумайте, я ведь принес деньги, я хотел сказать — всю сумму.

И он открыл толстый бумажник.

— Видите, монсеньер, здесь купчая на продажу земли, принадлежащей моей жене. Чек в порядке, на нем необходимые подписи, и деньги могут быть уплачены немедленно. Это все равно что наличные деньги. Одним словом, дело сделано.

— Дорогой господин Ванель, всякое дело на этом свете можно разделать, чтоб оказать одолжение…

— Конечно… — неловко пробормотал Ванель.

— Чтоб оказать одолжение человеку, другом которого станешь таким образом, — продолжал Фуке.

— Конечно, монсеньер…

— Тем более законно станешь другом, господин Ванель, чем больше оказанная услуга. Ну, сударь, скажите, что же вы решаете?

Ванель молчал.

В это время Арамис подвел итог своим наблюдениям.

Узкое лицо Ванеля, его глубоко сидящие глаза, дугообразные брови — все говорило ванскому епископу, что перед ним типичный скупец и честолюбец. Пробивать одну страсть другой — таков был метод Арамиса. Он увидел разбитого и поникшего Фуке и бросился в бой с новым оружием.

— Простите, монсеньер, — сказал он, — вы забываете объяснить господину Ванелю, что его интересы прямо противоположны этому отказу от покупки.

Ванель с удивлением посмотрел на епископа, он не ожидал отсюда получить помощь. Фуке тоже стал слушать епископа.

— Итак, — продолжал Арамис, — господин Ванель, чтоб купить вашу должность, монсеньер, продал землю своей супруги; это ведь серьезное дело, нельзя переместить миллион пятьсот тысяч ливров, как он это сделал, без заметных потерь и больших затруднений.

— Правильно, — сказал Ванель, у которого Арамис своим ослепительным взглядом вырывал правду из сердца.

— Затруднения, — продолжал Арамис, — выражаются в тратах, а когда тратишь деньги, то эти траты занимают первое место среди забот.

— Да, да, — подтвердил Фуке, начинавший понимать намерение Арамиса.

Ванель промолчал — теперь и он понял.

Арамис заметил его холодность и нежелание отвечать.

«Хорошо же, — сказал он про себя, — скверная рожа, ты молчишь, пока не знаешь суммы, но не бойся, я засыплю тебя такой кучей золота, что ты капитулируешь!»

— Надо предложить господину Ванелю сто тысяч экю, — сказал Фуке, поддавшись природной щедрости.

Куш был достаточный. Принц удовлетворился бы такой взяткой. Сто тысяч экю в те времена получала в приданое королевская дочь.

Ванель не шевельнулся.

«Ну и мошенник, — подумал епископ, — ему нужно все пятьсот тысяч ливров сполна». И он сделал знак Фуке.

— Вы, кажется, истратили больше, дорогой господин Ванель, — сказал суперинтендант. — О, здесь даже не в деньгах дело! Ведь вы принесли жертву, продав эту землю. Ну, где же была моя голова! Я подпишу вам чек на пятьсот тысяч ливров. И еще я буду вам признателен от всего сердца.

Ванель не проявил ни проблеска радости или желания. Его лицо было непроницаемо, и ни один мускул не дрогнул.

Арамис бросил на Фуке отчаянный взгляд. Затем, подойдя к Ванелю, он взял его за отворот куртки уверенным жестом человека, занимающего большое положение, и сказал:

— Господин Ванель, вас не занимают ни стесненные обстоятельства, ни перемещение вашего капитала, ни продажа вашей земли. Вас занимает более высокая идея. Я ее понимаю. А сейчас, прошу вас, как следует запомните мои слова.

— Да, монсеньер.

И несчастный задрожал; огненные глаза прелата сжигали его.

— Итак, я от имени суперинтенданта предлагаю вам не триста тысяч ливров, не пятьсот тысяч, а миллион. Миллион, слышите?

И он нервно встряхнул Ванеля.

— Миллион! — повторил побледневший Ванель.

— Миллион, то есть, по нынешним временам, шестьдесят шесть тысяч ливров годового дохода.

— Ну, сударь, — сказал Фуке, — от таких предложений не отказываются. Отвечайте же — принимаете ли вы его?

— Невозможно… — пробормотал Ванель.

Арамис сжал губы, и лицо его как бы покрылось тучей. За этой тучей чувствовалась гроза. Он не отпускал Ванеля.

— Вы купили должность за миллион пятьсот тысяч ливров, не правда ли? Вам будет дан этот миллион пятьсот тысяч. Вы заработаете полтора миллиона на том, что посетили господина Фуке и он вам подал руку. Честь и выгода одновременно, господин Ванель.

— Не могу, — глухо отвечал Ванель.

— Хорошо! — отвечал Арамис и неожиданно отпустил куртку Ванеля, за которую он так крепко его держал. Ванель отлетел назад. — Хорошо, теперь достаточно ясно, зачем вы сюда явились!

— Да, это ясно, — проговорил Фуке.

— Но… — начал Ванель, пытаясь побороть свою слабость перед этими людьми.

— Мошенник, кажется, пытается возвысить голос! — сказал Арамис тоном императора.

— Мошенник? — повторил Ванель.

— Я хотел сказать — негодяй, — добавил уже хладнокровно Арамис. — Ну, вытаскивайте ваш договор, сударь. Он у вас, должно быть, где-нибудь под рукой в кармане, как у убийцы пистолет или нож, спрятанный под плащом.

Ванель что-то проворчал.

— Довольно! — крикнул Фуке. — Подавайте сюда договор.

Ванель дрожащей рукой начал рыться у себя в кармане; он вытащил из него бумажник, из бумажника в тот момент, когда Ванель подавал договор, выпала какая-то бумага.

Арамис бросился на бумагу, так как узнал почерк, которым она была исписана.

— Простите, это черновик договора, — сказал Ванель.

— Я это вижу, — продолжал Арамис с улыбкой более жестокой, чем удар хлыстом, — и восхищаюсь тем, что этот черновик написан рукой господина Кольбера. Вот взгляните, монсеньер.

И он передал черновик Фуке, который убедился в истине. Этот договор, весь исчерканный, с добавленными словами, с исписанными полями, был живым доказательством интриги Кольбера и все открыл его жертве.

— Ну? — прошептал Фуке.

Ошеломленный, Ванель, казалось, готов был провалиться сквозь землю.

— Ну, — сказал Арамис, — если бы вы не были Фуке, если бы ваш враг не был Кольбером, если бы против вам был только вот здесь стоящий подлый вор, я бы вам сказал — откажитесь… Подобное доказательство уничтожает всякое честное слово; но эти люди подумают, что вы испугались; они бы стали вас меньше бояться; подписывайте, монсеньер!

И он подал ему перо.

Фуке пожал руку Арамису, но вместо копии, которую ему подавали, он взял черновик.

— Нет, не эту бумагу, — живо сказал Арамис. — Она слишком ценна, и вам следовало бы сохранить ее у себя.

— О нет, — отвечал Фуке, — я подпишу на самом акте, собственноручно написанном господином Кольбером. Вот я пишу: «Подтверждаю руку».

Он подписал и сказал:

— Берите, господин Ванель.

Ванель схватил бумагу, подал деньги и хотел было убежать.

— Одну минуту, — сказал Арамис. — Вы уверены, что здесь все деньги? Деньги надо считать, господин Ванель, особенно когда господин Кольбер дает их женщинам. Ведь он не так щедр, наш достойнейший господин Кольбер, как господин Фуке.

И Арамис, читая по складам текст чека, вылил все свое негодование и все свое презрение каплю по капле на негодяя, который в течение четверти часа выносил эту пытку. Потом он приказал Ванелю удалиться даже не словами, а презрительным жестом, как лакею.

По уходе Ванеля министр и прелат, пристально глядя друг на друга, помолчали несколько секунд.

Арамис первый нарушил молчание:

— Ну, с кем вы можете сравнить человека, который, перед тем как сражаться с закованным в доспехи и вооруженным врагом, обнажает грудь, бросает оружие и посылает противнику любезные поцелуи? Прямота, господин Фуке, есть орудие, которым часто действуют мерзавцы против хороших людей, и им удается достигнуть цели. Поэтому хорошие люди должны были бы пускать в ход против мерзавцев обман. Вы бы убедились, какими бы они стали сильными, не переставая быть честными.

— Но их действия назвали бы действиями мерзавцев.

— Совсем нет, их назвали бы кокетством честности. Но раз уж вы покончили с этим Ванелем, раз вы лишили себя счастья уничтожить его, отказавшись от вашего слова, раз вы дали против себя единственное оружие, которое может нас погубить…

— О, друг мой, — сказал с грустью Фуке, — вы, как тот учитель философии, о котором нам на днях рассказывал Лафонтен… Он видит тонущего ребенка и произносит ему речь по всем правилам искусства.

Арамис улыбнулся:

— Философ — верно, учитель — верно, тонущий ребенок — тоже верно, но вы еще увидите ребенка, который будет спасен! Однако прежде всего поговорим о делах.

Фуке посмотрел на него с недоумением.

— Вы, кажется, когда-то рассказывали мне о празднестве в Во, которое вы собирались устроить.

— О, — сказал Фуке, — это ведь было в доброе старое время!

— На это празднество, кажется, король сам себя пригласил?

— Нет, дорогой друг, господин Кольбер посоветовал королю пригласить самого себя.

— Да, потому что это празднество было бы столь дорогим, что вы разорились бы на нем.

— Вот именно. В доброе старое время, как я вам только что сказал, я гордился возможностью показать моим врагам неисчерпаемость моих ресурсов; я гордился тем, что повергаю их в смятение, создавая миллионы там, где они ждали только краха. Но теперь мне надо считаться с государством, с королем, с самим собой; теперь мне надо стать скупцом; я сумею доказать всем, что я действую, имея в распоряжении гроши, совершенно так же, как имея мешки пистолей, и, начиная с завтрашнего дня, когда будут проданы мои экипажи, сданы мои дома и сокращены расходы…

— Начиная с завтрашнего дня, — перебил спокойно Арамис, — вы будете, дорогой друг, без устали заниматься приготовлениями к прекрасному празднеству в Во, о котором однажды будут говорить как об одном из героических великолепий нашей прекрасной эпохи.

— Вы сошли с ума, шевалье д’Эрбле!

— Я? Вы этого не думаете.

— Как? Да знаете ли вы, сколько может стоить самое простое празднество в Во? Четыре или пять миллионов.

— Я не говорю о самом простом празднестве, дорогой суперинтендант.

— Да, раз празднество устраивается для короля, — отвечал Фуке, не поняв Арамиса, — оно не может быть простым.

— Конечно, оно должно быть роскошнейшим.

— Тогда мне надо истратить от десяти до двенадцати миллионов.

— Если понадобится, вы истратите и двадцать миллионов, — сказал Арамис бесстрастным тоном.

— Где же я их возьму? — воскликнул Фуке.

— Это уже мое дело, господин суперинтендант. Вы совершенно не должны об этом беспокоиться. Деньги будут в вашем распоряжении раньше, чем вы наметите план вашего празднества.

— Шевалье, шевалье! — воскликнул Фуке, у которого закружилась голова. — Куда вы меня увлекаете?

— По ту сторону пропасти, в которую вы готовы были упасть. Схватитесь за мой плащ и не бойтесь.

— Почему вы мне раньше не говорили об этом, Арамис? Был день, когда вы могли меня спасти, дав мне один миллион.

— Тогда как сегодня… тогда как сегодня я дам вам двадцать миллионов, — сказал прелат. — Да будет так! Причина этого очень проста, друг мой: в тот день, о котором вы говорите, у меня не было в распоряжении этого необходимого миллиона, нынче же мне легко будет получить двадцать миллионов, которые мне нужны.

— Да услышит вас Бог и спасет меня!

Арамис вновь улыбнулся обычной загадочной улыбкой.

— Меня-то Бог всегда слышит, — сказал он, — это происходит, может быть, оттого, что я ему очень громко молюсь.

— Я отдаюсь в вашу полную власть, — прошептал Фуке.

— О нет, я совсем иначе на это смотрю. Я сам в вашей полной власти. Поэтому вы, как самый тонкий, умный, изысканный и изобретательный человек, вы в мельчайших подробностях распорядитесь празднеством. Только…

— Только? — переспросил Фуке как человек, знающий цену умолчания.

— Только, предоставляя вам изобретение всех подробностей, я оставляю за собой наблюдение за выполнением.

— Каким образом?

— Я хочу сказать, что на этот день вы превратите меня в мажордома, в главного управляющего, в человека, в котором будут совмещаться начальник охраны и эконом; мне будут подчинены люди, и у меня будут ключи от дверей; вы, правда, будете отдавать приказания, но вы будете их отдавать мне; они должны пройти через мои уста, чтоб достигнуть назначения, вы понимаете?

— Нет, не понимаю.

— Но вы принимаете мои условия?

— Еще бы! Конечно, друг мой!

— Это все, что мне нужно. Благодарю вас. Составляйте список гостей.

— Кого же мне приглашать?

— Всех!