Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая

Александр Дюма, 1850

Александр Дюма (1802–1870) – знаменитый французский писатель, завоевавший любовь читателей историческими приключенческими романами. Литературное наследие Дюма огромно: кроме романов им написаны пьесы, воспоминания, путевые очерки, детские сказки и другие произведения самых различных жанров. В данный том Собрания сочинений вошла пятая часть романа «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». Комментарии С. Валова.

XI

Де Бражелон продолжает расспросы

Капитан дежурил. Сидя в глубоком кожаном кресле, уперев шпоры в паркет, держа между ног шпагу, он читал кучу писем, покручивая усы.

Увидя сына своего друга, д’Артаньян проворчал что-то радостное.

— Рауль, мой милый, по какому случаю король вызвал тебя?

Эти слова неприятно поразили молодого человека, и он отвечал, садясь на стул:

— Право, ничего об этом не знаю. Знаю только, что я вернулся.

— Гм! — пробормотал д’Артаньян, складывая письма и взглядывая пронизывающим взором на своего собеседника. — Что ты там толкуешь, мой милый? Что король тебя не вызывал, а ты вернулся? Я не очень хорошо это понимаю.

Рауль был бледен и со стесненным видом вертел шляпу.

— Какого черта ты строишь такую физиономию и что за могильный тон? — вскричал капитан. — Это что же, в Англии приобретают такие повадки? Черт возьми! Я тоже был в Англии и возвратился оттуда веселый, как пташка. Будешь что-нибудь говорить?

— Мне слишком много надо сказать.

— Ах, вот как! Как поживает твой отец?

— Дорогой друг, извините меня. Я только что хотел спросить это у вас.

Взгляд д’Артаньяна, проникавший в любые тайны, стал еще более острым. Он сказал:

— У тебя горе?

— Я думаю, что вы это хорошо знаете, господин д’Артаньян.

— Я?

— Несомненно. О, не притворяйтесь удивленным!

— Я не притворяюсь удивленным, мой друг.

— Дорогой капитан, я прекрасно знаю, что ни в хитростях, ни в силе я не могу состязаться с вами и буду вами бит. Видите ли, сейчас я глупец, я тварь безмозглая и безрукая. Не презирайте меня и помогите мне! Я несчастнейший из смертных.

— Почему же так? — спросил д’Артаньян, расстегивая пояс и смягчая выражение лица.

— Потому, что мадемуазель де Лавальер обманывает меня.

Лицо д’Артаньяна не изменилось.

— Обманывает! Обманывает! Что за важные слова? Кто тебе сказал?

— Все.

— А-а, если все тебе это сказали, значит, в этом есть доля истины. Я верю, что нет дыма без огня. Это смешно, но это так.

— Значит, вы верите! — живо воскликнул Бражелон.

— Я не вмешиваюсь в подобные дела, ты это хорошо знаешь.

— Как? Даже для друга? Для сына?

— Вот именно. Если бы ты был мне чужим, я бы тебе сказал… я бы тебе ничего не сказал… Ты не знаешь, как поживает Портос?

— Сударь! — воскликнул Рауль, сжимая руку д’Артаньяна. — Во имя дружбы, которую вы обещали моему отцу!

— Ах, черт! Я вижу, что ты серьезно болен… любопытством.

— Это не любопытство — это любовь.

— Ладно! Еще одно важное слово. Если бы ты был действительно влюблен, мой милый Рауль, было бы совсем иначе.

— Что вы хотите сказать?

— Я говорю, что если бы ты так серьезно любил, что я мог бы думать, что обращаюсь всегда к твоему сердцу… Но это невозможно.

— Говорю вам, что я безумно люблю Луизу.

Д’Артаньян заглянул в самую глубину сердца Рауля.

— Невозможно, говорю тебе… Ты как все молодые люди: ты не влюблен, ты безумствуешь.

— Ну а если бы это было так?

— Никогда еще разумный человек не мог повлиять на безумца, у которого кружится голова. Я уже сто раз в жизни обжигался на этом. Ты бы меня слушал, но не слышал; ты бы меня слышал, но не понимал; ты бы меня понимал, но не слушался меня.

— О, попробуйте, попробуйте!

— Я говорю больше: если бы я был так несчастлив, что знал бы что-нибудь, и так глуп, чтоб тебе об этом сообщить… Ты ведь говоришь, что ты мой друг?

— О да!

— Ну, так я бы поссорился с тобой. Ты бы мне никогда не простил, что я разрушил твою иллюзию, как выражаются в любви.

— Господин д’Артаньян, вы все знаете и оставляете меня в замешательстве, в отчаянии, в агонии! Это ужасно!

— Ну-ну!

— Вы знаете, что я никогда не кричу. Но так как Бог и мой отец никогда не простили бы, если б я пустил себе пулю в лоб, то я пойду и заставлю первого встречного рассказать мне то, что вы отказываетесь сказать мне, я уличу его во лжи…

— И убьешь его? Вот так хорошее дело! Пожалуйста! Мне-то что до этого? Убивай, мой милый, убивай, если это может доставить тебе удовольствие.

— Я не буду убивать, сударь, — сказал Рауль с мрачным видом.

— Ну да, вот вы, нынешние, любите принимать такие позы. Вы дадите себя убить, не правда ли? Как это мило! Ты думаешь, я о тебе пожалею? Целый день буду повторять: «Что за ничтожная дрянь этот мальчишка Бражелон, что за животное! Я всю жизнь потратил на то, чтоб научить его прилично держать шпагу, а этот дурак дал себя проткнуть, как цыпленка». Идите, идите, дайте себя убить, мой друг. Я не знаю, кто учил вас логике, но, прокляни меня Бог, как говорят англичане, а этот человек зря получил деньги от вашего отца.

Рауль тихо закрыл лицо руками и прошептал:

— Нет друзей, нет!

— Вот как! — сказал д’Артаньян.

— Есть только насмешники и равнодушные.

— Глупости. Я не насмешник, хоть и чистокровный гасконец. И не равнодушный. Да если б я был равнодушным, я уже четверть часа тому назад послал бы вас ко всем чертям, потому что вы человека веселого превратили бы в печального, а печального уморили бы. Неужели, молодой человек, вы хотите, чтоб я внушил вам отвращение к вашей милой и научил вас ненавидеть женщин, тогда как они честь и счастье человеческой жизни?

— Сударь, скажите мне, скажите, и я буду молиться за вас всю оставшуюся жизнь.

— Вы, мой милый, кажется, воображаете, что я забивал себе голову всеми этими историями о столяре, о художнике, о лестнице и портрете и тысячью таких же глупостей?

— Столяр! При чем тут столяр?

— Право, не знаю. Но мне рассказывали, что какой-то столяр пробил какой-то паркет.

— У Лавальер?

— Да не знаю у кого.

— У короля?

— Если б это было у короля, то вы думаете, я пошел бы вам об этом докладывать, что ли?

— У кого же тогда?

— Вот уж целый час я бьюсь, повторяя вам, что я этого не знаю.

— Но художник! И этот портрет?..

— Говорят, что король заказал портрет одной из придворных дам.

— Лавальер?

— Почему у тебя только одно это имя в голове? Кто тебе говорит о Лавальер?

— Но если все это не о ней, почему вы думаете, что это может интересовать меня?

— Я и не хочу, чтобы это тебя интересовало. Ты меня расспрашиваешь, я отвечаю. Ты хочешь знать скандальную хронику, я тебе ее предлагаю. Извлеки из нее пользу.

Рауль в отчаянии ударил себя рукой по голове.

— Можно умереть от этого!

— Ты это уже говорил.

— Да, вы правы.

И он сделал шаг, чтобы уйти.

— Куда ты идешь? — спросил д’Артаньян.

— Я иду к тому лицу, которое мне скажет правду.

— Кто это?

— Женщина.

— Сама мадемуазель де Лавальер, не правда ли? — сказал с улыбкой д’Артаньян. — Вот так превосходная мысль — ты хотел быть утешенным, ты будешь утешен тотчас же. Она тебе о себе дурного не скажет, можешь быть спокоен!

— Вы ошибаетесь, сударь, — отвечал Рауль, — женщина, к которой я обращусь, скажет мне о ней много дурного.

— Держу пари, что это Монтале?

— Да, Монтале.

— Ах, ее подруга? Именно поэтому она все сильно преувеличит в хорошую или дурную сторону. Не говорите с Монтале, мой дорогой Рауль.

— Не разум наставляет вас, когда вы отдаляете меня от Монтале.

— Да, сознаюсь, что это так… И, в сущности говоря, зачем мне играть с тобой, как играет кошка с бедной мышью? Мне, право, жаль тебя. И если я сейчас не хочу, чтобы ты говорил с Монтале, то лишь потому, что ты откроешь свою тайну и что этой тайной воспользуются. Подожди, если можешь.

— Я не могу.

— Тем хуже. Видишь ли, Рауль, если б у меня была идея… Но у меня ее нет.

— Позвольте мне только жаловаться вам, мой друг, и предоставьте мне выпутываться самостоятельно из этой истории.

— Ах, так! Дать тебе завязнуть окончательно, вот ты чего захотел? Садись сюда к столу и возьми перо в руки.

— Зачем?

— Чтоб написать Монтале и попросить у нее свидания.

— Ах! — воскликнул Рауль, хватая перо.

Вдруг открылась дверь, и мушкетер, подойдя к д’Артаньяну, сказал:

— Господин капитан, здесь мадемуазель де Монтале, которая желает переговорить с вами.

— Со мной? — пробормотал д’Артаньян. — Пусть войдет, и я сразу же увижу, со мной ли она хотела переговорить.

Хитрый капитан угадал верно.

Монтале, войдя, увидела Рауля и вскричала:

— Сударь, сударь! Простите, господин д’Артаньян.

— Я вас прощаю, сударыня, — сказал д’Артаньян, — я знаю, я в том возрасте, что меня ищут только тогда, когда очень во мне нуждаются.

— Я искала господина де Бражелона, — отвечала Монтале.

— Как это совпало! А он искал вас. Рауль, не желаете ли вы пойти с мадемуазель Монтале?

— Всем сердцем хочу.

— Идите.

И он тихонько вывел Рауля из кабинета; затем, взяв Монтале за руку, сказал шепотом:

— Будьте доброй девушкой, поберегите его и пощадите ее.

— Ах, — отвечала она так же тихо, — не я буду с ним говорить. За ним послала принцесса.

— Ах, принцесса! — воскликнул д’Артаньян. — Меньше чем через час бедный малый выздоровеет.

— Или умрет! — сказала Монтале с состраданием. — Прощайте, господин д’Артаньян.

И она побежала вслед за Раулем, который ожидал ее, стоя поодаль от дверей, встревоженный и взволнованный этим разговором, не обещавшим ему ничего хорошего.