II
Шкура медведя
Кольбер подал пропуск герцогине и тихонько отодвинул кресло, за которым она стояла.
Госпожа де Шеврез слегка кивнула и вышла.
Кольбер, узнав почерк Мазарини и пересчитав письма, позвонил своему секретарю и приказал ему пойти за советником парламента господином Ванелем. Секретарь ответил, что господин советник, верный своим привычкам, только что вошел, чтобы дать отчет интенданту о главнейших подробностях сегодняшней работы парламента.
Кольбер сел ближе к лампе, перечел письма покойного кардинала, несколько раз улыбнулся, убеждаясь в ценности бумаг, которые ему только что передала госпожа де Шеврез, и, устало подперев голову руками, глубоко задумался.
В это время в кабинет Кольбера вошел высокий толстый человек с костлявым лицом и крючковатым носом. Он вошел со скромной уверенностью, выдававшей гибкий и решительный характер: гибкий по отношению к хозяину, который может бросить подачку, и сильный по отношению к собакам, которые могли бы оспаривать у него эту желанную добычу.
Под мышкой у господина Ванеля была объемистая папка; он положил ее на бюро, за которым сидел задумавшись Кольбер.
— Здравствуйте, господин Ванель, — сказал Кольбер, отрываясь от своих размышлений.
— Здравствуйте, монсеньер, — непринужденно сказал Ванель.
— Надо говорить сударь, — тихо заметил Кольбер.
— Монсеньером называют министров, — невозмутимо отвечал Ванель. — Вы — министр!
— Пока еще нет!
— Я называю вас монсеньером. Впрочем, вы ведь мой начальник, с меня этого достаточно. Если вы не хотите, чтобы я называл вас так при людях, позвольте мне называть вас так наедине.
Кольбер поднял голову, пытаясь прочесть на лице Ванеля, в какой степени было искренне это выражение преданности.
Но советник умел выдерживать тяжесть взгляда, даже если взгляд был министерский.
Кольбер вздохнул. Он ничего не прочел на лице Ванеля; Ванель мог быть честным. Кольбер подумал, что этот подчиненный в действительности имеет над ним власть, так как госпожа Ванель — его, Кольбера, любовница.
В то время, когда он думал о странной судьбе этого человека, Ванель холодно вынул из кармана надушенное письмо, запечатанное испанским воском, и протянул его интенданту.
— Что это, Ванель?
— Письмо от моей жены, монсеньер.
Кольбер закашлялся. Он взял письмо, распечатал его, прочел и спрятал себе в карман, в то время как Ванель невозмутимо листал книгу протоколов.
— Ванель, — сказал вдруг патрон своему подчиненному, — вы ведь умеете работать?
— Да, монсеньер.
— И вас не пугает работа по двенадцати часов в день?
— Я работаю пятнадцать часов в день.
— Невозможно! Парламентские обязанности вряд ли отнимают у вас больше трех часов.
— О, я еще веду счетные книги одного друга, с которым у меня общие дела, а в свободное время изучаю древнееврейский язык.
— Вас очень высоко ценят в парламенте, Ванель?
— Я думаю, что да, монсеньер.
— Не следовало бы засиживаться на месте советника.
— Что же сделать для этого?
— Купить должность.
— Какую?
— Какую-нибудь… более значительную. Маленькие претензии труднее выполняются, не так ли?
— Маленькие кошельки, монсеньер, труднее наполняются.
— Ну а какая должность вас прельщает?
— Мне трудно сказать, какая была бы мне по карману.
— Есть одна должность. Но надо быть королем, чтобы купить ее без труда, а королю, пожалуй, не придет в голову покупать должность генерального прокурора.
Услышав эти слова, Ванель поднял на Кольбера свой смиренный и в то же время бесцветный взгляд.
— О какой должности генерального прокурора в парламенте вы мне говорите, монсеньер? — спросил Ванель. — Я знаю только должность господина Фуке.
— О ней я и говорю, мой дорогой советник.
— У вас недурной вкус, монсеньер, но прежде чем покупать товар, надо, чтоб он продавался.
— Я думаю, господин Ванель, что скоро эта должность будет продаваться…
— Продаваться! Должность прокурора господина Фуке?
— Об этом говорят.
— Должность, которая делает его неуязвимым, будет продаваться? О-о!
И Ванель захохотал.
— Может быть, вы боитесь этой должности? — спросил серьезно Кольбер.
— Боюсь? Нет… конечно нет.
— Но вы не хотите ее?
— Монсеньер, вы смеетесь надо мной, — отвечал Ванель. — Какому советнику парламента не хотелось бы быть генеральным прокурором?
— В таком случае, господин Ванель… раз я вам говорю, что должность будет продаваться…
— Вы утверждаете, монсеньер?
— Все вокруг говорят об этом.
— Не могу поверить, что это возможно; никогда человек не бросит щита, которым он защищает свою честь, состояние и жизнь.
— Бывают иногда сумасшедшие, которые мнят себя выше всех неудач, господин Ванель.
— Да, монсеньер, но такие сумасшедшие не совершают своих безумств в пользу бедных Ванелей, какие есть на свете.
— Почему же?
— Потому, что Ванели бедны.
— Действительно, должность господина Фуке может стоить дорого. Что бы вы заплатили за нее, господин Ванель?
— Все, что у меня есть, монсеньер.
— Сколько именно?
— От трехсот до четырехсот тысяч ливров.
— А должность сколько стоит, по-вашему?
— Самое малое полтора миллиона. Я знаю людей, которые предлагали миллион семьсот тысяч ливров и не убедили господина Фуке. А если бы случилось так, что господин Фуке все-таки захотел бы продать свою должность, чему я не верю, несмотря на то что мне говорили…
— А, вам что-нибудь говорили! Кто?
— Господин де Гурвиль… господин Пелиссон, так, в разговоре.
— Ну а если бы господин Фуке захотел продать?..
— Я все равно не мог бы купить его должность, так как господин суперинтендант продал бы только за наличные деньги, а ни у кого нет готовых полутора миллионов.
Кольбер остановил советника нетерпеливым движением руки и снова погрузился в размышления.
Видя серьезное выражение лица хозяина и его желание продолжать разговор на эту тему, Ванель стал ждать решения, не смея сам вызвать его.
— Объясните мне хорошенько, — сказал Кольбер, — все привилегии, связанные с должностью генерального прокурора.
— Право обвинения всякого французского подданного, если он не принц крови; право аннулирования всякого обвинения, направленного против каждого француза, кроме короля и принцев. Генеральный прокурор — правая рука короля и принцев. Генеральный прокурор — правая рука короля, карающая виновных, а также гасящая факел правосудия. Таким образом, господин Фуке может сопротивляться королю, подняв против него парламент; поэтому король не будет бороться с господином Фуке несмотря ни на что, если желает, чтоб его указы вступили в законную силу без возражений. Генеральный прокурор может быть и очень полезным, и очень опасным орудием.
— Хотите быть генеральным прокурором, Ванель? — спросил вдруг Кольбер, смягчая голос и взгляд.
— Я? — воскликнул Ванель. — Но я уже имел честь доложить вам, что у меня для этого не хватает миллиона ста тысяч ливров.
— Вы возьмете в долг у ваших друзей эту сумму.
— У меня нет друзей, богаче меня.
— Вот честный человек! — воскликнул Кольбер.
— Если б все так думали, монсеньер!
— Достаточно, что я это думаю. И в случае надобности я буду отвечать за вас.
— Берегитесь, монсеньер! Вам известна пословица?
— Какая?
— Кто отвечает, тот и платит.
— Уверен, до этого не дойдет.
Ванель встал, взволнованный предложением, так внезапно сделанным человеком, к словам которого серьезно относились даже самые легкомысленные люди.
— Не смейтесь надо мною, монсеньер, — сказал он.
— Нам необходимо торопиться, господин Ванель. Вы говорите, что господин Гурвиль вам говорил о должности господина Фуке?
— Да, и Пелиссон также.
— Вполне официально?
— Вот их слова: «Члены парламента честолюбивы и богаты; они должны были бы сложиться и предложить два или три миллиона господину Фуке, своему покровителю и солнцу».
— А что вы сказали?
— Я сказал, что, со своей стороны, дам, если понадобится, десять тысяч ливров.
— А, вы, стало быть, тоже любите господина Фуке! — воскликнул Кольбер, взглянув на Ванеля с ненавистью.
— Нет. Но господин Фуке наш генеральный прокурор, он влезает в долги, он тонет, мы должны спасти честь нашей корпорации.
— Вот почему господин Фуке будет в полной безопасности, пока он занимает свою должность.
— Тут, — продолжал Ванель, — господин Гурвиль добавил: «Принять милостыню господину Фуке унизительно, и он от нее откажется; пусть парламент сложится и достойно купит должность своего генерального прокурора, тогда все будет хорошо, честь корпорации будет спасена и гордость Фуке также».
— Ну что ж, это выход.
— Я тоже так подумал, монсеньер.
— Так вот, господин Ванель: вы тотчас отправитесь к господину Гурвилю или господину Пелиссону; знаете ли вы еще какого-нибудь друга господина Фуке?
— Я хорошо знаю господина де Лафонтена.
— Лафонтена-стихотворца?
— Да, он писал стихи, посвященные моей жене, когда мы еще были в хороших отношениях с господином Фуке.
— Обратитесь к нему, чтоб получить свидание с господином суперинтендантом.
— С удовольствием. Но как быть с деньгами?
— В назначенный день и час у вас будут деньги, не беспокойтесь.
— Монсеньер, какая щедрость! Вы затмеваете короля. Вы превосходите господина Фуке!
— Одну минуту… не злоупотребляйте словами. Я вам не дарю миллиона четырехсот тысяч ливров. У меня есть дети.
— О, сударь, вы мне их даете в долг — этого достаточно.
— Да, я их вам даю в долг.
— Требуйте от меня любые проценты, любые гарантии, монсеньер, я готов, и даже когда ваши требования будут удовлетворены, я повторю, что вы превосходите королей и господина Фуке в щедрости. Ваши условия?
— Вы будете отдавать мне долг в течение восьми лет.
— О, прекрасно!
— Вы закладываете самую должность.
— Превосходно. Это все?
— Подождите. Я оставляю за собой право перекупить у вас должность за цену на сто пятьдесят тысяч ливров больше, чем та, которую вы заплатите, если вы не будете в исполнении этой должности следовать интересам короля и моим предначертаниям.
— А-а! — произнес слегка взволнованный Ванель.
— Разве в моих условиях есть что-нибудь, что вам не нравится, господин Ванель? — спросил холодно Кольбер.
— Нет, нет, — живо ответил Ванель.
— В таком случае мы подпишем договор, когда вы захотите. Бегите теперь к друзьям господина Фуке.
— Лечу…
— И добейтесь свидания с суперинтендантом.
— Хорошо, монсеньер.
— Будьте уступчивы.
— Да.
— И как только сговоритесь…
— Я потороплюсь заставить его подписать соглашение.
— Ни за что этого не делайте!.. Ни в коем случае не заикайтесь о подписи, говоря с господином Фуке, ни даже о честном слове, слышите? Вы все погубите!
— Как же быть, монсеньер? Это слишком трудно…
— Постарайтесь только, чтоб господин Фуке согласился… Идите!
