Жена вождя выходит на охоту. Роман

Эльмира Алейникова

Африканские страсти переживают героиня детективной истории Ольга Оданга и её семья. Дело об убийстве посла Парагвая в резиденции в Найроби могло бы показаться обычным уголовным преступлением, не вмешайся Ольга с её амбициозным желанием расследовать этот криминальный «пустячок» и, таким образом, раскрасить свои серые будни – будни жены кенийского нефтяного магната. Но пустячок превращается в настоящую детективную историю с угрозами, шантажом и убийством.

День третий

Допрос поварихи и горничной Питер проводил самолично. Не знаю точно, на какое время он их вызвал, но, когда я утром входила в управление, кумушки уже чинно сидели на облезлой скамейке перед зданием, положив на колени свои блестящие сумочки с золотистыми пряжками и многочисленными заклёпками. Прежде, чем ответить на моё приветствие, они удивлённо переглянулись, узнав во мне соседку, и только после этого хором ответили: «Мзури сана! Асанте, мадам!» (11). Я же, поправив сползающие с маленького носа модные солнцезащитные очки «а-ля тетушка Тортилла», важно прошествовала внутрь, небрежно показав охраннику новенькое удостоверение. Представляю, о чём свидетельницы шептались! Наверное, пытались вспомнить хоть что-то, что бы объясняло моё появление здесь да ещё со служебными корочками. Уверена, от Джейн они знают о нашей семье достаточно, только о моей афере и не догадываются, ведь Джонатан и его дядя делиться новостями с прислугой не станут ни за что.

Живя на виллах, окруженных высокими заборами с железными воротами, мы полагаем, что умело скрываем личную жизнь от посторонних глаз. Возможно, так оно и есть, когда дело касается семьи и друзей. Но домработницы, садовники, водители и охранники со всей улицы знают о нас всё или почти всё, передавая новости по-сарафанному радио. Наивно полагать, что соседские работницы и Джейн не сплетничают, встретившись на улице. И одна из важнейших тем для разговоров — хозяева вилл, где они служат. Это уж как два пальца об асфальт, как говорит мой старый приятель из Ташкента. В оригинале поговорка звучит вульгарнее, но смысл тот же. Так что, дорогие соседи, живем мы с вами в крепостях, но как на ладони, осуждаемые или одобряемые нашими работниками.

…Питер поднял глаза от раскрытой папки и уставился на повариху из резиденции парагвайского посла. Катрин заёрзала на привинченном к полу стуле, нервно поправляя идеально сидевшее на её крупном красивом теле цветастое платье. Она попыталась избежать взгляда следователя, поворачиваясь то к нам, то к двери, но долго не протянула и резко подняла голову, выпятив круглый подбородок, и напустив на себя надменный вид. Питер молчал, но молчание его было тяжёлым и грозным. Я мысленно поежилась, благодаря бога, что не сижу на месте поварихи. Молодой следователь Гарри осторожно перелистнул страницу в лежащей перед ним папке. Сражение глазами, кажется, продолжалось целую вечность. Вдруг, ни с того ни с сего свидетельница зашлась в лающем сухом кашле да так сильно, что легла на стол грудью. Я было встала, чтобы принести стакан воды, но Питер повернулся в мою сторону и буквально пригвоздил меня к стулу сердитым взглядом. Гарри потянул меня за руку вниз и я, ничего не понимая, плюхнулась на жёсткое сиденье. Тут же услышала торопливый шёпот соседа: «Не двигайся. Питер не любит, когда во время допросов кто-то мельтешит. У него такая тактика особенная — давить на свидетелей мёртвой тишиной». Не отводя взгляда от мучающейся Катрин, я неуверенно кивнула, кипя от негодования. Но, помня наставления Джонатана ни во что не вмешиваться, с трудом подавила желание выскочить из тесной комнаты для допросов и принести бутылку с водой и пачку салфеток бедной женщине. Кашлять она закончила так же внезапно, как и начала. Торопливо вытирая вокруг рта несвежим мужским платочком, Катрин тихо произнесла: «Астма. С детства». Питер продолжал сидеть неподвижной скалой, словно ничего не слышал. Прошло ещё минут пять, в течение которых вид свидетельницы разительно изменился. От надменности не осталось и следа. Перед свирепым следователем сидела простая испуганная женщина. Казалось, что даже её яркое платье вылиняло под жгучим взглядом полицейского, превратившись в старую хламиду.

— Но я же ничего не сделала! — не выдержала Катрин первой. — Ну, позвонила знакомому журналисту с телевидения и всё. Это же не преступление! Я же не знала, что нельзя никому говорить.

Питер всё так же сверлил глазами собеседницу, игнорируя её слова.

— Ладно, они мне заплатили за информацию. Но совсем кидого (12)! Всего-то одну тысячу шиллингов! Господи, все так делают, не я одна. И вообще, мы поделились с горничной, так что у меня в кармане осталось всего пятьсот шиллингов. И те я уже истратила на еду.

Питер хранил молчание. Тогда она повернулась в нашу сторону и умоляюще обратилась ко мне:

— Мадам, вы же меня хорошо знаете. Скажите ему, что я ничего никому плохого никогда не делала. Он думает, что я замешана в смерти госпожи посла, да? Но я ничего не знаю! Богом клянусь, детьми моими клянусь, что узнала о том, что госпожа Эльсеке мертва утром вместе со всеми остальными. Пожалуйста, скажите ему!

Мне было неловко смотреть на Катрин, но и отвернуться я не могла. Так и сидела, глупо кивая в такт её словам. Приняв мои кивки за одобрение, она продолжила уже не так жалостливо, как раньше, вертя головой и обращаясь то ко мне, то к Питеру:

— Я бы не стала звонить журналисту, если бы не нуждалась в деньгах. Зарплата у нас совсем маленькая. Одно название, что резиденция посла Парагвая, а на деле дипломаты готовы перегрызть глотку любому за каждый шиллинг. Они хуже, чем местные богачи. Ой, извините, мадам Ольга! Я не имела вас в виду. Если бы не моя астма, я бы давно уехала работать в Америку и…

Договорить Питер ей не дал, неожиданно рявкнув:

— Откуда у тебя номер телефона журналиста?

Я чуть не клацнула зубами от страха.

— В газете был напечатан… — неумело врала Катрин.

— Откуда у тебя номер телефона журналиста? — всё тем же тоном повторил вопрос следователь, двигая челюстями как створками капкана.

— Одна старая знакомая когда-то давно дала, ещё когда я устраивалась в резиденцию.

— Имя, контакты знакомой. Сейчас же.

— Я не помню, — заблеяла свидетельница, уставившись на свои пальцы, нервно теребящие грязный платочек.

— Окей. У тебя будет весь день и вся ночь, чтобы вспомнить, — невозмутимо сказал полицейский и кивнул Гарри.

— Не понимаю, что вы имеете в виду? — вскинулась Катрин. — Вы меня в тюрьму что ли хотите посадить? За что? Не имеете права! Я ничего не сделала!

Гарри подошел к ней сбоку и ловко защёлкнул наручники на запястьях. Я и глазом моргнуть не успела, как он, схватив Катрин за плечо, повёл её к выходу.

— Ииий! — завизжала женщина и рванулась ко мне. — Помогите, мадам! У меня дома дети одни остались! Что они без меня будут делать?! Ииий!

Я чуть не оглохла от визга, обрушившегося на меня со всех сторон, словно осколки разбитого хрустального фужера. В ушах зазвенело. Не давая себе отчёта, бросилась к Гарри с одним желанием — отобрать ключи от наручников и освободить воющую как сирена Катрин. Но тот проворно вытолкал вопящую бабу из кабинета и захлопнул дверь прямо перед моим носом. За спиной раздался спокойный насмешливый голос босса:

— Испугалась, да? Вот поэтому я и не хотел тебя брать в группу. Вы, женщины, особенно европейские женщины, — подчеркнул Питер, — такие импульсивные и жалостливые, что с вами невозможно работать.

— Я не из Европы, а из Азии, — пробурчала и растеряно села на свое место, мысленно перенесясь к детям бедной женщины, которые придут со школы и не дождутся сегодня матери. Никто им не приготовит угали (13) с сукумой вики (14), не сварит чая с молоком… От грустных размышлений меня оторвал противный Питер:

— Не жалей её. Я тебе попозже другой протокол покажу. Там много чего интересного про эту Катрин. И детей у неё нет, брешет она.

— Она же ими только что клялась, — всё ещё сомневаясь, произнесла я, подозрительно посмотрев на следователя. Может быть, это он и брешет, чтобы успокоить меня.

— Потому и клялась, что нет у неё никаких детей. И астмы у неё нет тоже, между прочим. Она здоровая как бык. А ты, наверное, уже себе картинку нарисовала. Голодные и оборванные дети ждут мамку на пороге убогой комнатушки в каком-нибудь из городских сламов (15), да? — и впервые за сегодняшний день засмеялся, показывая белые крепкие зубы.

Мне же было не до смеха. Не веря его словам, теперь уже я вперилась в него своими чёрными большими глазами и сухо спросила:

— Хорошо. Покажете мне документы. Но всё равно, у вас нет права сажать её в камеру. Звонок журналистам не преступление, а больше у вас ничего на неё и нет.

— О-хо-хо, — вздохнул Питер. — Конечно, нет. Но есть моя интуиция и есть некоторые детали, которые напрямую не относятся к смерти госпожи Эльсеке. Однако именно эти детали и могут быть ключом к убийству. Так-то. А давай-ка мы поговорим с горничной. Интересно, что она нам тут споёт, — босс снова устроился на стуле в позе грозной скалы. И вдруг неожиданно быстро повернулся ко мне и весело подмигнул, чтобы тут же отвернуться и насупиться как давеча перед Катрин.

Увидев Гарри с горничной, я включила диктофон и приготовилась записывать беседу. Пока переписывала данные с удостоверения личности работницы резиденции парагвайского посла (16), пальцы мелко дрожали, так и норовя выронить авторучку. Вдохнув глубоко, приказала себе не срываться и не поддаваться эмоциям. Ох, прав, видимо, этот ненормальный Питер, не женское это дело вести расследование. Если я во время беседы со свидетельницей запаниковала, то что же со мной будет, окажись я на допросе с настоящим убийцей? Наверное, зря я влезла в это дело. Мне остро захотелось оказаться сейчас дома рядом с родным и любимым Джонатаном, ненаглядными и шумными детьми, носящимися по этажам, и чтобы чашка с кофе стояла рядом на столике. Даже пританцовывающая Джейн, громко распевающая свои любимые песни на языке кикуйю и елозившая грязной тряпкой по паркету, меня бы нисколечко не раздражала в этот момент. Встряхнув аккуратно уложенные волосы, отогнала от себя картинку и сосредоточилась на работе. Как любила повторять моя бабуля, известная как знаток могучего русского языка: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Так что вперёд, Ольга Аброровна, не бойся трудностей. Где наша не пропадала! С этими придурковато-бравыми мыслями я принялась внимательно слушать беседу Питера с горничной, больше похожую на детскую игру в молчанку.

К обеду и Питер выдохся от своего «метода молчания». К моему облегчению, он не отправил горничную за решётку, позволив ей идти домой с миром. Озираясь, та быстренько улизнула из управления, даже не подумав спросить о судьбе товарки, с которой ещё утром задушевно ворковала на скамейке. Гарри, сбросив записи бесед с диктофона на компьютер, тоже испарился, пообещав появиться к трём часам и обработать информацию. Босс перебирал бумаги на столе, задумчиво поглаживая свою и без того отполированную лысину. Как и обещал, он дал мне кое-какие документы о Катрин, которые я прочитала в один присест, поражаясь её артистическим способностям. Вот ведь выжига. Но ведь как профессионально играла передо мной, изображая больную мать-одиночку!

Солнце слегка коснулось моего лица ласковым лучиком и снова спряталось за неизвестно откуда прилетевшей чёрной тучей. Тут же подул прохладный ветер, заставив зыбко поёжиться. Живём почти на самом экваторе, а солнце с нами играет в прятки каждый день. Нет бы припечь так, чтобы кости плавились от удовольствия, но нет же. Оно то появится, то исчезнет, словно стеснительная келинка (17) в узбекской махалле рано утром. Или ещё лучше, дождь зарядит на неделю так, что не знаешь куда деваться от сырости и промозглости вокруг, мечтая только об одном — горячем солнышке. Вспомнилась июльская жара в Ташкенте, когда даже воздух настолько раскалён, что его можно почувствовать на теле, словно горячую липкую накидку. Не отказалась бы сейчас оказаться у мамы в гостях и поваляться на старом деревянном топчане под любимым виноградником, подставляя спину, ноги и руки под палящие лучи азиатского солнца, пробивающие себе дорогу даже сквозь плотную листву на гибких лозах. Тут кенийское солнышко снова выглянуло, и настроение мое поползло вверх, словно ртутный столбик термометра. Много ли женщине нужно для счастья? Лучик тёплого солнца, глоток свежего воздуха и ощущение защищённости от суровой жизни за широкой спиной любимого мужчины. Всё это у меня, слава африканским богам, есть.

Достав блокнот и ручку из сумки, углубилась в чтение записей, ставя птички и знаки на полях. Несмотря на то, что многое прояснилось, вопросы о том, кто убил Эльсеке и зачем, оставались открытыми. Понятно, что кто-то из сотрудников посольства стоит за всем этим, но кто конкретно? Прислуга и охранники отпадали сами собой, у каждого было алиби да и не было у них причин идти на мокрое дело. Конечно, они натворили тёмных дел с предыдущим послом, только это не повод подозревать их в убийстве, а вот того, кто ими грамотно манипулировал, нужно хорошенько потрясти. Господи, ну и словечек же я нахваталась за пару дней, сидя с копами в одном кабинете! Интересно, как же я собираюсь трясти сотрудников посольства? Вот бы превратиться в дикого бугая двухметрового, чтобы сажень в плечах и тупая морда с узким лбом. Всего на пару часиков. И пригласить на беседу секретаря посольства, который мне не понравился с первого взгляда. Чую, что именно он интриговал против предыдущего посла. Молодой, холёный, с властным взглядом. Этот мог и грохнуть начальницу новую. Пока не знаю за что, однако мог запросто придушить Эльсеке. Ох, грохнула бы я кулачищем пудовым по хлипкому столу и рявкнула: «А ну-ка, сукин сын, рассказывай, зачем ты организовал травлю старого посла! Мигом, не то я тебе тут покажу где раки зимуют!». Я тихонько рассмеялась, представив себя орущим мужиком. Громилой я не стану, конечно, а вот мистеру Мбугуа подкинуть идею с секретарём могу. Главное, сделать это нужно ненавязчиво и аккуратно, чтобы Питер не заподозрил подвоха и не решил, чего доброго, что я умничаю. Быть умнее начальства в Кении считается моветоном. Впрочем, как и везде по миру. Не любят руководители шибко сообразительных подчинённых. Сами знаете почему, не так ли? Это я к тому, что недавно прочитала в Интернете фразу, гуляющую по сайтам вместе с портретом русского царя Петра Первого, который, якобы, советовал, что «подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». Не уверена, что Петр Первый-реформатор говорил такое, но, что ни говори, есть в этом сермяжная правда.

Усидеть в саду я не могла, торопясь направить Питера по следу предполагаемого убийцы. Подкрасив губы и хлебнув минералки из пластиковой бутылки, прихваченной из кафешки, поцокала каблучками наверх, прокручивая в уме предполагаемый разговор с боссом и ругая себя за то, что нужно было сначала воды выпить, а потом уже губы красить. Вот ведь, недотёпа, такую дорогую помаду, подаренную Джонатаном, извожу. Вместо стройных фраз и тонких намёков, в голове крутилось «подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». И как мне изображать лихую и придурковатую помощницу перед Питером прикажете? Ладно, попробую, только важно не переборщить, а то буду выглядеть как Катрин, которую босс не то что мигом раскусил, но и посадил до утра за решётку за показательный концерт. Питер, Пётр Первый… И имена одинаковые. Чего-то я совсем не о том думаю.

Уложив детей спать и дав наставления Джейн на вечер, забежала на пару минут в гардеробную, чтобы поправить макияж и проверить как на мне сидит платье. Эластичный синий стрейч идеально облегал фигуру, а неширокий золотистый ремешок лишний раз подчеркивал линию талии, не утратившей ещё тонкость и гибкость. Только бёдра, кажется, стали шире. На мгновение представила себе, как буду выглядеть через лет эдак десять, и внутренне содрогнулась. Нет, становиться такой же как Жанет я не хочу. Вот закончу расследование и запишусь в тренажёрный зал, пообещала себе, прекрасно зная, что забуду об этом обещании завтра утром.

Недавно открывшийся ресторан тайской кухни стал необычно популярен среди местной элиты, поэтому и мы решили поужинать здесь. Предусмотрительные официанты в сине-зелёных шёлковых рубашках подливали вино в бокалы и приносили закуски в крошечных мисках, пока мы ожидали основные блюда. «Том Ям» ни меня, ни Джонатана нисколько не впечатлил. Превозносимое знакомыми как шедевр тайского кулинарного искусства, на деле блюдо представляло собой какой-то странный суп на кокосовом молоке с огромным количеством креветок, грибов, помидоров, крупно нарубленным лимонником и ещё бог знает чем. Поковырявшись в «Том Яме» и даже попытавшись жевать жёсткий лимонник, мы дружно положили ложки и глотнули вина, ожидая, когда нам принесут второе блюдо. Улыбаясь, муж тихо заметил: «Лучше бы мы поехали в бразильский ресторан и наелись жареного мяса с чили и картошкой». Я улыбнулась, легонько пнув его под столом ногой, обутой в чёрные классические «лодочки». Утром я предупредила его, что вряд ли нам понравится тайская кухня с её специфическими специями и несочетаемыми ингредиентами. Но разве можно переубедить африканского вождя? Как любит повторять моя подруга из Киева, пацан сказал, пацан сделал. Так и мой муж. Если он решил ужинать креветками в кокосовом молоке, даже если на дух не переносит ни то, ни другое, то, будьте добры, предоставьте ему именно креветки и кокосовое молоко. Джонатан рассмеялся, читая на моём лице ответ на своё замечание. «Всё, киска, молчу. Сам виноват, поэтому съем любую траву здесь, но обещай, что дома ты мне пожаришь бифштекс». Я уже собралась ответить колкостью, но в этот момент официант торжественно поставил перед нами огромные овальные тарелки с подозрительного цвета едой. «Пад Тай», — коротко произнёс он с апломбом, вконец рассмешив нас с мужем. Поблагодарив его сквозь смех, мы уставились на содержимое тарелок. Аккуратно закрученная жареная до коричневого цвета лапша с креветками, орехами, тофу, ростками фасоли, зелёным луком, чесноком и залитая яйцом выглядела не очень аппетитно. Джонатан взял вилку и недоверчиво ковырнул коричневато-зелёную горку, подцепив лапшу. Я внимательно наблюдала за его реакцией, ожидая чего угодно, но только не выражения восхищения на его смуглом лице. Всё ещё не веря своим глазам, я тоже осторожно подцепила на вилку кусочек креветки и положила в рот. Невзрачная на вид «Пад Тай» оказалась изумительной едой, которую мы прикончили за несколько минут и уставились друг на друга, не в силах скрыть удивления. В этот момент официант поставил на стол круглый поднос со специями, невозмутимо объявив: «Соусы для „Пад Тай“, господа!». Едва сдерживая хохот, я торопливо встала и отправилась в дамскую комнату, оставив мужа в одиночестве есть острые специи и пить уксус из хрустальной бутылочки.

При входе в дамскую комнату столкнулась со старой подругой и бывшей соседкой Синтией. И, хотя мы часто болтаем по телефону, обе искренне обрадовались встрече. Синтия, кажется, наконец-то встретила любовь всей своей жизни и была безмятежно счастлива, с упоением рассказывая мне про нового ухажера. «Если ты с ним здесь, то покажи его. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. И Джонатан бы познакомился с твоей любовью», — обратилась я к подруге, подкрашивая губы у зеркала. Синтия замялась, пряча глаза: «Знаешь, Ольга, он такой скромняга, мой парень. Давай, в следующий раз. Я обязательно тебя с ним познакомлю, обещаю». Что-то в её голосе меня удивило. Неужели она заочно приревновала ухажёра ко мне? Или он такой уродливый, что ей стыдно знакомить его со мной и Джонатаном? «Окей! В следующий раз так в следующий раз», — я обняла подругу и поцеловала в щёку, чтобы снять напряжение. И снова поругала себя, что нужно было сначала поцеловать Синтию и только потом красить губы. Придётся подкрашивать их заново.

— Кстати, а ты что в полицейском управлении делала? — неожиданно спросила подруга, пытаясь поправить узкое платье сзади, чтобы глубокий разрез встал на место.

Рука дрогнула, и я, мазнув помадой чуть выше губы, схватила салфетку, гадая, откуда она могла узнать о моей афере.

— Неужели и тебя вызвали по делу об убийстве? Ты же говорила, что тебя дома не было в то утро. Странные у нас полицейские какие-то, — продолжала Синтия. — Беспокоят людей не по делу. Мало ли, что ты живёшь рядом с нашим домом, ты же ночами в окна не выглядываешь и не следишь за соседями. Дураки. Просто слов нет.

— И тебя вызывали? — спросила я, увильнув от ответа.

— Сейчас! Разбежалась я к ним мотаться! Ещё чего! Много чести. Папа вообще запретил с полицейскими разговаривать. Они к нему в офис приходили, конечно, но мы же не виноваты, что в нашем доме произошло убийство. Дом арендовали, контракт на руках, а за безопасность квартирантов мы не отвечаем.

— Аааа, — протянула я и направилась к выходу.

— О чём они тебя спрашивали? — не отставала Синтия, загородив дверь своим крупным телом.

— Ой, спросили, не видела ли я чего подозрительного той ночью. Но что я могла увидеть? Спали же мы, — отмахнулась я, напустив на себя равнодушный вид. И всё же очень хотелось узнать, кто видел меня в участке. — Да, а кто тебе сказал, что меня вызывали копы?

— Папа.

— Я его не видела…

— Так он там и не был.

— Откуда тогда он узнал? — я насторожилась.

— Ой, почём же я знаю? Ну, видел тебя кто-то, видимо, и ему сказал. Город-то маленький. Слушай, как тебе здешняя кухня? На мой вкус, так гадость. Больше ни ногой сюда.

В машине Джонатан спросил, как у меня дела продвигаются со следствием. На что я, философски ответила: «Родной мой, только слабые совершают преступления: сильному и счастливому они не нужны (18). Вот я и ищу самого слабого, но очень амбициозного в посольстве. И скоро найду».