Всё помнят города

Адита Сигорян, 2019

Добро пожаловать в Судный! Городок этот молод и совсем не так прост, как кажется, но при этом, в нём всё намного проще, чем в большинстве старых, давно остепенившихся городов. Наряду с людьми, его населяет ещё множество странных созданий. Все они рождены из мыслей и представлений о них многих поколений людей. Некоторые из них были приглашены в Судный как специалисты, участвовали в его развитии… Другие же – родились уже там. Вас, как и новосёлов Судного, ждут удивительные знакомства с самыми разными порождениями народного эпоса! Этот роман повидал многие города ещё будучи рукописью в пяти тетрадях. Автор много раз убеждался, что у каждого города свой характер и нрав, а некоторые из них его вспомнили и свели со старыми знакомыми на своих улицах. Сама книга родилась в 2016 году, в городе Кемерово, в 9-м цехе завода «Токем», где писалась в перерывах рабочих будней. Но позже, вместе со своим автором, эта книга отправилась в долгий и трудный путь. Весь 2017 год она колесила по России на поездах и на электричках – то в Подольск, то в Нижний Новгород, то на Бор, то в какое-нибудь село, не зная, в каком поезде окончится одна глава и начнётся следующая. За время странствий, многие её персонажи бесследно покинули произведение, а на смену им пришли совершенно другие, не менее интересные, которые сразу же сумели себя раскрыть. Так, к примеру, в ранних рукописях не было ни Коршунова, ни его пса Баргеста… Но сейчас сложно даже представить себе это произведение без них! А такой персонаж, как Спарта – и убирать-то было жалко, с ней было столько забавных и интересных моментов! Но сюжету она не подошла, поскольку её ничто не связывало с остальными действующими лицами. Одна из её фраз, которая уж очень нравилась автору, в итоге досталась другому герою. А прочие, тоже весьма необычные, просто испарились вместе с самим этим ярким неподражаемым персонажем. Окончательно дописан и отредактирован роман был в январе 2019 года, в Нижегородской области, которой она и посвящена. Надеюсь, эта книга доставит читателям удовольствие и, хотя писалась она для детей и подростков, взрослые тоже по достоинству её оценят. А детская она, или не детская – судить вам. Приятного прочтения!

Глава 3. Вечный вопрос

У людей всё так просто, что невольно, им даже завидуешь. О них давно позаботились, дали им множество наставлений, ключи от рая, самые разные. Только бери, пользуйся, и не губи свою душу сам! А что на счёт нас, городов и посёлков? Куда отправляются наши бессмертные души, когда вот так, внезапно, стихия сметает кого-то из нас в одну страшную ночь? На этот вопрос никто на земле не знает ответа. И есть лишь немногие города, кому довелось возвратиться из Вечности и обрести новую жизнь. Я знаком с ними, но каждый, что странно, описывал Вечность по-своему, словно все они пребывали в плену своих личных воспоминаний, нерешенных проблем, неоконченных войн… Среди них не было тех, кто погиб по вине стихии, только павшие под натиском вражеских войск и разрушенные людьми, удостоились права вернуться в новом обличии. Конечно, мы им не ровня! Разве, Колька, Марусинка, или я могли бы сравниться с такими великими древними городами, как Илион, Рим, или Карфаген? Их помнят тысячелетиями и будут помнить до скончания всех времён, подпитывая их души там, в Вечности. А мы? Неужели однажды мы просто исчезнем и о нас все забудут? Кто-нибудь помнит сейчас имя города, затонувшего в Волге во время строительства ГЭС? Уверен, многие о нём даже не слышали, откуда же у его бессмертной души будут силы вернуться?

До семи часов наступившего утра, я не оставлял тщетных попыток ментально связаться с Колькой. Дождь прошел сильный, но, как и всякий ливень, закончился почти сразу, ещё до зари. Сухая земля бесследно впитала каждую его каплю, и сейчас уже сложно было понять, не приснился ли нам этот дождь. Угасил ли он пламя в лесу, мы тоже не знали.

— Правна, — с тревогой спросил я, глядя в безоблачное, помутневшее от серого дыма небо. — А души сгоревших посёлков, могут отправиться в рай?

— Что ты, нет, — ответила мне она. — Рай — это цитадель Бога, Творца людей и животных, океанов, звёзд и планет, но не городов и посёлков! Мы творения людей, и душу в нас вложили они! Имена нам тоже даны не от Бога, а от наших создателей.

— Но есть ведь, святые города на земле? — настаивал я.

— Нет, святых городов не бывает, — заверила меня Правна. — Есть очень достойные, самоотверженные и храбрые города, есть добродетельные и многострадальные тоже, но не святые.

— А если в маленьком посёлочке совсем-совсем не было злых людей, все жили мирно и набожно, посты соблюдали, друг другу все были, точно родня? — спросил я с надеждой, вспомнив, как славно жил в окружении леса Колька. — Если люди в том посёлке, даже диких птиц и зверей выхаживали?

— Они попадут в рай, — ответила Правна. — Но дух посёлка, скорее всего, расточится.

— Почему расточится? — не верил я. — Разве мы не бессмертны?

— Мы вечны, пока о нас помнят люди, — пояснила мне Правна. — Но даже будучи вечными, наши души продолжают зависеть от них! Как человек без своего Творца Бога, так и город или село без людей, не может жить вечно.

Я не хотел верить, что Кольки и Марусинки больше нет. Наверняка ведь, погибли не все их жители! Но если люди просто разъехались кто куда, и их ничего больше не связывает друг с другом, значит, нет и того общего духа, который их прежде объединял. Правна об этом и говорила.

Афанасий Коршунов гулял со своим псом Баргестом во дворе дома, когда увидел Елену, уже при макияже и с аккуратно уложенными волосами. На плече у неё висела плоская сумка, в кармашек которой она сейчас клала ключ от двери гаража.

— Может, Вас подвезти? — предложил он, подойдя к ней вместе с Баргестом.

— Спасибо, мне тут недалеко, — отказалась Елена. — Доброе утро.

— Тогда позвольте хотя бы Вас проводить, — настаивал Коршунов.

— Боюсь, выгул собак и волков на территории медучреждения не приветствуется, — улыбнулась Елена.

Коршунов строго взглянул на Баргеста, и тот сразу лёг, виновато прижав морду к лапам перед собой. Елену это развеселило.

— Я попробую устроиться здесь медсестрой в детскую многопрофильную, — объяснила она, умиляясь над жалобным взглядом и выразительной гримасой Баргеста. — Вчера мне назначили собеседование.

— Рад за Вас, но на Вашем месте я бы не торопился, — произнёс Афанасий. — Видите ли, хвататься за первую же попавшуюся работу, не всегда бывает…

— А что же мне остаётся? — перебила его Елена.

— Думаю, будет правильнее, если Вы посетите как-нибудь наш автопарк, — предложил Коршунов. — Нам тоже нужен медработник, чтобы проверять на трезвость водителей и в непредвиденных случаях оказывать медицинскую помощь.

— Возьму на заметку, — кокетливо улыбнулась Елена. — А Вы в автопарке работаете?

— Не совсем, — тотчас смутился Афанасий — Не совсем работаю, хотя работы, правда, невпроворот.

— Понятно, калымите, значит! — с пониманием кивнула Елена.

Афанасий такого слова не знал, но, видя её одобрение, не стал ни в чём разубеждать собеседницу. Он придерживался позиции «не говорить всей правды — не значит лгать» и это не раз помогало ему избежать трудностей с деловыми партнёрами и подчинёнными. Пожелав Елене удачи, он проводил её сочувственным взглядом.

Я не мог дальше оставаться в неведении и ждать возвращения моих пожарных бригад и карет «скорой помощи» из Окольков. Мне было важно знать, что там происходит сейчас, в эти минуты, много ли пострадавших и есть ли среди них родственники Алёны Краевой. Кто-то должен был стать моими глазами и я посчитал, что Сорока сгодится для этой цели. Тем более, что повод наведаться в это глухое село у неё как раз был.

Анчута в этот утренний час готовила в летнем домике своей матери завтрак себе и сыну, подружка которого была с ней, и помогала возиться с рыбой. Соскабливая заживо чешую с небольших речных карпов, Сорока споласкивала и передавала их Чёрту, а тот, с нескрываемым наслаждением, отрезал им плавники и хвосты. Приподняв крышку большой кастрюли, Анчута взяла за жабры первого, уже почищенного карпа, бросила его живьём в кипяток, и с улыбкой вдохнула пар.

— Давай тебя тоже ощиплем, и на обед приготовим? — шутя, предложил Чёрт, заигрывая с Сорокой.

— К обеду я не вернусь, — рассмеялась та. — Так удачно, что Сквернейший учинил ночью этот пожар! У меня есть кое-какие дела за чертой Судного, в сгоревшем посёлке.

— Мародёрством решила заняться? — спросила Анчута.

— Да что у них брать! — усмехнулся Чёрт.

— Прежде нечего было, — пояснила им обоим Сорока. — Но вчера попала туда одна дорогая вещица. Помнишь дурочку из интерната, которая венец золотой как подвеску на шее носила? Я всё не могла ухитриться на что-нибудь выменять у девчонки или украсть. А тут увидела, как она её вложила в конверт и Лешему в роще отдала. Просила в Окольки отнести, этим тихоням Перцевым, с которыми её новая семья переписывается. Он, конечно, не знал, что в конверте. И ума не хватило прощупать. Непростая это штуковина, редкостная, и сила в ней особая. Только людям она без надобности!

— Надеешься выкрасть эту вещицу, пока в селе суматоха? — догадался Чёрт. — Сквернейший не для твоей пользы трудился, пернатая! У него свои виды на этот пожар, смотри, не опали хвост!

— Давай остальных, вода закипела, — напомнила сыну Анчута и протянула руку к столу за рыбой.

Чёрт подал ей разделочную доску с двумя трепыхающимися на ней карпами.

— Чесночку? — предложила Сорока, доставая из шкафа коробку с приправами.

— Издеваешься, — оценила шутку Анчута. — Это хорошо, значит, сегодня ты в должном расположении духа! Ладно, лети куда хочешь, если от этого будет вред.

Так мои глаза и уши в лице Сороки оказались в Окольках на пожарище, где вовсю трудились спасатели, пожарные и санитары. С высоты птичьего полёта я видел, как над телом погибшей дочери плакал лесник, прижимая к груди её голову и целуя длинную косу. Дом, в котором она жила, полыхал огнём, по двору стелился дым от сгоревшей бани, и тлен кружил в воздухе, точно снег. Сорока спустилась к лесничему и села возле него на заборе.

— Не сберёг, — затрещала она. — Знать, костёр непотушенный кто-то в лесу оставил!

Лесник обернулся и увидал у калитки девушку в чёрной кожанке поверх белого топа, и в чёрной глянцевой мини-юбке с блестящей пряжкой на широком белом ремне.

— Кому-то водка и шашлыки на природе, а тебе вот, горе такое! — продолжила она, показав глазами на бездыханную дочь лесника. — Ты для людей стараешься, а они у тебя последнюю радость отняли. Пока ты носился с их письмами и посылками, адресаты напились и спалили лес! Не Перцевы ли на этой неделе с соседями шашлыки жарили на опушке?

— Видел я их, было дело, — припомнил лесничий. — Да только моя дочь тоже с ними была. Она костёр в лесу никогда бы не бросила! Научена мной, и матерью с малолетства!

— Не они, так другие, — настаивала Сорока. — Ты тут всем угождаешь, а для тебя никто из людей не старается, лес не бережёт, только пользуются им, кто как хочет! И тобой, все тут пользуются!

— Привязалась! — процедил сквозь зубы лесник. — Маши отсюда, чёртова ведьма! Нигде от тебя покоя.

— Ты, Лёша, подумай над моими словами, — сказала Сорока. — Люди не ценят твой труд — как наскучит у них быть всюду на побегушках, приходи на Калинку, грибочками торговать. Ядовитыми, да под видом гожих. Там на товар спрос будет хороший! А прикрытие мы тебе обеспечим, за скромный откат.

— Хочешь, чтобы я не во благо, а во вред людям работал? — оскорбился лесник.

— Посмотри, чем они отплатили тебе за твою заботу о них! — напомнила Сорока, вновь указав на его погибшую дочку. — Это их вина! Они твою дочь сгубили, а тебе жаль губить их детей, продавая им яды лесные? Когда поймёшь, кто для тебя свои, кто чужие, иди к Чёртовой бабушке с первым лукошком.

На этом она попрощалась с лесничим и упорхнула птицей к домику Перцевых, где рассчитывала найти приглянувшуюся ей диадему. Вера с дочерью были во дворе, одна стена их дома полностью обгорела. Аминка отломила от неё чёрный уголёк и принялась рисовать им на железной садовой бочке какую-то странную не то птицу, а не то крылатую ящерицу. Сорока села позади девочки на бельевую верёвку, натянутую возле дома, и сразу приметила на шее девочки золотую цепочку.

— Ночью прилетал вот такой змей, — рассказывала маме Аминка, выводя угольком на бочке длинный хвост чудовища. — У него был клюв и большой огненный гребень на голове, а глаза горели, как фары! Он изрыгал дым и поджёг лес и наше село.

— Нет, Миночка, — вздохнула на это Вера. — Огонь понизу шёл, так бывает.

— Но, мама! Он тоже спускался! — настаивала Амина. — Я видела в окно, как он нырял в лес и валил деревья! А потом всё дымилось! Вспомни, это ведь я разбудила тебя!

— Да, помню, — ласково ответила Вера. — Тебе приснился кошмар.

— Это был не сон!

На задымлённой улочке между сгоревшими избами показалась голубая машина какой-то японской марки. Аминка и Вера одновременно поглядели на незнакомый автомобиль. Улучив момент, когда обе они отвлеклись, Сорока спорхнула с бельевой верёвки и бросилась на девочку со спины, ловко ухватив лапами её золотую цепочку. Первым увидав птицу, водитель иномарки громко посигналил и остановил машину напротив их дома.

— Мам! — вскрикнула Аминка и схватилась за крестик, подвешенный на цепочке, подаренной тётей.

— А ну, кыш! — тотчас вступилась за дочку Вера, отогнав птицу.

Сорока, видя, что по ошибке приняла за диадему цепочку с нательным крестом, взлетела над их головами, хлопая крыльями, и притаилась на кровле крыши.

— Не порвала? — побеспокоился водитель голубой иномарки, высунув кудрявую с проседью голову в боковое окно. — Простите, я ищу здесь Олега Краева. Но, вижу, что приехал-таки в не лучшее время.

— Краев тут давно не живёт, — сказала Вера.

— Они с тётей Алёной в Судный уехали, — добавила следом Аминка.

— Спасибо, а не подскажете, как мне их найти? — поинтересовался мужчина.

— А Вы кто сами-то будете? — насторожилась Вера.

Открыв дверцу кабины, водитель иномарки вышел из машины и подошёл к ним.

— Меня зовут Иосиф Залманович, — представился он. — Адоневич.

— Очень приятно, — ответила Вера. — А Краев-то Вам с какой надобности? Кто Вы ему?

— Я его коллега и друг, ещё с университета, — ответил мужчина. — Он поменял номер, я узнал только, что он переехал в это село. Кое-как разыскал ваш посёлок, трасса дымом затянута, я всю ночь сюда ехал промеж двух высоких огненных стен! Вдоль дороги сосны горят, как факелы!

— Извините, — смутилась Вера. — Сложно представить, каким чудом Вы сюда добрались!

— А вот такого, видели по дороге? — спросила Амина, указав пальцем на свой рисунок.

— Нет, признаться, не встретил, — улыбнулся девочке Адоневич.

— Не говори ерунды, — одёрнула её мама.

Ей было ужасно неловко перед незнакомцем за подобную глупость.

— Ну, где Вы-таки видите тут ерунду? — не согласился Иосиф Залманович. — Это не ерунда, а фольклор. Народное творчество. Похвально, когда дети читают сказки.

Он даже решил вознаградить Амину завалявшейся у него в бардачке конфетой.

— Спасибо, но я не люблю сладкое, — отказалась та.

— А вот это-таки, весьма странно, — искренне удивился водитель.

— Нам и самим надо к Краевым, — призналась Вера. — Они всё приглашали нас. А тут ещё их приёмная дочь прислала нам свою главную драгоценность, единственную память о своих настоящих родителях. Она считает это украшение золотым, хоть оно и из проволоки, с самой обычной бусинкой.

— А можно взглянуть? — полюбопытствовал тот.

— Да, — кивнула Вера, и вынула из конверта свёрнутый в спираль золотистый предмет.

Сорока насторожилась.

Иосиф Залманович разогнул обруч из двух полуколец, спаянных шаровидными перемычками. По центру меж полукольцами красовался зелёный шарик, величиной с ядрышко фундука.

— Это вовсе не бусина, — отметил он, рассмотрев повнимательнее. — Это какой-то природный минерал редкого цвета. И знаете… Я бы даже подумал, что это умерший от времени жемчуг, утративший блеск, покрывшийся кольцевидными трещинками, как у агата. А металл… Даже затрудняюсь сказать. И вправду-таки, похоже на золото, просто со множеством примесей.

— Но золото не зеленеет, — возразила Вера. — А эта проволока жёлто-зелёная.

— Бывает и зелёное золото, — заверил её Адоневич. — Вот пробы-таки здесь нет, но когда примесей больше 70 %, пробу обычно и не набивают.

— Да Вы эксперт! — изумилась женщина.

— Что Вы, отнюдь, — смутился Иосиф Залманович. — Просто мой отец был ювелиром и в девяностые даже открыл своё дело. Мы здорово жили, пока у него не отжали лавочку.

— В любом случае, мы не можем принять от Кати такой дорогой подарок, — настаивала Вера. — Для девочки его ценность совсем в другом. Она нашла эту вещь, когда была на море, с родителями.

— А на каком море? — поинтересовался Иосиф Залманович.

— Ну, какое там, в Турции, море, — припоминала Вера. — На том и нашла.

Адоневич ненадолго задумался, продолжая вертеть в руках тонкий обруч. Заметив, что он погружен в свои мысли, Сорока стрелой пустилась вниз с крыши и выхватила блестящий предмет у него из рук.

— Эй! Орнитоз бесстыжий! — крикнул тот, вцепившись ей в хвост. — Отдай! Ишь, хуцпа!

— Она тоже думает, это золото, — засмеялась Амина.

— Для неё всё золото, что блестит! — сказала дочери Вера. — На то она и сорока.

Насилу отобрав у птицы находку девочки, Иосиф Залманович принялся отгонять Сороку, но та не сдавалась. Она снова и снова кидалась на него, пытаясь забрать украшение, клевала и щипала мужчине пальцы, била его крыльями по лицу, а потом и вовсе вцепилась ему лапами в волосы. Вера пришла к нему на помощь, но и ей сразу досталось от неугомонной птицы.

— Давайте, в машину! — предложил Адоневич. — Подождём там, пока она улетит.

Весь следующий час они трое просидели в машине, но Сорока и не думала улетать.

— Может, мы просто поедем все вместе в Судный? — первой предложила Амина.

— Что? Вот так, с незнакомцем? — колебалась Вера. — Чему я тебя учила?

— Ты учила не садиться в машину, — поправила маму девочка. — Но мы уже в ней сидим!

— Причём, я ни одну из вас даже не знаю, — отметил Иосиф Залманович.

Вера сдержала смех. Её светло-карие, полные грусти глаза, озарились теплотой и смущением. Уловив промелькнувший в них свет, Адоневич тоже заулыбался.

— Документы при вас? — осведомился он.

— Мы ещё ночью их взяли, когда на улицу выбежали, — сказала Вера.

— Давай поедем! — упрашивала маму Амина. — Тётя Алёна обрадуется!

— Да, Краев тоже, — с сарказмом протянул Адоневич. — Ох, как обрадуется!

— Ну, хорошо, — согласилась Вера, уже пристёгивая ремень безопасности. — В Судный, так в Судный!

Олег Краев будто предчувствовал этот визит и с самого утра был не в духе. В мою детскую многопрофильную поступили пятеро ребятишек из Окольков, все с ожогами разной степени тяжести. В перевязочной кипела работа.

— Не ори! Только мажу! — строжился Краев, обрабатывая ожоги на голенях и стопах восьмилетнего мальчугана. — Как же это тебя угораздило?

— Я босой выбежал, — плакал тот, объясняя. — Дверь открыл, а крыльцо всё в огне. Пришлось по нему.

— Храбрый парень! — отметил Олег Евгеньевич. — Почти что, индийский йог! А пищишь, как девчонка!

Отыскав нужный корпус, Елена увидела у входа машину «скорой помощи», только не белую, как это принято, а серую, в поперечных чёрных полосках разной ширины и длины. Сверху на ней ещё дымилась сгоревшая сосновая ветка, но санитаров, сновавших то внутрь, то наружу через заднюю дверцу, это сейчас не заботило. Заведующая отделением, Гордея Васильевна, вышла на крыльцо и распахнула перед ними дверь корпуса, придерживая её, чтобы та не захлопнулась.

— Эта последняя, — крикнул санитар, и позвал девочку, выбиравшуюся из машины. — Кашина, вылезай!

— Ходячая? — спросила Стражникова.

— Прыгающая, — рассмеялся в ответ водитель, увидав в боковое зеркало, как пухлая восьмилетняя девочка с маленькими ржаными хвостиками спрыгнула с машины на обе ноги.

— Аккуратно, у неё содрана и обожжена вся рука, — предупредил санитар. — Возможно, она и сломана.

— Молодец, даже не плачет, — похвалила Гордея девочку.

— А мама приедет? — сразу спросила та.

Елена подошла к ним.

— Как Вы вовремя! — поприветствовала её заведующая. — Проходите, сразу переодевайтесь, и эту на рентген отведёте. У неё что-то с рукой. Бумаги потом, сейчас с новоприбывшими работы завал!

— Конечно, — кивнула Елена, и поспешила в корпус.

Этих детей доставили ко мне в первую очередь, всех одной машиной. Другие бригады ещё были задействованы в оказании медицинской помощи на месте трагедии. По возвращению первой из них, я узнал, что большинство пострадавших доставлены сельскую больницу ближайшего к Околькам посёлка Конезаводского. Между нами, его, шутя, называли Водкой, жители и соседи. Надо сказать, это прозвище ему очень не нравилось, он считал его обидным, и ничуть не смешным.

— А большая у тебя эта больница? — поинтересовался я у него. — Многих к тебе увезли?

— И не спрашивай, брат! Палаты битком, кладём в коридорах без коек! — поплакался тот. — Ужас, что тут творится! Мало того, я сам весь в дыму, кругом суета, все напуганы. И отовсюду мат, нервная ругань! Околику проще пришлось, он хоть огнём выгорел, а не девиальной плазмой!

— Держись там, — подбодрил я его. — Отправляй ко мне, кому уж совсем у тебя никак.

— Ой, что ты! Какая перевозка, на чём? — ужаснулся Водка. — Лес горит вдоль дороги!

— Как будто, это нам помешает! — усмехнулся я. — Сейчас отправлю к тебе одну бригаду. Они отвезут вам медикаменты, возможно кого-нибудь заберут.

Со станции «скорой помощи», водителю освободившейся машины тотчас поступило распоряжение.

— Парни, сейчас заправляемся, грузим балласт, и на Водку! — крикнул он санитарам. — У них там, как обычно, шаром покати, а больных под завязку!

— Ну, денёк! — отозвался один из них.

— Снова в это адское пекло! — негодовал другой, нехотя забираясь в машину.

Огненный коридор, образовавшийся на выезде из Окольков, в самом деле, напоминал дорогу, ведущую в преисподнюю. Заключённые из мужской колонии за Калининским были брошены туда валить лес, чтобы остановить огонь встречным пламенем. Их автозак только что разминулся на задымлённой трассе с голубой иномаркой, в которой ко мне ехали Перцевы и Адоневич. В машине у них было жарко, как в сауне, и душно, поскольку все окна были закрыты от дыма. Кондиционер не спасал, оставалось только терпеть. Амина прижалась к маме. Поглядев на них в зеркало, Иосиф Залманович заметил, как похожи колечки их тёмных волос, намокших от пота, и налипших на лоб. Казалось, их чёлки даже загнуты в одном направлении, и вихры одинаковые, как у близняшек.

— Почему Вы так смотрите? — не поняла Вера.

— Просто, — смутился Иосиф Залманович, не находя, что сказать, — первый раз вижу такое сходство. Мой сын нисколько на меня не похож.

— У Вас есть сын?

— Да, совсем уже взрослый.

Он рассказал Вере и Аминке о том, как чудом успел переписать на сына квартиру, прежде чем всё имущество было арестовано за долги.

— А эта машина его невесты, — признался своим попутчицам Иосиф Залманович. — Ей родители на восемнадцатилетие подарили, в прошлом году. А она забеременела и стала панически бояться дороги. Вот и дала свёкру попользоваться, чтобы отыскал-таки своего друга в сельской глуши. Мы же с ним со студенчества — Олень и Ёж! Куда один, туда и второй, как два колеса с одной осью!

— Смотрите! — окликнула взрослых Амина, показывая на что-то в боковое стекло. — Вон тот, что летал над лесом, ползёт за деревьями!

Вера поглядела на клубящийся дым за истлевшими соснами. Пылающие вдоль трассы деревья остались позади, теперь лишь горелые стволы стояли с обеих сторон, как чёрные истуканы.

— Не выдумывай, — сказала дочери Вера. — Нет там никого, даже птиц.

— Я не выдумываю! — настаивала та, почти криком. — Вон он! Бьёт хвостом! Берегись!

Она вся съёжилась, и закрыла глаза руками. Слева от неё, за окошком, послышался треск и высокое обуглившееся дерево, как подкошенное, накренилось к машине.

— Святой Флеминг! — выпалил Адоневич, прибавив газу.

— Что Вы делаете?! — испугалась Вера.

Но сгоревшее дерево уже повалилось позади них, перегородив путь обратно. Машину качнуло и Аминка, подпрыгнув на заднем сидении, открыла глаза.

— Слава пенициллину, — облегчённо вздохнул Иосиф Залманович. — Успели-таки, проскочить!

— Поворот! — предупредила Аминка, выглянув вперёд между кресел.

Адоневич сбавил скорость и повернул руль, выехав из задымлённого леса на присыпанную галькой дорогу, по одной стороне которой раскинулось поле, а по другую сторону, вдалеке, виднелось село.

— Это что за посёлок? — спросил он, глянув на Веру в зеркало. — Не Судный?

— Конезаводский, — ответила та. — Алёна говорила, что Судный дальше, за сельским кладбищем.

Их машина поравнялась с наездницей на гнедой кобылице. Лошадь брыкнулась и перешла на шаг.

— Ну, что ты, Марта! Чего испугалась-то? — спросила у неё девочка, лет пятнадцати, огладив по холке обеспокоенную кобылу.

Вдоль дороги пронёсся ветер, растревожив у обочин сухие листья травы. Марта остановилась и её наездница огляделась по сторонам. Вслед за ветром, из леса выпорхнула сорока. Громко вереща, она пролетела над полем, описывая волнистую линию на лету.

— Новый дом ищет, — вздохнула девочка, и развернула лошадь. — Поедем и мы домой.

Признаться, я понятия не имел, кто она такая, но глазами моей пернатой разведчицы, хорошо её рассмотрел. Длинные кучерявые волосы, такие, что не расчешешь, цвета корицы, были собраны у неё под шлемом в пышный и лёгкий хвост. Каре-зелёные глаза, в обрамлении золотистых густых ресниц, широкие тёмные брови и множество веснушек на загорелом лице той девочки почему-то запомнились мне. В Конезаводском многие ребята ездят на лошадях. Там есть детско-юношеский клуб верховой езды, должно быть, она оттуда.

— Горький, — ментально позвал я столицу нашего региона. — У нас очень плохая новость.

— Я уже в курсе, — ответил он. — В утреннем выпуске новостей о ней скажут, но моя съёмочная группа ещё в пути. Соболезную, Судный.

— Прости, ты не мог бы, ответить мне на один вопрос, — решился спросить я его, пользуясь случаем. — Скажи, бывает ли, что души городов или сёл обретают спасение, как души людей?

— Я слышал о таком случае, — признался тот. — Во времена Орды, в нашей области стоял град Сиян, между речкой Люндой и озером Светлояром. Вот он, говорят, обрёл чудесное спасение и от врагов, и от всего нашего грешного мира.

— Как это? — удивился я.

— Предания гласят, будто он растворился в воздухе на глазах у целого войска, — пояснил Горький. — Говорят, что поныне, слышится над озёрной водой колокольный звон сиянских церквей и соборов. Разве Володик тебе не рассказывал?

— Нет, — вспомнил я. — Говорил только про водяного и про звезду, а про исчезнувший город — ни разу.

— Странно, — отметил он. — Я думал, к нему со всей России приезжают только за тем, чтобы на Сиян в озере посмотреть. Вот только не всем он показывается. И нашему брату, ни разу не отозвался.

— Наверное, и мне не ответит, — опечалился я.

— Как знать. А попробуй, послать на Светлояр кого-нибудь в сане, — предложил Горький. — Если Сиян с мирянами не в ладах, может, к священнику выйдет?

— Да как же он выйдет? — не понял я.

— Поверь, братишка, — вздохнул Горький. — Город, чей дух веками кормился верой в него миллионов, способен на многое! Ему хватит силы принять любой облик, и даже предстать во плоти. Разве ты не встречал подобных примеров?

— Встречал, конечно, — припомнил я. — Но то ведь были погибшие города!

— Я не уверен, что Сиян жив, — признался Горький. — Возможно, он рухнул в карст, а легенда о нём — просто вымысел. Но если в неё верят люди…

— Спасибо, я понял тебя! — воспрял я, уже загоревшись энтузиазмом. — Попробую!

— Удачи, брат, — попрощался со мной наш староста региона. — Мир праху твоих добрых соседей.

К девяти часам утра о случившемся в Окольках уже знала вся Нижегородская область и вся Россия. Один Нил Иванович пребывал в счастливом неведении, сидя на посту в своей милицейской будке. Кинди Кут Шари был с ним и его, похоже не меньше, чем меня, заботил вечный вопрос о спасении души после смерти тела.

— Если бы души перерождались, как ты говоришь, воплощаясь каждый раз в новых этих… Аватарах, — спорил с ним Нил Иванович. — То, наверное, каждая бы душа для себя пожелала тело без отклонений! Не рождались бы тогда слепые, безногие, и умственно отсталые дети.

— Наши поступки, слова и мысли, как и мысли о нас окружающих, закладывают те или иные черты наших следующих воплощений, — объяснял ему Кинди. — Кто слыл слепцом, не замечая за собой дурных дел или хаоса, который творил он сам в своей жизни, тот рискует стать слепым в будущем. А кто всю жизнь просидел без дела, может родиться без ног. Это называется карма.

— А ты, — будто в шутку спросил его Нил Иванович. — Кем сам-то был в прошлой жизни?

Кинди загадочно улыбнулся.

— Я воевал, — размыто ответил он. — Но погиб не от огня и меча, а от жажды. Погиб, но не сдался.

— И с кем воевал? — усмехнулся Волюка. — С фашистами? Или, может, с Наполеоном?

— С китайцами, — вздохнул Кинди. — Но это было давно, задолго до этих великих войн.

Больше он ничего не сказал Нилу Ивановичу. В этот момент, к ним в будку вошла Яна Тройкина и, увидев Кинди, перевела на лейтенанта вопросительный взгляд.

— Это кто у Вас? — поинтересовалась она у Волюки.

— Вот, сам не пойму, расспрашиваю, — растерялся тот. — Говорит, с китайцами воевал. С документами у него всё в порядке.

— Возьмите ключи, — безучастно сказала Тройкина, протянув лейтенанту два ключа с брелоком в связке. — Будете проживать в общежитии на Калинке, сюда оттуда ходит первый трамвай. Адрес на брелоке, разберётесь сами. Два дня отдыхаете, включая этот день. Он у вас отсыпной. Потом заступайте сюда на пост снова. Всё поняли?

— Так точно, товарищ майор! — ответил Волюка.

— А этого, в простыне, Вы по какому праву задерживаете? — спросила Тройкина, кивнув на Кинди. — У нас закон о свободе совести действует, можно хоть с костью в ноздрях ходить, милицией это не пресекается. Если только новоявленный папуас не вооружён настоящим копьём.

— Виноват, товарищ майор! — отозвался Волюка и подмигнул Кинди. — Вы можете идти, гражданин. К Вам больше вопросов нет.

Ах, как много у меня было к этому «гражданину» вопросов! Но я сдержался, видя, что сейчас не самый подходящий момент. Когда Кинди вышел из милицейской будки, Яна Тройкина известила лейтенанта Волюку о пожаре в Окольках.

— Я только сегодня понял, почему об умерших плохо не говорят, — вздохнул он и добавил. — Хорошие там жили люди, за что им такая беда — не ясно.

Вот это меня в людях всегда удивляло! Если с кем-то случилось несчастье — значит, непременно, оно чем-то нажито! Что за дикость? И Кинди туда же, карма! Вот уж, у кого карма была прекрасная, так это у Кольки. Я не верю, что посёлки и города, пострадавшие по вине той или иной стихии, сами навлекли на себя беду! Услышав в очередной раз подобное, я твёрдо решил доказать людям обратное. Думаю, печально известный град Кимаир, с его спутницей, примут моё приглашение, если у них, как и у Сияна, хватит сил воплотиться людьми? Вот только как их вызвать из Вечности? Мне снова пришлось обратиться к Правне.

— Скажи, что ты сейчас пошутил! — рассмеялась она. — Приглашай кого хочешь, но зачем же тревожить прах Кимаира? Его дух силён, тоже вскормлен людьми, только во что они его превратили за эти тысячелетия! Сколькие поколения верили, что Ким и его сестра были уничтожены за грехи небожителями! Их поносили, они поросли ярлыками, и вся эта слава, непременно скажется на телах, которые они теперь обретут! Ведь сами тела не возьмутся из ниоткуда, а будут сотканы из людских представлений об этих двух сущностях, городах.

— Пусть, — упрямствовал я. — Мне всё равно, как они будут выглядеть! Их души от этого не пострадают, и проявят себя такими, какие есть.

— Ты не понимаешь! — тревожилась Правна. — Человеческое тело не только облик! Это ещё и набор гормонов, нервная система…

— Не продолжай, — пресёк её я. — Лучше помоги найти и пригласить их обоих, а дальше я справлюсь.

Правна только вздохнула, понимая, что меня ей уже не переубедить. И, хотя она явно не одобряла моих намерений, обещала всё же ментально выйти на Кимаир. Мне самому это сделать было довольно сложно, оставалось лишь ждать, и чего, я пока не знал точно.