Сто шагов, чтобы простить

Vladi N, 2022

Они разбиты. Каждый мучительно носит свою боль, мечтая больше не чувствовать ее. Но если Диана хочет забыть все, что связано с Джеймсом, то он намерен вернуть свою женщину и больше никогда не отпускать. Чего бы ему это не стоило. Судьба же неоднократно столкнет их лбами при самых неожиданных обстоятельствах, расставив все по местам. Продолжение истории "Один шаг, чтобы проиграть".Содержит нецензурную брань.

Глава 5

I Hate Everything About You — Three Days Grace

8 января 2022 года

Диана

Колотит. Каждую, даже самую крохотную, косточку выворачивает наизнанку.

Больше не могу. В какой-то агонии нахожусь и днём, и ночью, не в силах совладать с собственным телом, которое с мучительными спазмами губительно уничтожается. Я одновременно горю и тону. Тлею и пылаю. Разрываюсь и пытаюсь собрать себя по кускам. Но все тщетно. Все.

Ненавижу себя. Ненавижу… Пытаюсь ненавидеть его. Но получается только себя. За доверчивость. За глупость. За наивность. И за любовь, которая по-прежнему раздирает мое нутро. Раскурочивает душу в кровавое решето.

Срываю связки каждый вечер, когда бьюсь в бесконтрольных приступах паники и истерики. Горланю так, что кровь в жилах станет. У всех. Не у меня. Я ничего не чувствую, кроме всепоглощающей боли, унижения, гнева и ненависти. Я ненавижу Джеймса Тернера. Я пытаюсь. Я хочу ненавидеть. Но не могу. И это ещё больше уничтожает меня.

Мама не отходит от меня ни на шаг. Снова вызвала моего психолога. А у меня при одном взгляде на эту женщину события трехлетней давности триггером отзываются, заставляя ещё больше выворачивать свое больное сознание.

Господи… Больная…

Опять какие-то трубки, врачи, люди в доме… Хочу, чтобы никого не было рядом. Никого. Хочу умереть. Просто сдохнуть в одиночестве и не знать мужчину, перевернувшего мою жизнь.

Джеймс…

Запрещаю себе думать. Запрещаю помнить. До крови царапаю кожу, когда хотя бы намек на воспоминание всплывает в воспаленной памяти, чтобы просто не чувствовать. Чтобы физическая боль перебила моральную. Но не получается — руки разодраны в кровь, делая мой изможденный вид ещё более жутким.

Я знаю, что он приезжал. Что находился в непозволительной близости от меня. Что орал не своим голосом, заставляя всю округу участвовать в развернувшейся семейной драме. А каждое его слово, каждая интонация на разрыв аорты — я хотела захлебнуться тем фонтаном крови, которое заливает вязкой густой жидкостью сердце… Хотела… Но не смогла. Проживала всю боль на живую. По свежим шрамам. И снова умирала. И когда надежды на то, чтобы выбраться из того ада, в который превратилась моя жизнь, не было, мама с какой-то странной неуверенностью зашла ко мне.

— Дорогая… — долгая пауза. Непозволительно долгая. — К тебе пришли…

— Я не хочу никого видеть.

— Это мужчина… Представился твоим другом. Очень переживает за тебя.

Медленно оборачиваюсь. Каждый раз вижу по маминым глазам, что превращаюсь в живой труп. Страх вперемешку с безысходностью является неизменным спутником взглядов всех членов моей семьи. Пенелопа Уильямс не исключение.

— У меня нет друзей мужского пола. Только Маркус. Но его сейчас не может быть здесь.

Каждое грубое слово, брошенное в дикой пляске всепоглощающей ненависти, обижает родительницу. Словно хлыст бьёт по самому чувствительному месту — материнскому сердцу. Понимаю, что обижаю ее неоправданно и несправедливо, но ничего не могу с собой сделать.

— Мэтью. Его зовут Мэтью.

Резко отталкиваюсь от спинки и сажусь на кровати. Голова кружится, заставляя балансировать в воздухе тощими руками, чтобы удержать равновесие. Мама, не дожидаясь моего разрешения, просто уходит, а буквально через секунду в проёме показывается точечный профиль гостья.

— Диана! — не приветствие. Раскат грома среди моей унылой комнаты. Дикий ступор мужчины, когда он способен рассмотреть, во что я превратилась. Спешный шаг широких шагов. Мощные предплечья на моих, почти просвечивающих, запястьях. И глаза в глаза: серые в карие, испуганные в безразличные, живые в мертвые. — Господи…

— Здравствуй, Мэт, — каждая буква вылетает жутким скрипом, выдавая мое истинное состояние. Мужчина так и застыл в непередаваемо ступоре, продолжая повторять только единственное слово. Господи.

— Я его просто убью… Убью, блять… Убью.

Неразборчивый шепот гоняет воспоминания в голове, заставляя каждый раз возвращаться к одному единственному человеку. Мотаю головой из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение. Харрингтон замечает. Тянется ко мне в попытке обнять, но только больше усиливает разгоняющуюся истерику. Резко отскакиваю от протянутых рук и обхватываю своими себя, лихорадочно тряся головой и раскачиваясь на кровати. Слезы автоматом льются градом, вызывая ещё больший страх у Мэта.

— Тише… Тише, девочка, я не трогаю тебя, — трясет руками в воздухе, будто обезоружен, — успокойся… Диана… Дыши… Тиииииихо…

Не знаю, сколько мы так сидели, но пульс со временем пришел в норму. Моя ладонь была тесно сжата обеими руками Мэта, пока я переводила дыхание. На место истерике пришел жуткий стыд. За мое состояние. За поведение. За все.

— Как ты здесь оказался?

— Приехал к тебе.

— Адрес где взял?

— Ты заполняла личное дело, — слабая улыбка на красивом лице, пока глаза продолжали топить меня в жалости, а пальцы бегали по костяшкам на правой руке. — Диана…

— Ничего не говори, Мэт. Тебе не понять.

— Я то, как раз, моя милая, все это понимаю гораздо лучше, чем тебе кажется, — снова пауза. На этот раз тяжёлая, гнетущая все вокруг. — Я знаю про спор.

Такое короткое слово, а выбивает дух по-прежнему, будто впервые. Все оголенных участки растерзанного сердца высоковольтным напряжением просто пробивает. Заворачивает. Обугливает.

Отворачиваюсь и вырываю руку.

— Тоже так развлекался?

— Завязал сразу же, как только узнал, что за смысл несут в себе эти игры.

Голос ровный, уверенный. И только интонация выдает настоящие переживания его владельца.

— В чем смысл, Мэтью? В чем? Чтобы как можно больнее сделать? Сильнее растоптать?

Чувствую, как на крик снова срываюсь. Но не успеваю. Крепкие руки обхватили мое хрупкое тело и обняли. Притиснули к крепкой груди, давая слезам просто литься, не придавая этому никакого значения.

— Плачь, хорошая, плачь… Я понимаю… Понимаю…

— Я ему все отдала… Все… Любила беззаветно, чисто, всепоглощающе… Любила…

Что не слово, то всхлип. Мужчина плавно покачивает меня, пока соленая влага не перестает стекать по щекам. Теперь только ощущение полного опустошения.

— Я боюсь даже трогать тебя, Диана. Такая ты стала… Можно просто сломать. Ты ешь? Спишь? Выходишь на улицу?

— Зачем ты приехал?

Не развожу, сил попросту не осталось. Каждый день в эмоциональной мясорубке меня знатно прокручивает. И последнее, чего я хочу, так каких-либо разговоров. Харрингтон понимает. Не продолжает расспрос. Не давит. Просто изучает пронзительным взглядом.

— Хочу помочь, — через несколько минут полнейшей тишины, — а самое главное, что могу.

— Мне никто не поможет. Я сама этого не хочу.

— Диана, — аккуратно берет мой подбородок в свою ладонь, заставляя встретиться взглядами, — возвращайся в Нью-Йорк. Будешь работать на меня.

— Смешно.

— Я серьезно. Тебе нужно вылезать из этого дерьма. С жильем вопрос решим: поживешь у меня или в квартире, арендуемой холдингом.

— Ты себя слышишь, Мэт? — выдавливаю на повышенных. — Какой, нахрен, Нью-Йорк? Какая работа? Да я себя не могу воедино собрать! Меня как после взрыва разбросало в разные стороны! Я только и делаю, что в каком-то бреду на куски плоти и натыкаюсь, которые так адски болят, что склеиться не получается.

— Я все прекрасно слышу. И все равно настаиваю, что это именно тот вариант, который тебе необходим. Ты же понимаешь, что нужно…

— Да я больная!!! Больная!!! — ору ему на ухо. — У меня каждый день припадки, будто я бешеная! А приходящий доктор вскрывает мой мозг, словно патологоанатом! Я не могу элементарно поесть нормально без трясучки и ора! Что уж говорить о работе?! Уходи, Мэт, пожалуйста, уходи!

Прикладывая последние силы, выталкиваю мужчину с кровати, и отворачиваюсь. Пытаюсь перевести дыхание, но пульс снова зашкаливает, разливая в висках гулкое эхо биения собственного сердца.

— Подумай, Диана. Просто подумай. Я всегда готов тебе помочь… Хочу, чтобы ты просто это знала, — тишина, затем звонкий стук туфель об пол, скрип открывающейся двери и снова хриплый голос, — мое предложение не имеет срока годности. Как и моя помощь. Ты всегда можешь положиться на меня. Всегда.