Сто шагов, чтобы простить

Vladi N, 2022

Они разбиты. Каждый мучительно носит свою боль, мечтая больше не чувствовать ее. Но если Диана хочет забыть все, что связано с Джеймсом, то он намерен вернуть свою женщину и больше никогда не отпускать. Чего бы ему это не стоило. Судьба же неоднократно столкнет их лбами при самых неожиданных обстоятельствах, расставив все по местам. Продолжение истории "Один шаг, чтобы проиграть".Содержит нецензурную брань.

Глава

2

Trying Not to Love You — Nickelback

9 февраля 2022 года

Джеймс

Уже четвертый день я не пью. Вернее, нет, не так — не топлюсь с головой в алкоголе, заливая прорехи в сердце. Помню, как ржал над всеми этими соплями. Слово"любовь"для меня было чем-то иносказательным, нереальным, придуманным. Не верил, что когда-либо испытаю это эфемерное чувство. А что по итогу? Ломка невероятная, как у нарика с многолетним стажем. Корежит все кости, не давая возможности оправиться. Дышать… Дышать, твою мать, физически сложно. Что уже говорить обо всем остальном.

Когда-то сказал ей, что она держит мое сердце своими маленькими пальчиками. Сейчас я это ощущаю во сто крат сильнее. Только теперь красивые ногти впиваются в плоть, полосуя ее на тысячи шрамов.

Дни стали невозможными. Только бухло и спасало. Чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать. Чтобы просто не сойти с ума, потому что она прочно засела в моей голове. Во всем засела, пуская корни, разрастаясь, будто многовековое дерево.

Она.

Даже имени ее не произношу, чтобы не вскрыло вены беспощадно. В мыслях не озвучиваю. Только она. А все равно разматывает капитально.

Мэтью вытащил меня из конкретного дна. Нажраться как свинья и найти приключений на собственную задницу стало ежедневным ритуалом. В очередной из таких дней единственный друг, который у меня остался, психанул. Просто за шиворот выволок меня из нового бара и надавал по морде. А потом привел в чувство только одной фразой:

— Если ты действительно любишь, то хотя бы ради нее не превращайся в пропитую бесхребетную свинью!

Не знаю, что больше отрезвило: удары по щекам или предложение, которое сваливает в нокаут лучше любого кулака.

— Борись, твою мать! — орал мне тогда Мэт в лицо, тряся за грудки. — Во что ты превратился?! Смотреть тошно!

— Я пытался! — отвечал пьяным ревом. — Пытался, блять! Но путь к ней мне заказан, понимаешь ты или нет?! Понимаешь?!

— Возьми себя в руки, наконец, придурок! Ведёшь себя, будто тебе до сих пор пять. Наворотил хуйни — будь добр ошибки исправлять! — до сих пор помню, как Харрингтон кривился, отворачиваясь, — я надеюсь, что свой член ты хоть никуда не успел присунуть…

Если бы тогда мог, то просадил бы ему прямо по роже. Но во мне было слишком много бурбона.

— Да не хочу я никого, понимаешь… — уже тише, почти беззвучно. Задницей опустился на заснеженный асфальт и обхватил руками голову. — Я умираю без нее, Мэт… Каждый божий день мне тошно от того, что я просто просыпаюсь. Сгораю заживо постоянно, когда вспоминаю ее глаза, а в них только боль, отчаяние и лютая ненависть. Она меня выжигает. Выжигает! А ты спрашиваешь, трахаю ли я кого-то?! Да нахуй их всех! Нахуй!

— Тихо, — упал рядом со мной и привалился плечом, — понимаю. Поверь.

Тогда я был слишком загружен собственным дерьмом, чтобы обратить внимание на его слова. Но толк был. Поэтому сейчас, спустя почти два месяца после событий, разворотивших сердце, я ловлю на себе удивлённые взгляды сотрудников, пока поднимаюсь в свой кабинет.

Кажется, что только Ким мне искренне рада. Не сдерживается и выскакивает обниматься. С благодарностью глажу по спине эту маленькую женщину, слабо улыбаясь. Затем отстраняюсь и перевожу взгляд на дверь, избегая смотреть в сторону кабинета напротив.

— Там? — кивает и отступает. Набираю полную грудь воздуха, ступая на порог.

Отец поднимает глаза и удивлённо вздергивает бровь. Не ожидал — это понятно. Молча прохожу в глубь кабинета, сажусь напротив и складываю руки на груди.

— Спектакль закончился?

Голос ровный, ни единой эмоции не выказывает. Взгляд как всегда суровый, ни один мускул на непроницаемом лице не дрогнет.

— Почему ты не у себя? — игнорирую заданный вопрос.

— Подчищаю за тобой. Как видишь.

Каждое слово рубит. Не даёт возможности не чувствовать за собой вину. И никогда не даст.

— Что мне делать?

Минутная тишина. Томас Тернер изучающе разглядывает меня, надеясь увидеть хоть что-то, но я по-прежнему не даю в ответ ничего из того, что не хочу показывать.

— Юристы начали раскачивать дело Скотта. Ему вынесено обвинение. Так как это твой… дружок, — морщится, — тебе эти и заниматься. С ними взаимодействовать будешь сам. Как и с Митчеллом, если необходимо.

Меня ощутимо передёргивает. Не видел его с того самого злополучного дня. Но, сука, каждое воспоминание распаляет немного притихшую злость.

— Что ещё?

— Текущие сделки остаются на мне, ты начинаешь работать по новым направлениям. Мы сейчас не в очень хорошем положении. Эндрюс выходят из списка акционеров. Все.

Вот сейчас натурально хуею. Все на моем лице написано, так как отец устало откидывается на спинку кресла и потирает шею, вертя ею в разные стороны. Только сейчас осознаю, как сильно он постарел.

— Ты знатно наворотил, Джеймс. Я не знаю, как нам оставаться в выигрыше при таком раскладе.

— Но это дело их жизни. Как они могут все бросить?

Отец смотрит. Тяжело и как-то отчужденно, закрома совести вытаскивая на поверхность.

— Факт остаётся фактом. В связи с новыми для нас обстоятельствами есть ещё один вопрос на обсуждение, но не сейчас.

— Что от меня нужно?

— Узнаешь, когда придет время.

И снова тишина. Осматриваюсь по сторонам, оглядывая родное помещение с каким-то видимым равнодушием. Поворачиваюсь к дивану, рядом с которым чуть не убил Митчелла, и меня потряхивает. Что не укрывается от пристального внимания отца.

— Если хочешь, можешь переехать в другой кабинет.

— Ким могу забрать?

— Да.

— Отлично. Переберусь в крыло финансового директора. Бывшего.

Поднимаюсь, не давая Томасу опомниться, и уже оказываюсь на выходе. Бросаю Ким, что мы переезжаем, направляясь в нужную сторону.

Открываю дверь, оказываясь в темном помещении, не смотря на панорамные окна на всю ширину стены. Пробегаю взглядом по обстановке, оставшейся абсолютно идентичной той, которую я застал здесь в последний раз. Воспоминания о проведенных тут днях водопадом полились в сознании, причиняя физическую боль. Привык уже, что теперь все проживаю потасканным нутром. Прохожу вперёд, останавливаясь у стекол, открывающих вид на потрясающий город, и замираю.

Позволяю себе прожить момент. Не блокировать, не бежать, а прожить и принять. Что дружба, которая была для меня всем, оказалась фальшью. Притворством. Спектаклем, в котором правит бабло. Что быть человеком — это, в первую очередь, про честь и ответственность за свои решения. Мы же со Скоттом таковыми не являлись. Просто зажравшиеся ублюдки — Карла охарактеризовала, что не поспоришь. Что любить кого-то — значит доверять, жертвовать и оберегать. Я оказался трусом, не способным на это.

Каждая мысль точит, целенаправленно увеличивая и так огромную дыру внутри. Там ветер гуляет, не давая шансов на тепло и уют — только одиночество и холод.

Когда кажется, что больше ничего не способно расшатать мои нервы ещё больше, телефон в кармане оглушает входящим сообщением с незнакомого номера. Неосознанно открываю изображение и застываю. Плавлю трубку горячей ладонью, сжимая в руке так крепко, что корпус царапает кожу, и смотрю. Даже воздух вокруг взрывает каждую клетку кожи, не говоря уже о том, какая катастрофа развернулась внутри меня. Давлю по глазам присланным изображением и не знаю, что хочу больше: сдохнуть самому или убивать других.

Диана, в одежде на несколько размеров больше, на крыльце собственного дома опирается на отца и не видит, что ее фотографируют. Расстояние приличное, но картинка позволяет рассмотреть изможденный вид девушки, жуткую худобу и серую кожу. А когда встречаюсь с графическими глазами своими, то и вовсе ведёт. Голову кружит от прилива отчаяния и безысходности, смешанной с невероятной тоской. Мы оба умираем. Только она ещё и выглядит, как труп, а я гнию изнутри. Гнию живьём, и ничего не могу сделать. Ничего.