Экзегетика

Экзеге́тика, экзеге́за (др.-греч. ἐξηγητικά, от ἐξήγησις, «истолкование, изложение») — раздел богословия, в котором истолковываются библейские тексты; учение об истолковании текстов, преимущественно древних, первоначальный смысл которых затемнён вследствие их давности или недостаточной сохранности источников.

По экзегетике понимание достигается грамматическим исследованием языка, изучением исторических реалий и вскрытием намёков, смысл которых со временем сделался непонятным; конкретно-психологическими изысканиями и рассмотрением закономерностей формы произведения.

Экзегетика послужила основным источником герменевтики (др.-греч. ἑρμηνευτική, от ἑρμηνεύω — разъясняю, толкую). Несмотря на то что эти термины употребляются иногда как синонимы, понятие герменевтика гораздо шире, если экзегетика — это исключительно толкование текстов, то герменевтика включает в себя интерпретацию всех видов коммуникации письменной, вербальной и невербальной.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

«Небольшой по объему труд «Две Библии – два пути» представляется нам чрезвычайно важным. Мы живем в эпоху мирового воинствующего безбожия. Поэтому любое усилие, направленное на поиски истины, надо поддерживать. Проблема преемственности Ветхого и Нового Заветов является центральной проблемой христианской экзегетики вот уже на протяжении почти двух тысячелетий – от апостола Павла и до наших дней. И в решении этой проблемы филологическая герменевтика текста оказывается теснейшим образом связанной и подчиненной богословским сотериологическим задачам. Главное в этих задачах – судьба пророчеств о Христе в древнейшем ветхозаветном тексте – греческой Септуагинте, легшей в основу славянской Библии, и в текстах еврейской масоретской Библии, подвергавшейся редактированию вплоть до X века по Р. X.

Аноним, Две Библии – два пути

Средневековая христианская культура делает символ основой понимания и описания тварного мира. Догматической опорой этого явилось Боговоплощение, сделавшее не только допустимым, но и обязательным признание возможности полноценного присутствия «небесного» в «земном», абсолютного в относительном. Понятие символа является ключевым не только для понимания поэтики пластического и словесного искусства Средневековья, но и для характеристики средневековой экзегетики и герменевтики в той мере, в какой их методы восходят к Александрийской богословской школе (Климент, Ориген), филону Александрийскому и отчасти к традиции неоплатонического аллегоризма. Этот стиль экзегезы стремился представить Священное Писание и вслед за тем весь тварный мир как стройную систему взаимосвязанных иносказаний и провозвестий, причем бесконечность связей этой системы фактически превращала аллегорию в символ. христианство Нового времени менее чувствительно к различию символа и аллегории, однако теология XX в. вновь заострила эту проблему: здесь мы находим и попытки очистить религиозное сознание от символизма (см. программу демифологизации у Бультмана), и стремление восстановить плодотворные возможности христианского символизма (например, тема аналогии сущего в неотомизме). Следует также отметить существенные успехи в изучении функционирования символа в религиях древних обществ, достигнутые в XX в. структурализмом и культурной семиотикой.

Александр Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Еще одна принципиальная черта этой экзегетики – смешение «материального и духовного», то есть совмещение, казалось бы, несовместимых вещей, чье единство, тем не менее, обеспечивает усилия знаменитого «четырехчастного толкования», восходящего к еще дохристианским временам. Но только в IX веке усилиями Рабана Мавра эта традиция переживает свой расцвет, причем именно в литургических текстах. Именно этот ранний представитель схоластики впервые в экзегезе начинает учитывать непосредственно особенности тех вещей, которые подвергаются символизации, создавая практически законченный репертуар аллегорически-типологических толкований, в котором отсутствует только одно – толкование конкретных литургических предметов. Этим занято уже последующее поколение литургистов в лице Амалария из Метца и Валафрида Страбона, чья деятельность непосредственно связана, по мнению Зауэра[85], с потребностями проповеди Евангелия у северных народов, нуждавшихся в осмыслении уже сложившейся к тому времени христианской богослужебной практики. Зауэр особенно выделяет из многочисленного сонма писателей X-XI веков именно Амалария, подчеркивая его влияние на литературу даже позднего Средневековья, благодаря, в первую очередь, его энциклопедизму, выразившемуся, в том числе, и в использовании тогдашней «естественнонаучной» литературы в лице символических бестиариев, лапидариев и гербариев.

Степан Ванеян, Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии

Редакция надеется, что предлагаемая книга найдет самого широкого читателя, интересующегося учением Церкви как в его догматической составляющей, так и в историческом аспекте, и с точки зрения экзегетики и библейского богословия – правильного и православного понимания Священного Писания.

Блаженный Феодорит Кирский, Сокращенное изложение Божественных догматов, 2014

В предлагаемой читателю книге впервые собраны все восемнадцать бесед. Это самое полное русскоязычное издание «Бесед на Псалмы». Беседы посвящены либо конкретным псалмам целиком, либо частям псалмов. При этом «беседы на Псалмы не связаны в единое целое, но каждая из них представляет собой самостоятельное произведение»[3]. В «Беседах на Псалмы» затрагиваются самые разные темы, но по своей жанровой доминанте «их цель скорее наставление и нравственное применение, чем экзегетика текста»[4]. И действительно, перед нами не сухая академическая экзегеза, но увлекательное и призывающее к покаянию и христианскому совершенствованию объяснение боговдохновенных и пророческих псаломских строк, заставляющее слушателя (читателя) приоткрывать для себя глубину мысли пророческой речи этой книги.

святитель Василий Великий, Беседы на псалмы, 2014

7. Правильная логика понимания алидской традиции требует внимательного изучения основ и правил экзегетики, требований, предъявляемых к комментатору, вспомогательных наук, а также методологии и этапов комментирования, поскольку без чётких критериев комментирования текстов алидского круга невозможно установить сферу влияния религии.

‘Абд ал-Хусайн Хосроупанах, Имам ‘Али и его взгляд на общественное устройство, 2017

Не найдя себя в философии, мысль Шестова «увязает» в мифе, навеянном ему Священным Писанием, стилистика которого – совсем не философская. Толкование Священного Писания – экзегетика – имеет свои предпосылки в религиозных вероисповедных структурах духа. Эти предпосылки не тематизируются явно Шестовым, оставаясь если и не совершенно скрытыми, то как бы прикрытыми. Ясно одно: по крайней мере, веру в веру библейских пророков он разделяет. Здесь также просматривается некоторая аналогия с духовным путем Марселя, сначала веровавшего верой других, в веру других, близких ему, людей прежде, чем он сам обрел свою собственную веру. Вера в веру помогает войти в мир веры, доступа в который, исходя из внешней позиции по отношению к ней, не существует. А без этого проникающего вхождения внутрь мира веры ее феноменология и метафизика невозможны. Невозможна не только религиозная философия, но и околорелигиозная – тоже. Шестову же удается проникнуть в этот мир, по крайней мере хотя бы отчасти. Зов веры в веру предков слышался им с годами все сильнее и сильнее.

В. П. Визгин, Лица и сюжеты русской мысли, 2016