Связанные понятия
Секция – это «главная структурная единица, воспринимаемая как результат совпадения огромного количества схожих структурных феноменов». Эпизод может тоже относиться к секции.
Чиллве́йв (англ. chillwave; иногда также упоминается как глоу-фай, англ. glo-fi) — музыкальный жанр, появившийся в середине 2000-х годов. Его звучание характеризуется интенсивным использованием звуковых эффектов, синтезаторов, семплирования, зацикливания и вокалом, сильно обработанным аудиофильтрами и наложенным на простую мелодию. Жанр сочетает в себе основные тенденции 2000-х годов, направленные в сторону ретро-музыки 1980-х и (в независимой музыке) эмбиентному звучанию, с современной поп-музыкой...
Старинная сонатная форма — музыкальная форма, основанная на тональном различии главной партии и побочно-заключительной группы в экспозиции и транспозиции побочно-заключительной группы в главную тональность в репризе.
Даунстрок , или звукоизвлечение нисходящими ударами (англ. downstroke picking, downpicking) - техника игры на гитаре, заключающаяся в извлечении звука с помощью ударов медиатором только вниз по струнам.
Искусственный флажолет (сокращённо ИФ) — приём игры на музыкальном инструменте, заключающийся в извлечении звука — обертона. Отличие искусственного флажолета от натурального флажолета (который исполняется путём частичного прижатия, касания, открытой струны в точке её деления на 2, 3, 4, 6 и так далее части) в том, что искусственный извлекается не на открытой струне, а уже на укороченной, прижатой пальцем струне.
Упоминания в литературе
Опыт 1910-х годов был использован в новой системе в полной мере. Кубофутуризм проявился и в формальном языке, и в алогизме. Стоит обратить внимание хотя бы на красный цвет пикового туза (что сделал Ж.-К. Маркаде) и на фантастическое построение самого музыкального инструмента. Невольно вспоминаются многочисленные картины русских мастеров середины 1910-х годов, когда смотришь на выскочившую откуда-то ножку стола, закомпонованную рядом с полукруглой плоскостью (стола?), на которой лежит игральная карта. Что касается традиций скульптоживописи, то и они нашли свое косвенное выражение. В своей статье немецкий исследователь Э. Ротерс сопоставил фрагмент «Синтетического музыканта» с моделью конструктивистского торса Наума Габо. Действительно, некоторые части фигуры «Музыканта» своей ломкой трехмерностью и своеобразной граненостью напоминают посттатлинскую пластику 1920-х годов. Голова музыканта с ее подчеркнутой кукольной трехмерностью и несколько сомнамбулической самопогруженностью предрекает сюрреализм. Супрематизм «обосновался» в центральной части холста, пользуясь «безответственной» художественной фантазией в изображении музыкального аппарата. Слышны и отголоски неопримитивизма – но не столько в самой живописи, которая лишь отдаленно напоминает вывеску, сколько в
своеобразной игрушечности: «Музыканта» можно представить как механическую заводную игрушку, «шарманка» которого разрослась в своих размерах и неожиданно приобрела фантастические формы. Некоторый оттенок «рыночности», который чувствуется в самой фигуре, дополняется своеобразной «глянцевостью» живописной фактуры. В этом приеме можно узреть неожиданный способ воскрешения неопримитивистской эстетики, которая в предвидении поп-арта ищет все новые формы снижения, сохраняя при этом живописно-композиционную и образную сложность.
Принято считать, что ранние многофигурные композиции Пикассо, вроде «Первого причастия» или «Науки и Милосердия», не удавались художнику. Так это или не так, нас, как ни странно, не должно волновать, ибо для решения тех задач, которые ставил сам художник, они в меру этого казались на соответствующем этапе развития сделанными. Потому что в любом случае при написании работ, анализе натуры, расположении фигур в композиции, Пикассо не мог не заметить все особенности выходившей из-под его кисти работы. Примечательно, что в том же «Первом причастии»
фигуры как будто находятся несколько в разных измерениях. Это отчасти напоминает ранние работы Сезанна, где персонажи одного холста были писаны с разных журнальных картинок, чем и объясняется странность этих работ.
На рубеже 1880 – 1890 годов Сезанн все больше увлекается фигурными жанрами. Композиция «Пьеро и Арлекин» сюжетно посвящена празднику «марди гра» – последнему дню карнавала перед
постом. Пять вариантов композиции «Игроки в карты» инспирированы картиной Караваджо на такую же тему из местного музея. В середине 1890 годов Сезанн начинает работать над портретами, которые требовали многочисленных сеансов (порой до ста) и все же оставались незавершенными. Многие холсты позднего Сезанна остались незаконченными, в том числе и его итоговая композиция «Большие купальщицы», призванная завершить большой цикл и ритмически строго выверенная. Сезанн писал свои обнаженные натуры по воображению, фигуры его часто деформированы, экспрессивны, поставлены в надуманные позы и группы.
Поставангард в значительной мере демонстрирует эти принципы. Это своеобразная музыка о музыке, предпринятый композитором анализ возможностей музыкального языка. В. Сильвестров, А. Шнитке
используют жанровые фигуры как знаки жанра (вальс выступает как символ вальса, менуэт – как символ менуэта), но не как целостные и законченные произведения. При этом у Шнитке, например, проявляется усиление музыкальной фактуры жанра – гипертрофия менуэтной формы в одной из симфоний.
Музицирующие здания, сооружения, в основе которых лежит собственная мелодия… Не абсурдна ли эта мысль? Но факты говорят сами за себя. Пожалуй, самым необычным в этом отношении является музыкальный секрет обходной галереи вокруг монастырского двора в Сан-Кугате (Каталония), о котором рассказывает Альфонс Кирхгасснер [19]. В день весеннего равноденствия солнечные лучи в определенной последовательности касаются колонн, капители[30] которых украшены фигурами животных. Нужно иметь в виду, что в средневековой мистике каждое животное соответствовало тому или иному музыкальному понятию: павлин – основному тону, бык – второму, коза – третьему, страус – четвертому тону и
т. д. Если теперь музыкальные символы капителей перенести в нотную грамоту в той последовательности, в какой на колонны попадает солнце, то получится мелодия гимна, запись которого хранится в библиотеке монастыря. А соединительные детали капителей соответствуют указаниям ритма в рукописи [90].
Связанные понятия (продолжение)
Песенная форма (нем. Liedform) в теории музыки — тип формальной структуры, в основе которой лежит стиховая метрика (строки, строфы), общая со «строфностью» танцевальной музыки.
Вокал особенно богат возможностью использования расширенных техник исполнения. Такие альтернативные подходы к пению широко применялись на протяжении двадцатого века, особенно в опере и так называемом art song. К самым известным и ярким примерам использования расширенных вокальных техник можно отнести в том числе произведения Лучано Берио, Джона Кейджа, Джорджа Крама, Питера Максвелла Дейвиса, Ханса Вернера Хенце, Дьёрдя Лигети, Деметрио Стратоса, Мередит Монк, Джачинто Шельси, Арнольда Шёнберга...
Подробнее: Расширенные вокальные техники
Артикуля́ция (от лат. articulo — расчленяю, членораздельно произношу) — способ исполнения последовательного ряда звуков при игре на музыкальном инструменте или при пении вокальных партий.
Dark Electro — музыкальное течение 1990-х годов, зародившееся в центральной Европе. Термин описывал зловещее электронное звучание, характерное для таких групп, как yelworC, Mortal Constraint, Arcana Obscura, Calva Y Nada, Placebo Effect, Tri-state, и впервые был использован в декабре 1992 года в связи с анонсом дебютного альбома группы yelworC 'Brainstorming'. В феврале 1993 года, термин был использован в рецензии на этот альбом.В музыке этого направления прослеживается заметное влияние электронной...
Подробнее: Дарк-электро
Форшла́г (нем. Vorschlag, от vor — «перед» и Schlag — «удар») — мелодическое украшение, состоящее из одного или нескольких звуков, предшествующих какому-либо звуку мелодии, и исполняющееся за счёт длительности последующего звука (как правило). Форшлаг обозначается мелкой нотой, записанной перед основной. Различают короткий и длинный форшлаг.
Дарксинт (англ. dark synthwave — «тёмная синтетическая волна») — музыкальный стиль электронной музыки, который сочетает «механические» ритмы драм-машин, синтетические органные сэмплы синтезаторов, мрачную и холодную атмосферу фильмов ужасов и научной фантастики. Корни жанра лежат в ранней электронной музыке в духе Kraftwerk, Space и электронных стилях диско, синтипоп, аутран и синтвейв. Так же дарксинт нередко включает музыкальные влияния стилей индастриал и метал.
Мартиал-индастриал (от англ. martial — военный, воинственный), также милитари-поп — поджанр индустриальной музыки, отличающийся военной эстетикой. Тексты часто повествуют о военных конфликтах (начиная с древних времен до сегодняшних войн) и тоталитаризме. В композициях можно встретить мелодии военных лет, военные марши, чтение манифестов, звуки военной техники, выстрелов и взрывов. Все это, как правило, записано в низком качестве с шумом и искажениями, в чём проявляется своеобразная Lo-Fi эстетика...
Расщепление голоса — приём пения, при котором к чистому звуку примешивается известная доля другого звука, нередко представляющего собой немузыкальный звук (шум).
Доминантовый лад в русском учении о гармонии — особая разновидность переменного лада. Доминантовый лад характеризуется двойственностью главного устоя — мажорная тоника доминантового лада (в зависимости от того или иного контекста, в конкретном музыкальном сочинении) слышится и как доминанта минорного лада с тоникой, лежащей квартой выше. По классификации Ю.Н. Холопова тональность доминантового лада относится к разновидности «многозначных».
Серия (от лат. series ряд) в музыке XX—XXI веков — ряд из двенадцати звуков различной высоты, повторения и преобразования которого образуют всю ткань музыкального произведения. Серией также называют последовательность меньшего количества (например, 5, 7, 10) неповторяющихся различных звуков, если композитор работает с такой последовательностью звуков так же, как это принято в серийной технике додекафонной композиции.
Uplifting trance (англ. «Uplift», «подъём») — это музыкальный жанр и поджанр транс музыки. Жанр, появившийся в Германии, широко популярен в транс сцене и является одной из доминирующих форм танцевальной музыки во всем мире. Классическая музыка сильно повлияла на этот жанр в 1990-е годы.
Подробнее: Аплифтинг-транс
Нотная тетрадь – это форма музыкальной нотации, в которой обозначены основные элементы популярной песни: мелодия, слова и гармония. Мелодия пишется в современной западной нотации, лирика пишется под нотным станом, а гармония обозначается аккордовыми символами над станом.
Новеллетты , op. 21 — набор из 8 пьес для фортепиано, которые написал Роберт Шуман в 1838 году.
Экме́лика (от др.-греч. ἐκμελής — неблагозвучный, нестройный) — интервальный род, включающий звуки неопределённой, нефиксированной высоты.
Пропуск струн (англ. string skipping) — техника игры на гитаре, использующаяся в основном в партиях соло-гитары и сложных риффах рок и хеви-метал-песен.
Переменные функции (также «вторичные функции», «местные функции») в русском учении о гармонии — тональные функции, противоречащие основной ладовой установке. Учение о переменных функциях выдвинул и разработал российский музыковед Ю.Н. Тюлин (1937).
Прогрессивный транс (progressive trance) — подстиль музыкального жанра транс. Название жанра обусловлено тем, что в музыкальных мелодиях есть так называемые прогрессии, то есть такое последовательное расположение аккордов и комплексно проработанных ударных, создающих ощущение развития и движения. Характерная скорость прогрессивного транса — 128-132 ударов в минуту.
Реперку́ссия (лат. repercussio повторяющийся удар) в григорианике — характерный для церковного тона мелодический интервал между финалисом и реперкуссой, который берётся скачком или заполняется поступенным мелодическим движением, или подчёркивается опеванием указанных ладовых устоев. Одна из категорий модально-монодического лада.
Прямая бочка — разновидность партий ударных инструментов, когда удар в большой барабан («бочку») звучит на каждую долю. Преимущество прямой бочки в том, что она позволяет придать прыжковой ритмичности композиции (в то время как другие вариации используются в парном танце, или же вообще вне танцевальной музыки).
Рага-рок — термин, появившийся во второй половине 60-х годов и призванный обобщить первые результаты экспериментального синтеза рок-музыки и индийской музыкальной культуры. Впоследствии он стал использоваться и в отношении индийских исполнителей, использующих в своем творчестве элементы современной западной музыки. Возникновение термина в 60-х годах было связано прежде всего со стремительным ростом популярности на Западе индийских исполнителей — таких, как Рави Шанкар и Али Акбар Хан (Ali Akbar Khan...
Сентиментальная любовная песня (англ. Torch song) — это песня о любви в которой, как правило, певец жалуется на неразделённую или утраченную любовь, либо когда один из персонажей не обращает внимания на существование другого. Также часто используются темы расставания главных героев, или когда романтическое увлечение привело к прекращению отношений. Термин происходит от высказывания, «нести факел для кого-то» (англ. «to carry a torch for someone»), или сохранять огонь света неразделенной любви.
Зву́копись — применение разнообразных фонетических приёмов для усиления звуковой выразительности речи. В частности, средствами языка могут воспроизводиться изображаемые в тексте не речевые звуки, например, при описании природы...
Терце́т , трёхстишие (от итал. terzetto) — строфа из трех стихов, обычно в рифмованном стихотворении.
Панк-блюз (иногда используются понятия Блюз-панк или Панк-энд-Блюз) — гибридный музыкальный жанр, возникший на стыке панк-рока и блюза. Творчество исполнителей панк-блюза, как правило, включает в себя элементы смежных стилей, таких как прото-панк и блюз-рок. Истоки панк-блюза прослеживаются и в гаражном роке 1960-х и 1970-х годов.
Ри́тмика (греч. rhythmikós — относящийся к ритму) — раздел теории музыки, описывающий ритм, законы его изменения.
Медиа́нта (от лат. media — средняя) — в мажоро-минорной системе ладов название III и VI ступеней, находящихся между тоникой и доминантой/субдоминантой.
Забвение (англ. Oblivion) — одно из самых популярных танго аргентинского композитора Астора Пьяццоллы.
Ритурне́ль (фр. ritournelle, итал. ritornello, от ritorno — «возвращение») — инструментальное вступление, интермедия или завершающий раздел в вокальном произведении или танце.
Подготовленное фортепиано (или препарированное фортепиано) — фортепиано, звук которого создаётся с помощью различных предметов, которые помещаются на или между струнами или же на молоточки; в результате фортепианное звучание совмещается с перкуссионным, создавая особый неповторимый звук. Идея изменить тембр инструмента с помощью помещения различных объектов в дальнейшем была использована и в других инструментах — например, препарированная гитара.
Истрийский звукоряд — звукоряд, известный по народной музыке полуострова Истрия и залива Кварнет. Этот звукоряд использован в музыкальных жанрах канат и таранканье. В вокале используются назализация, вариация и импровизация, разрешение в унисон или октаву. Основные музыкальные инструменты — роженице, волынка, флейта, тамбурица. Впервые звукоряд описал хорватский композитор Иван Матетич-Роньгов в начале двадцатого века. Двухголосие на основе истрийского звукоряда отнесено ЮНЕСКО к шедеврам устного...
Эсид-техно (англ. acid techno) — стиль техно-музыки, который берёт своё начало в лондонских рейв-вечеринках (squat party), проводившихся в основном на открытом воздухе или в заброшенных зданиях в начале 90-х годов. Для музыки в стиле эсид-техно характерно интенсивное использование синтезатора Roland TB-303 для создания басовых и сольных партий. В целом композиция содержит меньше повторов, чем другие формы техно-музыки (раннее влияние на эсид-техно оказала немецкая музыка в стиле эсид-транс). Для...
Подробнее: Эйсид-техно
Новая музыка (нем. Neue Musik, фр. nouvelle musique) — обобщающее понятие, введённое в 1919 году немецким музыкальным критиком Паулем Беккером и подразумевающее различные течения в европейской академической музыке XX века, в которых достаточно ярко выражены инновационные тенденции.
Абстрактный хип-хоп (абстрактный рэп, экспериментальный хип-хоп) — поджанр хип-хопа, являющийся его андеграундным направлением, хотя также встречается в исполнении и рэперов мировой сцены.
Джазовое фортепиано — собирательный термин для техник, которые применяют пианисты играя джаз. В расширенном смысле слово может употребляться и для таких же техник игры на любом другом клавишном инструменте.
Хор ы могут исполняться как при различных видах инструментального сопровождения, так и a cappella, то есть самостоятельно, без участия каких-либо других музыкантов.
Побо́чная домина́нта — функция в мажорно-минорной тональности, аккорд, выполняющий функцию доминанты по отношению к нетонической ступени лада, как если бы она была тоникой. В общем виде обозначается как Dп, в конкретном случае — D/, где «ступень» — номер ступени, к которой строится побочная доминанта, например, D/III — «побочная доминанта к третьей ступени».
Монодрама в театре — драматическое произведение, разыгрываемое с начала до конца одним актером (или актрисой).К монодраме относится: пьеса-монолог, драматические миниатюры, построенные в форме разговора с безмолвным персонажем. Также монодрамой называют драматическое произведение с двумя и несколькими действующими лицами, роли которых исполняет один актёр (миниатюры театра «Кривое зеркало» в Петербурге, миниатюры А. И. Райкина).Примерами театральных монодрам могут служить...
Димину́ция (лат. diminutio — уменьшение) — техника ритмической композиции и приём орнаментики в старинной музыке.
Акусмати́ческая му́зыка (фр. musique acousmatique, англ. acousmatic music, acousmatic art), в широком смысле — музыка, источник которой скрыт от слушателя. Обычно такая музыка хранится на электронных носителях информации и воспроизводится при помощи громкоговорителей, без непосредственного участия человека-исполнителя. В академических рамках понимается как вид академической электронной музыки, синоним (с некоторыми оговорками) электроакустической музыки.
Экзотика (англ. exotica) — музыкальный жанр, названный в честь одноимённого альбома 1957 года Мартина Денни. Был популярен в 1950-х годах и до середины 1960-х.
До-диез минор (cis-moll) — минорная тональность с тоникой до-диез. Имеет четыре диеза при ключе.
Ариозо (итал. Arioso) — высшая речитативная форма, которая отличается от низших форм: сухого речитатива (recitativo secco) и речитатива в темпе (a tempo), большим мелодическим содержанием в партии голоса и большим интересом и сложностью в аккомпанементе.
Ре-бемоль мажор (Des-dur) — мажорная тональность с тоникой ре-бемоль, имеет пять бемолей на нотном стане. Энгармонически равна до-диез мажору.
Эта статья — о современной менестрельской песне, о творчестве средневековых менестрелей смотрите статью МенестрельМенестре́льская пе́сня — поджанр фолк-музыки, связанный с ролевыми играми и исторической реконструкцией. Исполнители в этом жанре называются менестрелями по аналогии со странствующими сказителями Средневековья. Жанр берёт свои истоки как от средневековой музыкальной культуры, так и от авторской песни, мировой культуры фолк-музыки, а также существовавших в СССР Клубов самодеятельной песни...
Подробнее: Менестрельская песня
Упоминания в литературе (продолжение)
В фильме используется специфический арсенал психологических приемов. Открывает фильм кадр с клоуном, крутящим на пальце шар. Экспрессивный свет выхватывает его фигуру из темноты, делая похожим на символ – некий абстрактный образ, высмеивающий все на свете. Исходя из изображаемой ситуации, в фильме звучит мажорная, минорная или мрачная музыка – саундтрек оригинальный, не отсылающий зрителя к
известным музыкальным произведениям, в отличие от пьесы. Помимо музыки, психологическое напряжение усиливается благодаря обилию первых (изображение персонажей по грудь) и американских (по пояс) планов, а также то ускоряющемуся, то замедляющемуся темпу смены кадров. О том, как Пол Бьюмонт превратился в Тота, очень умело посредством ассоциативного монтажа рассказывают следующие кадры: тот же смеющийся клоун с шаром, затем шар превращается в модель земли, а после – в арену с клоунами. Так реализуется метафора пьесы о том, что цирк – это другой мир, высмеивающий ценности мира обычного. Далее выхватывается еще один кусок – часть костюма Тота, а именно – плюшевое сердце. В пьесе эту деталь мы не обнаруживаем, тогда как в фильме она станет лейтмотивом героя (так во втором акте циркового действия Тота хоронят, зарывая его плюшевое сердце в песок: как в классической театральной традиции перед смертью героя обычно возникают какие-то знаковые символы, сны или случайные происшествия, предрекающие его кончину, так эта игровая сцена с похоронами Тота будет дублировать его настоящую смерть на арене в финале фильма).
Для начала 20 в. нимфо-мания оказалась явлением заметным: начиная от женских образов Климта, свободных платьев-«реформ», до нимфеток у Набокова, «Градивы» Йенсена и ее последующей интерпретации у Фрейда. Э. Гомбрих усматривает в этом зачарованность женским телом и любовь к стилистике модерна в целом, с его подвижным орнаментом и танцами босоногой Айседоры Дункан.[224] В этом же ряду и персонаж Франка Ведекинда Дулу, и танцовщица Лои Фуллер, демонстрирующая на всемирной выставке «змеиный танец» (serpentine dance). Понятно, что для Э. Гомбриха, жившего в Вене, контекст был очевиден: искусство Сецессиона, живопись Климта и Мухи, психоанализ Фрейда. Если попытаться объединить «нимф» с точки зрения юнгианской теории архетипов – тогда иконографические
варианты этой фигуры есть не что иное, как различные воплощения «анимы».
С 1913 года Грис, как и прочие кубисты, приходит к синтетическому кубизму. Он широко применяет имитации дерева, использует в работах наклейки из газет и обоев («Натюрморт с гитарой», 1913, Центр Помпиду). Четкие прямоугольники в этой композиции замечательно смотрятся со вставками псевдо-мрамора, созданными свободной и как будто играющей кистью. Чувствуется, что сам Грис в восторге от эффекта, производимого вставками; он обыгрывает их ровными, спокойными полосами. Кроме того, в эту картину
вводится и чисто изобразительный элемент: женщина, несущая на плече ребенка, на фоне пейзажа. Создается впечатление, будто перед зрителем открывается занавеска, а за ней виден кадр с реально показанными фигурой и пространством. Этим реальным элементом Грис хочет просто напомнить о пройденном пути; он же отдает предпочтение новому живописному языку и новому видению мира. Реальный кадр по размерам очень мал и играет подчиненную роль по отношению к логике плоско трактованных форм.
Эти слова полностью применимы к спектаклю, анализ которого основывается на личном опыте (я видела его в Венской опере в январе 2014), причем восприятие в данном случае во многом обусловлено составом исполнителей, поскольку режиссура не предполагает четкой очерченности образов. Спектакль не претендует на великие идеи, связанные с освободительным пафосом Бомарше – все действо сосредоточено на частной жизни персонажей, каждый из которых ведет свою игру и вступает в сложные отношения с другими персонажами дабы достичь своей цели. Похожий на классического резонера и довольно сдержанный Фигаро (Лука Пизарони) и раздраженно-истеричный граф (Саймон Кинлисайд) никоим образом не претендуют на героический статус. Женщины – Сюзанна (Анита Хартиг) и графиня (Ольга Бессмертная) гораздо более привлекательны, хотя их силы уходят на выживание в
мужском мире. Спектакль полностью соответствует постмодернистскому семантическому плюрализму и являет собой пример децентрации – ни одна из фигур не становится центральной. Фигаро в исполнении Лука Пизарони никоим образом не похож на предвестника нового мира – он элегантен, мил и несколько флегматичен, как в первой арии, где он бросает вызов человеку, находящемуся на верху социальной лестницы, так и в последней, наполненной выражением разочарования в любви и в женщинах.
Американский режиссер Тим Бертон относится к
числу самых необычных фигур современного кинематографа. Его фильмы, как правило, сочетают признаки нескольких жанров: в каждом присутствуют элементы сказки, мистики, фантастики, фэнтези, ужасов. Одной из главных характеристик творчества Т. Бертона является зрелищность – визуальные образы яркие, выразительные, изобретательные. Он – талантливый художник, создает подготовительные рисунки к фильмам, и эти наброски являются ключом для понимания внутреннего мира режиссера и его смелых замыслов. Но звуковой ряд не менее важен для Бертона, чем изобразительный.
Если в версии 1910 года каждый отдельно взятый кадр выглядит как средней руки суетливо-подвижная любительская фотография, то у Протазанова и Славинского в основе пространственной композиции лежат переосмысленные законы современной им живописи. Удивительно тонко интерпретированные, они сочетаются с музыкально-ритмическим чередованием темпов действия, световых масс, движений объектов, сопоставлений фигур. В этом смысле «Пиковая дама» Протазанова
разрабатывает и живописный стиль как важнейший аспект экранного авторского диалога со зрителем. С той оговоркой, что стилевое новаторство картины подчинено выявлению психологического потенциала трагической судьбы героя. Эта же творческая задача ориентирует авторов в выборе актёра на главную роль.
Ключевое понятие музыки – музыкальный ритм – это чередование и соотношение различных музыкальных длительностей и акцентов. Ритм – яркое выразительное средство. Именно он создает иллюзию движения и развития во времени, часто определяет характер и даже жанр музыки. Благодаря ритму мы можем, например, отличить марш от вальса, мазурку от польки. Для каждого из этих жанров характерны определенные ритмические фигуры, которые повторяются в течение всего произведения.
Ж. Виго и Б. Кауфман не были бы озорными авангардистами, если бы не отдали долг многочисленным кинотрюкам и комбинированным приёмам, остраняющим экранное действие: дама, с «помощью» многочисленных наплывов меняющая туалеты, не изменяя элегантной позы, суетливый священник и несущаяся вскачь похоронная процессия. Иногда две творческие установки скрещиваются, и авангардная игра парадоксами выражает не только шутливый каламбур, но и смысловой сатирический социальный пафос. Примером может служить эпизод на кладбище, где внушительное величие бюстов и надгробных монументов оборачивается смешной стороной, когда, сменив ракурс, авторы указывают на пустоту оборотной стороны фигур. Эти комические монтажные аттракционы и свободное субъективное движение камеры, а также различные оптические фокусы, которые казались всего лишь данью авангардисткому формальному поиску, стали органичными приёмами для экранного формулирования авторской интерпретации реальности. Далее Виго много времени
посвятит поискам выразительности кинематографического способа освоения жизни. В частности, в ленте «Тарис – король воды» о знаменитом ныряльщике, Виго снимает героя под водой, где спортсмен принимает выразительные позы. Лента не вышла за рамки эксперимента. Хотя в знаменитой игровой картине автора «Аталанта» есть несомненные следы опыта освоения выразительной пластики реальности.
Внимание к нюансам контекста рождения и дальнейшего бытования кинопроизведения важно еще и потому, что в последние десятилетия интерес к фильмам немого периода получил новый импульс, когда активизировался процесс создания новых музыкальных партитур для старых фильмов. Кинопоказы немых картин с живым музыкальным сопровождением привлекают повышенное внимание публики, в том числе молодой аудитории, интересующейся современным искусством. В 1996 году в Екатеринбурге состоялось знаковое событие – фестиваль «Немое кино – живая музыка», в рамках которого прошел круглый стол, посвященный этому новому явлению в отечественном художественном пространстве. К немым фильмам
пишут музыку культовые фигуры современной музыки – Филип Гласс, Майкл Найман; из отечественных композиторов – Олег Каравайчук, Алексей Айги, Антон Батагов, Тарас Буевский, Сергей Летов и многие другие. И это стремление композиторов к звуковому «слиянию» с визуальной сферой не случайно – оно есть логическое продолжение идей, нашедших выражение в пространстве звуковом: речь идет об онтологическом единстве и феноменологическом изоморфизме звука и изображения, о понимании и чувстве времени. Именно показ фильма с живым музыкальным сопровождением порождает и у зрителя это незабываемое чувство.
В следующем, семнадцатом, столетии, отмечает М. И. Свидерская, сравнение живописи и литературы (и – добавим от себя – вполне объяснимые попытки нащупать «точки соприкосновения») становится
общим местом: так, мастера, работавшие в стилистике классицизма, сравнивали картину с трагедией; художники, тяготевшие к барокко, проводили параллели между живописным полотном и эпической поэмой «со свойственной ей широтой повествования, множеством разнородных эпизодов, красочностью и свободой построения. В академических спорах с Сакки последователи Кортона отстаивали преимущества изображения, которое не требует от зрителя тщательного разглядывания каждой фигуры и внимательного „чтения“ сюжета для раскрытия всех оттенков смысла, а развертывает перед ним „сияющий, гармоничный и живой общий эффект, способный вызвать восхищение и изумление“»[27]. Синтетические находки позднего Ренессанса заполнили все художественное пространство Европы и привели к появлению множества новых теорий, связывавших различные виды искусства и уподоблявших их литературному творчеству.
Образы животных и птиц как правило значимы своими качествами, которые переносятся на сакральные функции вещей и понятий. С помощью их сакральная функция выражается символическими, обобщенными фигурами. Уникальное значение коня в русском народном искусстве подтверждается его обширной распространенностью и необычайно разнообразной пластической трактовкой. Смысловые нагрузки образа коня удивительно емки, а художественное воплощение необычайно красиво. Иногда образ коня с всадником является частью подземного мира, охраняемого хтоническими существами – змеями. Связь с заупокойным культом подробно описана Н. Велецкой и Д. Анучиным. Образ коня можно встретить на донцах прялок. Удивительно многопланова художественная функция коня в мезеньских прялках. В одном случае лента чередующихся изображений словно олицетворяет вечное движение из прошлого в будущее. В другом – кони расположены симметрично. Сакральное значение несут скульптурные изображения коней в набилках, замках, блоках ткацкого стана, ручках рубелей, скобкарей, мощных охлупеней. Удивительно красивы прорезные композиции с мотивами коней в поморских прялках. Изображение всадника на коне, условное и обобщенное, помещено в верхнем мире. К концу XIX в. конь остается
основным персонажем многих композиций, хотя содержание их носит жанровый, тематический, светский характер. Таковы выезды барышень на городецких донцах, праздничные сцены в северодвинских прялках. При этом авторов не смущает, что они помещают изображение праздника в нижней полосе, ставе, относящемся некогда к подземному миру. Изображение коня позволило реализовать новые пластические приемы декоративного искусства в контрасте ног и корпуса, общего силуэта и пятна – целого и частей.
Возможно, высокая инвариантная плотность объясняется сильно выдвинутой позицией того, кто стоит в центре лирического дискурса: это не рассказчик/повествователь, а «лирическое я»[6], то есть гораздо более обобщенное и масштабное авторское лицо, чем в прозе. Испытывая влияние лирики, проза XX в., в особенности лирическая, укрупняет фигуру автора, а внимание литературоведов, естественно, приковывает вся авторская сфера. Нас заинтересовал персонаж по фамилии Ивлев, в некотором смысле alter ego автора, и мы рассмотрели «ивлевский» триптих («Грамматика любви», «Зимний сон», «В некотором царстве») как единую конструкцию, которая проявляет одну из главных форм бунинского лиризма: каждый текст выходит за свои пределы, отражаясь в других
текстах, варьируя их сюжеты, мотивы и приемы. «Ивлевская» конфигурация из трех текстов образует вертикальное сечение к последовательной «пятерке» Приморских Альп.
Сюжет произведения основывается на рассказе из Евангелия о том, как Христос призвал презираемого всеми сборщика податей мытаря Матфея стать его учеником и последователем. Действующие лица изображены сидящими за столом в неуютном, пустом помещении, причем персонажи представлены в натуральную величину, одеты в современные костюмы. Неожиданно вошедшие в комнату Христос и апостол Петр вызывают у собравшихся разнообразную реакцию – от изумления до настороженности. Поток света, входящий сверху в темное помещение, ритмически организует происходящее, выделяя и связывая его главные элементы (лицо Матфея, руку и профиль Христа). Выхватывая фигуры из мрака и резко сталкивая яркий свет и глубокую тень, живописец дает ощущение внутреннего напряжения и драматической взволнованности. В сцене господствует стихия чувств, человеческих страстей. Для создания эмоциональной атмосферы Караваджо мастерски использует и насыщенный колорит. К сожалению, суровый реализм Караваджо не был понят многими его современниками, приверженцами «высокого искусства». Ведь даже создавая произведения на мифологические и религиозные темы (самая знаменитая из них – «Отдых на пути в Египет», 1597), он неизменно оставался верен реалистическим принципам своей бытовой живописи, поэтому даже
наиболее традиционные библейские сюжеты получили у него совершенно иную интимно-психологическую интерпретацию, отличную от традиционной. А обращение к натуре, которую он сделал непосредственным объектом изображения своих произведений, и правдивость ее трактовки вызвали множество нападок на художника со стороны духовенства и официальных лиц.
Ассоциативные ходы в лирике Пушкина еще очень далеки от той
разорванной манеры выражения, которая станет привычной в поэзии XX века. «Классический» XIX век облекает исходный ассоциативный толчок в формы логически последовательного течения. Архитектоника стихотворения определяется движением от фона к центральной фигуре, от общего плана— к крупному («…вьется локон золотой…»). Логическую стройность композиции подчеркивает контрастный ход: вторая часть стихотворения явно противостоит первой. Но противостояние не нарушает цельности общей картины. Контраст по-своему служит гармонии. «Локон золотой» очеловечивает «гранит». «Тоскливый итог первого четверостишья, – пишет В. Д. Сквоздников, – не снят. Но видимое горькое разоблачение уравновешено жизнелюбивым утверждением. Противоречие поднято, энергично очерчено – и оставлено открытым, поставив лицом к лицу две несомненные данности жизни». В стихотворении «Город пышный, город бедный…», как в капле воды, отразилась гениальная пушкинская способность, обнажая контрасты бытия, сообщать им то художественное равновесие, которое в самом себе уже содержит некое приятие жизни[53]. Миниатюра – в силу присущей этому жанру завершенности – отлично соответствовала этой общей установке пушкинского метода.
Так возникает досадная ситуация. Висят в музее две картины, иногда даже рядом друг с другом. Там запечатлены сюжеты одного типа, взятые из известных источников (Священное писание, античная мифология, легендарная или реальная история и так далее). В
обеих картинах очевидно наличие профессионального мастерства, умение строить пространство и выводить пространственную сцену на плоскость, решать перспективные задачи, умело и достоверно изображать человеческие фигуры и прочее. Там и там мы видим владение художников «наукой тайных посланий», зашифрованные намеки, скрытые смыслы, содержащиеся в тех или иных визуальных аспектах произведений. Но художники и знатоки довольно дружно проявляют вежливое равнодушие к одной из этих картин и переживают восторг при виде другой.
Мы можем это пояснить примером: какие чувства или аффекты мы находим, напр., в увертюре «Прометея» Бетговена? Вот, что прежде всего поражает внимание слушателя (мы говорим об Allegro после интродукции): звуки первого такта быстро и легко стремятся вверх и повторяются без изменений во втором; третий и четвертый такты представляют то же движение, с более широким размахом, точно сильно-бьющая струя брызгами сыплет вниз; четыре же последних такта воспроизводят ту же фигуру, тот же образ. Перед воображением слушателя ясно обрисовывается: симметрическое отношение двух первых тактов между собою, такое же отношение этих двух тактов к двум последующим, наконец, широкою дугой, восстает соотношение всех четырех первых тактов к четырем последним. Басс, указывающий ритм, обозначает начало первых трех тактов одним ударом, четвертый же такт – двумя, точно также и в
четырех следующих тактах. Таким образом, изменения в четырех первых тактах, своим повторением в четырех последующих, становятся симметричными и приятно поражают слух единством в разнообразии.
Второй пример, который мы приведем, сделан уже в другую эпоху – в 1998 г. Несмотря на то что телевидение за эти годы коммерциализировалось, в авторских программах сохранились те приемы, которые разрабатывались на советском телевидении. В программе о любви Ивана Бунина к молодой женщине – писательнице, российской эмигрантке Ум-аль-Банин («Парижский журнал», ТВ центр, 25 июня 1998 г.), авторы пытались передать атмосферу 1940-х годов. Для этого были использованы видеоматериалы: французская и русская хроники, фотографии и вырезки из газетных статей, современные съемки Парижа и дома, где жил Бунин, выступление в кадре ведущего, рассказывающего об истории любви; аудиоматериалы – озвученные актерами письма Бунина и бакинской красавицы о судьбах России, русской эмиграции и литературы, озвученные фрагменты воспоминаний, высказывания советских журналистов, освещавших приезд в Париж К. Симонова, звукозапись речи Симонова о задачах русских писателей, восточная и русская музыка, мелодии французских шлягеров послевоенных лет, голос Бунина, читающего собственные стихи. Прием монтажного сопоставления либо противопоставления (контрапункта) изображения и
звукового ряда снова был определяющим (например, на экране Монмартр, Эйфелева башня и негр, продающий сувениры, а за кадром звучит русская песня «Ой ты, степь широкая…» или стихи Бунина). И все же смысловым центром программы являлась фигура постоянного ведущего – писателя и переводчика Бориса Носика. Каждая передача построена так, что зритель как бы смотрит на реальность, воссоздаваемую на экране, его глазами. Коллажный монтаж этому никак не препятствует, напротив, позволяет более свободно интерпретировать реальность.
Как-то вечером в 1987 году, в ноябре (в это время Стокгольм погружается в долгий зимний мрак), Денниз работал в кабинке диджея в Ritz, когда на маленькую сцену клуба с первым концертом в Швеции вышли Public Enemy в своей фирменной военной форме, а вслед за ними – LL Cool J. Градвалль, который тоже был там в тот вечер (а в последующие годы каждая заметная фигура в мире шведской
музыки будет утверждать, что находилась в ту ночь в этом клубе), вспоминает: «Это было словно озарение, зримое доказательство того, что музыку можно играть не только на гитаре, басу и барабанах, но и просто при помощи Technics 1200 (излюбленный диджеями проигрыватель).
В «искусствоведческой» беседе со взрослым
о композиции дети узнают, например, что белый квадрат (куб) на чёрном фоне кажется больше, чем такой же чёрный квадрат (куб) на белом фоне; чтобы воспринимать фигуру как расположенную в середине страницы, нужно размещать её чуть выше середины листа. При построении из разных композиций важно обратить внимание малышей, на что они похожи (на квадрат, круг, овал, треугольник), вытянуты ли они вертикально либо горизонтально, как сочетаются цвет фигур и фон, на котором они расположены, и т. д. Дети узнают, что изображение может размещаться в центре, а может быть смещено к краю; композиция может быть симметричной (зеркальной или осевой) и ассиметричной, статичной и динамичной. Например, портрет и натюрморт представляют собой замкнутые композиции, а пейзаж, рисунки обоев и узоры на тканях – композиции открытые, которые можно продолжить.
Среди
современных создателей виммельбухов наиболее популярны Анна Сьюз (Германия), Ротраут Сюзанне Бернер (Франция), Том Шамп (Голландия), Александра и Даниэль Мизелиньские (Польша). А изобретателем виммельбухов считается немецкий художник Али Митгуша, по другой версии – иллюстратор Ганс Юрген Пресс. Но и здесь новой можно считать разве что идею привлечения детской аудитории, сама же техника вовсе не нова. Многодетальные картины появились ещё в XVI веке у Иеронима Босха и Питера Брейгеля Старшего, а используемый в виммельбухах изобразительный приём – кавалерийская перспектива – применялся немецкими граверами XVII века: все фигуры кажутся равными, вне зависимости от расположения, как если сидеть верхом на коне.
Однако именно Джотто, вероятно, первым из итальянских живописцев стал показывать объемы, изображать фигуру трехмерной. Он перестал вносить в свои произведения византийскую символику, многочисленные, порой очень сложные узоры, меньше внимания уделял
деталям. Произведения Джотто просты, спокойны и величественны. Композиционное построение, как правило, цельное и ясное.
Сюжет в этих фильмах – как почти всегда у Любича – не более чем банальная поделка. Однако важно, как это сделано. Режиссер представляет историю так нарочито, что ее и нельзя воспринимать серьезно. Все эти высокопоставленные графы и принцы, которых мы знаем по бесчисленному множеству оперетт, становятся в изображении Любича тем, что они есть на самом деле: фигурами из вымышленного радужного мира вне всяких связей с реальностью. Широко используя шутку и иронию,
множество маленьких, но значимых деталей, Любич создает пародию на старый мир оперетты. Здесь отсутствует всякий пиетет по отношению к высокопоставленным аристократическим персонам, очищается от хлама и модернизируется старый театральный жанр, насчитывающий уже многие десятилетия. И получается нечто острое, увлекательное, имя чему – кинооперетта.
О кабаретной сцене много писали в прессе, но первую попытку теоретически осмыслить новую форму сделал М.М. Бонч-Томашевский в большой статье «Театр пародии и гримасы»[20], опубликованной в журнале «Маски». Он перечислил главные черты, присущие, по его мнению, новому театру: «замена принципа сценической рампы принципом атмосферы зрелища»[21]; требование, «чтобы в лицедее соединялись
разных категорий таланты»[22]; импровизационность номеров, вызывающая у зрителя чувство присутствия при творческом процессе; и центральная фигура конферансье, обеспечивающая фузиональность зала и сцены. Поскольку в России, по совершенно справедливому наблюдению Бонч-Томашевского, привилось «не “cabaret artistique” парижан, а “?berbrettl” Берлина и Мюнхена»[23], вместо кабаретной импровизации (исключение составляет практика артистического кабаре «Бродячая собака») русский зритель увидел «триумф театра пародии и сатиры»[24].
Барокко – художественное направление, возникшее почти на век раньше классицизма, но продолжавшее развиваться параллельно с ним, в своем
стремлении изображать реальный мир как иллюзию, фантазию, сон на первый взгляд шло вразрез с рационализмом Декарта. Тем не менее барочные идиллии и памфлеты с их аллегориями, театральными приемами, риторическими фигурами, антитезами, градациями, параллелизмами так же далеки от реальной жизни, как и трагедии и оды классицизма. Для барокко характерны использование мистических символов-атрибутов, среди которых немало фитонимов, а также описания природы, но эти описания и символы замкнуты в рамках риторических фигур.
Стремление к графической красоте замечается у эгейцев и в изображении отдельных фигур или целых сцен из жизни. Фреска из Кносского лабиринта, изображающая обнаженную женщину, как будто совершенно чужда орнаментальных задач; однако, вычерчивая строгий контур тела, художник больше считался с красотой кривых линий, нежели с анатомией. То же должно сказать о женской головке, оттуда же, исполненной той же характерной для эгейцев техникой: контуром, со слабым выявлением рельефа; это опять дает простор красивому сочетанию линий, которые были бы затемнены сильной рельефностью портрета. В любом эгейском рисунке чувствуется то же пристрастие к графической красоте линий. Наклоны тел, повороты шеи, движения рук, расстановка ног в фигурах, все это имеет в виду не фотографическую верность природе, но графическую красоту; она дополняется и изображением обстановки. Там красота линий достигнута симметрией или тонкой асимметрией
в расположении фигур; там – стилизацией образа животного или человека; там четырьмя штрихами вожжей, проведенных параллельно; там 16-ю линиями ног у кобылиц с жеребятами, там еще – комбинацией этих двух элементов, – вожжей и ног, – трактованных, как линии, и т. п.[33].
В истории русского балета московский Большой театр занимает исключительное по своему значению место. Понять это значение и взвесить его можно, только приняв во внимание своеобразную культуру этого второго очага русского художественного и интеллектуального
творчества. Все в Москве оригинально. Оригинален сам город, с его пестрой и сверкающей мозаикой домов, храмов и дворцов, широко разбросавшихся и все же дышащих единой жизнью. По улицам плывут потоки людей, в которых отдельные фигуры едва различимы. И шум какой-то общий и массивный стелется над громадами скученных в беспорядке строений. В праздничные дни сюда прибавляется еще и звон многочисленных колоколов, в котором тяжеловесная медь гудит призывно, слитно и связующе. Эта вокальная пропаганда в наши дни уже не имеет прежнего церковного, мистического и гипнотизирующею характера, как во времена московского ипокритного благочестия и православной святости, не «верившей слезам». Теперь она вытесняется иными шумами. Все же, как иллюстрация московского коллективизма, она и сейчас сохраняет свои типические, историей запечатленные черты.