Русская литература

Ру́сская литерату́ра — совокупность литературных произведений, написанных на древнерусском и русском языках. Временем зарождения принято считать вторую половину X века. Является одной из важнейших составляющих культуры России.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Таким образом, основное содержание этой книги – встреча художественных миров двух русских литератур, древней и новой. Хронологические рамки книги маркированы двумя знаковыми фигурами, вынесенными в ее заглавие. Консерватор по убеждениям, протопоп Аввакум в своем творчестве оказался величайшим новатором, и его знаменитое Житие стоит на пороге литературы Нового времени. В произведениях выдающегося русского писателя второй половины XX века Федора Абрамова явственно ощутимо живое влияние традиций народного христианства, наиболее хорошо сохранившихся на Русском Севере, родине писателя.

М. Н. Климова, От протопопа Аввакума до Федора Абрамова: жития «грешных святых» в русской литературе, 2010

Таким образом, в представлении Толстого русская литература начиналась именно с былинного эпоса, и в этом отношении его убеждение совпадало с концепцией Р. Траутманна (стоит отметить, что цитированная запись из дневника В. Ф. Лазурского была впервые опубликована лишь в 1939 году, и Р. Траутманн не мог ее знать). Но еще существеннее другое. Р. Траутманн, как мы видели, по существу, «возводил» толстовское искусство к былинному, заведомо не зная о том, что Толстой сразу после окончания «Войны и мира», в начале 1870 года, задумал роман, главными героями которого должны были стать девять богатырей (Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Михайло Потык, Дюк Степанович и др.), перенесенные в современную русскую жизнь[94]. Для этого Толстой внимательнейшим образом изучает тексты былин, опубликованные в сборниках Кирши Данилова, Петра Киреевского, Рыбникова (Гильфердинг тогда только собирался ехать в Олонецкую губернию за былинами).

Вадим Кожинов, От Византии до Орды. История Руси и русского Слова, 1996

Исследователь Г. Малыхина, говоря об эпохе постмодернизма, внесшей коррективы в литературные структуры, отмечает, что «автору “филологического романа”, редкого явления в истории русской литературы, присущ теоретический склад мышления» [103: 77]. В литературе на рубеже XX–XXI веков количество разновидностей филологического романа увеличилось: «Как стать знаменитым писателем» А. Кучаева (2002), «Орфография» Д. Быкова (2003), «Пиши пропало» М. Безродного (2003), «Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга» Ю. Щеглова (2004), «Долог путь до Типперэри» Г. Владимова (2005), «Марбург» С. Есина (2006), «Рахиль» А. Геласимова, «Неверная» И. Ефимова (2007) и др.

Ольга Ладохина, Филологический роман: фантом или реальность русской литературы XX века?, 2010

Такой поэт известен и не известен в истории русского Зарубежья. Привлекшие внимание в последнее время, его стихотворные книжки 1920–1930-х гг. кажутся написанными разными людьми – так сильно они разнятся и так трудно уловить и объяснить логику изменений поэтической манеры автора. Вышедшие ничтожными тиражами, эти издания составляют лишь незначительную часть сохранившегося большого рукописного наследия Гомолицкого, относящегося к ранним этапам его творческого пути. Место Льва Гомолицкого в русской литературе и печати в межвоенной Польше, вообще изученной намного меньше, чем культура русского Зарубежья в других странах и столицах (Берлин, Париж, Прага, Рига), не определено, отчасти потому, что творческая биография его являет собой цепь «метаморфоз», причем резкие сломы в ней были вызваны как внешними катаклизмами, выпавшими на долю его поколения, так и сугубо внутренними, чисто художественными причинами. События политической жизни поставили его на перекрестке культур, эпох и литературных систем. Литературная биография его распадается на два основных периода – русский (до конца Второй мировой войны) и польский (послевоенный), и их различие выражено двумя разными именами – Лев Гомолицкий и Leon Gomolicki. Внимательное изучение показывает, однако, что работа в русской и работа в польской литературах не были у него отгорожены друг от друга непроходимой стеной, а наоборот, являли пример поразительного взаимопроникновения двух отдельных, самостоятельных традиций.

Лев Гомолицкий, Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I, 2011

А К. Маркс здесь вот при чем. Это в последние двадцать с небольшим лет можно свободно писать о «Слове» без ссылки на Маркса. А до начала 90-х годов прошлого столетия в любой книге, статье, докладе, школьном учебнике по русской литературе нельзя было обойтись без цитаты, взятой из письма К. Маркса к Ф. Энгельсу от 5 марта 1856 года, в котором он определил идею древнерусского памятника следующим образом: «Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ».

Александр Костин, Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия, 2014

Третий раздел состоит из статей разных лет, смысл републикации которых – представить разные грани творчества В. Э. Вацуро. Здесь собраны мелкие заметки о Пушкине из «Временника Пушкинской комиссии», плановые институтские работы «Болгарские темы и мотивы в русской литературе 1820-1830-х гг.» и «Мицкевич и русская литературная среда 1820-х гг.», разыскания, связанные с подготовкой текстов для собраний стихотворений Хемницера и Некрасова в «Библиотеке поэта», предисловия к отдельным изданиям сочинений Дениса Давыдова и Дельвига, газетное интервью – реакция В. Э. Вацуро на ситуацию в стране после революции 1991 года («Будем работать в стол – благо опыта не занимать»), наконец, очерк о Горбачеве – неожиданный для академического ученого, хотя и вполне соотносящийся с общим в начале 1990-х годов стремлением историков прошлого концептуально осмыслить текущий момент.

В. Э. Вацуро, Избранные труды, 2004

Пушкин явился родоначальником новой русской литературы, основателем современного русского языка. Его поэзия оказала самое благотворное влияние на всю нашу литературу, и в первую очередь – на творчество своих современников. Недаром тот же Гоголь отмечал, что Пушкин «был для всех поэтов, ему современных, точно сброшенный с неба поэтический огонь, от которого, как свечи, зажглись другие самоцветные поэты. Вокруг него образовалось их целое созвездие». Эти слова дали основание заговорить о «поэтах пушкинской плеяды», «пушкинского круга» и т. п. Причем в этот круг включались такие очень разные по своему духу и направлению поэты, как П. Вяземский, П. Катенин, К. Рылеев, В. Кюхельбекер, А. Дельвиг, Е. Баратынский, Н. Языков и др. Конечно же Пушкин был для многих из них непререкаемым авторитетом. Об этом неоднократно говорили многие его друзья и единомышленники. «Никто из писателей русских не поворачивал сердцами нашими, как ты», – говорил поэту один из ближайших его друзей Дельвиг. А Вяземский писал Пушкину: «Возведи русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами. Соверши один, что он совершил один, а наше дело – признательность и удивление».

Сборник, Поэты пушкинской поры, 2014

В становлении писательского таланта Сенкевича не последнюю роль сыграло прекрасное знание им русской литературы. Знание русского языка он вынес из гимназии, где преподавание велось на русском, а в университете посещал лекции по истории русской литературы. В его произведениях встречаются мотивы, в которых узнаются сюжеты и типы из произведений русских писателей, а в языке исследователи отмечают русизмы. Известный историк польской литературы Петр Хмелевский писал в 1910 году, когда известность Сенкевича была уже мировой: «Мы не знаем точно, сколько и какие книги русских авторов прочитал молодой Сенкевич, но не вызывает сомнения его тесное знакомство с произведениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Тургенева. Влияние Гоголя и Тургенева на раннего Сенкевича неоспоримо. Обладая по своей натуре склонностью к сатирической шутке (курсив мой. – В.Х.), он у Гоголя учился искусству, если можно так выразиться, пользоваться ею; а художественно совершенные повести и новеллы Тургенева развили и укрепили в нем врожденное умение чувствовать красоту природы и склонность к предметному изображению людей и событий».

Генрик Сенкевич, Крестоносцы, 1900

Роман в очень короткий срок приобрел общеевропейскую известность, стал предметом горячих споров и заинтересованных высказываний ряда видных польских и русских литературных деятелей. Его высоко оценили М. Горький, А. П. Чехов, Л. Толстой, причислив его к лучшим достижениям европейской прозы своего времени{9}. Имя героя романа Леона Плошовского Горький упоминает в ряду созданных европейской и русской литературами психологических портретов «лишних людей», противопоставивших себя обществу. Л. Толстой записал в своем дневнике 18 марта 1890 г.: «Вечером читал Сенкевича. Очень блестящ»{10}.

В. А. Хорев, Польская литература XX века. 1890–1990, 2016

Стихи двух авторов – Ольги Бешенковской и Натальи Хаткиной – стали достоянием широко известной антологии русской поэзии «Строфы века» (составитель Е. А. Евтушенко). Обе безвременно ушли из жизни, оставив большое поэтическое наследие в современной русской литературе. Без них и этот сборник был бы неполным, ибо они – свидетели нашего времени, и подборки их стихов, будучи одними из самых ярких и впечатляющих в этой книге, являются к тому же достоверным историческим документом нашего времени. Увы, поэты уходят, но их творчество продолжает жить.

Антология, Певчий ангел, 2015

Духовно-философские и художественные искания конца XIX – начала XX веков в русской литературе и во всей русской культуре были неразрывно связаны с «русской идеей». Это понятие сформулировал В. Соловьевым в названии его книги («L'Idee russe»), которая вначале была опубликована на французском языке в 1888 году, а в России появилась только в 1911 году в переводе Г. А. Рачинского. Но проблемы самобытности российской цивилизации, исторической и мистической судьбы России, народного характера были поставлены задолго до В. Соловьева, и до сегодняшнего дня они служат ключом к осмыслению национальной картины мира, отраженной в литературе и искусстве.

Т. А. Пономарева, Художественный мир новокрестьянской литературы, 2017

Во второй половине XIX века, когда былины стали предметом научного исследования ученых и вошли в курсы истории русской литературы, фольклористы так называемой исторической школы занялись поиском исторических прототипов былинных персонажей. Воин Илья Русский, упомянутый в скандинавских сагах XII–XIII веков, был ими отождествлен с былинным Ильей Муромцем, в русских летописях нашлось несколько упоминаний имени Алеши Поповича как участника сражений в X и ХIII веках. Ясно, что речь шла о разных людях с одинаковыми именами, но в то же время, по мнению этих исследователей, подтверждалось реальное существование и былинного персонажа.

В. Б. Муравьев, Тайны и предания старой Москвы, 2007

Обстоятельства возникновения древнерусской литературы, её место и функции в жизни общества определили систему исходных жанров, в рамках которых началось развитие оригинальной русской литературы. Надо сказать, что уже в X–XII веках жанровое разнообразие русской словесности было весьма велико. Так, среди жанров старшего периода можно выделить следующие: хроники и хронографы (близкие по жанру произведения), передающие священную историю мира; летописи, повествующие о политической истории государства; повести, раскрывающие сюжеты особо значимых событий отечественной и мировой истории; жития святых (агиографический жанр), представляющие собой нравоучительные биографии христианских подвижников, а в некоторых случаях князей правящей династии; патерики, повествующие о жизни монахов или монастыря; поучения и слова, учительная литература, содержащая информацию учительного характера (так, в поучениях обличались пороки и прославлялись добродетели, в словах содержалась информация о христианских праздниках, раскрывался смысл отдельных сюжетов из Священного Писания); хождения или своего рода путевые заметок, где рассказывалось о путешествиях в Святую землю – Палестину (эти рассказы, как правило, сопровождались библейскими преданиями, связанными с отдельными городами или районами); физиологи, содержащие описания животных, птиц, камней, также сопровождаемые библейскими толкованиями; шестодневы, описывающие первые шесть дней сотворения мира Богом; и, наконец, палеи, представляющие собой компиляцию из различных переводных сочинений, в первую очередь Священного Писания с комментариями и дополнениями, также содержащие пространную информацию из области философии, истории, онтологии, логики, физиологии, гносеологии, антропологии, астрономии, математики, анатомии, географии и других областей знаний. В некоторых произведениях указанных жанров христианская риторика теснейшим образом соседствовала с элементами греко-римского культурного наследия дохристианского периода, а также с элементами древнеславянских мифов, бережно хранимых народной памятью и отражающих народное представления о мире и человеке.

О. А. Плотникова, Боги и герои Древней Руси, 2016

По возвращении в Петербург судьба свела Старчевского с людьми, некогда составлявшими «ближний круг» Карамзина, ревнителями его памяти. Он разбирает архив и библиотеку князя П. А. Вяземского. По просьбе поэта 26-летний полиглот Старчевский дает уроки славянских языков – польского, чешского, сербского, 30-летнему сыну покойного историографа Андрею Николаевичу Карамзину, составляет грамматику десяти славянских наречий. «Об этом времени я всегда буду вспоминать как о лучшем в моей молодости», – писал он на склоне лет. Старчевский мечтал «посвятить жизнь изучению русской истории». Но в николаевском Петербурге незнатному провинциалу-поляку без высоких связей было нелегко сделать ученую карьеру. Попытки получить место в Археографической комиссии, в Петербургской римско-католической академии, в Румянцевском музее, добиться командировки за границу для разыскания исторических рукописей потерпели неудачу. Правда, Вяземский похлопотал за молодого человека перед К. С. Сербиновичем, некогда входившим в близкое окружение Карамзина, а теперь важного чиновника, наставника, редактора «Журнала Министерства народного просвещения». Старчевский стал сотрудником этого издания «по исторической критике, славянской этнографии и филологии». Он по-прежнему много пишет. В «Финском Вестнике» появляется его работа «Литература русской истории с Нестора до Карамзина» В «Журнале Министерства народного просвещения» он публикует очерк «О заслугах, оказанных государственным канцлером Николаем Петровичем Румянцевым отечественной истории», не утративший своего научного значения и сегодня.

А. В. Старчевский, Николай Михайлович Карамзин, 1849

Но главное, ученый смог сделать обоснованное предположение о том, кто является автором замечательного произведения русской литературы: «В конце родословного перечня никольских попов читается загадочная фраза: “Се написа Еустафей вторый, Еустафьев сын Корсунскаго, на паметь последнему роду своему”. Этому Евстафию приписывают иногда авторство в отношении всей Повести о Николе Заразском или только первой ее части. Но Повесть, судя по источникам, языку и содержащимся в ней хронологическим приметам, написана в 1560 г. и никакого более раннего протографа не имела. Единственное, что можно было бы признать авторским вкладом второго Евстафия, – это вписание в Синодик имен своих родителей с кратким упоминанием об истории перенесения иконы. Подлинным же автором Повести о Николе Заразском являлся священник Никольского храма, работавший в 1560 г. Поскольку составление такого произведения никак не могло обойтись без участия главы клира, то решаемся приписать авторство Повести самому протопопу церкви Николы Заразского Ивану Вислоуху, учитывая еще и то обстоятельство, что его именем заканчивалась роспись “Рода поповского Николы чудотворца Заразского”»[27].

А. А. Музафаров, Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси, 2017

«Киевская тема» в русской литературе начала XIX века сочетает в себе две парадоксальным образом дополняющие друг друга интенции: историческую и сказочную. Предмет этой статьи – литературный генезис некоторых сюжетов, связанных со старокиевским периодом русской истории, той эпохи, которую обычно помещали в начало характерных для историографии XVIII века «периодизаций». Как правило, ее определяли как «древнюю историю», включавшую в себя «Русь рождающуюся» и «Русь разделенную» (по Шлецеру), или «удельную» (по Карамзину). Другими словами, речь идет о периоде «после Рюрика» и вплоть до «Батыева нашествия».

Сборник статей, И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата, 2008

В августе 1916 г. сборник «Поэзия Армении» вышел в свет. В многочисленных отзывах читателей и критиков этот сборник расценивался как яркий праздник культуры двух народов. В 1923 г. на вечере, посвящённом памяти Брюсова, Ованес Туманян говорил: «Я не могу не выразить открыто своего бурного и искреннего восторга и благодарности нашим лучшим друзьям за мастерство и любовь, проявленные ими в этом прекрасном начинании… Сколько нужно искусства, умения, чтобы перевод передал не только своеобразную форму подлинника, но и его неповторимый аромат! Значение сборника „Поэзия Армении“ велико: он не только даёт возможность армянам продемонстрировать плоды своей творческой мысли перед другими народами, но и явится ценным изданием для русской литературы… Такие культурные предприятия – одно из общественно значимых средств взаимного сближения народов».

Р. Д. Сафарян, Армения глазами русских литераторов, 2013

Поставленная таким образом тема об отношениях Жуковского и Киреевского позволяет коснуться важной проблемы – религиозных исканиий русского романтизма. В публикациях и исследованиях последних лет получили достаточно широкое освещение сюжеты, связанные с «научной реконструкцией христианского контекста русской литературы» [Христианство и русская литература, 6] (см. работы С. Г. Бочарова, И. А. Виноградова, В. А. Воропаева, M. М. Дунаева, И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, Ф. 3. Кануновой, Т. А. Касаткиной, В. А. Котельникова, А. М. Любомудрова, В. С. Непомнящего, Б. Н. Тарасова и др.). Обнаружены и изучены связи с православной духовностью творчества многих писателей (особенно А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского), сделаны и попытки концептуального осмысления истории русской литературы с точки зрения православия (указания на соотвествующую литературу можно найти в библиографическом указателе «Христианство и новая русская литература XVIII–XX вв.» [Христианство], учитывающем 14156 статей и монографий, что само по себе свидетельствует о масштабе научной разработки такого рода тем). Однако, утверждая, что «русская литература была христианской»[1] [Евангельский текст, 5] и «во многом православной» [Кирилл (Гундяев), 45] (что, конечно же, верно), мы не должны забывать о драматизме взаимоотношений светской литературы XIX в. с церковной традицией.

Д. В. Долгушин, В. А. Жуковский и И. В. Киреевский: Из истории религиозных исканий русского романтизма, 2009

И Голосовкер занялся мучительным восстановлением утраченного. В какой-то мере было восстановлено прозаическое произведение, действие которого происходит в Москве конца 1920-х годов. Оно напечатано под названием «Сожженный роман» в журнале «Дружба народов», № 7 за 1991 год и переведено на иностранные языки. В 1963 году была издана книга «Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом „Братья Карамазовы“ и трактатом Канта „Критика чистого разума“», вызвавшая немалый интерес и в нашей стране, и за рубежом. В журнале «Русская литература», № 4 за 1991 год напечатано эссе «Секрет автора. „Штосе“ М. Ю. Лермонтова». Посмертно – однако не полностью – издан и главный философский труд Голосовкера – «Имагинативный абсолют»: сочинение о механизме и значении творческого воображения. Философ полагал, что воображение – это высший разум и что непонятное уму познают воображением. С выходом в 1987 году книги «Логика мифа», а затем и ряда фрагментов философских трудов Голосовкера, подготовленных к печати Н. В. Брагинской, его имя вошло в число оригинальных мыслителей XX столетия.

Я. Э. Голосовкер, Сказания о Титанах, 1955

Урок чтения антологии ещё и в том – и это отчётливо показано комментатором, – что включение в круг детского чтения «само собой» происходит не столь уж часто, что, как правило, нужна борьба или настоятельная упорная работа по вовлечению в этот круг лучших стихов. Трёхтомник «Четыре века русской поэзии детям» и проделывает эту гигантскую работу – расширяет, обогащает, а во многом и открывает круг подлинного детского чтения. Надеюсь, безусловная – выдающаяся! – роль антологии в окончательном утверждении поэзии для детей как значительного явления русской литературы и культуры в целом.

М. Д. Яснов, Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах, 2014

Первые путевые очерки в русской литературе принадлежали паломникам Древней Руси и получили название «хожений» («хождений»)[30]. На сегодняшний день насчитывается более семидесяти древнерусских хожений, многие из которых имеют несколько списков, что свидетельствует о популярности жанра в прошлом. Традиционный жанр хожения отличает сжатое изложение событий, участником которых являлся автор, точное описание святых мест, наконец, общая поучительная и познавательная цель сочинения. В основной своей массе хожения представляли собой паломнические сочинения, но с конца XIV в. («Хождение Игнатия Смольнянина») путешественники наряду с паломническими часто ставят перед собой дипломатические или торговые задачи. Такого рода путевые очерки окончательно укрепляются в середине XV в. и достигают своего расцвета в «Хождении за три моря» Афанасия Никитина.

Е. А. Бузько, «Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века, 2014

Димитрий Вергун – журналист, поэт и ученый. Сборник его стихов «Червоннорусские отзвуки» выдержал три издания, а очерк «Немецкий Drang nach Osten» был переведен на несколько языков. Его «8 лекций о Подкарпатской Руси» переведено на чешский язык (1925). Мероприятия министра Баха к подавлению карпато-русского возрождения 1849 г. с докладными записками А. И. Добрянского. В Записках научных исследований Русского свободного унив. Т. VIII. Прага, 1938. «Что нужно знать о славянах», С.-Петербург, 1908. «Е. А. Фенцик и его место в русской литературе», Ужгород, 1926.

К. А. Фролов, Сакральные смыслы Новороссии. Церковные и цивилизационные расколы в Новороссии, на Подкарпатской Руси и Украине, 2015

Однако настоящую известность писательнице, хотя и в достаточно узких кругах, увлеченных спиритизмом и магией, принесли «оккультные» романы, вдохновленные доктриной Е. П. Блаватской, а также утопические, фантастические и антиутопические сочинения. Уже в 1901 г. в Париже, в издании Общества спиритических журналов выходят (на французском языке) «Оккультные рассказы». В том же году появляется роман «Жизненный эликсир» (в переизданиях – «Эликсир жизни»), открывающий монументальную «Пенталогию», в которую вошли также романы «Маги» (1902), «Гнев Божий» (1909), «Смерть планеты» (1911), «Законодатели» (1916). Другим важным произведением этого жанра стала трилогия «В царстве тьмы» (1914), которая в современном издании Православной русской академии отнесена к «духовно-поучительным сочинениям». В этом же ключе написаны романы «Адские чары» (1910) и «Дочь колдуна» (1913). В истории дореволюционной русской литературы В. И. Крыжановская остается по сути единственной представительницей оккультного романа. Параллельно писательница выступает с утопическо-фантастическими произведениями, в которых изображается столкновение во Вселенной божественных и сатанинских сил. Таковы, например, романы «На соседней планете» (1903) и «В ином мире» (1910), где идеализируется устройство общества, близкое к древнеегипетскому. Успех книг В. Крыжановской среди рядовых читателей объясняется прежде всего выбором экзотических тем. Попытки писательницы создать значительное произведение на современную тему большого успеха не имели.

В. И. Крыжановская-Рочестер, Железный канцлер Древнего Египта, 1899

Наконец, последнюю группу составляют выбранные «по любви» и по профессиональным интересам разборы историко-литературных исследований – книги американского профессора русской литературы Елены Краснощековой «Роман воспитания – Bildungsroman – на русской почве» (монографии опубликованной санкт-петербургским издательством «Пушкинский фонд»), сборника статей «Утопия “звериности”, или репрезентация животных в русской культуре» (серии «Труды Лозанского симпозиума» под ред. Л. Геллера) и книги Л. Бердникова «Шуты и острословы: герои былых времен».

Ж. Г. Долгополова, Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий, -1

Отобранные для этой книги короткие рассказы (фрагменты? крохотки? корявки? – как их ни называй) просты и прозрачны. Они следуют славной традиции «Повестей Белкина», «Героя нашего времени», рассказов Гоголя, Толстого, Лескова, Чехова. И хотя создавались они далеко за пределами России и печатались вдали от России – они всей сущностью своей принадлежат великой русской литературе.

Л. М. Аринштейн, Место издания: Чужбина (сборник), 2006

Нелегок, а временами и тернист путь писателя, но он может служить примером твердого осуществления масштабных задач, поставленных художником. А задачи эти состояли в том, чтобы через обширную галерею образов гениальных сынов русского народа – передовых писателей прошлого века, особо проследив сложный, нередко трагический путь развития русской литературы, – дать своеобразную энциклопедию умственной жизни русского общества, его эстетической мысли, его культуры.

А. Н. Новиков, О душах живых и мертвых, 1957

Несмотря на то что каждый из писателей обладает своим оригинальным мышлением, лучшие образцы литературных произведений, проникая в глубины человеческих душ, объединяют наши сердца, поэтому в мире литературы не существует государственных границ. Таким примером могут служить всемирно известные шедевры русской литературы, созданные Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Тургеневым, Достоевским, Толстым, Чеховым, Горьким, Шолоховым и другими писателями, чье творчество повлияло на несколько поколений китайцев. Можно констатировать, что выдающиеся литературные произведения способны доставлять духовное наслаждение читателям самых разных стран, и они должны принадлежать всему человечеству.

Антология, Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века, -1

2 Этот «миф» подробно исследован в кн.: Багно В. Е. Дорогами «Дон Кихота». М.: Книга, 1988, а также в его новейшем труде: «Дон Кихот» в России и русское донкихотство. СПб.: Наука, 2009. Бытованию образа Дон Кихота в русском культурном сознании посвящено публицистическое сочинение Ю. А. Айхенвальда «Дон Кихот на русской почве» (Т. 1–2. М.; Минск, 1996). Своего рода иллюстрацией к книге Айхенвальда может служит книга «Он въезжает из другого века… Дон Кихот в России». Сост. Л. М. Бурмистрова. (М.: ВГБИЛ, 2006). Новые материалы, касающиеся бытования образа Дон Кихота в Совет ском Союзе, содержатся в кандидатской диссертации Т. Г. Артамоновой «Рецепция сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920—1930-х годов» (Екатеринбург, 2006).

С. И. Пискунова, От Пушкина до Пушкинского дома: очерки исторической поэтики русского романа, 2013

В 1839 г. со станка типографии Московского университета сошла первая кантика дантовской поэмы на итальянском языке. Честь единственного русского издания «Inferno» и примечаний к нему принадлежала университетскому лектору Джузеппе Рубини. В северную страну он приехал по приглашению президента Российской академии наук адмирала A. C. Шишкова и в течение сорока лет увлеченно изучал открывшуюся ему неповторимую культуру. Перед возвращением на родину он в сотрудничестве с профессором Шевырёвым написал для своих соотечественников книгу по истории русской литературы «Storia délia litteratura Russa» (Firenze, 1862), о которой одобрительно отзывался известный филолог и славист И. И. Срезневский.

А. А. Асоян, Данте в русской культуре, 2015

В 1850-е и последующие годы Алексей Константинович создает целый цикл лирических стихотворений. «Средь шумного бала…», «То было раннею весной…», «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад…» и другие его стихотворения относятся к лучшим произведениям русской литературы, посвященным описанию чистой и благородной, одухотворенной и самоотверженной любви, природе, эпизодам героической истории России. Большое место в его творчестве занимают баллады на исторические темы.

А. К. Толстой, Князь Серебряный, 1862

Во второй половине XVIII в. панегирическая ода утрачивает свою исключительную роль в русской системе литературных жанров. В области высокого стиля она соперничает теперь с эпосом и философской одой. О начале конца панегирика свидетельствовало[50] развитие анакреонтического стиля М. М. Херасковым, продолжателем сумароковского направления в оде – классицистического, ориентированного в большей степени на денотативный, чем на метафорико-коннотативный уровень, и обновление языка оды Г. Р. Державиным, отступившим от строгого деления на стили. Не позднее чем к началу XIX в. в русской литературе наблюдается всеобщий переход от панегирического к элегическому жанру, и одновременно «центростремительная» придворная культура вытесняется возникшей под влиянием просветительства «центробежной» культурой, в которой поэт уже выступает не только в роли творца, но зачастую и разрушителя политической иконы. Панегирическая ода переживает последний, маньеристический, расцвет в поэзии С. С. Боброва и некоторых членов «Беседы любителей русского слова», в частности Д. И. Хвостова[51]. Младшее поколение архаистов, прежде всего Кюхельбекер, пытается вернуть прежнюю репутацию оде в теоретических размышлениях о развитии русской лирики в 1820-е гг. Посредством оды, в которой Кюхельбекер усматривал более философскую, нежели панегирическую, природу, должен был быть преодолен избыток «элегического тумана». Спорные теоретические позиции Кюхельбекера не оказали, однако, непосредственного влияния на литературу: как жанр ода – созвучно общеевропейскому развитию – уходит и из русской литературной системы[52].

Риккардо Николози, Петербургский панегирик ХVIII века, 2009

II. Сказание о крещении Руси при Владимире. Оно разбито на три года: 986, 987 и 988. Но это также не летописный рассказ: он лишен летописных приемов, отличается полемической окраской, желанием охулить все веры, кроме православной. И это сказание, очевидно, не принадлежит начальному летописцу, а вставлено в свод его составителем. В нем уцелел намек на время его составления. Когда ко Владимиру пришли евреи с предложением своей веры, князь спросил их: «Где земля ваша?» Миссионеры отвечали: «В Иерусалиме». – «Полно, так ли?» – переспросил их князь. Тогда миссионеры сказали напрямки: «Разгневался бог на отцов наших и расточил нас по странам грехов ради наших, и предана была земля наша христианам». Если бы повествователь разумел первых, кто покорил землю евреев, он должен был бы назвать язычников римлян; если бы он разумел властителей Иерусалима, современных Владимиру, то он должен был бы назвать магометан; если же он говорит о христианах, ясно, что он писал после завоевания Иерусалима крестоносцами, т. е. в начале XII столетия (после 1099 г.). Основным источником Сказания о крещении Руси и о христианской деятельности князя Владимира служило рядом с не успевшим еще завянуть народным преданием древнее житие святого князя, написанное неизвестно кем немного лет спустя после его смерти, судя по выражению жития о времени его княжения: «Сице убо бысть малым прежде сих лет». Это житие – один из самых ранних памятников русской литературы, если только оно написано русским, а не греком, жившим в России.

В. О. Ключевский, Русская история. Полный курс лекций, -1

Безусловно, ощутимо и взаимовлияние культур: так, в Иране русская литература пользуется особой популярностью. Иранскому читателю прекрасно известны имена А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, А.М. Горького, М.А. Булгакова – книги этих русских классиков постоянно переводятся, издаются и раскупаются, их легко можно найти на прилавке любого иранского книжного магазина. А раз эти произведения так любимы иранскими читателями, мысль о родстве культур и мировоззрения напрашивается сама собой. Действительно, несмотря на все культурные и религиозные различия, между русским и иранским менталитетом нет непробиваемой стены, они вполне комплиментарны друг другу. Поэтому стоит надеяться, что проза современных иранских писателей найдёт тёплый отклик в душах русскоязычных читателей.

Реза Амир-Хани, Её я, 2007

Важнейшие его работы посвящены литераторам XVIII века – Симеону Полоцкому, Ломоносову, Василию Майкову, Сумарокову, Крылову. Работы по истории русской журналистике, старинной русской повести, истории русских суеверий собраны в книгу «Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII в.» (1889–1893).

Геннадий Красухин, Круглый год с литературой. Квартал второй, -1

Алексей Варламов является членом Российского союза писателей. Его произведения были удостоены ряда литературных премий. В 2006 году ему была вручена премия Александра Солженицына «за тон кое отслеживание в художественной прозе силы и хрупкости человеческой души, ее судьбы в современном мире; за осмысление путей русской литературы XX века в жанре писательских биографий».

А. Н. Варламов, Повести и рассказы, 2015

Прежде, нежели приступим к изложению истории русской литературы, определим общее значение слова «литература», чтобы потом можно было яснее показать, каким образом и до какой степени русская литература соответствует значению литературы вообще.

В. Г. Белинский, Общее значение слова литература, 1841

В произведениях классической русской литературы встречается немало пословиц. Несомненно, А. Н. Островский, М. Е. Салтыков-Щедрин и другие писатели черпали пословицы и из самой жизни, и из собрания Даля, как наиболее полного, точного и авторитетного источника.

В. И. Даль, 1000 русских пословиц и поговорок, 2017

Творчество петербургского писателя Евгения Лукина – глубокое явление подлинно петербургской линии русской литературы, вобравшее в себя и талантливо переосмыслившее многое в ней: поэтико-эпические традиции средневековой Руси, художественный опыт Пушкина и Гоголя, нравственные уроки Достоевского, светлый строй мышления русской религиозной философии, языково-семантические эксперименты отечественного литературного авангарда, особенности «мифологического реализма» последнего века, художественные поиски постмодернистской словесности и ряд других феноменов искусства.

Е. В. Лукин, Времени холст. Избранное, 2016

Иван Алексеевич Бунин – замечательный писатель русской литературы начала ХХ века – был известен как гениальный поэт и выдающийся прозаик. Все произведения Бунина так или иначе носят философский характер. И не важно, о любви или о социальных явлениях они. Автор заставляет читателей задуматься о смысле человеческого существования, о месте человека в этом мире. Рассказ «Господин из Сан-Франциско» – произведение Бунина, наиболее насыщенное символами и метафорами. За простым сюжетом рассказа скрыты глубокий философский смысл и воззрения писателя на судьбу человеческой цивилизации.

М. С. Селиванова, Готовые сочинения по литературе. 11 класс, 2012