Никогда

Никогда — словарное значение: ни в какой момент на всём протяжении рассматриваемого отрезка времени; ни в какой момент времени; ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах; ни разу.

• Никогда, Гавриил Потапович — поручик Русской императорской армии, кавалер ордена Святого Георгия
• «Никогда» — советский чёрно-белый художественный фильм, психологическая социальная драма, 1962.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

По его словам, «она справедливо может рассматриваться в числе немногих событий, где иное развитие могло бы привести к существенным изменениям картины мира, вместе с битвой при Марафоне, Арбелах (Гавгамелах. – Ред.), Метавре, Шалонским (Каталаунские поля. – Ред.) и Лейпцигским сражениями». Именно внимательное осмысление этого замечания Галлама впервые заставило меня замыслить данное исследование. Конечно, между мной и великим историком существуют различия в оценках важности тех или иных сражений, в некоторых из которых он склонен к преувеличениям, а другие, наоборот, попросту игнорирует. Наверное, это правда, что два историка никогда не смогут прийти к полному согласию, составляя список решающих сражений в мировой истории. Различие в подходах приведет к разным оценкам тех или иных событий. Точно так же степень их интереса к конкретным историческим персонажам отразится и на оценке их значения. Но различие в наших взглядах крайне невелико. Скорее всего, это вызвано тем, что мои взгляды на величайшие события в истории совпадают с точкой зрения Галлама. Его заметки учат нас наблюдать за тем, как в столкновении немногих участников зачастую затрагиваются интересы многих государств, и как результат – такой конфликт часто не ограничивается одним столетием, а дает толчок, который влияет на судьбы последующих поколений. Очень ценным является и приобретаемая упорядоченность мышления, которая помогает не просто наблюдать за тем, что произошло и что происходит, но и за тем, что могло бы случиться[1].

Эдвард Кризи, Великие сражения Античного мира

Друзья формируют самые стабильные и продолжительные отношения в любом обществе, будь то в России или в любой другой стране. Эти группы никогда не бывают многочисленными и в российском контексте обычно состоят из двух-трех человек, в исключительных случаях – из шести человек. Отношения между друзьями длятся от трех до сорока лет и более. Россияне подтверждают, что может потребоваться по крайней мере три года активного взаимодействия, чтобы построить настоящую дружбу, то есть до того момента, когда можно кого-либо назвать другом. Например, респондент Д. П. прокомментировал, что:

Олег Коновалов, Спрятанная Россия, 2017

Если ничего не происходит и ничего не меняется, то и время не существует. Нам не известно время вне каких-либо событий. Время проявляется только в событиях. В движении часовой стрелки, в перемещении звезд и планет, в старении организмов и материалов и т. д. Если не будет никаких процессов и не будет устойчивого соотношения между различными процессами, то времени не будет. Если бы в одних сутках было бы 24 часа, а в следующих 24 секунды, если бы не было постоянных соотношений между различными событиями, мы бы никогда не определили никаких временных интервалов, ни секунд, ни минут, ни часов, ни суток и т. д.

Сафиуллин Рустем, Последняя теория всего, 2015

По ходу дела следует заметить, что в этом контексте Аристотель употребляет терминологическую пару «потенциально» и «актуально» двумя разными способами. Когда он говорит, что статуя Гермеса потенциально существует в куске дерева или что половина линии потенциально существует в целой линии, он имеет в виду, что они не существуют актуально, но могут быть доведены до актуальности. Но дерево или камень порога – это уже актуально порог, так же как и тело, упомянутое в определении души как «обладающее в возможности жизнью», уже актуально является живым (как отмечает Аристотель в De An. II. 1 412b25-26). В данном случае термин «потенциально» используется просто потому, что необходима форма, чтобы эти вещи актуально были тем, что они суть; взятые отдельно от формы, они подобны Гермесу в куске дерева. Конечно, все, что мы встречаем в мире, уже так или иначе обладает формой; мы никогда не сталкиваемся с чем-то только потенциальным. Поэтому в Метафизике VIII.6 Аристотель говорит, что «последняя материя и форма – это одно и то же, но одна – в возможности, другая – в действительности» (1045b18-19). Это темное место, но оно, в частности, означает, что последняя форма потенциально есть то, что состоит из материи и формы в том же смысле, в каком дерево или камень – потенциально порог.

Дэвид Брэдшоу, Аристотель на Востоке и на Западе. Метафизика и разделение христианского мира, 2004

Качество постоянства, которое нас интересует, заключено в самом существовании, но в противовес ему существует также и изменение. Иначе говоря, есть прошлое, выраженное в неотменяемости, однако в опыте никогда не было прошлого, которое не изменялось бы в череде поколений. Прошлые, в которые мы впутаны, и неотменяемы, и отменяемы. Бесполезно, по крайней мере для задач опыта, искать опору в «реальном» прошлом, в котором мы делаем постоянные открытия; ведь это прошлое должно устанавливаться в противовес настоящему, в котором появляется эмерджентное, а прошлое, которое должно видеться при этом с точки зрения эмерджентного, становится иным прошлым. Когда эмерджентное появляется, оно всегда оказывается вытекающим из прошлого, но до того, как появиться, оно, по определению, из прошлого не вытекает. Бесполезно настаивать на универсальных или вечных качествах, по которым можно было бы идентифицировать прошлые события независимо от чего бы то ни было эмерджентного, ведь либо мы вообще не можем их сформулировать, либо они становятся настолько пустыми, что не помогают в идентификации. Смысл бесконечности в древней и современной математической мысли иллюстрирует это бессилие.

Джордж Герберт Мид, Философия настоящего, 1971

И тем не менее сейчас я уверен, что Терри был прав, когда спорил со мной, утверждая, что символизм – это тот Рубикон, который наши предки должны были перейти, чтобы начать становиться людьми. Я считал, что таковым является синтаксис, потому что, в то время как обезьян можно было специально научить некоторым знакам, по сути отдаленно напоминающим слова, и, хотя они были способны (похоже, что без особых дополнительных инструкций) соединять вместе эти слова в некое подобие протоязыка, они никогда не приобретали то, что может быть названо синтаксисом, даже когда в одном из экспериментов их целенаправленно обучали простейшим элементам синтаксиса. Но я начал осознавать, что синтаксис смог стать возможным только потому, что после двух миллионов лет использования протоязыка в мозге говорящего на нем произошли значительные изменения. Если дело обстояло именно так, было бы нелепо считать то, чему у обезьян никогда не было шанса научиться, основным нашим отличием от них. Гораздо более осмысленно, как утверждает Дикон, считать, что это главное отличие возникло на самой первой стадии формирования языка: создание символов на раннем этапе запустило весь дальнейший процесс.

Дерек Бикертон, Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей, 2009

Как бы хорошо ни было животное приспособлено к условиям среды обитания, эти условия должны рассматриваться как некое статистическое среднее. Поскольку никогда не будет возможным обезопасить себя ото всех мыслимых случайностей, то, следовательно, любое конкретное животное будет зачастую выглядеть совершающим “ошибки” – и эти ошибки легко могут оказаться фатальными. Это не проблема запаздывания во времени, о которой уже упоминалось, а иная мысль. Проблема запаздывания во времени возникает из-за нестационарности статистических характеристик окружающей среды: нынешние условия в среднем отличны от тех, в которых жили предки животных. Проблема, обсуждаемая сейчас, более неотвратима. Условия, в которых живет современное животное, могут быть в среднем такими же, как и при его предке, однако мелкие случайные события, ежесекундно встречающиеся на пути и того, и другого, каждый день новые и слишком многообразны для того, чтобы их можно было точно предсказать.

Ричард Докинз, Расширенный фенотип: длинная рука гена, 1999

Существует много различных иных теорий, но все они корнями уходят в описанные выше. Наличие столь большого количества взглядов на феномен вполне объяснимо. Дело в том, что никаких серьезных исследований фазы никогда не осуществлялось, и для среднестатистического человека осталось широкое поле для собственных взглядов. Во всяком случае, если какие-то исследования были, то они либо почти не распространены, либо слишком непопулярны. Странность и нестандартность свойств фазы не позволяет подойти к ней с железной логикой, поэтому до сих пор люди не могут прийти к единому мнению. Более того, именно попытки при таком ракурсе рассмотреть фазу больше всего приводят к заблуждениям. Нужно смотреть не на то, что перед глазами, а на закономерности. Таким же образом нужно относиться к возможности встретиться с умершим человеком.

Михаил Радуга, Контакт с умершим. Пошаговая техника, -1

Проф. Оуэн (Owen) в 1849 году («Nature of Limbs», с. 86) писал следующее: «Идея архетипа обнаружилась во плоти в разнообразных модификациях, существовавших на этой планете задолго до появления тех видов животных, в которых она проявляется теперь. На какие естественные законы или вторичные причины были возложены правильная последовательность и прогрессия этих органических явлений, нам пока неизвестно». В своем президентском Адресе Британской ассоциации в 1858 году он упоминает «аксиому непрерывного действия творческой силы или предустановленного становления живых существ». Далее, касаясь географического распространения, он добавляет: «Явления эти заставляют нас усомниться в том, что Apteryx из Новой Зеландии и красный тетерев в Англии созданы каждый на соответствующем острове и исключительно для них. Да и вообще не следует никогда упускать из виду, что под выражением „сотворение” зоолог имеет в виду „неизвестный ему процесс”». Он развивает эту идею, добавляя, что во всех случаях, подобных примеру с красным тетеревом, которые «зоолог перечисляет как доказательство отдельного сотворения птицы и для данных островов и только для них, он главным образом выражает мысль, что не знает, каким образом красный тетерев очутился там и почему он нигде больше не встречается; этим способом выражения, обнаруживающим его незнание, зоолог высказывает свою уверенность, что и птица, и остров обязаны своим происхождением той же великой Творческой Первопричине». Если мы попытаемся истолковать эти два положения, высказанные в том же Адресе, одно при помощи другого, то придем к заключению, что именитый философ в 1858 году уже не был уверен в том, что Apteryx и красный тетерев появились впервые там, где они теперь находятся, «неизвестно каким образом», или благодаря некоторому процессу, который «неизвестен ему».

Ч. Р. Дарвин, Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь, 1859

Некоторые факторы энергии суть величины с определенным направлением, – такова скорость и – как следствие этого – количество и энергия движения. Но в то время как первые два фактора могут получать и отрицательные величины, последний остается, подобно массе, всегда положительным. Энергия с определенным направлением никогда не может изменить этого направления, кроме тех случаев, когда этому содействует другая какая-нибудь форма энергии.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 11, 2014

Определение статуса частиц А. Звики [Zwicky 1985], который наиболее подробно, по сравнению с многими другими лингвистами, занимался и частицами, и клитиками, немного напоминает известную ироническую формулу «Этого не может быть, так как этого не может быть никогда!». Частицы, по его мнению, не входят в «по-уровневую» грамматику, но и не составляют отдельного грамматического класса: «There is no grammatically significant category of particles <…> here is no particle level in the hierarchy of grammatical units» [Zwicky 1985: 292]. [«Не существует грамматически значимой категории частиц <…> в иерархии грамматических единиц такого уровня, как уровень частиц, нет».] Таким образом, напрашивается признание того факта, что частицы не принадлежат ни к какой синтаксической категории («that they are acategorical»). Но такого ведь, по его мнению, быть не может («there are no acategorical words»), поэтому А. Звики придумывает для них особое название «дискурсивные маркеры» и тем самым не оставляет их лингвистически беспризорными.

Т. М. Николаева, Непарадигматическая лингвистика, 2008

То, что мы всегда интерпретируем литературные произведения до некоторой степени в свете наших собственных забот – более того, что бы мы ни делали, мы никогда не можем вполне освободиться от этих наших забот, – может быть причиной, по которой конкретные произведения кажутся сохраняющими свою ценность на протяжении столетий. Вполне возможно, конечно, что это показывает, что мы разделяем с произведением его проблемы; но это может также говорить о том, что люди никогда не оценивают «то же самое» произведение, даже если они сами уверены в обратном. «Наш» Гомер не идентичен средневековому, как и «наш» Шекспир не идентичен Шекспиру его современников. Вернее, эти различные исторические периоды создали «иных» Гомера и Шекспира для собственных нужд и нашли в их текстах элементы для возведения в ценность или обесценивания, которые не обязательно будут совпадать. Иными словами, все литературные произведения бессознательно «переписываются» всеми обществами, которые их читают; и не существует чтения, которое не было бы одновременно и «переписыванием». Ни одна расхожая оценка любого произведения не может быть просто распространена на новые группы людей без того, чтобы оказаться измененной, а возможно, и стать совершенно неузнаваемой в этом процессе. Здесь кроется одна из причин, почему то, что считают литературой, – дело весьма нестабильное.

Терри Иглтон, Теория литературы. Введение, -1

Обе ветви гиперболы стремятся в бесконечности коснуться своих осей, но им это никогда не удастся. Математик сказал бы, что гиперболическая кривая асимптотически стремится к значениям Аmin и Imin. Эти две прямые, асимптоты, можно назвать «последней надеждой» как для ученых, так и для научных журналистов. И в самом деле, даже если научный текст состоит из одних лишь формул и специальных терминов, как это обычно и бывает в чисто математических работах, все-таки в нем всегда содержится несколько общепонятных слов вроде «отсюда следует, что», «таким образом теорема доказана», «и наоборот» и тому подобные выражения. То есть всегда существует некая минимальная Понятность, соответствующая на рис. 4 Imin. И наоборот, сколь бы поэтичным и далеким от строгого описания научного положения ни был текст, скажем, в книге для детей дошкольного возраста, в нем всегда содержится некий минимум Точности, на рис. 4 обозначенный как Amin.

К. Е. Левитин, Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике, 2012

Стремясь обосновать свои постулаты, Сассун приводит обширный набор сведений – порой весьма вычурных и представляющих собой настоящий триумф статистической премудрости. Например, мы узнаем, что за 1870-е года в трансильванской печати появилось всего 12 романов с продолжением, за 1880-e – 18, а за 1890-е – 30, в большинстве своем французские. Впрочем, хотя книга Сассуна битком набита статистикой в форме описаний и таблиц, автор с должным скепсисом относится к этим данным как к доказательствам: сколько именно романов действительно написал Дюма, доподлинно неизвестно, как и то, какую долю из них могли прочесть и действительно читали, допустим, в Греции; списки итальянских бестселлеров за 1930-е годы вполне могли быть подтасованы; данные из социалистических стран никогда не были бесспорными; и даже совсем недавно, в 1997 году. в источниках, опубликованных на родине неолиберализма, т. е. в Великобритании, можно было найти абсолютно разные цифры продаж для одной и той же книги.

Русский Журнал, Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008, 2008

Эта книга не художественная, а документальная. Но поскольку авторы не были свидетелями большей части описываемых событий («свечку не держали»), некоторые детали и версии могут показаться их непосредственным участникам чрезмерными, неуместными или незначительными, несущественными или даже несуществовавшими, то есть никогда не происходившими. Ну что же, избежать такой реакции не представляется возможным даже в случае описания события по собственным впечатлениям или со слов очевидцев, ведь известно: сколько людей, столько и мнений.

Т. П. Костылева, Принцип Дерипаски: железное дело ОЛЕГарха, 2010

Однако оценивать или прогнозировать недостоверные события намного сложнее. Руководители постоянно делают оценки и прогнозы, но редко получают четкую обратную связь, свидетельствующую об их точности. Например, если вы считаете, что вероятность падения цены барреля нефти до отметки ниже $15 равна 40 %, и она действительно падает до этого уровня, вы все равно не можете быть уверены в точности своей оценки. Единственный способ проверить ее – это отследить огромное множество подобных оценок и сравнить их с тем, что произошло в действительности. Для этого понадобится обработать огромное количество информации, собранной за значительный период времени. Синоптики и букмекеры имеют возможности и стимулы заниматься этим, но у остальных людей таких причин и возможностей нет. В результате мы никогда не научимся мыслить достаточно точно, чтобы давать оценку маловероятным событиям.

Harvard Business Review (HBR), Методы принятия решений, 2013

Немало исторических примеров говорит о том, что пропасть между двумя словарными значениями слова “теория” не является непреодолимой. Наука неоднократно видела превращение “только гипотез” в полноценные теорумы. Более того, состоятельная научная идея может начать “карьеру” с осмеяния и только затем пройти болезненный путь становления и выйти на уровень теорума или неоспоримого факта, как это было с теорией дрейфа континентов. Неразрешимого противоречия в этом нет. Из-за того, что некоторые наши прошлые воззрения были развенчаны, а их неправильность последовательно и убедительно доказана, не следует бояться безусловной неправильности нынешних! А то, насколько уязвимы наши воззрения, прямо зависит от надежности доказательств. Прежде люди считали, что Солнце меньше Земли, поскольку доказательства, имевшиеся в их распоряжении, были несостоятельными. Теперь мы обладаем данными, надежно указывающими на то, что Солнце гораздо больше Земли, и можем быть полностью уверены в том, что эти данные никогда не будут опровергнуты. И это не гипотеза, которая пока просто не опровергнута. Многие из нынешних представлений о мире могут быть – и будут – опровергнуты. Но, с учетом доступных нам данных, мы можем составить перечень фактов, которые не будут опровергнуты никогда. И эволюция, и гелиоцентрическая система не всегда были в этом списке, но сейчас они там есть.

Ричард Докинз, Самое грандиозное шоу на Земле: доказательства эволюции, 2009

Сравнение с дорогой демонстрирует также отличие мозга от жесткого диска компьютера. Несмотря на то что аналогия между сохранением информации на жестком диске и ее сохранением в мозге напрашивается сама собой, работает человеческая память совершенно по иным принципам. На диске отдельные фрагменты информации физически привязаны к определенным местам носителя и закодированы там в битах, то есть в определенной последовательности единиц и нулей. Кодирование единицы или нуля в определенной точке диска определяется ее намагниченностью или отсутствием намагниченности. Такая запись делает возможным сколь угодно долгое (во всяком случае, теоретически) хранение неизменной информации. Однако в мозге одна нервная клетка может образовывать тысячи связей. При этом приобретение новой информации всякий раз означает, что произошли изменения прежде существовавших связей. Более того, каждое новое припоминание приводит к дальнейшим перестройкам. Так же как дорожная сеть, сеть связей в мозге постоянно обновляется и так же разрушается со временем. То, что наш мозг ничего не забывает и мы просто теряем возможность добраться до нужной информации, – это не более чем миф. Тем не менее правда и то, что многие вещи скрытно закодированы в мозге и всплывают в памяти, например, при разглядывании фотографий из семейного альбома или снимков, сделанных во время интересных путешествий. Мы действительно вспоминаем вещи, которые считали давно забытыми. Однако если мы на самом деле что-то забываем, то это «что-то» уже никогда не всплывает в нашем сознании.

Б. Н. Конрад, Как запомнить все! Секреты чемпиона мира по мнемотехнике, 2016

Действительно, повторяющиеся события никогда не совпадают полностью. Эти парные повторы задают своеобразную рифму. Дважды показаны часы на башне. Но второй раз изменена точка съёмки. Новый ракурс придаёт фигурам экспрессию и трагичность. Дважды показан профессор Ратт в опустевшем классе. Совершенно одинаков при этом отъезд камеры в глубину пространства, но день меняется на ночь, жизнь сменяется смертью. Лола-Лола дважды поёт одну и ту же песню, но профессор слышит разные слова.

Н. Е. Мариевская, Нелинейное время фильма, 2014

По данным, которые будут приведены позднее, можно заключить, что переживания раннего детства (это можно принять для первых 14 месяцев жизни каждого человека) – суть гениды, если не принимать таковые в их абсолютном значении. По крайней мере психические события раннего детства никогда не отходят далеко от стадии гениды; у взрослых же развитие внутренней жизни уже переросло эту ступень. От сюда видно, что в состоянии гениды проходит форма сознательной жизни низших организмов и, может быть, очень многих растений и животных. У взрослого человека происходит уже дальнейшее развитие из гениды, благодаря вполне отчетливому, пластическому впечатлению, и том случае, если оно представляет для него никогда недостижимый идеал. У абсолютной гениды язык еще не сформирован, ибо расчленение речи вытекает из расчленения мысли, но и на самой высокой из доступных человеку ступеней интеллекта остается много неясного, а потому и невыразимого.

Отто Вейнингер, Пол и характер, 1903

По данным, которые будут приведены позднее, можно заключить, что переживания раннего детства (это можно принять для первых 14 месяцев жизни каждого человека) – суть гениды, если не принимать таковые в их абсолютном значении. По крайней мере психические события раннего детства никогда не отходят далеко от стадии гениды; у взрослых же развитие внутренней жизни уже переросло эту ступень. От сюда видно, что в состоянии гениды проходит форма сознательной жизни низших организмов и, может быть, очень многих растений и животных. У взрослого человека происходит уже дальнейшее развитие из гениды, благодаря вполне отчетливому, пластическому впечатлению, и том случае, если оно представляет для него никогда недостижимый идеал. У абсолютной гениды язык еще не сформирован, ибо расчленение речи вытекает из расчленения мысли, но и на самой высокой из доступных человеку ступеней интеллекта остается много неясного, а потому и невыразимого.

Отто Вейнингер, Пол и характер, 1903