Метонимия

Метони́мия (др.-греч. μετονυμία «переименование», от μετά- «над» + ὄνομα/ὄνυμα «имя») — вид тропа, словосочетание, в котором одно слово заменяется другим, обозначающим предмет (явление), находящийся в той или иной (пространственной, временной и т. п.) связи с предметом, который обозначается заменяемым словом. Замещающее слово при этом употребляется в переносном значении.

Метонимию следует отличать от метафоры, с которой её нередко путают: метонимия основана на замене слов «по смежности» (часть вместо целого или наоборот, представитель класса вместо всего класса или наоборот, вместилище вместо содержимого или наоборот и т. п.), а метафора — «по сходству». Частным случаем метонимии является синекдоха.

Например, фраза «Все флаги в гости будут к нам…» из вступления к поэме «Медный всадник» (1834) А. С. Пушкина, где «флаги» означают «страны» (часть заменяет целое, лат. pars pro toto). Смысл метонимии в том, что она выделяет в явлении свойство, которое по своему характеру может замещать остальные. Таким образом, метонимия по существу отличается от метафоры, с одной стороны, большей реальной взаимосвязью замещающих членов, а с другой — большей ограничительностью, устранением тех черт, которые не заметны в данном явлении непосредственно. Как и метафора, метонимия присуща языку вообще (ср., например, слово «проводка», значение которого метонимически распространено с действия на его результат), но особенное значение имеет в художественно-литературном творчестве.

В ранней советской литературе попытку максимального использования метонимии и теоретически, и практически дали конструктивисты, выдвинувшие принцип так называемой «локальности» (мотивировку словесных средств темой произведения, то есть ограничение их реальной зависимостью от темы). Однако эта попытка не была достаточно обоснована, поскольку выдвижение метонимии в ущерб метафоре незакономерно: это два различных пути установления связи между явлениями, не исключающие, а дополняющие друг друга.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В рамках одного сознания сосуществуют два – одно дискретно по своему механизму и порождает дискретный текст, значение которого производно от значения его сегментов (знаков). «Во втором случае текст первичен. Он является носителем основного значения. По своей природе он не дискретен, а континуален. Смысл его не организуется ни линейной, ни временной последовательностью, а “размазан” в n-мерном семантическом пространстве данного текста (полотна картины, сцены, экрана, ритуального действа, общественного поведения или сна)» (С. 46). Перевод одного типа текста в другой в принципе невозможен: но есть механизм установления их взаимной адекватности, образуемый системой семантических тропов (метафора, метонимия, синекдоха). Вообще существует особая риторическая структура текста, не выводимая из языковой, а представляющая собой переосмысление последней и вносимая в текст извне, «являясь дополнительной его упорядоченностью» (С. 66). Вообще «риторическим текстом <…> мы будем называть такой, который может быть представлен в виде структурного единства двух (или нескольких) подтекстов [вероятно, здесь имеются в виду «субтексты». – А.Л.], зашифрованных с помощью разных, взаимно непереводимых кодов» (С. 78). Механизмом иконической риторики (когда текст не имеет языкового характера) является «удвоение удвоения», то есть «сначала должна быть вскрыта знаково-условная природа, лежащая в основе всякого семиотического факта – текст, воспринимаемый наивным сознанием как безусловный, должен быть осознан в его знаковой условности <…>. И только на следующем этапе происходит вторичная иконизация текста» (С. 75).

А. А. Леонтьев, Деятельный ум, 2001

1) лексическая группа слов, которая характеризуется особой возвышенностью: бессмертие, вечность, вдохновение, возмездие, владычество, воинство, всемогущий, негодование, неотвратимый, сущий, созидательность, бдительность, свершение, сподвижник, твердыня, творец, шествие и др. Эти слова активно используются в каких-нибудь пропагандистских целях, призванных развивать теоретическое мышление читателей, как бы углублять их научные представления о разнообразных явлениях общественной жизни, наиболее конкретно и точно донести какую-либо информацию читателям. Часто слова с абстрактным, а также с дополнительным оценочным значением употребляют и в агитационных произведениях, несмотря на то, что в них преобладающей является конкретная лексика, так как подобные публикации призваны формировать четкую, определенно направленную идейную позицию читателей, их конкретное общественно-политическое сознание. К таким высоким в агитационных публикациях словам могут примыкать в качестве дополнения образно-метафорические значения общеупотребительных слов и многие лексические изобразительно-выразительные средства: эпитеты, метафоры, антитезы, метонимии и др. Это заметно выделяет газетно-публицистический стиль из числа других функциональных лексических подсистем книжных стилей. Подобные средства имеют собственно стилистическую окрашенность, функционально они не закреплены, хотя и составляют значительный слой лексических средств данного стиля;

Дарья Голованова, Русский язык и культура речи

Существование дидактики как стратегии речевого убеждения подразумевает актуальную дополнительность той или иной интерпретации действительности. Если коммуникант не нуждается в дополнительном знании о мире, убеждающее воздействие на него невозможно в принципе. «Формулой» риторического убеждения, с этой точки зрения, может быть названо соотнесение референтов, содержащее указание на некую переменную (х), значение которой скрыто от коммуниканта, но известно для внешней по отношению к нему инстанции знания. Значение (х) и оказывается при этом тем вспомогательным эпистемологическим конструктом, с помощью которого осуществляется интерпретация, проясняющая и дополняющая знание коммуниканта об «исходном» референте. Риторическое многообразие дидактического дискурса обнаруживает при этом, как полагает Георгий Хазагеров, по меньшей мере четыре вида (или типа) убеждающих речей, соответствующих четырем способам концептуализации действительности – с опорой на метафору (определение через сходство), символ (определение через уподобление), метонимию (определение через смежность) и гиперонимию (определение через род и видовую специфику). При возможной парадигматической детализации способов убеждения в терминах риторики, с функциональной (синхронно-синтагматической) точки зрения не меньшего внимания заслуживают в этих случаях и те когнитивные и эмоциональные факторы, которые способствуют их коммуникативной эффективности. Так, например, для метафорической речи особенно важным оказывается пафос, так как выбор гетерогенного объекта по принципу сходства в конечном счете сводится к вопросу доверия, для символической речи – важна апелляция к очевидному, для метонимической речи более существенны доводы к этосу и узусу, так как связь между референтами основывается в данном случае на узнавании, а для гиперонимической речи необходимы логические доказательства, устанавливающие силлогистическую связь между исходным и производным референтами (R -> R+)139.

Константин Анатольевич Богданов, Vox populi. Фольклорные жанры советской культуры

Именно с изменением повествовательной парадигмы, то есть с намеренным созданием эффекта разорванности, неупорядоченности, хаотичности организации текста ряд современных исследователей нарративов связывают понятие «фрагментация» (Д. Лодж, Д. Фоккема, Д. Хартер)[56]. В философии Ж. Бодрийяра, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Лакана особенное внимание уделяется всевозможным деформациям целого, тавтологиям, бессознательным удвоениям, самоотражениям одних и тех же элементов, подчеркиванию абсурдности единичного. «Сдвиг» в соотношении знак – значение, потеря означаемого приводит к бесконечной игре означающих, каждый из которых стремится приобрести дополнительный индивидуальный смысл, выделиться из потока симулякров за счет коннотаций. Референция сменяется автореференцией, метафора вытесняется метонимией, элемент, часть становятся самодовлеющими и заменяют целостный образ. Проблема значения модифицируется в проблему цитирования, серийного копирования копии. Принципы деконструкции вытекают из представлений о замене репрезентации презентацией текста, об утрате означаемого и доминировании означающего (фактуры, телесности текста), о коннотации и гипертекстуальности как источниках эстетического смысла.

Е. А. Кондратьев, Художественная деталь и целое: структурные и исторические вариации, 2010

7. Приведенные примеры свидетельствуют о чрезвычайно свободном обращении носителей просторечия с иноязычной терминологической лексикой. Однако эта свобода – не следствие владения соответствующими понятиями, а, напротив, результат незнания их или весьма приблизительного представления об их содержании. Анормативный характер просторечия как определенной подсистемы русского национального языка делает возможным активизацию в нем таких видов метонимии, которые не встречаются в литературном языке (при переносном или расширительном употреблении специального термина).

Л. П. Крысин, Слово в современных текстах и словарях, 2008

В сновидениях Фрейд различает содержание сна (Trauminhalt) и реализуемую во сне идею (Traumgedanken), причем содержание понимается как перевод идеи на другой язык или на язык образов и знаков. Их сочетание во сне может быть абсурдным с точки зрения здравого смысла, так что для толкования сновидения нужно буквально прочитывать последовательность образов и знаков как шараду, открывая за ними смысл и содержание сна.[188] Механизмы работы сна Фрейд обозначает как сгущение (Verdichtung)[189] и смещение (Veschiebung), что примерно соответствует работе языка по созданию тропов: метафоры и метонимии. Анализируя сновидения, Фрейд истолковывает слова, которые используются для описания событий сна; а поскольку слова многозначны, толкование-понимание осложняются. Сам он специально подчеркивает, что достаточно трудно решить, в каком смысле истолковать элемент сна: он может быть использован в негативном или позитивном смысле (Gegensatzrelation); может быть истолкован исторически (как реминисценция), а также символически; еще один вариант – толкование связано со словом, которое обозначает увиденный во сне образ. В этом смысле Фрейд сравнивает свой метод разъяснения сновидений с чтением старинных иероглифов – ведь иероглифы могут быть прочитаны как непосредственные знаки (человек, птица – или как часть звучащего слова). Однако в отличие от иероглифов сны создаются не для прочтения – они, как считал Фрейд, как раз не желают быть понятыми, поэтому и шифруют себя.[190]

Марина Торопыгина, Иконология. Начало. Проблема символа у Аби Варбурга и в иконологии его круга, 2015

3) В блоке инноваций представлены механизмы отбора каких-либо новых эффективных метафор и метонимий из внешней среды (как правило, из научных, художественных, политических и т. д.). Механизмы отбора новых метафор и метонимий основаны, прежде всего, на оценке когнитивной насыщенности и эффективности вновь возникающих образов, учитывающей при этом контексты (культурный, политический, экономический и т. д.) их порождения. Например, высказывание «Россия – это Азиопа» должно оцениваться в политическом и общественном контексте его употребления; данный контекст влияет на итоговое решение о введении или невведении высказывания в блок трансформаций.

Дмитрий Николаевич Замятин, Культура и пространство. Моделирование географических образов, 2006

Первоначально были разделены фигуры мысли, которые позднее обособились в самостоятельную группу тропов (метафора, метонимия и др.), и фигуры речи. Последние подразделялись, по Квинтилиану, на фигуры, основанные на форме речи (грамматические фигуры), и фигуры, основанные на принципах размещения слов.

Марина Александровна Невская, Риторика

1) тропы – слова, употребляемые в переносном значении. Основные виды тропов: метафора, метонимия, сравнение, эпитет, гипербола, литота, олицетворение, перифраз, синекдоха, антономазия (см. табл. 1);

Т. И. Кобякова, Стилистика русского языка и культура речи (сфера профессиональной коммуникации), 2013