Критическая теория (теория международных отношений)

Критическая теория (англ. Critical international relations theory) — исследовательский подход в рамках теории международных отношений, оформившийся и ставший влиятельным на рубеже 1970—1980-х годов и ассоциирующийся, прежде всего, с именами таких исследователей, как Роберт Кокс и Эндрю Линклейтер.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Автор приводит образцы академической критики сравнительного направления в историографии, связанного с анализом немецкого прошлого в свете западноевропейской нормы: 1) неочевидность самой исторической «нормы» (был ли «единый» путь у Франции и Англии?); 2) фактическое опровержение предполагаемых аспектов немецкой особости (слабость буржуазии, сила земельной аристократии); 3) указание на общеевропейские факторы и тенденции, которые привели к власти фашистские режимы. Однако по совокупности факторов Кока высказывается в пользу эвристической продуктивности и состоятельности критического варианта теории «особого пути». В его интерпретации эмпирически наиболее значимым оказывается совпадение социально-политических кризисов, связанных с одновременностью формирования национального государства, перехода к современной политической системе и социальных последствий индустриализации. Историк также обращает внимание на связь этого критического подхода с личным «жизненным опытом» и политической рефлексией двух поколений исследователей, что подтверждает структурное значение вопроса о причинах катастрофы. В конце Кока показывает методологическую значимость и границы сравнительной перспективы в рамках критической теории «особого пути». В своем поиске историки, как правило, склонны к асимметричному сравнению, когда собственная страна превалирует над эскизным и идеализированным «Западом». Максимально возможное симметричное сравнение поможет создать более точную и менее идеологизированную историю «особых путей». Вывод Коки указывает, в частности, на воздействие работ британских ученых, получивших широкий отклик в Германии в начале 1980?х годов.

Сборник, «Особый путь»: от идеологии к методу, 2018

В арсенале теоретических средств «критической теории» общества довольно видное место занимает концепция «сексуальной революции», в основе которой лежит теории З. Фрейда. Уже в начале 1930-х годов, когда были опубликованы «Экономическо-философские рукописи 1844 г.» К. Маркса, представители Франкфуртской школы обнаружили, что вопросы, волновавшие молодого К. Маркса, во многом совпадают с темами, обсуждаемыми среди учеников З. Фрейда. Обнаружилось, что К. Маркс усиленно работал над фундаментальными проблемами сущности и существования человека, его свободы и рабства, отчуждения и преодоления отчужденных сил, смысла истории[81]. Подобно К. Марксу, З. Фрейд исходил из реальных человеческих потребностей, таких, как любовь и голод, прослеживал их судьбу во враждебной человеку среде. И К. Маркс, и З. Фрейд подчеркивали в первую очередь антагонизмы, существующие между отдельными компонентами общества или психики. Если марксизм представляет собой критику капиталистической системы хозяйства, то психоанализ – критику буржуазной морали. Франкфуртцы попытались соединить марксистскую интерпретацию общественного процесса с фрейдовской интерпретацией индивидуальной психологии.

О. Н. Глазунов, Современные революционные технологии. Стратегия, технология и тактика «цветных» революций, 2011

Предложенная ДиМаджио типология – удобная отправная точка для обсуждения еще одного важного вопроса. Многие проекты «когнитивной социологии», возникшие на волне «когнитивной революции» 1970—1980-х гг. и последовавшего за ней бурного роста популярности соответствующей терминологии, по сути являлись не чем иным, как реконфигурированным в новых терминах наследием того самого неокантианского проекта социологической реконструкции «исходных предположений» и «ментальностей», который разрабатывался в классической социологии знания и предполагал скорее игнорирование, нежели освоение методов и результатов эмпирически ориентированной когнитивной науки. Последние же, по мнению Тёрнера и других, могли бы использоваться для коррекции ранее не проверявшихся фундаментальных предположений социологической теории[3] или при разработке оригинального социологического подхода к эмпирическому исследованию обыденного сознания и «здравого смысла» социальных акторов, предположительно конституирующих социальный мир. П. Стридом во вводной статье к специальному выпуску «Европейского журнала социальной теории», посвященному перспективам когнитивной социальной науки, отмечает, впрочем, вполне доброжелательно, эту особенность авторов, принадлежащих к первой волне так называемого «когнитивного поворота» в социологии, подобных К. Кнорр-Цетине и А. Сикурелу, С. Фуллеру и другим, которые опирались не только на непосредственных предшественников (П. Бергера и Т. Лукмана, И. Гарфинкеля и др.), но и «на предшествующие давние традиции, такие как дюркгеймианство, герменевтика, феноменология, прагматизм, символический интеракционизм, критическая теория, социология знания и т. д.» [44, 340–341). Мы, однако, солидаризуемся здесь (и в уже упомянутых более ранних работах) с позицией С. Тёрнера, критикующего эти и другие попытки заместить реальную когнитивную социальную науку отреставрированными версиями спекулятивной социальной теории «ментальностей» и «предположений»[4].

Коллектив авторов, Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации, 2015

Радикальные изменения связаны с процессом глобализации: среди них качественное изменение коммуникаций; новые конфликты (приобретающие глобальный характер); как следствие – новые идеологии (воспроизводящие на новом уровне обобщения старые идеи). Борьба за контроль над ресурсами, коммуникациями, информацией, образованием и проч. становится социальным основанием глобализма и антиглобализма. Появление антиглобализма как некоторого (пока весьма неопределенного) подобия идеологии, окрашенного левой направленностью, – интересный феномен в контексте данного исследования. В это течение мощным потоком влились все дискриминируемые социальные слои – по экономическому, экологическому, социальному, половому, возрастному параметрам. Функция этой протоидеологии – заменить или радикально модернизировать весь спектр старых элементов критической теории. Здесь много от утопического социализма, марксизма, анархизма и национализма. Антиглобализм (который некоторые рассматривают, впрочем, как разновидность глобализма) поставил ряд острых проблем (точнее воспроизвел стереотипы новых левых 60-х гг.): демографический взрыв (перенаселение) и нехватка ресурсов (в частности, энергетических); концентрация могущества и власти на одном полюсе, рост нищеты и агрессивности – на другом; новый передел мира транснациональными корпорациями (монополиями и олигополиями) и стремление к сохранению контроля со стороны национальных элит и правительств; растущая унификация культуры и образа жизни и увеличение ценности оригинальной национальной культуры; интенсивное движение к демократии и сохраняющаяся угроза тоталитаризма; конфликтность демократии (как правления большинства) и верховенства права (как приоритета прав меньшинств и индивида); новые информационные технологии и все большие трудности доступа к объективной информации; стандартизация и технологизация общества и увеличение значения отдельной личности; наконец, исчерпание ресурсов и грядущая экологическая катастрофа. При решении этих вопросов возрастает значение научной теории, которая противостоит идеологии именно в том, что касается способов объяснения общества и определения перспективных тенденций его развития.

Андрей Медушевский, Социология права

Значимым опытом западноевропейского социального теоретизирования современности является теория коммуникативного действия немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса (р. 1929), обобщившего в своих теоретических выкладках достижения многих предшествующих традиций и авторитетов философского и социального знания. Теория коммуникативного действия замышлялась Ю. Хабермасом как продолжение критической теории общества Франкфуртской школы (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе). В существенной мере этим обусловлена мировоззренческая и методологическая ее направленность как теории, не только несущей знание о критически осмысливаемой современности, но и выдвигающей широкие социокультурные проекты ее преобразования, включая цели и ценности общественной деятельности. Посредством радикальной программы их обновления предполагалось осуществить эмансипацию культуры, освобождение человека и общества.

Ч. С. Кирвель, Социальная философия, 2013

Франкфуртская школа критической теории – это объединение «левых» мыслителей и – одновременно – стиль радикального социального подхода. Общая тематика ведущих ученых Франкфуртской школы – это происходящая в современном западном обществе эрозия идеалов эпохи Просвещения – идеалов рациональности – узкой и дегуманизирующей «технологической рациональностью». Подобная девиация, по их мнению, поддерживает позитивистские и сциентистские формы социальной науки, критическая же теория должна с ними бороться.

Коллектив авторов, Социология, 2010

Специфика исследуемой проблематики не позволяет нам оставаться в рамках какого-либо одного методологического подхода, но требует синтеза различных теоретико-методологических оснований. На наш взгляд, при решении поставленных исследовательских задач необходимо обратиться, во-первых, к учению о гегемонии, представленной, прежде всего, в работах А. Грамши[23], М.Хоркхаймера[24] и Г.Лукача. Теория гегемонии получила развитие и в трудах отечественных исследователей культуры С С.Кара-Мурза, Ю.Лотмана, Бахтина, А.Н.Дмитриева чьи работы дают теоретическую основу работы. Критическая теория Теодора Адорно. В этом плане нам полезны исследования Э.Фромма, Вильгельма Райта, Г.Маркузе.

О. Н. Глазунов, Особенности культуры радикальных трансформаций в эпоху социальных транзитивов, 2009