Власть (концепт)

Власть — это социальный конструкт, отражающий определённым образом выстроенные отношения подчинения кого-то кому-то, зависимости, проявления силы или давления, оказания влияния, возможно невидимого. Власть — междисциплинарный концепт, неразрывно связанный с концептами «знание», «элита», «управление», «канон», «дисциплинарность».

Наиболее разработан концепт власти в работах Мишеля Фуко, который противопоставляет свои представления о «дисциплинарной власти» власти, связанной с законами. В его представлениях власть оказывается простым ограничителем свободы, границей её осуществления. Она не сконцентрирована в какой-то точке, она вездесуща и воспроизводит себя в социальных отношениях.

Власть, по Фуко, может быть представлена следующим образом:

• Осуществление надзора. Объект должен быть видимым.
• Дисциплинарные практики, которые осуществляются над объектом.
• Тело — сам объект.
• Особым образом устроенное пространство.
• Знание, неразрывно связанное с властью.

В таком виде власть прежде всего представлена в больницах, тюрьмах, учебных заведениях. Тюрьма — идеальное пространство для осуществления власти. Определённым образом организованные помещения тюрем позволяют осуществлять надзор над заключёнными (объектами власти), в ходу и дисциплинарные практики. Идеальное воплощение такой тюрьмы — паноптикум.

М. Фуко не разделяет концепты «власти» и «знания». Его занимают механизмы власти, которые «делают возможными и продуцируют эти производства истин, а эти производства истин сами оказывают властные воздействия, которые нас связывают». Под истиной Фуко понимает не просто общую норму, а некую совокупность приёмов, позволяющих совершать высказывания, которые будут восприниматься как истина.

Фуко рассматривает дисциплинарную власть как стратегию, а Мишель де Серто рассматривает власть как практику. Если у Фуко власть — явление жёсткое и не изменяющееся, то практика де Серто выглядит иначе. Практика — это способ освоения мира и жизнь в нём, осуществляющиеся через мягкое игнорирование, приспособление и изменение среды. Смысл не в том, чтобы активно и жёстко сопротивляться власти, как это происходит в стратегиях, а в том, чтобы мягко уходить от нежелательных влияний, все равно делать «по-своему», но без сопротивления, через изменение среды.

Совсем другой заход к пониманию власти совершает Пьер Бурдьё, говоря о символической власти — она невидима и может осуществляться только при содействии тех, кто не хочет знать, что подвержен ей или даже сам её осуществляет. Существуют «символические системы», такие как язык, миф, религия в качестве инструментов познания и конструирования мира. И такие системы могут осуществлять свою структурирующую власть лишь потому, что они структурированы сами. Символическая власть может изменять мир, определять отношение к нему, видение мира, но лишь при условии её признания — легитимности. Именно вера в её легитимность позволяет производящим эту власть давать силу словам и лозунгам и тем самым менять или осуществлять порядок.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Власть имеет множество толкований. Она понимается как способность и возможность определенного субъекта реализовывать собственную волю, но тогда возникает вопрос о пределах такой власти или ее беспредельности. Обозначаются источники власти в виде, например, авторитета, богатства, знания и т. д.; субъекты, которыми могут быть государство, политическая партия, семья, корпорация; объекты, в качестве которых могут представать индивид, группа людей; функции, где возможен акцент на управлении, регуляции, распределении, контроле; выделяется специфика власти как волевого отношения и действия или требования, указания на совершение действия или воздержание от него. Власть может быть легальной, легитимной, харизматической. Возможны и иные понимания феномена власти.

Олег Юрьевич Рыбаков, Теория государства и права. Вопросы и ответы, 2017

Исторический опыт показывает, что там, где появляется необходимость в согласованных действиях людей (будь то отдельная семья, группа, социальный слой, нация или общество в целом), там происходит подчинение их деятельности ради достижения конкретных целей. В этом случае определяются ведущие и ведомые, властвующие и подвластные, господствующие и подчиненные. Мотивы подчинения весьма разнообразны. Подчинение может обусловливаться заинтересованностью в достижении поставленной общей цели, убежденностью в необходимости выполнения распоряжений, авторитетом властвующего, идентификацией объекта с субъектом власти и, наконец, просто привычкой к подчинению и страхом перед санкциями в случае неподчинения. Специфическим элементом подчинения являются мотивы, которые имеют большое значение для эффективности власти и ее долговечности. Здесь важно подчеркнуть, что властные отношения объективно присущи общественной жизни. Это своеобразная плата за жизнь в обществе, ибо жить в обществе и быть свободным от его правил и норм общежития нельзя: без отношений власти человеческая цивилизация невозможна.

К. В. Старостенко, Конституционно-политическое многообразие, 2008

Две системы – политика и экономика, – согласно Луману, имеют смысловые структуры-медиумы, которые могут быть определены как власть и деньги. Медийные (т. е. смысловые) свойства политики и экономики – власть и деньги – могут формировать субсистемы, превращая людей в продукты этих медиумов, лишенных выбора и иных ориентиров. «Функции же массмедиа состоят в непрерывном порождении и переработке раздражений, а не в умножении познания, социализации или прививании нормативного конформизма»5. Иначе говоря, массмедиа не могут изменить воздействия главных систем политики и экономики, а могут только вызвать раздражения, включающие власть и деньги. Мы видим человека, сформированного обществом в большей мере, чем в индустриальную эпоху, причем в упрощенных формах. И отрицать сегодня подобный механизм в ряде случаев не приходится. Одновременно мы видим здесь, как люди исключаются в теории Лумана, по крайней мере методологически, принимая господство безличных систем. Человек утрачивает возможность собственного воздействия на общество. Но мы можем либо смириться с этим, либо нет.

В. Г. Федотова, Хорошее общество

Следующий важнейший вопрос – это вопрос о власти как реализуемой способности управлять. Сознание эпохи Рыб, формируемое действующей, концептуально несостоятельной педагогикой и средствами массовой информации, воспринимает государственную власть как высшую форму правления, различая при этом идеологическую власть, исполнительную, законодательную и судебную. Аналогичные представления о системе власти содержат и правоустанавливающие документы, хотя они и не фиксируют институт идеологической власти. Понять и поверить в то, что эти уровни абсолютно беспомощны в получении конечного общественного результата для обыденного сознания, почти невозможно. А между тем еще А. С. Пушкин указывал на несостоятельность проявленных властных структур: «Недорого ценю я громкие права…»

Виктор Ефимов, Глобальное управление и человек. Как выйти из матрицы, 2010

В главе 1 социальное восприятие рассматривается как объект информационно-психологических воздействий. Помимо данных о социальных установках, стереотипах, представлениях, большое внимание уделяется процессам символизации и мифологизации социального восприятия. Даются общие сведения как о простых формах психоманипуляции, так и об уровне, на котором она сопоставима с «психологическим оружием». Это оружие может строить реальность через создаваемые виртуальные образы, их проекцию и материализацию, или может надевать «шапку-невидимку» на действительность. Замалчивание некоего события равносильно отказу ему в праве на существование. Еще Э. Тоффлер говорил, что массмедиа создают фиктивный мир, на который правительства, народы, люди реагируют как на реальный (Тоффлер, 2005). Отмечается, что главные мировые массмедиа в той или иной мере подконтрольны транснациональному уровню планетарной власти. И мы будем говорить о таком влиянии, осуществляемом через иллюзии о «свободных СМИ». Подчеркивается, что информационно-психологические войны – неотъемлемый фактор не только мировой политики, но и крупного бизнеса, финансовых рынков. В главе рассмотрены также «тонкие» психоманипулятивные технологии. К ним относятся, например, «окна Овертона» – модель, описывающая процесс изменения отношения в общественном сознании к ранее неприемлемым для него идеям. В целом же в главе показано взаимодействие социально-психологических, «глубинно-психологических» и метафизических влияний на человека и на сообщества людей.

А. А. Гостев, Глобальная психоманипуляция. Психологические и духовно-нравственные аспекты, 2017

Теории Д. Локка и Ш. Л. Монтескье отличны от взглядов Аристотеля и тем, что они должны были учитывать реальное наличие феномена, не известного Аристотелю, – суверенную власть государства. У Аристотеля роль права заключается в упорядочении процесса распределения и восстановления справедливости в случае ее нарушения по отношению к каждому гражданину. Такого рода правовой процесс пронизывал всю жизнь полиса и непосредственно связывался с деятельностью полисных должностных лиц (воспринимаемых не абстрактно, как деперсонифицированная сила, а вполне конкретно, как человеческие существа, обладающие страстями и разумом). Поэтому требование правления закона как правления разума относилось к ним как к людям, а не как к должностным лицам. В Новое время эта идея преобразуется в принцип защиты граждан от государства, понимаемого в качестве абстрактной властной силы, представляющей угрозу для индивидуальной свободы и нерушимости частной жизни.

И. Ю. Козлихин, Избранные труды, 2012

По существу, правовая политика предполагает взаимодействие различных субъектов, объектов, где одни традиционно вынуждены подчиняться, а другие обладают возможностью управления. Иными словами, в центре всякой политики стоят вечные вопросы человеческого бытия: справедливость, смысл участия в государственных делах, самореализация индивида. Можно вести речь об универсальных, а также персональных ценностных основаниях взаимодействия личности и власти. Существуют и другие аспекты, связанные с погружением человека в пространство политических и государственных отношений, но все эти стороны не могут вовсе игнорировать право как цивилизованный регулятор таких отношений. Поэтому есть все основания предположить, что правовая политика (или государственно-правовая) существовала с момента формирования юриспруденции как науки, хотя не всегда носила оформленный, системный характер. Правовая политика не имела четких критериев, отделяющих ее от политики вообще. О правовой политике как о самостоятельной разновидности политики можно говорить лишь в последнее время.

О. Ю. Рыбаков, Российская правовая политика в сфере защиты прав и свобод личности, 2004

– В аргументации Поппера демократия помогает защититься от институтов бесконтрольной власти, если противопоставить им институты, действующие в интересах большинства граждан. Его предложение в следующем: «Вся долгосрочная политика – особенно всякая демократическая политика – должна разрабатываться в рамках безличных институтов. В частности, проблема контроля за правителями и проверки их власти является главным образом институциональной проблемой – проблемой проектирования институтов для контроля за тем, чтобы плохие правители не сделали слишком много вреда»[14]. В этом же духе: «Мы должны защищаться от усиления власти правителей. Мы должны защищаться от лиц и от их произвола. Институты одного типа могут предоставить безграничную власть тому или иному лицу, но институты другого типа могут отнимать ее этого лица»[15]. В этих рассуждениях прослеживается западная идея недоверия к власти, которое реализовано в системах западной демократии. Напротив, в восточной традиции, например в Китае, действует принцип доверия к правителю, подготовленному для осуществления своей миссии. Концепция Поппера, следовательно, не может претендовать на универсальность. Это особенно очевидно в условиях современного глобализирующегося мира, в котором наблюдается большое разнообразие политических и экономических систем организации обществ. Но с другой стороны, он убежден в том, что в современных ему либеральных обществах Запада идея действительной свободы реализована наиболее разумно через принцип последовательного развития формальной свободы. Однако происходит ли это в действительности – дискуссионный вопрос. В обществах рыночной экономики, как показывают исследования, в частности и по использованию социальных технологий в целях модификации и воздействия на поведение свободных граждан, человек далеко не свободен.

В. Г. Федотова, Модернизация и культура, 2015

В онтологическом плане и право, и власть как основы организованной общественной жизни являются, прежде всего, духовными образованиями, подчиняющими сознание и волю людей основополагающим идеям, ценностям человеческого бытия. С. Л. Франк писал, что «власть» в обществе существует не там, где один человек или одна группа фактически путем угроз или применения насилия заставляет других повиноваться себе, а лишь там, где все или большинство сознают повелевающих своими законными «властителями», то есть где отношение подчинено идее власти как образцу, который должен быть осуществляем в совместной жизни[185]. Представляется, что подобная характеристика вполне применима к праву как феномену совместной жизни людей. Правом, эффективно действующим в обществе и внутреннем мире человека, являются не те предписания, которые закреплены в законодательстве, а те, которые признаны людьми в качестве должного, критерия правоты, справедливости, независимо от своего формального закрепления государственной властью в официальных источниках.

С. А. Жинкин, Психологические проблемы эффективности права, 2009

Объективная потребность в силе, способной решить этот открытый ряд задач человеческого общежития, вызвала к жизни публичную власть в форме государства. Государство заявило о себе как авторитет власти. Публичная власть принципиально отличается от власти авторитета или коллективной власти родового общества. Это уже особый слой людей, составляющий бюрократию. Бюрократы профессионально решают задачи социального управления. Появление бюрократии значительно ускорило процесс общественного разделения труда. Реальностью стало социальное измерение человека, он заявил о себе как личность своего общества с претензией на определенный статус. Что касается публичной власти, то она заявила о своей универсальности. Она распространяется на все население. Абстрактное понятие «nomos», как проекция понятия «kosmos» на общество и его устройство, уступает место реальной нормативной базе. Нормативная пирамида общества, которая включала нормы архаики (табу и талион), нормы морали и религии, отныне закрепляется нормами права. Ключевыми ценностями права выступает жизнь, собственность, свобода, формальное равенство и справедливость как высшая форма выражения солидарности.

Коллектив авторов, Гражданское общество. Истоки и современность, 2006

На вопрос, что такое государство, даются альтернативные ответы на основе конструктивистского или натуралистского сценариев. События современности показывают, что это не просто теории, репрезентирующие его таинственную суть, но и некие перформативы, стимулирующие политические действия, направленные на изменение форм управления обществом. Даже если государство – это конструкт, то в его основе лежит некий первичный миф. И по мере того, как ширится число людей, увлеченных и воодушевленных речами нового рассказчика, миф становился реальностью. Футурологи-пессимисты предрекают новую форму полицейского государства, а футурологи-оптимисты мечтают о чем-то вроде «народного форума», собранного из представителей оставшейся не у дел элиты, хотя и не имеющих портфелей, но представляющих жизненные интересы людей. Это был бы некий «противоинститут» в смысле противодействия бюрократии или устройство обратной связи, необходимое для общества как рефлексивной системы. Однако под разговоры о кризисе национального государства и расцвете гражданского общества происходят смена медиумов власти и качественная трансформация механизмов управления. Все это делает актуальным исследование философских предпосылок, которые явно или неявно принимаются участниками дискуссий о природе современного государства.

Б. В. Марков, Политическая антропология. Учебник для вузов, 2017

При первом приближении может показаться, что в современных государствах идея смешанной республики реализована по определению, поскольку в большинстве государств сегодня существует возможность на прямых выборах избирать высшее народное представительство. Однако всегда ли наличие парламента означает социальный баланс? Ведь качество политического режима может не позволить сформировать условную картину социального компромисса не только в парламенте, но и в обществе в целом. Так, если развитие общества протекает в связи с постоянно меняющимися правилами игры, то ясно, что не смогут сформироваться устойчивые группы интересов, с которыми люди связывали бы свои долгосрочные ожидания. Отдельные политические силы могут быть вовсе вытеснены за порог политической жизни всевозможными повышенными барьерами и драконовскими формализованными требованиями. Дискурс в средствах массовой информации может быть построен таким образом, что он не отражает весь спектр даже основных существующих в обществе мнений; избирательный процесс может представлять собой фикцию вследствие банальных фальсификаций результатов выборов, поскольку доминирующая политическая сила формирует законодательство об избирательном процессе «под себя» и т. д. Как в историческом, так и в сравнительном плане мы знаем много этому примеров. Политический плюрализм является таким образом способом обеспечения социального баланса, т. е. того аспекта идеи смешанной республики, который в свою очередь делает принцип разделения властей состоятельным, реальным, а не формальным, формирует его прочную социальную основу. Политический плюрализм представляет собой слишком важную гарантию реализации принципа разделения властей, чтобы ограничится этим, поэтому несколько далее мы будем говорить о нем отдельно.

Коллектив авторов, Современные проблемы организации публичной власти, 2014

5. Структурно-функционалистские интерпретации власти рассматривают ее как свойство социальной организации, как способ самоорганизации человеческой общности, основанный на целесообразности разделения функций управления и исполнения. Без власти невозможно коллективное существование человека, совместная жизнедеятельность многих людей. Само общество устроено иерархично, дифференцирует управленческие и исполнительские социальные роли. Власть – это свойство социальных статусов, ролей, дающее возможность контролировать ресурсы, средства влияния. Иными словами, власть связана с занятием руководящих должностей, позволяющих воздействовать на людей с помощью позитивных и негативных санкций, поощрения и наказания.

В. П. Пугачёв, Политология, 2010

Один из самых распространенных подходов к определению политики – субстанциональный. Он ориентируется на раскрытие первоосновы, или субстанции, порождающей политику как особый род деятельности. Чаще всего в качестве таковой рассматривается власть: именно действия людей, направленные на обретение, удержание и использование власти, и есть политика. К числу первых представителей «властного» подхода к пониманию политики относится Н. Макиавелли, который считал, что «политика есть обращение с властью, и характеризовал ее как «совокупность» средств, необходимых для того, чтобы прийти к власти, удержаться у власти и полезно использовать ее. Классическую формулу субстанционального подхода представляет собой приведенное выше определение политики как стремления к участию во власти.

В. А. Мельник, Введение в политическую теорию, 2012

Согласно близкой телеологической бихевиористской (от английского behave – двигаться, действовать) трактовке власть – это особый тип поведения, реализуя который, одни люди командуют, а другие – подчиняются. Бихевиористский подход требует рассматривать отношения власти исключительно как разновидность межличностного взаимодействия, обращая сугубое внимание именно на индивидуальную мотивацию участия в отношениях власти. Люди стремятся установить властную зависимость между собой, подчиняясь своим внутренним потребностям, желаниям, страстям, прочим побуждающим к действию импульсам, которые, в свою очередь, порождаются присущим индивидам стремлением (волей) к власти и обладанием некой «политической энергией». Известно, что возможные мотивы участия индивида в социальных связях довольно многообразны. Поэтому власть для человека – это не только средство непосредственно улучшить свою жизнь (обрести или укрепить богатство, престиж, свободу, безопасность и т. п.). Это ещё и значимая самоцель, позволяющая получать удовольствие и даже наслаждение от самого обладания ею. Поскольку же к властвованию, так или иначе, стремятся все люди, то политическая власть – во всем многообразии отношений, деятельностей институтов – складывается как результат столкновения, противоборства индивидуальных многообразных воль к власти, как некий баланс политических сил.

А. П. Долгов, Политология. Учебное пособие, 2014

В отличие от М. Вебера мы полагаем, что институт власти не основан на насилии, на способности «осуществить свою волю, несмотря на сопротивление других». Здесь происходит в конечном счете сведение власти к насилию. На наш взгляд, власть основана на способности субъекта власти управлять, выполняя свою роль в рамках соответствующих социальных институтов, удовлетворяя социальным ожиданиям управляемых, соответствуя в своем поведении сформированным в культуре и транслируемым ее традиционным паттернам (набору стереотипных поведенческих реакций или последовательностей действий) поведения власти. Даже насилие со стороны власти становится приемлемым, если оно осуществляется в соответствии с культурно обусловленными паттернами, и невыносимым, если поведение власти не отвечает ожиданиям управляемых.

В. Э. Смирнов, Гражданственность и гражданское общество. Самоорганизация и социальный порядок, 2013

Современное понимание мира политического давно отошло от преимущественного направления аналитических интенций исключительно в сферу институциональных вопросов государства и власти. Сегодня в пространстве этого мира рассматривается весьма широкий комплекс процессов и явлений, и один из наиболее существенных векторов политологического знания все активнее смещается в сторону историко-философского и социокультурного понимания политики: «в центре внимания сегодня оказываются политическое сознание, ментальные феномены, символотворчество, представления, ценности, образная сфера и даже миры фантазий человека политического»[1]. При этом, делая ставку на интерпретирующий подход, получая новые знания путем выявления смыслов, современная наука исходит из того, что власть и политика в целом в обязательном порядке связаны с разнообразными коммуникационными процессами, происходящими в обществе, – скажем, французский исследователь Р. Тиксье-Гишар считает, что вообще все, что имеет отношение к коммуникации, одновременно подразумевает ту или иную форму власти: «Политика – фундаментальная сфера приложения коммуникации»[2]. Можно сказать, что коммуникация в наши дни стала фактором, определяющим новый формат политических отношений, «системообразующим элементом политики и приобрела в ней новый онтологический статус, утратив былой вспомогательно-технический характер»[3].

С. А. Шомова, От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации, 2016

Во-первых, серьезной критике подверглась идея Лернера об универсальности веры в справедливый мир. Оказалось, что ею обладают люди, нуждающиеся в оправдании своих представлений, положения, действий, а также в ощущении контроля за происходящим (Calhoun et al., 1998; Connors, Heaven, 1987; Furnham, 1993; Glennon, Joseph, Hunter, 1993; Hafer, 2000; Murphy-Berman, Berman, 1991). В частности, она чаще встречается у авторитарных людей, сторонников «правых» партий и движений, членов высокостатусных социальных групп и представителей культур с большой властной дистанцией. Все эти люди уважают власть и стремятся сохранить существующую систему социальных отношений. Вера в то, что униженное положение представителей некоторых групп является заслуженным, помогает им оправдать собственные убеждения и действия. Кроме того, в справедливость мира больше верят религиозные люди, те, кто имеет внутренний локус контроля, ставит долгосрочные цели и планирует достигнуть их справедливым путем. Эта вера позволяет им сохранить ощущение контроля над своей жизнью. Поэтому современные сторонники теории говорят о том, что люди различаются по степени веры в справедливый мир. Как следствие, интенсивность описанных выше процессов – формирования ожиданий, возникновения негативных эмоций и переоценки людей – зависит от ее выраженности.

О. А. Гулевич, Социальная психология справедливости, 2011

Власть – это соответствующее характеру и уровню общественной жизни средство функционирования всякой социальной общности, заключающееся в отношении подчинения воли отдельных лиц и их объединений руководящей в данном сообществе воле. Чтобы разобраться в проблеме политической власти, необходимо понять, что такое власть вообще, т. е. рассмотреть власть как общесоциологиче-скую категорию. Власть присуща любой организованной, более или менее устойчивой и целенаправленной общности людей. Неотъемлемым элементом содержания любой власти является принуждение. Общественная власть немыслима без принуждения, которое в соответствии с исторической обстановкой и характером власти приобретает различные содержание и форму. Также необходимо отметить, что отношения по поводу власти, или властеотношения, носят волевой характер и с точки зрения своей структуры складываются из «господства – подчинения» и «руководства – подчинения». В зависимости от конкретно – исторических условий власть может либо выступать как сочетание отношений «господства – подчинения» и «руководства – подчинения», либо проявляться только в отношениях «руководства – подчинения». Политическая (государственная) власть представляет собой особую разновидность общественной власти. Термины «политическая власть» и «государственная власть», равно как и стоящие за ними понятия, – синонимы. Политическая власть в собственном смысле этого слова и есть власть государственная, т. е. такая, которая исходит от государства и реализуется не иначе как при его (прямом или косвенном) участии.

А. В. Селянин, Теория государства и права. Ответы на экзаменационные вопросы, 2009

Вполне оправдан вопрос о том, в какой мере революционный (советский) конституционализм отражал социальную действительность и может стать отправной точкой в ее изучении. Когнитивный метод акцентирует соотношение информационной картины мира, правовых норм, создаваемых ими коммуникаций (информационный обмен) и форм социальной мобилизации, административных институтов и практик (как формальных, так и неформальных). В той мере, в которой конституции фиксируют эту реальность, отражают ее изменения или, напротив, целенаправленно уклоняются от выполнения данной задачи – они выступают достоверным источником информации о социальной реальности. Номинальность права (в юридическом смысле) при этом не имеет принципиального значения. Напротив, провоцирует вызов исследователю – стремление понять, почему политическая система избегала правового оформления действительных социальных отношений и механизма власти, каким образом при внешне монолитной системе номинального права оказывались возможны различные институциональные схемы, каковы были когнитивные параметры адаптации общества к ним в рамках принятых системой формальных и неформальных практик социально-правового регулирования.

А. Н. Медушевский, Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке, 2017

Кары и награды оказывают, по выражению П. Сорокина, «дрессирующее» воздействие на человечество. Они требуются для воздействия на психику граждан, чтобы те вели себя в обществе «должным» образом (позднее это будет названо в структурном функционализме, который П. Сорокин начал разрабатывать de facto с 1913 г., «интериоризацией социальных норм», или «социализацией»). В массе своей граждане недостаточно воспитаны, не адекватно реагируют на установленные обществом в социальной этике и зафиксированные государством в праве «должные, запрещенные и рекомендованные акты», прежде всего – на «должные», т. е. на те, которые сопряжены с выполнением ими гражданского долга. Власть и политические акции власть имущих понимаются П. Сорокиным по умолчанию в позитивном смысле. Гарантом конечной позитивности властных акций представляется ему всемирно-исторический прогресс человеческой цивилизации – медленное, но верное приближение к идеалу гуманности. Отсюда и «историческая тенденция падения кар и наград»: «Подобно тому как было сказано: «Война нужна была для того, чтобы уничтожить войну» точно так же можно сказать: «Кары и награды нужны были только для того, чтобы уничтожить кары и награды» таков вывод из всего предыдущего…»[5].

А. Н. Малинкин, Награда как социальный феномен. Введение в социологию наградного дела, 2013

Какова же взаимосвязь между идеологией и формированием реальной политики? Ориентация идеологии на практические действия становится причиной ее связи с организованными участниками политической жизни, например, партиями или прессой. Селиджер не без оснований разграничивает фундаментальную идеологию, предстающую в теоретических трудах, и идеологию оперативную, которая состоит в системе аргументации, поддерживающей проводимую партией или иной организованной структурой политику. Замечание Селиджера о двух несовпадающих ипостасях идеологии представляется излишне прямолинейным, если принять во внимание бесчисленные переплетения общих принципов, долгосрочных и краткосрочных стратегий и т. д., которые мы наблюдаем в процессе формирования конкретной политики, причем в ходе этого процесса названные аспекты непрерывно уточняются и детализируются. Тем не менее, Селиджер заостряет наше внимание на вопросе о том, до какой степени стержневые постулаты и общие принципы оказывается необходимо приспосабливать к реальному политическому контексту и практическим соображениям, когда ставится цель непосредственного воздействия на решение конкретных политических задач. Активные политики, независимо оттого, находятся ли они у власти, ищут поддержку властей или же рассчитывают прийти к власти, непременно сталкиваются с двумя вопросами: что может быть сделано и что должно быть сделано.

Кристофер Флад, Политический миф. Теоретическое исследование, -1

3. М. Вебер предполагал, что есть сферы деятельности и исторические эпохи, где и когда целерациональное действия человека выдвигаются на первый план. Такие сферы деятельности – экономика, управление, право, наука. «Рационализация» и «модернизация» весьма характерны для европейской истории последних столетий. В частности, управление обществом во все большей мере требует расчета, плана, целостного охвата деятельности государства и общества. С этим связана тщательно исследованная М. Вебером тенденция бюрократизации, которую он считает общей для цивилизационного развития всего мира. Бюрократизацию можно и нужно, по Веберу, ввести в рамки правил, подвергнуть контролю, но устранить эту тенденцию в принципе невозможно. Вебер различает два типа государственной власти – традиционное, или харизматическое, и легальное господство. На смену авторитету неограниченной власти в прежних обществах приходит легитимность, т. е. иными словами, опора на законы, на рациональные основания действия бюрократии, на расчет и контроль, на гласность в обсуждении всех действий государственной власти. При этом процедуры рациональной, легитимной бюрократии могут быть использованы в разных целях – как во имя сплоченной работы всех членов общества, так и во имя угнетения народа.

О. А. Романов, Социальная философия, 2013

По сути, государственная власть является разновидностью социальной власти, однако имеет особенности, заключенные в ее политической и классовой природе. Поскольку деление на классы содержит в себе антагонизм, то сложилось негативное отношение к органам власти и лицам, ее олицетворяющим, это породило социальный миф, что всякая власть – зло, которое общество вынуждено терпеть до поры до времени. Этот миф приводит к появлению проектов свертывания государственного управления, умаления роли, а то и уничтожения государства. Но если власть находится в руках народа, она становится благой силой, способной управлять действиями и поведением людей, разрешать социальные противоречия, согласовывать индивидуальные или групповые интересы, подчинять их единой властной воле методами убеждения, стимулирования, принуждения. Другой особенностью является то, что субъект и объект власти не совпадают, властвующий и подвластные разделены.

А. В. Петренко, Теория государства и права, 2012

Созданные в процессе коммуникативного взаимодействия социальные институты в текстуальной форме передаются последующим поколениям, т. е. становятся историческими институтами. С обретением историчности социальные институты получают новое качество – объективность. Это означает, что сформировавшиеся институты (например, институт отцовства, как он видится детям), существующие как тексты, воспринимаются (интерпретируются) независимо от тех индивидов, которым довелось воплощать их в данный момент. Институты теперь воспринимаются как обладающие своей собственной реальностью, с которой индивид сталкивается как с внешним и принудительным фактом. Они имеют над ним принудительную власть и сами по себе, благодаря силе своей фактичности и механизму контроля, которым обычно располагают наиболее важные институты. Передаваемые последующим поколениям социальные институты нуждаются в легитимации, т. е. в объяснении и оправдании, так как первоначальный смысл институтов может быть для них недоступен.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Нам же более импонирует точка зрения Ю. Е. Пудовочкина и С. С. Пирвагидова, которые справедливо указывают на то, что «сводить значение принципов уголовно-правовой политики исключительно к обсуждению принципов права, принижать их роль до степени посредника между принципами права и законодательства не совсем правильно. Политика не означает деятельность государства по преобразованию правовых явлений в правовые понятия. Политика и право – взаимосвязанные явления, существующие исключительно в государственно-устроенном обществе. Вряд ли можно утверждать, что право с его принципами первичнее политики. Правотворчество и правоприменение являются формами реализации уголовно-правовой политики государства, а потому выяснять первичность права или политики не вполне корректно. Принципы уголовно-правовой политики появляются там и тогда, где и когда возникает потребность решать проблему предупреждения преступности посредством нормативных предписаний органов государственной власти, уголовного права. Понятно, что принципы политики должны найти отражение в создаваемых государством правовых нормах. Другое дело, что принципы уголовно-правовой политики могут быть непосредственно зафиксированы в уголовно-правовых нормах, а могут, не будучи в них зафиксированными, оказывать влияние на их содержание. В том случае, если принципы уголовно-правовой политики находят свое закрепление в уголовно-правовых нормах, имеет смысл говорить о наличии принципов уголовного права… а получив официальное признание, они могут уже оказывать свое (обратное) воздействие на деятельность государства в сфере борьбы с преступностью».[180]

С. А. Велиев, Принципы назначения наказания, 2004

Власть, будучи непосредственным порождением разносторонних устойчивых связей между людьми, их устремлений к удовлетворению своих интересов и смягчению при этом противоречий, а стало быть, к возможному компромиссу и определенному порядку сосуществования, представляет собой объективно необходимое условие для участия членов общества в производстве и воспроизводстве жизни. Власть есть средство функционирования любой социальной общности, проявляющееся как отношение подчинения входящих в это сообщество лиц единой руководящей в нем воле.

И. А. Кузнецова, Государственное и муниципальное управление: конспект лекций, -1

Как заметил Ницше, «легко думать, но трудно быть». Приходится констатировать, что прекрасный ооновский текст еще менее близок к реалиям, чем в начале нашего столетия, – от нулевой самоценности человеческой личности до угрозы тотального самоуничтожения. Мир в целом по-прежнему основан на праве силы, а не на силе права. Эта круговерть, отмеченная распадом, «знаком беды», – зловещая примета политического отчуждения рода человеческого. Если демократизация мира и не является источником такого драматического состояния, то во всяком случае невозможно отрицать, что демократия, как технология власти, не может ограничиваться известными формально-институциональными признаками. Ф. Фукуяма обоснованно пишет: «То, что национальные институты разных государств стали более идентичными, означает, что в основе различий теперь будут лежать другие факторы… в международном плане это приведет к переделу власти на планете, но уже не по политической модели, а по уровню культуры» [1995]. Вопрос в том, конкретно о какой культуре идет речь, каких субъектов, их интересов и ценностей, взаимоотношений между ними.

И. Я. Левяш, Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 1, 2012