Аплодисменты

Аплодисме́нты или аплодирование (лат. applausus, plaudere — в буквальном смысле хлопанье в ладоши) — как правило — одобрение, выражаемое публикой рукоплесканием при различного рода зрелищах и представлениях, даваемых на сценических площадках, а также во время спортивных соревнований, церемоний награждений, произнесения речей и т. д. Бурные аплодисменты, сопровождающиеся криками «браво», «брависсимо» (от итал. bravo — отлично, bravissimo — отличнейший) называются овацией (лат. ovatio — ликование), которая может быть стоячей в знак особого восторга или уважения перед тем, кому она предназначена. В некоторых странах аплодисменты также сопровождаются топанием ног.

Во время музыкальных выступлений аплодисменты между частями одной симфонии или сюиты противоречат этикету. Во время театральных выступлений помимо приветствия аплодисментами выхода на сцену примы театра, приветствуются мастерски исполненные технические приёмы высшей сложности (например взятие высокой ноты в опере или исполнение фуэте в балете). Нередко аплодисменты сопровождаются выкрикиванием «Бис!» (лат. bis — буквально «дважды»), тем самым выражая желание, чтобы понравившееся действие было повторено. «На бис», порой по нескольку раз, после удачного выступления вызывают и актёров, и музыкантов.

В случае задержки начала спектакля, аплодисменты публики в зале, как правило означают нетерпение и требование немедленно начать выступление. Также существует традиция аплодисментами провожать артиста в последний путь.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Накануне на Александра II было совершено неудавшееся покушение, причем распространились слухи, что террористом был поляк. Чайковский в письме сообщал родным: “По-моему, московская публика в порыве энтузиазма превзошла пределы благоразумия. Опера, собственно, и не шла, ибо, как только поляки появлялись, весь театр вопил: «Вон поляков» и т. д. В последней сцене 4-го акта, когда поляки должны убить Сусанина, актер, исполнявший эту роль, начал драться с хористами-поляками и, будучи очень силен, многих повалил, а остальные, видя, что публика одобряет такое посмеяние над искусством, над истиной, над приличием, попадали, и торжествующий Сусанин удалился невредим, махая грозно руками и при оглушительных аплодисментах москвичей”[144]. В другом письме Чайковский добавил ряд выразительных деталей: “…Публика требовала гимн, который и был пропет раз 20. В конце вынесли на сцену портрет государя, и далее уже нельзя описать, что была за кутерьма”[145].

Соломон Волков, Большой театр. Культура и политика. Новая история, 2018

Жизнь Дюпре не слишком богата событиями – это жизнь артиста, который пользуется успехом в родном городе и не имеет нужды гоняться за славой по всей Европе. Он более двадцати лет был самой яркой звездой Парижской оперы, список его партий – это сотни фавнов, пастушков, античных богов и прочих традиционных персонажей французских балетмейстеров. В этих партиях требовалась отточенная техника, эффектная наружность, прекрасные манеры, которым могли бы подражать светские дамы и господа. В конце концов балетоманы той эпохи научились наслаждаться нюансами и мельчайшими деталями виртуозной техники танцовщиков. Вот как вспоминает о выступлении Дюпре Джакомо Казанова, посетивший в 1750 году Парижскую оперу, где давали «Венецианские празднества» композитора Андре Кампра. Венецианец Казанова от души веселился, глядя на танцующий Совет дожей, которые, наряженные в странные мантии, исполняли пассакалью. И вот под гром аплодисментов появился высокий, хорошо сложенный танцовщик в маске и громадном черном парике, концы которого ниспадали на спину.

Далия Трускиновская, 100 великих мастеров балета, 2010

урок. Впоследствии, встречаясь, оба с хохотом вспоминали эти эпизоды. Усатов приготовил с Шаляпиным третий акт «Русалки» А. С. Даргомыжского и первый акт «Фауста» Ш. Гуно для спектакля музыкального кружка, который должен был состояться 8 сентября 1893 года. Это выступление глубоко врезалось в память певца. Когда он начал петь арию Мельника: «Да, стар и шаловлив я стал…», в зале наступила мертвая тишина. Потом раздались громовые аплодисменты. Публика даже встала. На следующий день он прочитал в газете «Кавказ» заметку, в которой автор сравнивал его со знаменитым певцом Петровым. Статью написал Виктор Корганов, знаток и любитель музыки. Прочитав эту заметку, Шаляпин понял, что произошло нечто невероятное, неожиданное, чего и в мечтах не было. Он сознавал, что Мельник спет хорошо, лучше, чем он когда-либо пел, но все-таки ему казалось, что автор заметки преувеличивает силу его дарования. Он был смущен и напуган этой первой печатной хвалой. Он понимал, как много от него потребуется в будущем.

Бранислав Ятич, Шаляпин против Эйфелевой башни, 2013

Зато как же были они изумлены, когда Альмбах, не имея даже нот перед собой, преодолел все трудности пьесы с легкостью и уверенностью, которые сделали бы честь любому профессиональному пианисту. При этом он внес в свое исполнение столько огня, что увлек самых взыскательных из слушателей. Пьеса под его пальцами совершенно преобразилась, он придал ей смысл, которого до сих пор никто – и даже сам автор – не вкладывал в нее; в особенности исполненный в бурном темпе финал вызвал шумные аплодисменты.

Элизабет Вернер, Развеянные чары, 1875

Все присутствующие поначалу пришли в некоторое замешательство, затем чувство растерянности сменилось удивлением и восхищением. Иначе и быть не могло: Бах играл по памяти только что прослушанную пьесу, сохраняя все украшения французского виртуоза и повторяя все его вариации одну за другой, но, закончив последнюю из них, он перешел к вариациям собственного изобретения, гораздо более изящным, трудным и блестящим. Сыграв двенадцать собственных, на ходу импровизированных вариаций, Бах закончил пьесу и встал. Оглушительный гром аплодисментов и самые настоящие овации не оставляли никакого сомнения, кто из виртуозов превзошел другого.

Александр Казакевич, От великого до смешного. Совершенно эмоциональные и абсолютно пристрастные портреты знаменитых людей, 2018

Но вот маленький сезон кончился, публика простилась с артистами, причем немало аплодисментов досталось на долю сияющего и счастливого любителя, и труппа возвратилась в Лондон. Молодой артист поспешил предложить свои услуги двум главным столичным антрепренерам, но ни Рич, ни Флитвуд не разделяли его мнения на успех у ипсвичской публики: им, вероятно, казались очень забавными претензии этого любителя – без «данных для сцены» играть первые трагические роли… Но они привыкли ко всему и в очень вежливой форме отклонили предложения самоуверенного, любителя. Тогда он решился выступить в маленьком театре Гудменс-Филдса.

Т. И. Полнер, Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность, -1

Вскоре после приезда в Америку я попал на просмотр документального фильма «Триумф воли», созданного талантливой фавориткой Гитлера Лени Рифеншталь, – о всегерманском съезде национал-социалистов в Нюрнберге, 1934 год. С экрана неслись самодовольные голоса ораторов, гром аплодисментов, ликующие крики толп, сольное и коллективное скандирование стихов и клятв, дробь барабанов, звенящая медь фанфар… И марши, парад мар шей, медленных, умеренных и быстрых, со словами и без. Среди них была и туповатая солдафонская обработка темы Вагнера из «Гибели богов»…

В. А. Фрумкин, Певцы и вожди, 2017

Как соединить куртуазность и декаданс, знают немногие, и в том числе лидер группы «Бостонское чаепитие» Владимир Преображенский, автор идеи и один из организаторов фестиваля. Он чувствует необходимость новой волны декаданса, эстетизма, романтики – на фоне вездесущей попсы, вырождающегося рока, сомнительной поэзии. Впрочем, эти разлитые в воздухе веяния поддерживают многие культовые музыканты. Четверо из них: Анжей Захарищев фон Брауш, Алеша Пальцев, Вадим Степанцов и Владимир Веселкин вкупе с «Бостонским чаепитием» и задали темп, стиль, смысл всему фестивалю. Анжей фон Брауш был, как всегда, патетичен, агитировал за новую эстетику и исполнил проверенные временем вполне декадансные хиты «Оберманекенов» – «Резидентка МОССАДа», «Нега и роскошь» и другие. Алеша Пальцев, работающий в стилистике Вертинского, но гораздо резче и задорнее, сорвал аплодисменты и очаровал публику неожиданным синтезом Есенина и Шнурова. Владимир Bеселкин – существо совершенно гениальное и при этом абсолютно не ограниченное никакими рамками приличия, – вот кто на самом деле со смертью играет, как настоящий декадент. Он уже не здесь, не в этом мире, несмотря на вполне подвижную тренированную плоть, которую он мастерски обнажил на сцене, и резкую манеру общаться со зрителями. Закрыл фестиваль похожий на капризного пупса Вадим Степанцов, подарив публике несколько программных произведений из своего арсенала «матерщинника и крамольника».

В. О. Преображенский, «Бархатное подполье». Декаденты современной России, 2015

После оглушительных аплодисментов все поднялись с мест и потянулись с бокалами к оратору. Островский сполна выразил настроение писателей и дал ему самый подходящий тон. В его лице человек, которого все любят, сказал то, что в данную минуту все думали. Мастерски отличился за этим банкетом известный артист и рассказчик И. Ф. Горбунов. Его излюбленный герой «генерал Дитятин» был в особом ударе и добродушно шамкал уморительные вещи. Его устами говорило целое поколение отставных «бурбонов» аракчеевской формации. Генерал Дитятин не скрывал своего удивления перед необыкновенными почестями, воздаваемыми «сочинителю Пушкину», но, поддаваясь общему энтузиазму, готов был и с своей стороны похвалить «господина Пушкина Александра Сергеевича за приятные созвучия и хорошую версификацию».

И. Ф. Василевский, Из московских в честь Пушкина празднеств в 1880 году, 1899

«Когда я выступала на сцене, я любила знать, что в зале среди публики находится человек, которому я нравлюсь. Это меня вдохновляло. Выходя на сцену, надо было уметь сделать вызов публике и дать ей понять, что я ради неё на сцене. Надо было жестом призвать её к себе, приковать её внимание и увлечь за собою. Я считала очень важным захватить публику с первого момента своего появления на сцене, и публика отвечала на мой призыв громом аплодисментов, от этого момента зависел успех спектакля. Про меня говорили, что никто так не умеет, как я, выходить на сцену и сразу овладеть публикой».

А. Н. Шахмагонова, Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин, 2017

Переполненный зал, в котором было немало друзей-студентов ждал исполнения серенады из 2-го акта. «О, Коломбина, верный нежный Арлекин», – начал свою арию Собинов. Голос необыкновенной красоты заполнил зал. Объективности ради надо заметить, что в тот момент Собинов не был еще профессиональным певцом. Раздались аплодисменты и крики бис. Пришлось бисировать и не один и не два, а три раза! Вот когда Леонид Витальевич задумался о своем будущем, в 21 год!

Г. Е. Голубин, Корифеи русской оперной сцены. На волнах радиопередач, 2013

Театр обрел новое дыхание, заслуженно и прочно занял место в ряду лучших сценических коллективов страны. Немало поспособствовала тому твердая рука Берсенева-руководителя, его умение сплотить и вести за собой труппу, уверенная свобода его режиссерского почерка, актерский талант. Приходилось работать с Афиногеновым, Горбатовым, Лавреневым… Но великая «тройка» пробивала и Толстого, и Ибсена, и Диккенса, и Ростана. В годы войны самыми популярными спектаклями театра стали «Парень из нашего города» и «Так и будет» Константина Симонова. В последнем Бирман сыграла Анну Греч и подружилась с исполнительницей главной роли Валентиной Серовой. Об этой работе есть театральная легенда. Бирман очень не любила отсебятины на сцене, но на премьере ее партнер забыл слова. Он начал: «Когда я смотрю в ваши глаза…» и замолчал. И Бирман подхватила: «…То не замечаете моего длинного носа». Раздались аплодисменты, и Симонов вписал эти слова в текст пьесы.

С. В. Капков, Королевы смеха. Жизнь, которой не было?, 2011

В Москве публика и аплодирует своеобразно, особенно если поет «милашка тенор» или танцует излюбленная балерина. Махали не только платками, но и простынями и дамскими накидками в верхних ярусах, и если в 1850 году известный тогда редактор «Московских ведомостей», чиновник канцелярии московского губернатора Хлопов после представления балета «Эсмеральда» сидел вместо кучера в карете, увозившей из Большого театра знаменитую балерину Фанни Эльслер (за что, правда, и был уволен и место свое по редактированию «Московских ведомостей» был принужден уступить известному Каткову), то пятьдесят лет спустя один из студентов Московского университета в Большом театре, увлекшись аплодисментами и маханием дамской кофтой балерине Рославлевой, упал из ложи второго яруса в партер, причем сломал по дороге бронзовое бра и кресло. Но этому счастливцу-энтузиасту, тоже московского производства, повезло в конце того же века больше, чем Хлопову: он ниоткуда уволен не был и остался жив и здоров. Когда прибежали взволнованные полицмейстер и доктор, то, к удивлению своему, констатировали только факт разрушения казенного имущества; что касается студента, то он, отделавшись сравнительно легкими ушибами, хладнокровно заявил о своем желании снова вернуться наверх, на свое место, дабы продолжать смотреть следующий акт балета, обещая быть в дальнейшем более осторожным с казенной бронзой и мебелью.

А. А. Васькин, Открывая Москву: прогулки по самым красивым московским зданиям, 2016

Петр Ильич Юркевич,[56] член театрально-литературного комитета, принадлежал к числу последних. Едучи в театр, он завез в типографию одной газеты, в которой был постоянным сотрудником, несколько прочувствованных слов о первом дебюте: «При появлении певца-феномена зала задрожала от рукоплесканий». Ут-диез поразил всех, как громом. Весь фешенебельный Петербург присутствовал на торжестве молодого дебютанта. Подробности завтра». Действительно, в зале Мариинского театра весь фешенебельный Петербург был в этот вечер. Действительно, раздались аплодисменты при появлении нового певца, но не только ут-диеза, даже никакого голоса фешенебельному Петербургу певец не предъявил, обеспокоил только почтеннейшего Юркевича, который во время антракта должен был съездить в типографию и взять у наборщика свой восторг обратно.

И. Ф. Горбунов, Воспоминания, 1881

Как и следовало ожидать, столь смелая метафоричность Блока оказалась слишком сложна для публики. Тогдашний революционный читатель, в целом восторженно принимая «Двенадцать», испытывал серьезные затруднения, наталкиваясь в финале поэмы на образ Христа, совершенно чуждый – в его общепринятом значении – духу эпохи. Упоминание о Христе в этом произведении, да еще «впереди» безбожников-красногвардейцев, многим казалось странным и неуместным. А потому «Двенадцать» в агитбригадах лихо переделывали на свой лад и вместо последних слов: «В белом венчике из роз впереди идет Христос», под бешенные аплодисменты матросской аудитории, читали: «В белом венчике из роз впереди идет матрос!» Понять чтецов можно, ведь до христианского блоковского иносказания никому не было никакого дела, а вот шествующий впереди революционно-бандитского патруля с маузером на боку матрос, был всем понятен, пусть даже и в святом венце.

В. В. Шигин, Поэзия матросской революции, 2016

Как уже известно читателю, «Дон Жуан» – не первая, а вторая симфоническая поэма, написанная «прилежным мальчиком». Ей предшествовал «Макбет», более слабое сочинение, которым Штраус не был вполне доволен, особенно после того, как его раскритиковал Бюлов. Наибольшие возражения у него вызывал финал, который в первой версии был триумфальным маршем Макдуфа. Штраус переделал поэму, работая над ней время от времени в течение четырех лет. Обновленная версия была исполнена через год после «Дон Жуана». Позднее Бюлов включил ее в программу концерта в Берлине. «Макбет» был встречен неистовыми аплодисментами. К этому времени почва для успеха Штрауса уже была подготовлена.

Джордж Марек, Рихард Штраус. Последний романтик, -1

Со временем выступления Гитлера стали относительно более сдержанными. Однако ликование и овации стали уже то ли ритуалом, то ли условным рефлексом немецкого народа. Фюрер продолжал вызывать бешеные аплодисменты.

Ю. Ю. Воробьевский, Неизвестный Гитлер, 2011

Его слова сопровождались демонстрацией слайд-шоу. На огромный экран выводилась подборка интереснейших фотографий, связанных с жизнью и творческой биографией шансонье. Зрители смотрели на фотографии и слушали рассказ так внимательно, будто боялись упустить хотя бы одно слово. Когда Владимир поблагодарил их за это, зал взорвался бурными аплодисментами. Несколько дам совершенно разного возраста вышли к сцене и вручили любимому исполнителю букеты цветов.

Кирилл Казанцев, Очарованная вдова, 2014

Как бывало в России и раньше и часто будет впредь – к торжественному часу проекции не успевали. Уже крутились в Большом первые ролики, а в монтажной на кинофабрике в Замоскворечье еще шла паническая склейка финала, на автомобилях готовые куски экстренно доставлялись на Театральную площадь. Думали, как бы не опозориться, а получилось по-другому… Полный триумф. Напряженная тишина в зале то и дело взрывается аплодисментами. Фильм был, понятно, черно-белым, но на мачте восставшего корабля в патетический момент бунта взвивался красный флаг. Его красили вручную для каждого экземпляра ленты (в кино он называется «копией»). Это был пик зрительского восторга, это будет одна из любимых легенд о «Броненосце Потемкине». Как и фраза, которую в своих мемуарах повторит постановщик фильма вслед за Байроном, рассказавшим о реакции читателя на его поэму «Чайльд Гарольд»: «И проснулся знаменитым…»

Н. М. Зоркая, Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино, 2017

Театральный сезон 2010 года открылся 12 ноября премьерой спектакля «Любовь в стиле барокко» по пьесе Ярослава Стельмаха. Поставила его Наталья Шибалова и, надо сказать, сделала это мастерски, выражаясь театральным языком – на бис! Я просмотром остался доволен. И не только я. Зал неоднократно отзывался смехом, благодарил за игру дружными аплодисментами.

В. П. Чиркин, О театре – с любовью. Записки зрителя, 2016

«В день, когда нам вручали премию, в Польше было введено военное положение, а советские войска приведены в состояние боевой готовности. Но мы-то ничего не знали! Нас отвезли в Ниццу, дали какие-то деньги на сувениры, обещали прислать автобус. Час ждем, два, три – автобуса нет. А нам выступать… Как добирались – неописуемо. И когда мы вошли в зал, у организаторов шары на лоб: откуда они взялись? Дальше – хуже. Выхожу со своим номером: фонограмму не включают, оркестр, в котором работали почти одни поляки, играет другую музыку, осветитель вместо меня освещает прожектором стены. И тут… Публика есть публика, все чувствует; видели бы вы, как она своими аплодисментами меня поддерживала. Вечером получаю своего «Золотого клоуна», и тут как накатит! Я рыдал, рыдал, рыдал…»

Ф. И. Раззаков, Самый добрый клоун: Юрий Никулин и другие…, 2012

До эпохи джаза не было проблемы вовлечения слушателей… В концертах классической музыки между музыкантами и публикой проходит пограничная полоса отчуждения, область молчания, которую музыка не нарушает. Это молчание иногда раскаляется – к примеру, при заразительных пассажах бетховенской симфонии, или томно млеет при виолончелях и арфах Чайковского, или леденеет в редких, пропитанных долгими паузами аккордах Антона Веберна. Музыканты затихают, публика молча расходится. Вернее, когда-то расходилась. В конце семнадцатого века итальянская опера приучила слушателей к непонятной доселе реакции – аплодисментам.

Е. В. Головин, Сентиментальное бешенство рок-н-ролла, 1997

В Париже Н. В. со своим мужем генералом Н. Скоблиным жили постоянно. Но не в городе, а под Парижем, в вилле в Озуар-ля-ферьер. Концерты Н. В. давала часто. Запомнился один – в пользу чего-то или кого-то, уж не помню, – но помню только, множество знатных эмигрантов сидели в первых рядах: Милюков, Маклаков, генералы РОВСа, Бунин, Зайцевы, Алданов (всех не упомню). Надежда Васильевна великолепно одета, высокая, статная, была, видимо, в ударе. Пела как соловей (так о ней сказал, кажется, Рахманинов). Зал стонал от аплодисментов и криков бис. А закончила Н. В. концерт неким, так сказать, эмигрантским гимном:

Максим Кравчинский, Русская песня в изгнании, 2007

Но вот что особо примечательно. Еще не отзвучали аплодисменты после премьеры, а люди уже говорили: «Успех был неизбежен – он запрограммирован, точно рассчитан. Иначе и быть не могло. Идея балета носилась в воздухе. Ее нужно было лишь поймать. Странно, что это никому раньше не приходило в голову!» Я знал, что все не так, что Андрей, как и его партнеры, часто спорили, многое найденное отбрасывали, заменяя другим, и вовсе не были убеждены, что созданный вариант – оптимальный. Окончательный результат, однако, оказался именно таков, как свидетельствовали очевидцы: все будто бы сложилось сразу, само собой, и по-другому получиться не могло.

Коллектив авторов, Ваш Андрей Петров. Композитор в воспоминаниях современников, -1

Все три картины являются творением Эрнста Любича, но также и продукцией его коллектива. Эрнст Любич понимал, что нужно привлекать людей с оригинальными идеями. Режиссер видел дальше Бродвея – он вызвал в Голливуд мастера венской оперетты Оскара Штрауса, певца Мориса Шевалье, архитектора Ганса Дрейера, большого мастера в области декорационного искусства, работавшего в Германии в период немого кино. Лео Робин и Ричард Уайтинг писали острые тексты к песням фильмов. Фильмы-оперетты Любича создали школу, что стало очевидным уже в 1932 году, когда на студии «Парамаунт» родился фильм, который не был снят Любичем, но явно испытал его влияние, – «Люби меня сегодня ночью». Его поставил опытный бродвейский режиссер Рубен Мамулян, пригласив многих творческих деятелей, которые раньше сотрудничали с Любичем. Мамулян, одинаково плодотворно работавший и на сцене музыкального театра, и в киноателье, был автором одного очень важного для истории киномюзикла произведения. В 1929 году, когда в Америке доминировали киноревю, он создал «Аплодисменты», необычный драматический фильм с музыкой, – историю стареющей звезды шоу (несколько десятилетий спустя эта же история была представлена в сценическом мюзикле). Ленты «Городские улицы» и «Доктор Джекилл и мистер Хайд» показали, что театральный опыт Мамуляна может оказаться полезным и для кинематографа.

Г. В. Краснова, Мюзиклы. Знаменитые и легендарные, 2018

В фильме песенку Шурки «Я большая, ну и что же…» должна была исполнить одна из известных певиц нашей эстрады, а я потом под ее фонограмму просто бы открывала рот… Но что-то во мне запротестовало, я ударилась в слезы – во что бы то ни стало мне хотелось самой попробовать спеть. И композитор, и звукооператор, да и вся группа были против. Я ходила за Юдиным и клянчила: «Киныч, позвольте прийти на запись, разрешите я только попробую!..» Наконец он, чтобы отвязаться, согласился взять меня на запись. Оркестр – семьдесят человек, дирижер, торжественная обстановка… Я забилась в угол и молча переживала. Знаменитая певица под аплодисменты оркестра (а оркестранты выражают свое одобрение, слегка ударяя смычками по инструментам) блистательно исполнила песенку и ушла. Тогда Юдин сказал:

М. И. Вострышев, Людмила Целиковская. Долгий свет звезды, 2016

Наконец, закончив свой ор, я под гром аплодисментов, с билетом в руках пускалась бежать за кулисы, чтобы не опоздать на очередной сеанс. Но вдруг неожиданно возвращалась и очень серьезно, негромко сообщала персонально зрителю второго ряда, как бы ему одному, самое важное, чего нельзя упустить:

Р. В. Зеленая, Разрозненные страницы, 2016

Сейчас же раздались аплодисменты. Звонкова извинилась перед публикой за то, что она прочла высказывание Ларошфуко на русском, французский ей известен, но у неё плохое произношение. Но вот советник… Один из советников Звонковой, мгимошный выпускник, артистично перевёл Ларошфуко с русского на французский, и тогда возникла чуть ли не овация. Как же вовремя остроумец Ларошфуко вынырнул из века семнадцатого и совпал с днём сегодняшним!

В. В. Орлов, Земля имеет форму чемодана, 2013

Райкин представил на конкурсе три миниатюры: «Чаплин», «Мишка» и «Авоська». Причем первый номер у него едва не сорвался по причине того, что кто-то похитил его реквизит – тросточку. А без нее какой Чаплин? Райкин обнаружил пропажу за несколько минут до выхода на сцену и, естественно, впал в панику: что делать? Решение пришло мгновенно: надо бежать в гардероб. Сметая все и вся на своем пути, артист помчался вниз. И там действительно нашел то, что искал – какую-то палку, чуть ли не от щетки, которую ему согласилась отдать на время сердобольная гардеробщица (уж больно жалобно артист выпрашивал у нее «хоть какую-нибудь палку»). С нею Райкин и выбежал на сцену, когда пауза грозила вылиться в катастрофу – члены жюри и зрители уже недовольно начали шуметь. Однако едва артист начал исполнять номер, как шум недовольства сменился громкими аплодисментами.

Ф. И. Раззаков, Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика, 2011

Но не в городе, а под Парижем, в вилле в Озуар-ля-Ферьер. Концерты Н. В. давала часто. Запомнился один – в пользу чего-то или кого-то, уж не помню – но помню только, множество знатных эмигрантов сидели в первых рядах: Милюков, Маклаков, генералы РОВСа, Бунин, Зайцевы, Алданов (всех не упомню). Надежда Васильевна великолепно одета, высокая, статная, была, видимо, в ударе. Пела “как соловей” (так о ней сказал, кажется, Рахманинов). Зал “стонал” от аплодисментов и криков “бис”. А закончила Н. В. концерт неким, так сказать, “эмигрантским гимном” <…> Замело тебя снегом Россия… И со страшным, трагическим подъемом: Замело! Занесло! Запуржило!..

Максим Кравчинский, Музыкальные диверсанты, 2016

Премьеру «Голого короля» показали 24 марта 1960 года в Ленинграде. На этом показе была вся тамошняя творческая элита, которая встретила показ на ура. Каждая «фига», звучавшая со сцены, сопровождалась аплодисментами и хохотом. А перед этим толпа с улицы выломала дверь и хлынула в зрительный зал, сметая на своем пути всех. Вызвали конную милицию.

Ф. И. Раззаков, Ефремовы. Без ретуши, 2015

Зал Дома кино переполнен. На сцене – красный стол для президиума. Полно и в фойе, и на лестнице, ведущей к залу, на второй этаж. Я как раз стоял в конце лестницы, у дверей в зал. И вдруг снизу, от дверей пошла волна рукоплесканий. По лестнице, смущенно улыбаясь и слегка задыхаясь, поднимался Эйзенштейн. Ему, расступаясь и аплодируя, давали дорогу. Зал, когда он вошел, встал. И, стоя, аплодисментами и криками: «Эйзенштейн! Эйзенштейн!» проводил его в президиум, на сцену. Так кинематографический «народ» единственный на моей памяти раз выявил свое несогласие с правительственным решением.

В. В. Виноградов, Воспоминания о ВГИКе, 2014

С этими словами Кречмар ушел, провожаемый довольно жидкими, хотя и длительными аплодисментами. Ушли и мы, задумчивые, отягощенные новыми знаниями. Многие, как это обычно бывает, разбирая пальто и шляпы и выходя на улицу, словно в забытьи напевали себе под нос то, что отчеканил в их памяти этот вечер, – мотив, составляющий тему второй части, в его изначальном виде и в обличье, какое он принял ко времени прощания, и еще долго, подобно эху, доносилось с отдаленных, по-ночному тихих, гулких улиц городка: «та́к-проща́й!», «та́к проща́й наве́к!», «Бо́г вели́к и бла́г!».

Томас Манн, Доктор Фаустус, 1947