Цитаты со словом «суд»

Напишите о карманнике, судившемся тридцать раз, что он известный карманник-рецидивист — и он подаст на вас в суд за оскорбление личности, причем вы проиграете это дело.

Что касается Страшного суда, думаю, Господь Бог будет не в состоянии судить грешников, потому что знает их чересчур хорошо.

Гораздо важнее прививать людям нравы и обычаи, чем давать им законы и суды.

Умом убогих не понять, деньгами мудрость не измерить, судами правд не доказать… но в справедливость надо верить!

Если вам нужен ярлык, я философский анархист. Я анархист и хочу избежать и обращения в суд или к иным властям, и преследования с их стороны.

Что будет после Страшного Суда? Как обычно — реабилитация!

Увы, но суд истории чаще всего начинается после смерти подсудимых.

Полевой суд, пулевой суд — а суда всё не видно!

Силу всякого флота составляют главным образом два элемента: искусство и моральное состояние личного состава и численность и достоинство составляющих его судов.

«Смерть нельзя понимать только как последнее мгновение жизни, после которого наступает или небытие, или загробное существование. Смерть есть явление, распространяющееся на всю жизнь. Наша жизнь наполнена смертью, умиранием. Жизнь есть непрерывное умирание, изживание конца во всем, постоянный суд вечности над временем.»

Всем сердцем мы уповаем и страстно молимся о том, чтобы война, это ужасающее бедствие, окончилась как можно скорее. Однако, если Богу угодно, чтобы она продолжалась до тех пор, пока всё богатство, созданное непосильным рабским трудом за двести пятьдесят лет нашей истории не будет уничтожено и пока каждая капля крови от удара хлыстом не будет оплачена кровью от удара мечом, как было сказано ещё три тысячи лет назад, тем более мы должны сказать, что «суд Божий правилен и справедлив». Не тая на сердце зла, но питая ко всем милосердие твёрдо веря в правое дело, как открывает нам его Господь, давайте же приложим все усилия к тому, чтобы завершить начатый труд и залечить наши раны, воздать должное павшим и призреть их вдов и сирот — сделать всё, что поможет приблизить и сохранить справедливый и прочный мир как среди нас, так и с другими народами.

В последнее время у некоторых групп в нашей стране сложилось мнение, что всего лишь вследствие получения человеком или корпорацией прибыли от общества сколько-то лет правительство и суды обязаны гарантировать им эту прибыль в будущем, даже когда обстоятельства меняются, и вопреки интересам общества. Эта странная доктрина не поддерживается ни законом, ни обычаем. Ни отдельные лица, ни корпорации не имеют права являться в суд и просить, чтобы часы истории были остановлены или стрелки их переведены назад.

«Ныне вошло в моду уезжать в Россию (говорят во французских газетах). Как скоро живописцу докажут его посредственность, он кладет в чемодан кисть свою и едет в Россию. Если красавица видит, что прелести и тюрбан ее не производят великого действия в Тиволи и Фраскати, она проклинает свое неблагодарное отечество и на другой день едет в Россию. Если актер не доволен публикой, если танцовщик прыгнул неудачно, они едут в Россию. Одним словом, Россия сделалась убежищем посредственности или высшим судом в который переносят дело свое артисты, осужденные в Париже». — Итак будем умеренны в похвале своей, когда сии господа к нам приедут!

И хотя мы регулярно клеймим другие государства, называя их странами изгоями, мы сами превратились в самую большую страну-изгоя. Мы не соблюдаем договоров. Мы пренебрегаем международными судами. По собственному желанию наносим удары туда, куда вздумаем. Мы отдаём приказы ООН, но не платим членских взносов. Мы жалуемся на терроризм, но наша империя стала сегодня самым дерзким террористом.

Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу.

Мы все предстанем перед судом Божьим, и всем придётся отчитываться за свою жизнь. Один скажет: «Я был портным». Другой скажет: «Я был врачом». Третий: «Я был ювелиром». А я смогу сказать: «Я не забыл тебя, Господи…»

Я буду поступать так, как считаю нужным. Все библейские заповеди мне не указ. У меня есть собственные ценности и в соответствии с ними я действую. Никакой другой страшный суд не может на меня воздействовать и заставить поступить иначе, чем я считаю нужным.

Я один из немногих, кто выиграл суд относительно того, что издатели тиражировали те передачи, которые я ставлю на радио. Вообще, основные свои деньги я «заработал» на радио. Когда американцы продали фильм про Гарфилда, то обязательным условием было, что озвучивать кота будет «артист Т».

С тех пор, как апостолы возвестили Евангелие, воскресение мёртвых, Страшный суд и Царство Божие, христианские ценности наполнили жизнь смыслом для многих. Эти ценности стали содержанием жизни преподобных. За них умирали мученики. Им отдавали сердце многие христиане разных эпох — учёные, поэты, художники. Для многих поколений христианские ценности были надеждой и радостью.

Я иду в Сибирь и твердо уверен, что миллионы людей сочувствуют мне. Долой царя, долой деспотизм! Да здравствует свобода! Меня, политического преступника, сделали простым убийцею! Позор новому русскому суду, это не суд, а шулерство!

Вопрос, поставленный перед судом и вами, господа присяжные, не относится к маловажным частным случаям. Это не слушание дела одного несчастного издателя или одного лишь Нью-Йорка. Нет! Последствия данного разбирательства могут в результате затронуть любого свободного человека, живущего в Америке под управлением Британии. Это основополагающий вопрос. Это вопрос самой свободы.

Положение таково: в Канаде нынче такой хороший урожай, что она могла бы выделить зерна втрое больше, чем необходимо для предотвращения страшного голода в России. В США пшеница гниёт у фермеров, которые не могут найти покупателей для излишков зерна. В Аргентине скопилось такое количество кукурузы, что её некуда девать и ею уже начинают топить паровозы. Во всех портах Европы и Америки простаивают целые флотилии судов. Мы не знаем, чем их загрузить. А между тем рядом с нами на Востоке голодают миллионы людей. Наше мероприятие можно осуществить не иначе, как с поддержкой Лиги. Пусть Лига Наций придёт нам на помощь, и давайте не будем лицемерить. Будем смотреть фактам в лицо, примем их такими, каковы они на самом деле. Правда ли, что в настоящий момент правительства никак не могут выделить 5 миллионов фунтов? Они не могут сообща набрать эту сумму, а ведь она составляет лишь половину того, во что обходится постройка одного боевого корабля! Пища лежит в Америке, но некому её взять. Неужели Европа может сидеть спокойно, ничего не предпринимая для того, чтобы доставить сюда пищу, которая нужна для спасения людей по сю сторону океана? Я не верю этому. Я убежден, что народы Европы заставят свои правительства принять должное решение.

Я преклоняюсь перед беззаветным мужеством моряков и инженеров гидрографических судов во время войны. Со стороны может показаться – далеко они были от фронта. Совсем нет. На плохо вооружённых мотопарусных шхунах изо дня в день несли они свою – тоже солдатскую – службу и, не боясь врага, работали, часто под обстрелом. Опасность, холод и голод были их постоянными спутниками, так же как стойкость, находчивость и великое терпение.

Судья, вынесший обвиняемому приговор в припадке гнева, сам заслуживает смертного приговора.

Не следует устраивать волокит с судебными разбирательствами. Это революция, доказательства тут вторичны. Мы должны действовать по убеждению. Они все — банда преступников и убийц.

Заставьте самого беспристрастного судью разбирать своё собственное дело, и посмотрите, как он начнёт толковать законы!

Юридическое убийство (Судебное убийство).

Правосудие есть основание всех общественных добродетелей.

В управлении не должно быть полуответственности: она с неизбежностью ведёт к утайке растрат и неисполнению законов.

Правосудие — право наиболее слабого.

Наказание — это не только право, но и обязанность в тех случаях, когда наказание необходимо.

От правосудия зависит общественный порядок. Поэтому по праву место судей — в первом ряду общественной иерархии. Поэтому никакие почести и знаки уважения не могут считаться для них чрезмерными.

Нас всегда обвиняли в терроризме. Это ходячее обвинение, которое не сходит со страниц печати. Это обвинение в том, что мы ввели терроризм в принцип. Мы отвечаем на это: «Вы сами не верите в такую клевету».

Политик напоминает мне человека, который убил отца и мать, а затем, когда ему выносят приговор, просит его пощадить на том основании, что он — сирота.

Миры, в которых действуют персонажи Филипа Дика, подвергаются отмене или пересмотру без предварительного уведомления. Реальность в них примерно так же надёжна, как и обещание политика.

Пусть всякий, кто сможет, остерегается попасть в руки судьи, когда этот судья — победоносный и вооруженный до зубов враг.

Факт, что игрок находился в цейтноте, по моему, столь же малоизвинителен, как, к примеру, заявление преступника, что во время совершения преступления он был пьян.

На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло. Первое правительство в мире, которое может о гражданской войне говорить открыто.

Не подлежит сомнению, что упрек оскорбителен лишь постольку, поскольку он справедлив: малейший попавший в цель намек оскорбляет гораздо сильнее, чем самое тяжкое обвинение, раз оно не имеет оснований.

Человек несовершенен, потому что сам должен себя совершить. Сам. С Божьей помощью, конечно. Это не приговор — быть человеком, а назначение.

Насколько справедливее кажется адвокату дело, за которое ему щедро заплатили.

Лучше освободить некоторое число людей в чем-то виновных, чем держать в заключении и истязать тысячи невинных.

Чрезмерно строгий судья часто осуждает того, кого сам закон оправдал бы, если бы он мог объясняться.

Послушание несправедливым приказам есть преступление.

Наша совесть — судья непогрешимый, пока мы не убили её.

Страдания правого — приговор неправому.

Справедливость умеренного судьи свидетельствует лишь о его любви к своему высокому положению.

Ты вправе мыслить иначе, чем твоя эпоха, но не вправе одеваться иначе.

Большое число соучастников не оправдывает преступления.

Подлинно справедлив тот, кто чувствует себя наполовину виновным в чужих поступках.

Препятствование самоубийству. Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это есть только жестокость.

«…полиция может мгновенно превратить свидетеля в соучастника», — роман «Дождь»

Не может быть другого настоящего законодателя, кроме народа.

Никогда не рассматривайте, к какой партии принадлежал человек, который ищет у вас правосудия.

Никто не может менять устройство государства. Это невозможно. Узурпаторы были строго наказаны в течение прошедших веков румынской истории. Никто не имеет права низложить Великое Национальное Собрание.

Нет более жестокой тирании, чем та, которая живет под сенью законов и под эгидой правосудия, когда несчастных, так сказать, топят на той самой доске, на которой они спасались.

Суждения, считающиеся непререкаемыми, потому что их никогда не подвергали анализу, должны смириться и предъявить свои законные документы; часто оказывается, что они их вовсе не имеют.

В сущности, название и образ правления не имеют никакой важности: если только правосудие оказывается всем гражданам, если они уравнены в правах, государство управляется хорошо.

Когда все остальные права попраны, право на восстание становится бесспорным.